Текст книги "Дама с букетом гвоздик"

Пресса двинулась дальше, а с нею и двое критиков. И все же слова Иззарда взволновали Кэтрин. Когда ее компания свернула в коридор, ведущий ко входу на сцену, они наткнулись на Мэддена, Бертрама и целую группу зрителей, направлявшихся за кулисы.

В дверях Кэтрин взглянула на Мэддена и с неподдельным энтузиазмом воскликнула:

– Великолепный спектакль, правда же?

– Да, чудесный, – твердо ответил он с той же интонацией. – Даже Бертрам потрясен. Говорит, что ожидал многого, но только не этого.

По его тону и по тому, как он посмотрел на нее, она уловила его настрой. Волна облегчения и печали захлестнула ее. Она знала, что он не отступит от своего слова, данного ей ранее в тот же день, – он признал неоспоримость своих и ее обязательств, он принял ситуацию, как она есть, окончательно и бесповоротно. Перед дверью гримерной Нэнси им на мгновение преградила путь дородная фигура Бертрама. Благодушное выражение на его лице говорило о том, что ничего страшного за дверью не происходит, – вполне обычная реакция артистического темперамента на чрезмерное перенапряжение. Ибо из гримерки в этот триумфальный час Нэнси явственно донеслись ее безудержные рыдания.

Глава 20

На следующее утро Нэнси проснулась с безошибочным осознанием своего успеха. Несколько минут она лежала в полудреме, вдыхая аромат цветов, которые накануне вечером принесли из театра и которые теперь экзотическими купами стояли по всей спальне. Со странным выражением на лице она мысленно перебрала череду образов, которые преподнесла ей память.

Ее почти ошеломило то, что триумф, на который она надеялась и за который боролась, и вправду состоялся. И все же она не позволила себя обмануть. Инстинкт ей говорил, что ее выступление минувшим вечером было лучше, намного лучше всего того, что она когда-либо делала. Возможно, оно даже было великолепным. Но она не ставила себе в заслугу свое достижение. Случись это раньше – и ее тщеславие насладилось бы этим поразительным успехом, но теперь она стала другой. Она прекрасно понимала: все, что она сделала, было следствием ее собственных страданий, потрясения, которое лишило ее подросткового эгоизма и обнажило скрытые стороны души. Прошлой ночью она не играла роль. Впервые в жизни она прожила ее. И теперь с новым смирением она молилась о том, чтобы продолжать так, как начала.

Эти мысли быстро пронеслись у нее в голове, затем, выдавая свое внутреннее состояние лишь слегка сдвинутыми бровями, она медленно приподнялась, достала сигарету из пачки на столике у кровати и задумчиво закурила. Затем она позвонила, чтобы принесли завтрак.

Быстрое и уважительное обслуживание, и без того отличное, теперь было отмечено чуть ли не подобострастием, что дало Нэнси повод, если только она нуждалась в таковом, считать себя отныне важной персоной. Два официанта и горничная сноровисто и бесшумно ворвались в комнату, как будто бы только и ждали, когда их вызовут. Через четыре минуты шторы были подняты, букеты расставлены по местам, и перед Нэнси, которая, опираясь на подушки, просматривала утренние газеты, остановилась чайная тележка с серебряным прибором, белоснежной скатеркой, фруктовым соком со льдом, дымящимся кофе и изысканными бриошами.

Газеты превзошли сами себя в похвалах. Большинство оценивало постановку как лучшую в сезоне, и все были в диком восторге от Нэнси.

Почти сразу же начал трезвонить телефон. Первый звонок был в половине десятого утра от самого Сэма Бертрама, уже окончательно проснувшегося.

– Доброе утро, Нэнси! – раздался в трубке его полный значимости голос. – Надеюсь, ты спала хорошо. – Отечески нежная интонация. Похоже, что, если бы у Берти получалось, он бы заворковал. – Отлично, прекрасно, дитя мое. Ты, конечно, видела утренние газеты?

– Да, мистер Бертрам.

