Текст книги "Мир Полудня (сборник)"

Часть четвертая
Каторжник

Первым выстрелом ему раздробило гусеницу, и оно впервые за двадцать с лишним лет покинуло разъезженную колею, выворачивая обломки бетона, вломилось в чащу и начало медленно поворачиваться на месте, с хрустом наваливаясь широким лбом на кустарник, отталкивая от себя содрогающиеся деревья, и когда оно показало необъятную грязную корму с болтающимся на ржавых заклепках листом железа, Зеф аккуратно и точно, так чтобы, упаси бог, не задеть котла, всадил ему фугасный заряд в двигатель  –  в мускулы, в сухожилия, в нервные сплетения,  –  и оно ахнуло железным голосом, выбросило из сочленений клуб раскаленного дыма и остановилось навсегда, но что-то еще жило в его нечистых бронированных недрах, какие-то уцелевшие нервы еще продолжали посылать бессмысленные сигналы, еще включались и тут же выключались аварийные системы, шипели, плевались пеной, и оно еще дрябло трепетало, еле-еле скребя уцелевшей гусеницей, и грозно и бессмысленно, как брюхо раздавленной осы, поднималась и опускалась над издыхающим драконом облезлая решетчатая труба ракетной установки. Несколько секунд Зеф смотрел на эту агонию, а потом повернулся и пошел в лес, волоча гранатомет за ремень. Максим и Вепрь двинулись следом, и они вышли на тихую лужайку, которую Зеф наверняка заприметил еще по пути сюда, повалились в траву, и Зеф сказал: «Закурим».

Он свернул цигарку однорукому, дал ему прикурить и закурил сам. Максим лежал, положив подбородок на руки, и сквозь редколесье все смотрел, как умирает железный дракон  –  жалобно дребезжит какими-то последними шестеренками и со свистом выпускает из разодранных внутренностей струи радиоактивного пара.

– Вот так и только так,  –  сказал Зеф менторским тоном.  –  А если будешь делать не так  –  надеру уши.

– Почему?  –  спросил Максим.  –  Я хотел его остановить.

– А потому,  –  ответил Зеф,  –  что граната могла рикошетом засадить в ракету, и тогда нам был бы карачун.

– Я целился в гусеницу,  –  сказал Максим.

– А надо целиться в корму,  –  сказал Зеф. Он затянулся.  –  И вообще, пока ты новичок, никуда не суйся первым. Разве что я тебя попрошу. Понял?

– Понял,  –  сказал Максим.

Все эти тонкости Зефа его не интересовали. И сам Зеф его не очень интересовал. Его интересовал Вепрь. Но Вепрь, как всегда, равнодушно молчал, положив искусственную руку на обшарпанный кожух миноискателя. Все было как всегда. И все было не так, как хотелось.

Когда неделю назад новоприбывших воспитуемых выстроили перед бараками, Зеф прямо подошел к Максиму и взял его в свой сто тридцать четвертый отряд саперов. Максим обрадовался. Он сразу узнал эту огненную бородищу и квадратную коренастую фигуру, и ему было приятно, что его узнали в этой душной клетчатой толпе, где всем было наплевать на каждого и никому ни до кого не было дела. Кроме того, у Максима были все основания предполагать, что Зеф  –  бывший знаменитый психиатр Аллу Зеф, человек образованный и интеллигентный, не чета полууголовному сброду, которым был набит арестантский вагон,  –  находился здесь за политику и как-то связан с подпольем. А когда Зеф привел его в барак и указал место на нарах рядом с одноруким Вепрем, Максим решил было, что судьба его здесь окончательно определилась. Но очень скоро он понял, что ошибся. Вепрь не пожелал разговаривать. Он выслушал торопливый, шепотом, рассказ Максима о судьбе группы, о взрыве башни, о процессе, неопределенно, сквозь зевок, промямлил: «Бывает и не такое…»  –  и лег, отвернувшись. Максим почувствовал себя обманутым, и тут на нары забрался Зеф. «Здорово я сейчас нажрался»,  –  урча и отрыгиваясь сообщил он Максиму и без всякого перехода, нахально, с примитивной назойливостью принялся вытягивать из него имена и явки. Может быть, он когда-нибудь и был знаменитым ученым, образованным и интеллигентным человеком, может быть, и даже наверняка, он имел какое-то отношение к подполью, но сейчас он производил впечатление обыкновенного нажравшегося провокатора, решившего от нечего делать, на сон грядущий, обработать глупого новичка. Максим отделался от него не без труда, а когда Зеф вдруг захрапел сытым, довольным храпом, еще долго лежал без сна, вспоминая, сколько раз его здесь уже обманывали люди и обстоятельства.

