Текст книги "Белый отряд"

VII. Самозванец

С утра был легкий мороз, побелевшая твердая земля гудела под железными подковами лошадей сэра Найджела и Форда. Последние отправились, что называется, налегке, Аллен же, исполнявший обязанности личного оруженосца маленького рыцаря, замешкался в Бордо и должен был выехать в Монтобан с двумя лучниками и вьючными мулами немного позже.

– A где нас будет ждать сэр Найджел? – Эльвард первым прервал молчание, когда небольшая компания выехала из восточных ворот на широкую дорогу, по которой прибыл в день турнира неизвестный французский рыцарь.

– В Марманде или в Эгийоне, – ответил Аллен. – Сэр Найджел сказал, чтобы мы не беспокоились, поскольку, как бы мы ни ехали, все равно должны проехать мимо него.

– Я и не беспокоюсь, – сказал Эльвард, – ибо знаю эту дорогу как свои пять пальцев. Тридцать раз прошел я по ней взад и вперед и всегда возвращался, как мул, нагруженный добычей. Вон там, в долине, виднеется церковь, а за этой церковью скоро будет кабачок. Надо заехать туда подкрепиться.

Всадники скакали теперь по холмистой местности. К северу и на восток раскинулись роскошные виноградники, а на горизонте на светлом фоне прозрачного весеннего неба проступали силуэты старых феодальных замков, окруженных невзрачными серенькими деревьями. Справа катила свои шумные волны голубая Гаронна, приютившая мерно качающиеся, величественные купеческие корабли, неуклюжие баржи и утлые суденышки крестьян. Далеко на противоположном берегу Гаронны тянулся ряд холмов и гор, словно подпиравших небо и утопавших в голубой дымке. За возвышениями, куда уже не мог проникнуть взор наших путников, блестело устье Гаронны – прозрачная Жиронда, живописные берега которой, словно стражи, охраняли старинные церкви аббатства святого Андрея и Сен-Реми.

– А вот и «Золотой баран»! – воскликнул неунывающий Эльвард и тем нарушил общее молчание – Аллен и даже беспечный Джон погрузились в глубокую задумчивость.

– Мишель, дружище! – вскрикнул Эльвард, чуть не бросаясь на шею трактирщику, вышедшему ему навстречу, – очевидно, старому знакомому. – А нос-то у тебя по-прежнему красный. Три графина вина! Обрати внимание на эту дверь, Аллен, я потом поведаю про нее занимательную историю.

– Скажите, пожалуйста, – обратился Аллен к красноносому трактирщику, – не проезжал ли здесь час тому назад рыцарь с оруженосцем?

– Два часа тому назад тут останавливался маленький рыцарь с больными глазами и плешивой головой. Он так спокойно и рассудительно говорит, когда сердится, – улыбнувшись, ответил трактирщик.

– Это и есть сэр Найджел, – ответил Аллен, – но откуда вы знаете эту его особенность?

– Неужели ты привел в ярость достойного рыцаря? – вмешался Эльвард.

– Избави меня Бог!

– Так кто же?

– Молодой синьор де Крепиньи, – недовольно ответил толстый трактирщик и рассказал, как неопытный юноша пошутил, увидев славного рыцаря, мол, что это за мода в Англии – носить на берете перчатку дюжего лучника. А сэр Найджел, изменившись в лице, заставил юношу признать, что перчатка может принадлежать лишь прекрасной даме.

Выслушав историю и наскоро осушив по стакану вина, компания тронулась в путь.

– Что вы хотели поведать про дверь? – спросил Аллен ехавшего рядом с ним Эльварда.

– Это очень интересная история. Pardieu! Вы заметили небольшое окошечко во входной двери? – спросил Эльвард.

– Да, – ответил Аллен.

– И больше ничего не увидели?

– Нет.

– Так вот, если бы вы поглядели внимательно, то заметили бы там кровавое пятно. Тогда я видел первый и последний раз, как хохотал Симон Черный, – сказал Эльвард.

– Отчего же он хохотал? – спросил нетерпеливый Джон.

– Сейчас расскажу. Много лет тому назад трактир «Золотой баран» принадлежал французу Гурвалю, человеку в высшей степени грубому и свирепому. Ходили слухи, что Гурваль опаивал возвращавшихся с войны рыцарей, а потом грабил их, пока те спали. Если же на следующее утро те начинали скандалить и кричать, он без церемоний выталкивал их за дверь, предварительно страшно избив. Справиться же с ним было трудно, потому что сам он обладал колоссальной силой и, кроме того, держал много дюжих слуг.

Кто-то рассказал нам об этом, когда мы с Симоном Черным были в Бордо. Недолго думая, мы решили проучить этого бездельника и сейчас же отправились в «Золотой баран». Но трактир оказался закрытым, так как хозяина уже успели предупредить о нашем визите. «Пустите нас, мистер Гурваль!» – крикнул Симон. – «Пустите нас, добрый мистер Гурваль!» – вторил ему и я. Никто не отвечал. «Нехорошо с вашей стороны, мистер Гурваль, не пустить усталых путников в трактир и даже не пожать им руки», – обиделся Симон. «Можете пожать мне руку, не входя в трактир», – послышался голос Гурваля из-за двери. «Каким же образом?» – спросил Симон. «А вот просуньте руку в это окошечко», – ответил Гурваль. «К сожалению, не могу: из-за ранения моя правая рука висит на перевязи, – сказал Симон. – А левая у меня занята, я привез вам кое-что». – «Что вы мне привезли?» – «На прошлой неделе здесь ночевал один английский стрелок по имени Хью из Натбурна». – «Мало ли всяких разбойников у меня ночует!» – резко перебил его трактирщик. «Его ужасно мучили угрызения совести оттого, что он уехал, не заплатив вам за ночлег, за ужин и вино. Он попросил меня вернуть вам этот долг, пожалуйста, получите!» – сказал серьезно Симон.