– Тебе они понравились, а?

– Вполне. Спасибо, мистер Бертрам, – быстро ответила Нэнси, устремив взгляд на воображаемую точку в пространстве.

– Что? Ха-ха! Хорошая шутка! «Вполне, спасибо»! О господи, держите меня! – Бертрам раскатисто расхохотался, затем снова стал серьезным. – Теперь послушай меня, Нэнси. Ты добилась своего, и ты это знаешь. Ты добилась довольно заметного успеха. А теперь вот что. Я все это докручу. Твоя роль будет дописана, расширена. Утром мне нужно в театр, но потом я загляну к тебе – пригласить на обед. Только запомни одну вещь. Важную-преважную. Ты меня слушаешь своими маленькими ушками-ракушками? Хорошо! В случае если к тебе начнут приставать с разными предложениями и тому подобными вещами, не подписывай без меня никаких контрактов. Поняла? Ничего не подписывай, не посоветовавшись со мной. А пока до встречи. Увидимся в час дня.

Когда Нэнси повесила трубку, на ее губах обозначилась необычная гримаска отчужденности, которая тут же исчезла, как только послышался шум за дверью. Так что вошедшая Кэтрин увидела перед собой привычную яркую Нэнси, собранную, как всегда. Нэнси встретила Кэтрин ответным поцелуем и живо отреагировала на ее вопрос:

– Да, конечно, я хорошо спала, Кэтрин, дорогая. А чего ты ожидала? Бессонных мук? О, пожалуйста, сделай милость, ответь на звонок. Это будет продолжаться все утро – предложения бесплатных духов, пудры для лица и сфотографироваться на всей Пятой авеню.

Кэтрин сняла трубку, послушала, затем прикрыла ее рукой.

– Это мадам Лил Йен с Пятьдесят седьмой улицы, – сказала она Нэнси. – Ты знаешь…

– Допустим, знаю, – оборвала ее Нэнси. – Назначь ей встречу, дорогая, скажем, в четыре пополудни. Скажи ей, что мадам, то есть я, будет рада прорекламировать любое из ее последних кондитерских изделий.

Передав сообщение, Кэтрин присела на край кровати и посмотрела на Нэнси, причем в ее темных глазах мелькнула искорка усмешки.

– Ты классный контрагент, – заявила она наконец. – Разве ты не чувствуешь безумное возбуждение?

Нэнси, допив остатки фруктового сока, покачала головой, подкрепив свое отрицание синхронным покачиванием стакана и взглядом широко открытых глаз, устремленных поверх него на Кэтрин. В позе мудрой искушенности она выглядела идеально.

– Ну и что? Я к этому шла какое-то время, Кэтрин. Мне как раз нужен был такой шанс. Что ж, я его получила. Я иду своим путем. И поверь мне, Кэтрин, я не остановлюсь.

– Не будь слишком самоуверенной, – тихо произнесла Кэтрин.

– Дорогая! Ты хочешь, чтобы я была скромной и застенчивой? Лучше помолчи, дорогая, и помоги мне убрать этот поднос с груди. Разве я не молодец, что устроила такую бучу? Пожалуйста, протяни руку и подтолкни поближе мои маникюрные штучки.

Кэтрин послушно встала и выполнила просьбу. Она не могла объяснить себе, почему ее озадачивала в Нэнси столь безупречная манера держаться. Почти исподтишка она изучала свою племянницу – худощавое милое личико с высокими скулами и резко очерченными бровями, тонкую прямую фигуру, вытянувшуюся в позе, которая делала ее похожей и на юношу, и на стройную равнодушную амазонку.

Снова зазвонил телефон. Кэтрин, не дожидаясь просьбы, подняла трубку.

– Это мистер Карл Моррис, – сказала она спустя мгновение, – из корпорации «Вестрис». Он просит принять его.

Нэнси подалась вперед.

– Моррис! – воскликнула она. – Карл Моррис из «Вестрис филмз». – Она прикусила губу, что у нее всегда было признаком быстрого хода мыслей. – Когда он хочет приехать?

