Текст книги "Траектория чуда"

– Не за что, дорогой, – своим обычным совершенно черно-белым тоном ответила она, и добавила: – Вернешься в Москву, если еще какие вопросы появятся, не стесняйся, звони, заходи. Кстати, простыню я постирала.

И повесила трубку, но меня этот уже совсем явно сексуальный подтекст ее последних слов больше не заботил. Я думал о Романе. Что же это получается? Как минимум, что Роман знает Талию гораздо раньше, чем я. А если предположить, что год назад они вместе отдыхали в Испании, то как максимум, что они были тогда любовниками. «Сукин сын! Сначала ты деньги у меня украл, потом – бабу мою трахал. Интересно, может, это ты додумался похитить мою семью?» – так думал я о Романе, напрочь забыв о том, что я тогда о Талии и знать не знал, а последнее время кто с чьими бабами вожгался, надо еще разобраться. Но дело тут было совсем не в бабах.

Дело было в том, что Роман не просто подходил на роль Голоса по двум основным параметрам, – он был прекрасно осведомлен о теткиных генеалогических амбициях, иногда в шутку, словно забывшись, даже называя меня Нарышкиным, и не только принимал участие в составлении моего послания, но и надоумил меня подписаться дурацким псевдонимом. Главное – у него был мотив! Вернее – выше крыши мотивов. Когда я выгнал его из бизнеса, многие передавали потом мне, что Роман прилюдно говорил, что, мол, припомнит. Да и про меня и жену свою Жанну он запросто мог догадываться. А, догадавшись, удостовериться в этом проблемы не было. Ну, а знакомство с Ташей, то есть с «игроком команды наследства», случайно установленная мною, это та самая недостающая связь между теми, кто знал обо мне, и теми, кто знал о наследстве, без которой все мое «расследование» не стоило бы и луковой шелухи. Конечно, похищал мою семью не Роман, которого Галина прекрасно знает, но это лишь говорит о том, что у Голоса кроме Лорика есть еще сообщник. «Не у Голоса, – поправил сам себя я. – У Романа».

Возбужденный найденной разгадкой, я вскочил и заметался по номеру. Но тут же замер, как вкопанный. В своих умозаключениях я внезапно обнаружил дыру. Ведь Таша была вовлечена в команду злоумышленников насильно, в результате чудовищной по своей жестокости операции по вербовке, проведенной Лориком. Причем на вопрос: «А как сам-то Лорик вышел на Талию» напрашивался ответ, что Талию Лорику сдал Роман, который знал ее раньше. Таким образом, сочтя связь Роман – Талия недостающим звеном если на для идентификации Романа, как Голоса, то для доказательства злого умысла Романа против меня, я явно перепутал причину и следствие. Цепочка порвалась, паззл перестал складываться.

«Но ведь не может, не может то, что Роман знал Талию, быть случайностью! – возопил про себя я. – Таких случайностей не бывает!» Только что самостоятельно, в лучших традициях Шерлока Холмса и Эркюля Пуаро разгадав преступный замысел, я никак не мог смириться с тем, что ошибся! Уж очень все логично: Роман, зная мою страсть к высоким блондинкам типа Талии и сопоставив ее «необычность» с моим объявлением, передает транссексуалку Лорику для «обработки», и они используют ее в качестве живца. Все сходится. Надо только установить связь между Романом и Лориком. Если мои предположения насчет Романа верны, ее не может не быть.

Так, а если подумать, откуда теоретически могло проистекать их знакомство? Детство, школа? Вряд ли, Лорик явно старше. Институт, совместная работа еще при ЭсЭсЭсЭре? Тоже непохоже. Накачанный Лорик в те времена явно служил в какой-нибудь «Альфе», а Роман после МИИТа сидел в проектном институте. А, может быть, поискать в «Московском Законнике»? Ну да, ведь когда у Романа после начала собственного бизнеса все пошло наперекосяк, на него ведь кто-то подавал в суд? А раз суд, значит – адвокаты. Постой, постой, ведь Жанна даже говорила мне, что адвокат, мол, у Романа, оказался супер, и что если бы не он, сидеть бы ее благоверному на нарах, а ей – быть соломенной вдовой. И не просто говорила, а даже давала мне «на всякий случай» его визитку, потому, как у нее была лишняя. Я даже помню, что звали адвоката как-то уж очень сильно не по-русски. Какая удача, что визитки я всегда таскаю в барсетке, а ее-то я как раз с собой неизвестно зачем как раз и прихватил. Ну да, как зачем – наличные носить! Вот она, невостребованная, на дне чемодана. Блин, на кой хрен я запер ее на ключ, и куда я этот ключ засунул? Ладно, к черту ключ!