Нервы его расходились. Он вспомнил процесс, отвратительный и лживый, весь заранее срепетированный, подготовленный еще до того, как группа получила приказ напасть на башню, и письменные доносы какой-то сволочи, которая знала о группе все и была, может быть, даже членом группы, и фильм, снятый с башни во время нападения, и свой стыд, когда он узнал на экране себя самого, палящего из автомата по прожекторам… нет, по юпитерам, освещавшим сцену этого страшного спектакля… В наглухо закупоренном бараке было отвратительно душно, кусались паразиты, воспитуемые бредили, а в дальнем углу барака при свете самодельной свечки резались в карты и хрипло орали друг на друга привилегированные.

А на другой день обманул Максима и лес. Здесь шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на железо: на мертвое, проржавевшее насквозь железо; на притаившееся железо, готовое во всякую минуту убить; на тайно шевелящееся, целящееся железо; на движущееся железо, слепо и бестолково распахивающее остатки дорог. Земля и трава отдавали ржавчиной, на дне лощин копились радиоактивные лужи, птицы не пели, а хрипло вопили, словно в предсмертной тоске, зверей не было, и не было даже лесной тишины  –  то справа, то слева бухали и грохотали взрывы, в ветвях клубилась сизая гарь, а порывы ветра доносили рев изношенных двигателей…

И так пошло: день  –  ночь, день  –  ночь. Днем они уходили в лес, который не был лесом, а был древним укрепленным районом. Он был буквально нафарширован автоматическими боевыми устройствами, самодвижущимися пушками, ракетами на гусеницах, огнеметами, газометами, и все это не умерло за двадцать с лишним лет, все продолжало жить своей ненужной механической жизнью, все продолжало целиться, наводиться, изрыгать свинец, огонь, смерть, и все это нужно было задавить, взорвать, убить, чтобы расчистить трассу для строительства новых излучающих башен. А ночью Вепрь по-прежнему молчал, а Зеф снова и снова приставал к Максиму с расспросами и был то прямолинеен до глупости, то хитроумен и ловок на удивление. И была грубая пища, и странные песни воспитуемых, и кого-то били по лицу гвардейцы, и дважды в день все в бараках и в лесу корчились под лучевыми ударами, и раскачивались на ветру повешенные беглые…

День  –  ночь, день  –  ночь…

– Зачем вы хотели его остановить?  –  спросил вдруг Вепрь.

Максим быстро сел. Это был первый вопрос, который ему задал однорукий.

– Я хотел посмотреть, как он устроен.

– Бежать собрались?

Максим покосился на Зефа и сказал:

– Да нет, дело не в этом. Все-таки танк, боевая машина…

– А зачем вам танк?  –  спросил Вепрь. Он говорил так, словно рыжего провокатора здесь не было.

– Не знаю,  –  проговорил Максим.  –  Над этим еще надо подумать. Их здесь много таких?

– Много,  –  вмешался рыжий провокатор.  –  И танков здесь много, и дураков здесь тоже всегда хватало…  –  Он зевнул.  –  Сколько раз уже пробовали. Залезут, покопаются-покопаются, да и бросят. А один дурак  –  вот вроде тебя,  –  тот и вовсе взорвался.

– Ничего, я бы не взорвался,  –  холодно сказал Максим.  –  Эта машина не из сложных.

– А зачем она вам все-таки?  –  спросил однорукий. Он курил, лежа на спине, держа цигарку в искусственных пальцах.  –  Предположим, вы наладите ее. Что дальше?

– На прорыв через мост,  –  сказал Зеф, хохотнув.

– Почему бы и нет?  –  спросил Максим. Он положительно не знал, как себя держать. Этот рыжий, кажется, все-таки не провокатор. Массаракш, чего они вдруг пристали?

– Вы не доберетесь до моста,  –  сказал однорукий.  –  Вас тридцать три раза расстреляют. А если даже доберетесь, то увидите, что мост разведен.

– А по дну реки?