– Как можно скорее. Сейчас, если ты не против.

– Пусть придет в одиннадцать часов, – вполголоса сказала Нэнси.

Моррис согласился. И Нэнси, отчасти расслабившись, снова взялась за апельсиновую палочку.

– Он ужасно важная птица, верно? – помолчав, спросила Кэтрин.

– Моррис? – переспросила Нэнси и слегка кивнула в знак согласия. – Да, я полагаю, он самая крупная фигура в Голливуде. Владеет половиной «Вестриса» и еще дюжиной компаний. Ворочает миллионами. Он своего рода голливудский царь и бог, Кэтрин. У него есть собственное маленькое небо, наполненное его собственными звездами, высоко на виду у всех, и время от времени он создает новые и прилепляет их среди остальных.

Кэтрин бросила на нее почти испуганный взгляд. В тоне Нэнси было что-то новое, что-то от насмешки пополам со здравым смыслом, что заставило Кэтрин резко выпрямиться. Это было не похоже на Нэнси – издеваться над голливудским олимпом.

Повисло молчание.

– Ну, – наконец сказала Кэтрин, – мне нужно сделать кое-какие покупки. – Она чуть улыбнулась. – Я оставляю тебя Моррису.

Мгновение спустя она поднялась. И через четверть часа вышла из номера.

Нэнси, однако, не сразу стала приводить себя в порядок; и когда в половине одиннадцатого она позвонила горничной, в ее поведении не было никаких признаков волнения. Теперь все, казалось, шло так, как будто было заранее спланировано и неизбежно. Она накинула поверх элегантной пижамы свободный халат, тщательно привела в порядок лицо и волосы, а затем, велев перенести все цветы в гостиную, свернулась калачиком на диване в ожидании.

Ей не пришлось долго ждать, потому что Моррис прибыл точно в назначенное время.

Вопреки всем канонам, по которым режиссерам Голливуда полагалось быть крупными, сильными и громогласными, он оказался суетливым и тщедушным, с крошечными руками и ногами, с жидкими непослушными волосами, которые в моменты волнения вставали дыбом, как у клоуна-эксцентрика, и с большими темными глазами, чей робкий беспокойный взгляд сразу же выдавал принадлежность Морриса известной расе.

Он вошел быстро, как человек, которому нужно успеть на поезд. Щелкнув каблуками в континентальном стиле, он припал к руке Нэнси, придвинул стул поближе к дивану, сел и молча обшарил ее своим беспокойным взглядом. Довольно долго он ничего не говорил, абсолютно ничего. Однако то, что он увидел, очевидно, впечатлило его. Его ноздри расширились от запаха роз. Он вынул из огромного золотого портсигара турецкую сигарету и закурил. Затем откинулся на спинку стула с видом великого художника, собирающегося приступить к главному в своей жизни портрету.

– Ошаровательно, ошаровательно, – заметил он, грациозно взмахнув рукой. – Я бы хотел сделать такой кадр. Возможно, и сделаю, а, мисс Шерфут, для «Кинохроники „Вестрис“». Реклама, реклама, mein Gott[25]25
  Боже мой (нем.).


[Закрыть], нишего иного.

Прежде чем она успела ответить, он снова припал к ее руке, оживленный, сноровистый.

– А теперь послюшайте меня, мисс Шерфут. Я шеловек, который быстро переходит к делу. Каждый, кто знает Карла Морриса, знает это. Вам известно, пошему я здесь?

– Могу догадаться, – ровно ответила Нэнси, не сводя с него глаз.

– Это хорошо, – кивнул Моррис. – Мы нашинаем понимать друг друга. Ви добились большой успех, да?

– Это ничто по сравнению с тем, чего я хочу.