Я вырвал маленький замочек с корнем, распахнул клапан, перевернул сумочку вверх ногами, и ее вырвало на кровать всем содержимым. Так, что тут у нас? Ключи от дома, от офиса и еще какие-то непонятные ключи, дореформенная медная мелочь, какие-то бумажки, чеки, справки, корешки приходных ордеров, зубочистки, натыренные впрок из какого-то кабака, железнодорожный билет – куда это я ездил? А это что за книжица в глянце? «Московские ТелеСистемы. Справочник Абонента» – рехнуться можно! Справочник полетел белой птицей и, кувыркаясь, шлепнулся в раскрытом виде на подушку. Ага, вот, наконец, и толстая пачка визиток, перетянутая по исконно русской традиции двумя разноцветными резинками. Я распотрошил пачку и принялся, бегло просматривая каждую визитную карточку, сбрасывать их на покрывало, как сдающий карты при раздаче. Боже, каких и чьих только визиток тут не было! Аскетичные монохромные, золотые на черном и черные на золоте, цветные, как похмельные сны, карточки президентов и вице-, генеральных директоров и менеджеров, с которыми я когда-то и где-то пересекался по работе, лежали вперемешку с карточками страховых агентов, автосалонов, ремонтных мастерских, турагенств, пивных, ресторанов и VIP-саун. Всевозможные карточки были здесь, не было только визиток адвокатов. Я уже нервничал, соображая, куда же я кроме этой пачки мог засунуть искомую, а по мере того, как ворох карточек на покрывале становился все больше, колода в левой руке тончала и тончала. И только когда в отчаянии я сбросил предпоследнюю карточку какого-то замдиректора, я перевел дух, – визитка адвоката лежала последней. На ней крупным шрифтом было набрано: «Гевсиманян Мкртыч Гаикович, адвокат», и выше – мелко: «Российский региональный союз адвокатов, адвокатская контора «Защитник». Ниже были пропечатаны совершенно незнакомые мне адрес и номер телефона. Так, мимо кассы. Моя надежда, что адвокат с труднопроизносимыми ФИО окажется работником «Московского Законника», не оправдалась. «Рабинович стрельнул, стрельнул – промахнулся», – почему-то вспомнил я слова одесской песенки, и выпустил бесполезную визитку из рук. Та секунду покружила в воздухе, переворачиваясь в полете, как унылый октябрьский листок, и упала на погребальный холмик себе подобных лицом вниз. Я увидел, что на ее обороте Жанниной рукой было написано: «На Б.Яким. среда, 28 авг. В 11–00» и семизначный московский номер телефона. Сердце у меня подпрыгнуло к кадыку и сорвалось в пропасть, потому что этот номер я знал наизусть. Это был телефон, по которому отвечала длинноногая красавица Яна из «Московского Законника».

Я вскочил на ноги, и принялся с выпученными глазами хаотично, как броуновская частица, метаться по гостиничному номеру, потрясая сжатыми кулаками и рыча, подобно самцу гориллы, возбужденному близостью подруги: «А-а-а-а-а-а-а!!!» Наверное, мне оставалось еще начать колотить себя в грудь, и сходство было бы полным. Но возбужден я был другим. «Нашел, нашел, нашел!» – твердил я про себя. Да, последняя карта пасьянса встала на свое место.