– Река радиоактивна,  –  сказал Зеф и сплюнул.  –  Если бы это была человеческая река, не надо было бы никаких танков. Переплывай ее в любом месте, берега не охраняются.  –  Он снова сплюнул.  –  Впрочем, тогда бы они охранялись… Так что, юноша, не пыли. Ты попал сюда надолго, приспосабливайся. Приспособишься  –  дело будет. А не станешь слушать старших, еще сегодня можешь узреть Мировой Свет.

– Убежать нетрудно,  –  сказал Максим.  –  Убежать я мог бы прямо сейчас…

– Ай да ты!  –  восхитился Зеф.

– …и если вы намерены и дальше играть в конспирацию…  –  продолжал Максим, демонстративно обращаясь только к Вепрю, но Зеф снова прервал его:

– Я намерен выполнить сегодняшнюю норму,  –  заявил он, поднимаясь.  –  Иначе нам не дадут сегодня жрать. Пошли!

Он ушел вперед, шагая вперевалку между деревьями, а Максим спросил однорукого:

– Разве он политический?

Однорукий быстро взглянул на него и сказал:

– Что вы, как можно!

Они пошли за Зефом, стараясь ступать след в след. Максим шел замыкающим.

– За что же он сидит?

– За неправильный переход улицы,  –  сказал однорукий, и у Максима опять пропала охота разговаривать.

Они не прошли и сотни шагов, как Зеф скомандовал: «Стой!»  –  и началась работа. «Ложись!»  –  заорал Зеф. Они бросились плашмя на землю, толстое дерево впереди с протяжным скрипом повернулось, выдвинуло из себя длинный тонкий орудийный ствол, пошевелило им из стороны в сторону, как бы примериваясь, затем что-то зажужжало, раздался щелчок, и из черного дула лениво выползло облачко желтого дыма. «Протухло»,  –  сказал Зеф деловито и поднялся первым, отряхивая штаны. Дерево с пушкой они подорвали. Потом было минное поле, потом холм-ловушка с пулеметом, который не протух и долго прижимал их к земле, грохоча на весь лес; потом они попали в настоящие джунгли колючей проволоки, еле продрались, а когда все-таки продрались, по ним открыли огонь откуда-то сверху, все вокруг рвалось и горело, Максим ничего не понимал, однорукий молча и спокойно лежал лицом вниз, а Зеф палил из гранатомета в небо и вдруг заорал: «Бегом, за мной!», и они побежали, а там, где они только что были, вспыхнул пожар. Зеф ругался страшными словами, однорукий посмеивался, они забрались в глухую чащу, но тут вдруг засвистело, засопело, и сквозь ветви повалили зеленоватые облака отвратительно пахнущего газа, и опять надо было бежать, продираться через кусты, и Зеф опять ругался, а однорукого мучительно тошнило…

Потом Зеф наконец притомился и объявил отдых. Они разожгли костер, и Максим, как младший, принялся готовить обед  –  варить суп из консервов в том самом котелке. Зеф и однорукий, чумазые, ободранные, лежали тут же и курили. У Вепря был замученный вид, он был уже стар, ему приходилось труднее всех.

– Уму непостижимо,  –  сказал Максим,  –  как это мы ухитрились проиграть войну при таком количестве техники на квадратный метр.

– А откуда ты взял, что мы ее проиграли?  –  лениво спросил Зеф.

– Не выиграли же,  –  сказал Максим.  –  Победители так не живут.

– В современной войне не бывает победителей,  –  заметил однорукий.  –  Вы, конечно, правы. Войну мы проиграли. Эту войну проиграли все. Выиграли только Неизвестные Отцы.

– Неизвестным Отцам тоже несладко приходится,  –  сказал Максим, помешивая похлебку.

– Да,  –  серьезно сказал Зеф.  –  Бессонные ночи и мучительные раздумья о судьбах своего народа… Усталые и добрые, всевидящие и всепонимающие… Массаракш, давно газет не читал, забыл, как там дальше…

– Верные и добрые,  –  поправил однорукий.  –  Отдающие себя целиком прогрессу и борьбе с хаосом.

– Отвык я от таких слов,  –  сказал Зеф.  –  У нас тут все больше «хайло» да «мурло»… Эй, парень, как тебя…

– Максим.

– Да, верно… Ты, Мак, помешивай, помешивай. Смотри, если пригорит!