– И это прекрасно! – Моррис сделал еще более выразительный кивок. – Просто прекрасно! Мне нравится иметь дело с амбиция, когда я работаю. А теперь послюшайте, моя дорогая. Выложим все карты на стол. Я быль на ваш спектакль прошлый вешер. Мне понравилось. Я подумал, што уверен в этом, но я быль не совсем уверен. Я прихожу сюда этим утром. Я вижу собственными глазами. Теперь я уверен. – После многозначительной паузы он добавил: – Ви мне нужны.

Нэнси молчала, ее непроницаемый взгляд был прикован к маленькому Моррису, который, словно совершая некое таинство, многозначительно наклонился к ней и постучал крошечным указательным пальцем по ее колену:

– Теперь ви знаете, что я могу сделать, моя дорогая. Я могу сделать из вас звезда, как Хепберн или как Гарбо. Я могу поставить вас прямо на вершину мира. Я должен это сделать. Ви понимаете, кто я такой – Карл Моррис. Я не болтаю никакой глупой шепухи. Когда я принимаю решение, оно уже принято. Деньги не имеют знашения. Только на Анну Герман я потратил миллион, прежде чем получил десять центов. Теперь она зарабатывает для меня десять миллионов. И еще больше для себя. Ви видели последнюю картину с ней? Mein Gott, это было замешательно! Искусство, драма, страсть, все вместе. Только для одной сцены свадьбы я потратил тридцать тысяш долларов за ложе императора Наполеона – и никакой подделки.

Он поспешно затянулся сигаретой и вдохновенно отшвырнул ее.

– Теперь послюшайте, моя дорогая мисс Шерфут, мы собираемся быстро стать друзьями. Я хочу, чтобы ви специально приехали ко мне сегодня вешером. Да-да, все в порядке. Я слишком большой человек, чтобы не быть на уровне. Ви также познакомитесь с моя жена и моя маленькая Софи. Хотя я большой художник, кроме того, я отлишный семьянин. Ви будете увидеть мою маленькую Софи. Да-да, из нее можно сделать еще одну Ширли Темпл[26]26
  Ширли Темпл (1928–2014) – американская актриса, наиболее известная детскими ролями.


[Закрыть], если понадобится. Приезжайте к нам сегодня вешером, моя дорогая. После того как мы поговорим и поймем друг друга, возможно, ви не будете возражать против долгосрошный контракт?

Контракт с Моррисом! Нэнси точно знала, что это значит. Моррис был прав. В той особой сфере это означало вершину, крышу, небо – ни больше ни меньше. Он позаботится обо всем, выполнит самые взыскательные требования. Деньги, слава, эффективная раскрутка – все в его руках. Что ж, она подпишет с ним контракт. Голливуду лучше не вмешиваться в ее театральную работу – на этом она будет решительно настаивать. Ее взгляд блуждал вдалеке, уходя в бесконечность. Теперь она действительно добилась желаемого. В какой-то момент она взлетела из безвестности к славе.

Они поговорили еще минут двадцать, и в конце концов, когда между ними установилось определенное взаимопонимание, маленький человечек встал, снова щелкнул каблуками и грациозно удалился.

Только тогда невозмутимость покинула Нэнси. Она села, пытаясь собраться с мыслями и осознать, что этот смешной человечек с его властью и миллионами действительно поверил в нее и умелыми действиями вознесет ее на самый пик популярности. Внезапно, несмотря на всю свою сдержанность, она почувствовала, что голова идет кругом. Она прижала руку ко лбу, крепко-крепко, пытаясь преодолеть бесконтрольное желание поплакать.

В этом состоянии, представлявшем собой странную смесь печали и восторга, ее застал очередной назойливый телефонный звонок. Нэнси сделала шаг к телефону, как будто собиралась швырнуть его в угол комнаты, но на сей раз звонили из гостиничной службы с информацией, которая заставила Нэнси мгновенно побледнеть. Внизу был Мэдден.

Секунду-другую она постояла в нерешительности, ее губы дрожали. Она не виделась с ним наедине с тех пор, как услышала его разговор с Кэтрин. А теперь он здесь. Нэнси сделала глубокий вдох. Решимость вернулась к ней.