Да, теперь его ужасный и с блеском осуществленный план стал абсолютно ясен. Судя по Жанниной пометке на обороте визитки, в конце августа прошлого года, как раз в разгар Романовых судебных дел, он через своего адвоката, подвизавшегося в «Московском Законнике», сошелся с начбезом последнего Степановым Лориэлем Шаликовичем, и стал с ним на короткой ноге. В процессе общения друг с другом выяснилось, что каждый из них обладает той самой «половинкой разорванной банкноты» в виде своей части информации обо мне. После составления двух половинок «банкноты» у обоих рождается план – заработать, а у Романа еще – и отомстить. Нужно было меня подловить на чем-то, что попадало бы под клаузулу из текста завещания. То, что Роман оказался каким-то образом знаком с транссексуалкой Виталией Виревич, как нельзя лучше способствовало из дьявольскому плану. Кстати, может, рвануть опять в клинику, и получить у Талии подтверждение по поводу ее отношений с Романом? Хотя, зачем это мне? В любом случае Талия – лишь пассивное орудие в руках Романа ли, Лорика ли, их ли обоих. Роман сдал информацию о Талии, не гнушавшейся подрабатывать проституцией, Лорику, которому не составило большого труда завербовать ее. Девять дней назад я, прочитав ответ Талии на мое объявление, позвонил ей, и все заскользило, как по маслу. Лорик объявляет, что наследники, наконец, найдены, мы с теткой появляемся в «Московском Законнике», мсье Серж конфирмует меня в моих наследных правах, Лорик со своей фото-компрой наезжает на меня, я уезжаю в Швейцарию и перевожу деньги. В Москве Роман, посчитав, что шесть миллионов – это лучше, чем три, отправляет Лорика в заоблачный плес. Да, это именно Роман по-настоящему похищает Галину и Юльку, это именно он общается с ними записками, потому что его голос Галина прекрасно знает. Вот так – все сходится. «Убью!» – подумал я, сжав зубы. Это относилось уже не к Голосу, а – к Роману.

Единственное, что до сих пор не понятно – зачем он держит меня здесь. Ну, да неважно. Нужно, воспользовавшись этой отсрочкой, во что бы то ни стало оказаться в Москве и, появившись во всем белом, стать центральной фигурой картины «Не ждали». То есть, с помощью Гохи взять Романа за жабры и освободить Галину с Юлькой. А, может быть, позвонить Гохе прямо сейчас, и все рассказть? Он «любит» Романа примерно так же сильно, как я, а для того, чтобы вытрясти из того, где томится моя семья, профессионалу Гохе моя скудная помощь не нужна. Но нет, права увидеть в глазах врага ужас поражения, я не уступлю никому! Да, Рома-джан, единственную ты допустил промашку – недооценил мои умственные способности и, клянусь, эта ошибка тебе дорого обойдется! Осталось понять, как попасть в Москву, чтобы Роман, позвонив мне завтра на мобильный, об этом не догадался? И – на какие шиши?

Я достал кошелек, и пересчитал наличность – ровно двести сорок франков. Нет и речи, чтобы с таким деньгами добраться до Москвы. Где же взять денег? Не у Алена же, право, стрелять? Хотя мсье Серж и отдал мне своего клерка, как он сказал, в полное и безраздельное, но, надо полагать, не для целей заимствования же! Скажет – нету, и вся недолга. Нет, это – не выход. А где выход? «Выход там, где вход», – завертелось в голове. «Интересная мысль!» – подумалось мне, потому что при выходе-выходе из отеля было… казино. От этой неожиданной мысли я аж крякнул, но, подчиняясь наитию, сменил ветровку, в которой я ходил в клинику, на пиджак и вышел из номера.

Суббота, день

В наше время, когда в Москве игорных заведений не меньше, чем где-нибудь в Монте-Карло или Лас-Вегасе, наверное, трудно найти в белокаменной человека, хоть мало-мальски обремененного деньгами, который бы не пытался в этих заведениях свои капиталы приумножить. Я, не будучи в этом вопросе особо оригинальным, одно время частенько захаживал то в «Черри», то в «Кристалл». Много я никогда не проигрывал, умея в случае ярко выраженного невезения встать из-за стола и уйти, в особом выигрыше тоже не бывал В общем и целом времяпрепровождение в казино мне скорее нравилось, чем нет, но потом как-то отшибло, и я не играл уже, наверное, года четыре. Однако сейчас, памятуя, что попадание «в число» на рулетке дает выигрыш, в тридцать пять раз превышающий ставку, я шел туда совершенно сознательно.