Максим помешивал. А потом Зеф заявил, что пора, сил больше нет терпеть. В полном молчании они съели суп. Максим чувствовал: что-то изменилось, что-то сегодня будет сказано. Но после обеда однорукий снова улегся и стал глядеть в небо, а Зеф с неразборчивым ворчанием забрал котелок и принялся вымазывать дно краюхой хлеба. «Подстрелить бы что-нибудь…  –  бормотал он.  –  Жрать охота, как и не ел… только аппетит зря растравил…» Чувствуя неловкость, Максим попытался завести разговор об охоте в этих местах, но его не поддержали. Однорукий лежал с закрытыми глазами и, казалось, спал. Зеф, дослушав до конца Максимовы соображения, проворчал только: «Какая здесь охота, все грязное, активное…»  –  и тоже повалился на спину.

Максим вздохнул, взял котелок и побрел к ручейку, который слышался неподалеку. Вода в ручейке была прозрачная, на вид чистая и вкусная, так что Максиму захотелось попить, и он зачерпнул горстью. Увы, мыть котелок здесь было нельзя, да и пить не стоило: ручеек был заметно радиоактивный. Максим присел на корточки, поставил котелок рядом и задумался.

Сначала он почему-то подумал о Раде, как она всегда мыла посуду после еды и не разрешала помогать под нелепым предлогом, что это  –  дело женское. Он вспомнил, что она его любит, и ощутил гордость, потому что до сих пор его не любила еще никакая женщина. Ему очень захотелось увидеть Раду, и он тут же, с крайней непоследовательностью, подумал, как это хорошо, что ее здесь нет. Здесь не место даже для самых скверных мужчин, сюда надо было бы пригнать тысяч двадцать кибердворников, а может быть  –  просто распылить все эти леса со всем содержимым и вырастить новые, веселые, или пусть даже мрачные, но чистые и с мрачностью природной.

Потом он вспомнил, что сослан сюда навечно, и подивился наивности тех, кто сослал его сюда и, не взявши с него никакого слова, вообразил, что он станет добровольно тут существовать, да еще помогать им тянуть через эти леса линию лучевых башен. В арестантском вагоне говорили, что леса тянутся на юг на сотни километров, а военная техника встречается даже в пустыне… Ну нет, я здесь не задержусь. Массаракш, еще вчера я эти башни валил, а сегодня буду расчищать для них место? Хватит с меня глупостей…

Вепрь мне не верит. Зефу он верит, а мне  –  нет. А я не верю Зефу, и, кажется, напрасно. Наверное, я кажусь Вепрю таким же назойливо-подозрительным, каким мне кажется Зеф… Ну хорошо, Вепрь мне не верит, значит, я опять один. Можно, конечно, надеяться на встречу с Генералом или с Копытом, но это слишком маловероятно: говорят, воспитуемых здесь больше миллиона, а пространства огромные. Да, на такую встречу надеяться нельзя… Можно, конечно, попытаться сколотить группу из незнакомых, но  –  массаракш!  –  надо быть честным с самим собой: я для этого не гожусь. Пока я для этого не годен. Слишком доверчив… Погоди, давай все-таки уясним задачу. Чего я хочу?