– Пусть поднимается, – твердо сказала она и поспешно добавила: – Минутку! Пришлите еще два коктейля с шампанским.

Ее пальцы были крепко сжаты в кулаки. За короткое время, оставшееся в ее распоряжении, она изо всех сил старалась найти столь необходимый сейчас естественный тон. «Если я умею играть, – отчаянно подумала она, – пожалуйста, Боже, позволь мне сыграть сейчас».

Когда появился Мэдден, Нэнси, весело протягивая к нему руки, двинулась навстречу.

– Как раз это мне и нужно, – заявила она, радостно запрокинув голову. – С точки зрения психологии ты явился вовремя. У меня было великолепное утро, Крис. Поздравь меня!

– С чем? С новым успехом?

Она кивнула:

– С контрактом на съемки у Морриса.

Он с теперь уже привычной сдержанностью посмотрел на нее сверху – на лице его читался немой вопрос.

– Да, – продолжала она. – Я была так занята, что не успела одеться. Но в конце концов, это вполне подходящий наряд для приема кинорежиссеров. Ты не находишь, что вид у меня довольно привлекательный?

– Само собой, – мягко улыбнулся он. – Ты знаешь, что это так. Неужели Морриса это и сразило?

Она рассмеялась:

– Ты бы только видел эту сцену. Получше всякой пантомимы. Маленький четырехфутовый Моррис говорит: «Ви мне нужны, мисс Шерфут. Не в постели Наполеона, что обошлась мне в тридцать тысяч долларов. Но я хочу сделать вас звездой. Я хочу, чтобы ви познакомились с Софи, еще одной Ширли Темпл, если понадобится. Я хочу всего, и затем я думаю, что хочу домой».

Она намеренно изобразила коротышку-режиссера распорядителем жизни. Казалось, это вызывало у нее приступы веселья. Стук в дверь ей не помешал. Она продолжала смеяться, пока официант вносил коктейли с шампанским.

– Поставьте туда, – сказала Нэнси. – На столик у дивана.

Когда официант ушел, она села на диван.

– У нас не было возможности пообщаться прошлым вечером, Крис. Но теперь есть. И ты должен выпить за мой успех. И не смотри с таким предубеждением. По-моему, повод подходящий.

Она залпом выпила коктейль, тогда как он довольно медленно цедил свой. День за окном был серым и пасмурным. Однако в комнате было уютно и тепло. От лампы в дальнем углу шел мягкий затененный свет.

– Я вся на нервах, Крис, – заявила она. – Снаружи я кажусь довольно спокойной. Но внутри это не так. И я хочу, чтобы ты пообещал быть добрым ко мне. Потому что мне нужно кое-что сказать, что, возможно, для тебя не так уж важно.

Мэдден поставил свой бокал на столик, повернулся и посмотрел на нее. Он выглядел несколько растерянным.

– Что ты имеешь в виду, Нэнси?

Последовало недолгое молчание.

– Мне бы не хотелось это тебе говорить.

– Почему? – сказал он, полный внимания и доброты. – В конце концов, мы женимся в субботу.

Снова тишина. Она беспокойно задвигалась.

– Дело как раз в этом, Крис.

Его темные глаза смотрели на нее теперь с напряженным ожиданием чего-то нехорошего.

– Нэнси! Куда ты клонишь, черт возьми?

Она взяла сигарету, покрутила ее в пальцах и закурила. Затем сделала глубокий вдох:

– Прости, Крис, ради бога прости. Но раз уж дело дошло до выяснения отношений, давай поговорим начистоту. Я не хочу… На самом деле я еще довольно долго не собираюсь выходить замуж.

Мэдден помрачнел. Он изучал ее тем же застывшим, настороженным взглядом, его тело напряглось, губы побледнели. Ее внезапное заявление ошеломило его.

– Ты обещала, что в субботу мы поженимся.