Женевское Grand Casino, так удобно для меня расположившееся прямо на первом этаже моего отеля, встретило меня унылой тишиной. В этот дневной час я был едва ли не единственным посетителем зала, где все было красным – стены, ковер на полу, сукно игорных столов, свет ламп. Стоило мне войти в приветливо распахнутые двери, как ко мне сразу же рванули со своих мест двое менеджеров в красных же униформах. Первый что-то залопотал по-французски, а второй, видимо, сразу распознав во мне иностранца, перевел по-английски: «Мсье хочет играть?» Я утвердительно кивнул, и сказал на чистом русском: «Да, на рулетке». «O, roulette, it’s o’key!» – засияли в улыбке менеджеры, и жестом пригласили меня вглубь зала. Меня провели мимо длинных рядов подковообразных столов для игры в покер, блэк-джек и баккара, круглых – для американского покера и смешных «корыт» с высокими, обитыми мягким стенками для игры в крэбс – казиношные кости. За многими столами стояли и просто так, от безделья месили толстые колоды карт симпатичные девушки-дилеры и, улыбаясь, жестами призывали сыграть. Я улыбался им в ответ, и качал головой. Меня ждала рулетка. Рулеточные столы стояли в самом конце бескрайнего зала, и по мере приближения к ним все слышнее становилось ни с чем не сравнимое жужжание пущенных по кругу костяных шариков. Первая и вторая по счету рулетки пустовали, а вот за третьей сидел одинокий игрок. Как ни странно, это была дама, причем очень почтенных лет, в больших совиных очках и с коротко стриженными завитыми волосами фантастического сиреневого цвета. Все пальцы на сморщенных руках старой дамы были унизаны перстнями и кольцами, а на дряблой шее висело с десяток золотых цепей и колье. Запястье правой ее руки было перехвачено массивным браслетом, а на левом болтались золотые часы. Старушенция курила сигарету, вставленную в длинный мундштук, а на сукне перед ней между столбиками разноцветных фишек стоял бокал с чем-то зеленовато-желтым, как китайский чай, но, судя по наличию в бокале остатков льда, это был не чай, а виски. По виду это была типичная американская бабка-миллионерша, похоронившая скрягу-мужа, и теперь в погоне за адреналином прожигающая остаток жизни а казино. По крайней мере, именно такими их рисуют в дешевых американских комедиях. Я был настолько очарован этим колоритным типажом, что в своем глазении на нее, кажется, перешел границы приличия. Бабка посмотрела на меня поверх очков белыми пьяненькими глазками, и громко сказала на чистом русском: «Ну чё ты пялисся на меня, придурок швейцарский? Я те чё, Мона Лиза, или расписание поездов?» От неожиданности я совершеннейшим образом выпал в осадок, на какое-то время просто лишившись дара речи. Когда же, наконец, способность к вербальному общению вернулась ко мне, я вознамерился было ответить этой сиреневой Тортилле не только на ее диалекте, но и с применением ее же лексики, но в последний момент передумал, решив до поры инкогнито свое не раскрывать. Стараясь «жевать» слова я пробормотал: «Sorry, ma’m!» – «А, америкос проклятый! – искренне обрадовалась старушенция. – Ладно, садись рядом, будем просирать вместе!» И смачно икнула. Я скромно присел через стул от нее, решив сначала, как положено, присмотреться к игре. Бабка на самом деле проигрывала, и сильно. Она накрывала своими фишками чуть не все игровое поле, но шарик, прожужжав по колесу рулетки положенное количество кругов, все ложился не туда, и крупье с завидным постоянством ставил свой похожий на маленькую гирьку стеклянный цилиндрик, которым он отмечал выпавший номер, мимо бабкиных фишек. Сиреневая после каждого такого раза ругалась, как извозчик, и делала добрый глоток из стакана. Я понаблюдал за этой вакханалией невезения минут десять и, решив, что рядом с такой непрухой мне точно должно повезти, полез в карман за кошельком. Бабка приветствовала мое явное решение ставить приветственными криками на, как она думала, моем родном языке, но после того, как я выложил на стол свои жалкие двести сорок франков, обдала меня с ног до головы взглядом, полным презрения. «Жмот, по маленькой решил покатать. В-вечно все вы за нашими русскими спинами отсиживаетесь», – пробормотала она, видимо, вспомнив историю открытия второго фронта, и опять глотнула из стакана. Я не выдержал, и хрюкнул от смеха. Сиреневая подозрительно смерила меня уже совсем пьяным взглядом, но промолчала. Крупье в обмен на мои деньги выдал мне маленькую стопку фишек.