Несколько минут он уяснял задачу. Получилось следующее: свалить Неизвестных Отцов; если они военные, пусть служат в армии, а если финансисты  –  пусть занимаются финансами, что бы это ни означало; учредить демократическое правительство  –  он более или менее представлял себе, что такое демократическое правительство, и даже отдавал себе отчет в том, что республика будет поначалу буржуазно-демократическая,  –  это не решит всех проблем, но по крайней мере позволит прекратить беззаконие и уничтожит бессмысленные расходы на башни и на подготовку войны. Впрочем, он честно признал, что ясно представляет себе только первый пункт своей программы: свержение тирании. Что будет дальше, он представлял себе довольно смутно. Более того, он даже не был уверен, что широкие народные массы поддержат его идею свержения. Неизвестные Отцы были совершенно явными лжецами и мерзавцами, но они почему-то пользовались у народа несомненной популярностью. Ладно, решил он. Не будем заглядывать так далеко. Остановимся на первом пункте и посмотрим, что стоит между мною и жирными шеями Неизвестных Отцов. Во-первых, вооруженные силы, отлично выдрессированная Гвардия и армия, о которой я знаю только, что где-то там, в какой-то штрафной роте (странное выражение!), служит мой Гай. Во-вторых  –  и это более существенно,  –  сама анонимность Неизвестных Отцов. Кто они, где их искать? Откуда они берутся, где пребывают, как ими становятся? Он попытался вспомнить, как было на Земле в эпоху революций и диктатур… Массаракш! Помню только узловые даты, самые главные имена, самую общую расстановку сил, а мне нужны детали, аналогии, прецеденты… Вот, например, фашизм. Как там было? Помню, было противно об этом читать и слушать. Гилмер был там какой-то, отвратительный, как паук-кровосос… Постой-ка, значит, это уже не было анонимное правительство… Н-да, не много же я помню. Но ведь это же было так давно, и это было так гнусно, и кто мог знать, что я попаду в такую кашу? Сюда бы дядей из Галактической безопасности или из Института экспериментальной истории  –  они бы живо разобрались, что здесь к чему. Может, попробовать построить передатчик?.. Он грустно засмеялся, вспомнив, что один раз уже думал здесь о передатчике  –  в этом же районе, где-то совсем близко отсюда… Нет, видно, придется надеяться только на себя. Ладно. Против армии есть только одно оружие  –  армия. Против анонимности и загадочности  –  разведка. Очень просто все получается…

Во всяком случае, отсюда надо уходить. Я, конечно, попытаюсь собрать какую-нибудь группу, но, если не получится, уйду один… И обязательно  –  танк. Здесь оружия  –  на сто армий… потрепанное, правда, за двадцать лет, да еще автоматическое, но надо попытаться его приспособить… Неужели Вепрь мне так и не поверит?  –  подумал он почти с отчаянием, подхватил котелок и побежал обратно к костру.

Зеф и Вепрь не спали, они лежали голова к голове и о чем-то тихо, но горячо спорили. Увидев Максима, Зеф торопливо сказал: «Хватит!»  –  и поднялся. Задрав рыжую бородищу и выкатив глаза, он заорал:

– Где тебя носит, массаракш! Кто тебе разрешил уходить? Работать надо, а не то жрать не дадут, тридцать три раза массаракш!

И тут Максим взбеленился. Кажется, впервые в своей жизни он гаркнул на человека во весь голос:

– Черт бы вас подрал, Зеф! Вы можете еще о чем-нибудь думать, кроме жратвы? Целый день я только и слышу от вас: жрать, жрать, жрать! Можете сожрать мои консервы, если это так вас мучает!..

Он швырнул оземь котелок и, схватив рюкзак, принялся продевать руки в ремни. Присевший от акустического удара Зеф ошеломленно смотрел на него, зияя черной пастью в огненной бородище. Потом пасть захлопнулась, раздалось бульканье, всхрапывание, и Зеф загоготал на весь лес. Однорукий вторил ему, что было только видно, но не слышно. Максим не выдержал и тоже засмеялся, несколько смущенный. Ему было неловко за свою грубость.

– Массаракш,  –  прохрипел наконец Зеф.  –  Вот это голосина!.. Нет, дружище,  –  обратился он к Вепрю,  –  ты попомни мои слова. А впрочем, я сказал: хватит… Подъем!  –  заорал он.  –  Вперед, если хотите… гм… жрать сегодня вечером.

И все. Поорали, посмеялись, посерьезнели и отправились дальше  –  рисковать жизнью во имя Неизвестных Отцов. Максим с ожесточением разряжал мины, выламывал из гнезд спаренные пулеметы, свинчивал боеголовки у зенитных ракет, торчавших из раскрытых люков; снова были огонь, смрад, шипящие струи слезоточивых газов, отвратительная вонь от разлагающихся трупов животных, расстрелянных автоматами. Они стали еще грязнее, еще злее, еще оборваннее, а Зеф хрипел Максиму: «Вперед, вперед! Жрать хочешь  –  вперед!», а однорукий Вепрь окончательно вымотался и еле тащился далеко позади, опираясь на свой миноискатель, как на клюку…

За эти часы Зеф осточертел Максиму окончательно, и Максим даже обрадовался, когда рыжебородый вдруг взревел и с шумом провалился под землю. Максим, вытирая пот с грязного лба грязным рукавом, неторопливо подошел и остановился на краю мрачной узкой щели, скрытой в траве. Щель была глубокая, непроглядная, из нее несло холодом и сыростью, ничего не было видно, и слышался только какой-то хруст, дребезг и невнятная ругань. Прихрамывая, подошел Вепрь, тоже заглянул в щель и спросил Максима: «Он там? Что он там делает?»