– Да, я знаю. Но со вчерашнего вечера все перевернулось с ног на голову. Мои акции взлетели на самый верх. Я собираюсь работать с Бертрамом и Моррисом – по большому голливудскому контракту. У меня нет времени на замужество. Кроме того, в данный момент сообщение о нем только навредило бы мне. – Казалось, она на мгновение смягчилась. – О, постарайся понять меня, Крис. Ты мне совсем небезразличен. Но ты сам должен видеть, что теперь все по-другому. Когда я встретила тебя в Ницце, у меня была полоса невезения. В минуты слабости я считала, что никогда не добьюсь успеха. Я ужасно влюбилась в тебя и вроде как хотела, чтобы обо мне заботились. Но теперь я могу сама о себе позаботиться. О, это не значит, что ты мне не нужен. Нужен, конечно. И я не хочу причинять тебе боль. Но разве ты не видишь, что теперь все стало немного сложнее, немного труднее?

– Труднее, – повторил Мэдден с внезапной твердостью. – Ты не знаешь значения этого слова. Ты хочешь сказать, что из-за того, что добилась такого большого успеха, ты отказываешься выходить за меня замуж?

– Давай подождем, – сказала она, как бы решив повременить.

Глаза Мэддена были мрачны.

– Подождем, – повторил он. – Я должен буду ждать, как мальчик на побегушках. Мотаться по твоим поручениям, таскать твои перчатки, приносить тебе цветы, отправляться с тобой на обед, когда у тебя есть свободное время, сопровождать в Голливуд, – в его голосе зазвучали нотки гнева, – быть твоей собачкой, когда ты выходишь из студии. Клянусь Богом, нет, Нэнси! Я в этой роли уже несколько недель, и мне она не нравится. Я не собирался быть твоей комнатной собачкой. Я просил тебя выйти за меня замуж.

Нэнси молчала. Она ясно видела, что это критический момент, которого она ожидала, к которому она и в самом деле намеренно шла. Но не было ничего, абсолютно ничего, что могло бы заставить ее сейчас отказаться от задуманного.

– Мы ошиблись, Крис, – медленно произнесла она. – Давай посмотрим правде в глаза. Ты всегда будешь против того, что я выступаю на сцене.

– Наверное, ты права, – воскликнул он с горечью. – Я хотел, чтобы в моем доме была жена, чтобы…

– Не говори больше ничего, – перебила его Нэнси. – Не хочу это слышать. Да и все равно толку от слов никакого.

С трудом она заставила себя остановиться. Затем резко встала и повернулась к нему спиной, вминая кончик сигареты в пепельницу.

Вконец разочарованный, терзаемый душевными муками, он с посеревшим лицом смотрел на нее. Он все еще любил ее или, по крайней мере, считал, что любит. Она была ему дорога. Мэдден долго молчал. Затем, вспомнив об обещании, данном Кэтрин, он отбросил свои личные мотивы и еще раз попытался преодолеть разверзшуюся пропасть.

– Послушай, Нэнси, – собравшись с силами, заметил он. – Неужели мы действительно все потеряли? Разве мы ничего не можем исправить?

В ответ она даже не шевельнулась.

– Бесполезно, Крис, – сказала она наконец. – Мы долго к этому шли. У нас с тобой разные пути. Мы можем любить друг друга, но от этого абсолютно ничего не изменится. Нам осталось лишь забыть друг друга. У меня нет к тебе никаких недобрых чувств. Но между нами все кончено раз и навсегда.

Больше сказать было нечего. Пять минут спустя он вышел из номера и направился в сторону своего отеля. Он шел как во сне, разрываемый двумя взаимоисключающими чувствами. Как ни странно, никакого освобождения он не испытывал. Но сквозь тяжкое бремя разочарования проступало мрачное осознание того, что он каким-то образом не выполнил своего обещания, своего обязательства перед Кэтрин. В своем теперешнем состоянии он не мог думать о будущем. Что касается Нэнси, то она сидела в спальне с побледневшими губами, пытаясь унять слезы. Но Мэдден этого не знал.