Теперь стоял вопрос – как играть? Я заранее решил, что мельчить не буду, но и ставить все за раз поостерегусь. «Дам судьбе три шанса стать мне полезной», – нагло подумал я, имея ввиду, что если хотя бы одна из трех моих восьмидесятифранковых ставок выиграет, то двух тысяч восьмисот франков уж на то, чтобы купить билет до Москвы, мне точно хватит. Итак, в моем распоряжении три попытки. На какое же число ставить? Все числа нравились или не нравились мне совершенно одинаково. Тут как раз опять зажужжал шарик, и крупье произнес по-английски: «Время делать ставки, господа!» Сиреневая взяла приличную горсть своих фишек и, как сеятель в поле, швырнула их не глядя на стол. Крупье быстрыми движениями рассортировал их по клеточкам чисел и линиям между ними. Я вздохнул, отщипнул пальцами примерно треть от своего фишечного столбика, и поставил все на ноль – зеро. «Ставок больше нет», – сказал крупье, разводя, как пловец брассом, руками над столом. Шарик, теряя скорость, запрыгал из одной ячейки в другую. Я затаил дыхание. Шарик попрыгал-попрыгал, и замер на числе 36. «А, черт!» – лениво ругнулась сиреневая. На 36-и у нее тоже не было ни одной фишки. Крупье виновато улыбнулся, поставил гирьку на пустую клетку по номером 36, и сгреб все наши фишки себе. Я перевел дыхание. Ничего, у меня еще есть две попытки. Я снова поставил на зеро. Сиреневая прищурила один глаз, глубоко затянулась сигаретой, выпустила, как Змей Горыныч, дым из ноздрей, и накрыла фишками весь центр стола. Шарик упал на 1. «Вот свинство!» – произнесла сиреневая, глядя то на сгребаемые со стола крупье свои фишки, то в свой пустой стакан. К чему конкретно относилось ее замечание, я не понял, но почувствовал, что мое собственное настроение ухудшилось пропорционально уменьшению моих шансов примерно эдак на две трети. С другой стороны, сначала выпало 36, сейчас – 1. Ну точно – пристрелка, «вилка», как говорят артиллеристы. Сейчас снаряд должен попасть точно в цель. Я взял остатки фишек, и снова поставил на зеро. Сиреневая, на столе перед которой фишек тоже уже не было, выудила откуда-то из кармана большую белую фишу с надписью 500 на ней, и примостила ее рядом с моими на зеро. Шарик побежал по кругу. Я смотрел на него, как завороженный, и взглядом подталкивал его к зелененькой ячейке зеро. Сиреневая, видимо, помогая мне, икала. Шарик на излете начал скакать, но я видел, что он методично приближается к нужной мне ячейке. И вот, когда шарик упал было уже в ячейку зеро, я уже вскинул руки в честь победы, а сиреневая, следя за шариком вполглаза, икнула: «Оба-на!», зловредный кусок слоновьего зуба из последних сил иссякавшей своей кинетической энергии перевалил через перегородочку, и замер в соседней ячейке. «Вот с-сука», – проворчала сиреневая, и вместо пепельницы стряхнула пепел в стакан, а я от досады и вовсе закрыл глаза.