– Зеф!  –  позвал Максим, нагнувшись.  –  Где вы там, Зеф!

Из щели гулко донеслось:

– Спускайтесь сюда! Прыгайте, здесь мягко…

Максим поглядел на однорукого. Тот покачал головой.

– Это не для меня,  –  сказал он.  –  Прыгайте, я потом спущу вам веревку.

– Кто здесь?  –  заревел вдруг внизу Зеф.  –  Стрелять буду, массаракш!

Максим спустил ноги в щель, оттолкнулся и прыгнул. Почти сейчас же он по колени погрузился в рыхлую массу и сел. Зеф был где-то рядом. Максим закрыл глаза и несколько секунд посидел, привыкая к темноте.

– Иди сюда, Мак, тут кто-то есть,  –  прогудел Зеф.  –  Вепрь!  –  крикнул он.  –  Прыгай!

Вепрь ответил, что устал как собака и с удовольствием посидит наверху.

– Как хочешь,  –  сказал Зеф.  –  Но, по-моему, это  –  Крепость. Потом пожалеешь…

Однорукий ответил невнятно, голос у него был слабый, его, кажется, опять мутило, и было ему не до Крепости. Максим открыл глаза и огляделся. Он сидел на куче земли посередине длинного коридора с шершавыми цементными стенами. Дыра в потолке была не то вентиляционным отверстием, не то пробоиной. Зеф стоял шагах в двадцати и тоже осматривался, светя фонариком.

– Что это здесь?  –  спросил Максим.

– Откуда я знаю?  –  сказал Зеф сварливо.  –  Может, укрытие какое-нибудь. А может быть, и в самом деле Крепость. Знаешь, что такое Крепость?

– Нет,  –  сказал Максим и стал сползать с кучи.

– Не знаешь…  –  сказал Зеф рассеянно. Он все оглядывался, шаря фонариком по стенам.  –  Что же ты тогда знаешь… Массаракш,  –  сказал он.  –  Здесь только что кто-то был…

– Человек?  –  спросил Максим.

– Не знаю,  –  ответил Зеф.  –  Прокрался вдоль стены и пропал… А Крепость, приятель, это такая штука, что мы могли бы за один день закончить всю нашу работу… Ага, следы…

Он присел на корточки. Максим присел рядом и увидел цепочку отпечатков в пыли под стеной.

– Странные следы,  –  сказал он.

– Да, приятель,  –  сказал Зеф, оглядываясь.  –  Я таких следов не видал.

– Словно кто-то на кулаках прошел,  –  сказал Максим. Он сжал кулак и сделал отпечаток рядом со следом.

– Похоже,  –  с уважением признал Зеф. Он посветил в глубь коридора. Там что-то слабо мерцало, отсвечивая, то ли поворот, то ли тупик.  –  Сходим посмотрим?  –  сказал он.

– Тише,  –  сказал Максим.  –  Молчите и не двигайтесь.

В подземелье стояла ватная сырая тишина, но коридор не был безжизненным. Кто-то там, впереди,  –  Максим не мог точно определить, где и как далеко,  –  стоял, прижимаясь к стене, кто-то небольшой, слабо и незнакомо пахнущий, наблюдающий за ними и недовольный их присутствием. Это было что-то совсем неизвестное, и намерения его были неуловимы.

– Нам обязательно надо идти?  –  спросил Максим.

– Хотелось бы,  –  сказал Зеф.

– Зачем?

– Надо посмотреть, может быть, это все-таки Крепость… Если бы мы нашли Крепость, тогда бы, друг мой, все стало бы по-другому. Я в Крепость не верю, но раз говорят  –  как знать… Может быть, и не все врут…

– Там кто-то есть,  –  сказал Максим.  –  Я не понимаю  –  кто.

– Да? Гм… Если это Крепость, здесь, по легенде, живут либо остатки гарнизона… они, понимаешь, тут сидят и не знают, что война кончилась, они, понимаешь, в разгар войны объявили себя нейтральными, заперлись и пообещали, что взорвут весь материк, если к ним полезут…

– А они могут?