Я сидел, глядя поверх плеча крупье куда-то вдаль, и не понимал, что же мне теперь делать. Я проиграл все, у меня не осталось ни-че-го. В который раз за последние два дня я произносил это слово? Но настолько полным и безоговорочным это «ничего» у меня еще не было никогда. Только теперь, когда я сидел в натуре без единой свободно конвертируемой копейки здесь, в центре Европы, я до конца понимал значение этого слова. Жутко захотелось курить. Я не курю уже пять лет, и не хотел бы больше никогда начинать, но сейчас я бы закурил, и затянулся бы крепким вонючим дымом до самой последней альвеолы в легких! Я даже машинально потянулся к нагрудному карману пиджака, в котором в бытность мою курильщиком всегда носил сигареты. Странно, но в глубине кармана что-то лежало. Я захватил это что-то пальцами, и извлек на красноватый казиношный свет. Это были две плотно сложенные стодолларовые купюры. Пару секунд я, как баран, смотрел на них, не понимая, откуда они могли там взяться. Что, я привез их из России контрабандой через все границы, напрочь забыв о них после какой-нибудь пьянки? Да нет, просто Талия, когда бросилась мне сегодня на шею, незаметно вернула мне деньги, которые вчера при расставании я точно также положил в карман ей. Или нет, сегодня я был в ветровке, значит, она сделала это сразу же вчера. «Спасибо, Таша», – мысленно сказал я, впервые за последние сутки снова назвав ее этим так нравившимся мне именем. «О, мы снова в игре!» – воскликнула, увидев в моих руках деньги, задремавшая было сиреневая, вынула из кармана еще одну белую фишку и, не глядя, швырнула на стол. Фишка покатилась, и сама упала на зеро. «Да, наверное, это – знак судьбы!» – подумал я, и потянулся, чтобы тоже снова поставить на зеро. Но за какую-то долю секунды перед мысленным взором моим промотался вроде как видеоролик, котором я увидел, как крупье в очередной раз сгребает все мои деньги себе. Я как будто заглянул на минуту вперед. Жалко только, что в этом путешествии в будущее мне не показали, какое число выпадет. Я лишь четко увидел, что будет, если я поставлю на зеро. Но тогда – на какое число ставить? Никаких особо любимых чисел у меня никогда не было. А крупье уже пустил шарик по кругу, и его призыв ставить уже прозвучал. И тут мне вдруг подумалось, что вот сейчас я сижу здесь и играю только потому, что мне надо срочно в Москву, потому, что там моя семья, Галина и Юлька. И что я безумно нуждаюсь в выигрыше для того, чтобы их спасти. Значит, надо ставить на какое-то число, которое олицетворяет для меня мою семью. А ведь есть у меня такое число! Двадцать третьего апреля мы с Галиной расписались, и двадцать третьего же, только декабря, родилась Юлька. А крупье уже начинал разводить руками, чтобы этим жестом обозначить окончание ставок. «Боже, помоги мне!» – едва ли не в первый раз в жизни взмолился про себя я, вскочил со стула, и положил обе сотенные на клетку с номером 23. Крупье открыл рот, и тут сквознячок, видимо, от кондиционера, подхватил мои купюры, и поволок их по столу, но крупье не дал им далеко уйти, и прижал их пальцем к столу точно на числе 19, произнося при этом: «No more bets! – Ставок больше нет!» – «Двадцать три!» – хотел закричать я, но не стал, потому что знал, что это бесполезно. Крупье никогда не меняет ставку или число, на которое поставлено. Я тяжело стукнулся задницей о стул, и закрыл глаза. Того, что сейчас неизбежно должно было произойти, я видеть не мог. Шарик насмешливо жужжал в ушах; вот он застучал, прыгая перед тем, как упасть, знаменуя полную мою никчемность, и затих. Я сжал зубы. «Номер девятнадцать!» – объявил крупье. «Почему девятнадцать? Ведь «мое» число – 23?» – в недоумении подумал я, и открыл глаза. Улыбающийся крупье ставил хрустальную гирьку на мои двести баксов. Я выиграл. Мои ноги сами разогнулись в коленях, как пружины подкинув меня вверх. Еще в воздухе я заорал: «Come on!!!», а, приземлившись, исполнил интернациональный жест, напоминающий возвратно-поступательные движения при пилке дров одноручной ножовкой, который, как ни странно, во всем мире означает одно – победа! Крупье через стол двигал ко мне гору фишек на семь тысяч баксов. «Везучий, гад! – проскрипела сиреневая, ненавидяще глядя на меня. – А я все профукала!» Я сгреб фишки, оставив в знак благодарности одну крупье, рассовал их по карманам, и встал из-за стола. Наверное, не надо было этого делать, но я не выдержал:

– Вот так, леди, учитесь играть, пока я жив, – внятно сказал я сиреневой, – а то только материться на старости лет умеете в совершенстве!

Стук мундштука, выпавшего из ее изумленно открывшегося рта, был для меня за полчаса, проведенные рядом с ней, лучшей наградой!

* * *

Трудно передать словами, в каком настроении я вернулся к себе в номер. Даже когда неделю назад я неожиданно узнал, что я наследный князь и богат, в моем тогдашнем ликовании не было и малой доли той вдохновленности успехом и удачей, которую я испытывал сейчас. Еще бы, ведь тогда это была стопроцентная «халява-плиз», приятная, но случайная, а мой теперешний выигрыш в казино на сто процентов был результатом моих собственных осмысленных действий. «Не на сто», – поправил себя я, еще и еще раз вспоминая, как нечто с трудом поддающееся рациональному объяснению сначала удержало меня от четвертой ставки на зеро, а потом в буквальном смысле слова перенесло по воздуху мои деньги с номера 23 на выпавшее 19. А ведь если бы я поменял деньги на фишки, этого бы не произошло в силу законов физики. Да уж, даже у самого скептически настроенного ко всему метафизическому критика язык не повернется назвать это все случайностью. Как бы то ни было, но я подумал, и сделал одну вещь, которую, как и четвертью часа ранее обращение свое к Господу за игровым столом, делал сознательно первый раз в жизни. Невзирая на то, что даже будучи совершенно один я жесточайше стеснялся того, что делаю, я все-таки опустился на колени между кроватью и креслом, просто сказал вслух: «Господи, спасибо тебе за это чудо! И… ты, конечно, прости меня, засранца грешного, но только одного этого чуда мне мало. Прошу тебя, Господи, помоги мне еще каким-то образом добраться до Москвы, да так, чтобы эти сволочи, похитившие Галину и Юльку, ничего не заподозрили. А там уж я с ними сам разберусь. Заранее благодарен тебе, Господи!» Произнеся это, я для верности еще постоял на коленках, помолчал, как на кладбище, вздохнул, встал и… Взгляд мой упал на «Справочник абонента», в растрепанном состоянии валявшийся на подушке с той поры, как я искал в барсетке визитку адвоката. Справочник был раскрыт на странице, вверху которой был заголовок: «Роуминг». Ну, и что – роуминг? «А то роуминг, – ответил я сам себе, – что сейчас, когда мой мобильник работает в зоне роуминга, в случае, если телефон выключен, отвечает местная система. А если, например, я бы заранее, в Москве установил бы переадресацию вызова на какой-нибудь местный мобильный, а потом с этим мобильным вернулся бы обратно в Москву, то какая бы система отвечала – МТС или тутошняя «Свисском»? От предчувствия близости решения еще одной – очередной! – неразрешимой задачи я опять в возбуждении забегал по номеру. Черт, как же проверить правильность гипотезы? А что, если переадресовать какую-нибудь местную мобилу на мобилу в Москве, и позвонить отсюда на местный номер, при этом чтобы оба телефона были выключены? Если ответит московская сеть, – ура, победа; если же местная – значит, гипотеза неверна. Так, и кого этим вопросом напрячь? Здесь, кроме Алена, я никого и не знаю, а вот в Москве? Конечно, звонить надо бы Гохе, но тот, зараза, когда уезжает на дачу, имеет дурацкую привычку выключать мобильный. Жанке? Нет, ей нельзя как минимум из-за Романа, который запросто может сейчас быть рядом с нею. О, надо позвонить Люсе! После ее намеков на полную готовность выполнить любую мою просьбу она, надо думать, не откажет мне в такой малости, как небольшой эксперимент со своим мобильным? Хотя, нет, ну ее слишком уж озабочена! А если я сам буду названивать из-за границы по два раза в день, какой она сделает из этого вывод? Правильно, что я сам не прочь. Только этого мне и не хватало! Ладно, сначала звякну все-таки Гохе, а уж потом, если не ответит, буду думать, кому еще.