– Если это Крепость, они все могут… Да-а… Наверху ведь все время взрывы, стрельба… Очень может быть, что они считают, что война еще не кончилась… Принц здесь какой-то командовал или герцог, хорошо было бы с ним встретиться и поговорить.

Максим прислушался.

– Нет,  –  сказал он уверенно.  –  Нет там ни принца, ни герцога. Там какой-то зверь, что ли… Нет, не зверь… Либо?

– Что  –  либо?

– Вы сказали: либо остатки гарнизона, либо?..

– А-а… Ну, это чепуха, бабьи сказки… Пойдем посмотрим.

Зеф зарядил гранатомет, взял его навскидку и двинулся вперед, светя фонариком. Максим пошел рядом. Несколько минут они брели по коридору, потом уперлись в стену и свернули направо.

– Вы очень шумите,  –  сказал Максим.  –  Там что-то происходит, а вы так сопите…

– Что же мне  –  не дышать?  –  немедленно ощетинился Зеф.

– И фонарик мне ваш мешает,  –  сказал Максим.

– То есть как это мешает? Темно…

– В темноте я вижу,  –  сказал Максим,  –  а вот из-за вашего фонарика ничего разобрать не могу… Давайте я пойду вперед, а вы останетесь. А то мы так ничего не узнаем.

– Н-ну, как хочешь…  –  произнес Зеф непривычно неуверенным голосом.

Максим снова зажмурился, отдохнул от неверного света, пригнулся и пошел вдоль стены, стараясь никак не шуметь. Неизвестный был где-то недалеко, и Максим приближался к нему с каждым шагом. Коридору конца не было. Справа объявились двери, все они были железные и все заперты. Навстречу тянуло сквознячком. Воздух был сыроват, наполнен запахом плесени и еще того, неизвестного, живого и теплого. Позади осторожно шумел Зеф, ему было не по себе, и он боялся отстать. Почувствовав это, Максим засмеялся про себя. Он отвлекся буквально на секунду, и за эту секунду неизвестный впереди исчез. Максим остановился в недоумении. Неизвестный только что был впереди, совсем рядом, а затем в одно мгновение словно растворился в воздухе и так же мгновенно возник за спиной, тоже совсем рядом.

– Зеф!  –  позвал Максим.

– Да!  –  гулко отозвался рыжебородый.

Максим представил себе, как неизвестный стоит между ними и поворачивает голову на голоса.

– Он между нами,  –  сказал Максим.  –  Не вздумайте стрелять.

– Ладно,  –  сказал Зеф, помолчав.  –  Ни черта не видно,  –  сообщил он.  –  Как он выглядит?

– Не знаю,  –  ответил Максим.  –  Мягкое.

– Животное?

– Не похоже,  –  сказал Максим.

– Ты же сказал, что видишь в темноте.

– Я не глазами вижу,  –  сказал Максим.  –  Помолчите.

– Не глазами…  –  проворчал Зеф и затих.

Неизвестный постоял, пересек коридор, исчез и через некоторое время снова появился впереди. Ему тоже любопытно, подумал Максим. Он очень старался вызвать в себе ощущение симпатии к этому существу, но что-то мешало  –  вероятно, неприятное сочетание незвериного интеллекта с полузвериной внешностью. Он снова пошел вперед. Неизвестный отступал, сохраняя постоянную дистанцию.

– Как дела?  –  спросил Зеф.

– Все то же,  –  ответил Максим.  –  Возможно, он нас куда-то ведет или заманивает.

– А справимся?  –  спросил Зеф.

– Он не собирается нападать,  –  сказал Максим.  –  Ему самому интересно.

Он замолчал, потому что неизвестный снова исчез, и Максим сейчас же почувствовал, что коридор кончился. Вокруг было большое помещение. Все-таки здесь было слишком темно. Максим почти ничего не видел. Он ощущал присутствие металла, стекла, припахивало ржавчиной, и был здесь ток высокого напряжения. Несколько секунд Максим стоял неподвижно, потом, разобрав, где выключатель, потянулся к нему, но тут неизвестный появился снова. И не один. С ним был второй, похожий, но не точно такой же. Они стояли у той же стены, что и Максим, он слышал их дыхание  –  частое и влажное. Он замер, надеясь, что они подойдут поближе, но они не подходили, и тогда он, изо всех сил сузив зрачки, нажал на клавишу выключателя.

По-видимому, что-то было не в порядке в цепи  –  лампы вспыхнули лишь на долю секунды, где-то с треском лопнули предохранители, и свет снова погас, но Максим успел увидеть, что неизвестные существа были небольшие, ростом с крупную собаку, стояли на четвереньках, были покрыты темной шерстью, и у них были большие тяжелые головы. Глаза их Максим разглядеть не успел. Существа немедленно исчезли, как будто их и не было.

– Что там у тебя?  –  спросил Зеф встревоженно.  –  Что за вспышка?

– Я зажигал свет,  –  отозвался Максим.  –  Идите сюда.

– А где этот? Ты его видел?

– Почти не видел. Похожи все-таки на животных. Вроде собак с большими головами…

По стенам запрыгали отсветы фонарика. Зеф говорил на ходу:

– А, собаки… Знаю, живут здесь такие в лесу. Живых я их, правда, никогда не видел, но подстреленных  –  много раз…

– Нет,  –  сказал Максим с сомнением.  –  Это все-таки не животные.

– Животные, животные,  –  сказал Зеф. Голос его гулко отдался под высоким сводом.  –  Зря мы с тобой перетрусили. Я было подумал, что это упыри… Массаракш! Да это же Крепость!

Он остановился посередине помещения, шаря лучом по стенам, по рядам циферблатов, по распределительным щитам. Сверкало стекло, никель, выцветшая пластмасса.

– Ну, поздравляю, Мак. Все-таки мы ее с тобой нашли. Зря я не верил. Зря… А это что такое? Ага… Это электронный мозг, и ведь все под током. Ах, черт возьми, сюда бы Кузнеца… Слушай, а ты ничего в этом не понимаешь?

– В чем именно?  –  спросил Максим, подходя.

– Вот во всей этой механике… Это же пульт управления! Если в нем разобраться  –  весь край наш! Вся эта техника наверху управляется отсюда! Ах, если бы разобраться, массаракш!..

Максим отобрал у него фонарик, поставил так, чтобы свет рассеивался по помещению, и огляделся. Везде лежала пыль, лежала уже много лет, а на столе в углу, на расстеленной истлевшей бумаге, стояла тарелка, заляпанная черным, и рядом  –  вилка. Максим прошелся вдоль пультов, потрогал верньеры, попытался включить электронную машину, взялся за какой-то рубильник  –  рукоять осталась у него в пальцах…

– Вряд ли,  –  сказал он наконец.  –  Вряд ли отсюда можно чем-нибудь особенным управлять. Во-первых, слишком здесь все просто  –  скорее всего, это либо станция наблюдения, либо одна из контрольных подстанций… тут все какое-то вспомогательное… и машина слабая, не хватит даже, чтобы десятком танков управлять… А потом, здесь же все развалилось, ни к чему нельзя притронуться. Ток, правда, есть, но напряжение ниже нормы, котел, наверное, совсем забило… Нет, Зеф, все это не так просто, как вам кажется.

Он вдруг заметил торчащие из стены длинные трубки, соединенные резиновым наглазником, пододвинул алюминиевый стул, уселся и сунул лицо в наглазник. К его удивлению, оптика оказалась в превосходном состоянии, но еще больше он удивился тому, что увидел. В поле его зрения был совсем незнакомый пейзаж: бело-желтая пустыня, песчаные дюны, остов какого-то металлического сооружения… Там дул сильный ветер, бежали по дюнам струйки песка, мутный горизонт заворачивался чашей.

– Посмотрите,  –  сказал он Зефу.  –  Где это?

Зеф прислонил гранатомет к пульту, подошел и посмотрел.

– Странно,  –  сказал он, помолчав.  –  Это пустыня. Это, друг мой, от нас километров четыреста…  –  Он отодвинулся от окуляров и поднял глаза на Максима.  –  Сколько же они труда во все это вбили, мерзавцы… А что толку? Вон ветер гуляет по пескам, а какой это был край!.. Меня до войны мальчишкой еще на курорт возили…  –  Он встал.  –  Пойдем отсюда к черту,  –  сказал он горько и взял фонарик.  –  Мы с тобой тут ничего не поймем. Придется ждать, когда Кузнеца сцапают и посадят… Только его не посадят, а расстреляют, наверное… Ну, пошли?