Но, как ни удивительно, Гохин телефон выключен не был, и после первого же зуммера в трубке раздался его голос:

– Алё, алё, ангел, это ангел? – как безумный, орал в трубку Гоха.

– Да нет, живой я ишо пока, – совершенно опешив, попытался сострить я.

– Фу ты, черт, Глеб, это ты? – воскликнул Гоха. – А я тут, вишь, обломался по пути на дачу, вызвал этот чертов «Ангел». Сказали, что приедут через пятнадцать минут, и уже три часа нету, представляешь! Я думал, они звонят. Слушай, а ты чё сам делаешь-то? Может, подъехал бы, оттащил меня в сервис, а?

По тому, как Гоха частил о своей проблеме, было ясно, что ничего, кроме своей «обломавшейся» Волги, в настоящий момент не может занимать его в принципе. Надо же, не только не догоняет, что, наверное, не просто так я звоню ему в выходной, он не помнит даже, что меня нет в Москве! «Надо было сразу набирать Люсе», – с досадой подумал я, пожалев, что дозвонился до компаньона.

– Я бы, конечно, с радостью, Гох, бросил бы сейчас все дела здесь, в Женеве, и подъехал бы, да только, думаю, что «Ангел» все-таки поспеет раньше, – со злой иронией ответил я.

– Во, я и забыл, прости, – забурчал в трубке он и, запоздало сообразив, спросил: – Чё звонишь-то, случилось чего?

«Да, уж не без этого!» – грустно усмехнулся про себя я. Снова появился соблазн прямо сейчас перевести все стрелки по решению проблемы на кореша. «Ладно, вот если не получится с роумингом, – сказал я себе. – А сейчас от него, торчащего на обочине где-то под Сергиевым Посадом, все равно мало проку». В суть моей просьбы в ближайшие несколько минут ни при каких обстоятельствах не выключать мобильный, дождаться еще одного моего звонка, после чего свою мобилу выключить, подождать десять минут, и опять включить, не удивляясь при этом, если после этого кто-то из позвонивших будет говорить по-французски, Гоха въезжал долго, но, поняв, наконец, чего я от него добиваюсь, пообещал всяческое содействие. Я облегченно вздохнул, и позвонил Алену.

– О, мсье Глеб! – вскричал Ален, как будто услышал родную маму.

Я спросил, могу ли я попросить его о маленькой услуге, и Ален не без юмора заверил меня, что цель его жизни на ближайшее обозримое будущее – оказывать мне и мадемуазель Талии абсолютно все услуги, которые в его силах. «Да уж, мадемуазель Талии ты точно оказал бы любую услугу!» – зло подумал я, констатируя, что ревную, и, не поддержав тона, сухо попросил его установить переадресацию вызова на Гохин номер телефона, после чего на четверть часа выключить свой аппарат.

– Вы понимаете вообще, о чем идет речь? – в отместку за свои подозрения спросил я его голосом вузовского экзаменатора, сомневающегося, изучал ли когда-нибудь студент-пятикурсник, пытающийся сдать ему зачет по квантовой физике, хотя бы таблицу умножения.

Ален спокойно и корректно поставил меня на место, сказав, что он постоянно в целях экономии переадресовывает свои мобильные звонки на стационарный телефон, когда находится в офисе или дома, и отключился. Я посмеялся своей дурацкой ревности, подождал пять минут, и снова набрал номер Алена.

– Алё, это «Ангел»? – услышал я в трубке обреченный голос Гохи.

– Нет, это черт с рогами, – ответил я. – Выключай мобилу.