Страшно скупой и алчный Гурваль тотчас же просунул руку в окошечко двери, через которое обыкновенно смотрел, кто к нему приехал. Симону Черному только этого и надо было. Он моментально схватил руку трактирщика, вытащил ее из окошечка и пригвоздил к двери острым кинжалом, который держал наготове в левой руке. «Я вернул вам английский долг сполна, Гурваль!» – крикнул трактирщику Симон, вскакивая на лошадь. Всю дорогу он так хохотал, что я даже испугался, как бы ему не стало плохо. Я слышал, что с тех пор отношение к английским воинам стало куда лучше. Но кто это сидит у дороги?

– Судя по одеянию, это святой человек, – ответил Аллен.

– А что это у него за лоток на коленях? – заметил Джон, пристально всматриваясь. – Какие-то обломки дерева, камни, гвозди…

Человек, обративший на себя внимание Эльварда и его спутников, действительно сидел на камне у дороги с вытянутыми вперед ногами, на которых лежала небольшая доска с камнями, щепками и гвоздями. На нем был длинный серый потертый кафтан, подпоясанный веревкой. Голову покрывала шляпа с широкими полями такого же серого цвета. Подъехав ближе, всадники заметили, что глаза у него закатились и лет ему уже немало.

– Добрые рыцари! – воскликнул он жалобно. – Не дайте умереть голодной смертью бедному слепому пилигриму. Палящие лучи Святой земли лишили меня зрения. Два дня у меня не было ни крошки во рту!

– Однако, святой отец, – заметил Эльвард, с любопытством рассматривая фигуру пилигрима, – судя по твоему круглому брюшку, трудно поверить, что ты два дня ничего не ел!

– Добрый чужестранец, – еще жалобнее проговорил пилигрим, – как больно слышать мне подобные слова. Разве ты не замечаешь, что я болен? Разве ты не видишь, что я распух от водянки, которую нажил из-за вечных скитаний по Палестине?

– Ваш язык не доведет вас до добра, – укоризненно заметил Аллен, – напрасно обидели бедного странника. Поверьте, что человек, хоть раз в жизни побывавший у гроба Господня, никогда не станет лгать.

– Да, вы правы, – ответил сконфуженный лучник, – я и сам теперь вижу, что сказал глупость. Прости меня, святой отец, за то, что невольно обидел тебя, – обратился к пилигриму Эльвард, подавая ему флорин.

– Примите и от меня тоже, – сказал Аллен, подавая в свою очередь серебряную монету.

– И от меня! – добавил Джон.

Но пилигрим замахал руками, отстраняя от себя деньги.

– Гордыня, глупая гордыня, – воскликнул он, ударяя себя в грудь, – никогда не позволит мне принять подаяние. Лучше с голоду помру, чем попрошу милостыни, хотя бы у таких доблестных рыцарей, как вы!

– Но чем же мы тогда можем помочь вам, святой отец? – спросил участливо Аллен.

– Мне уже недолго осталось, – ответил пилигрим. – В течение многих лет я собирал драгоценные святыни, которые вы видите на этой доске. Грешно, если эти реликвии пропадут в неизвестности. А раз так, то я должен передать их какому-нибудь путешественнику, а потом принести последнюю молитву Божьей Матери и сложить свои старые кости.

– Но что же тут ценного? – спросил Джон. – Я вижу только старый ржавый гвоздь, камни да щепки.

– Друг мой, – ответил пилигрим, – богатство целой страны – ничто в сравнении с этими сокровищами. Этот гвоздь, – продолжил он, благоговейно снимая шляпу и поднимая к небу свои мутные глаза, – непростой, через него человеческий род обрел искупление. Я получил его вместе с частицей животворящего креста от двадцать пятого потомка Иосифа Аримафейского, который сейчас еще живет в Иерусалиме.

– А кусочки дерева и камни, святой отец? – спросил Аллен, с трепетом взиравший на все это.

– Один кусочек дерева от истинного креста, другой – от Ноева ковчега, третий от двери в храме мудрого царя Соломона. Этот камень был брошен в святого великомученика Стефана, а эти два упали с Вавилонской башни. Здесь также есть прядь волос с головы пророка Елисея.

– Позвольте, отец, – возразил Аллен. – Ведь святой Елисей был лысым, чем и вызывал насмешки злых детей.

– Правда, сын мой, что у святого Елисея было очень мало волос, – тотчас же нашелся пилигрим, – но тем ценнее эта святыня. Выбирайте любую из этих реликвий и заплатите, сколько вам подскажет собственная совесть. Я не торгаш, и деньги мне нужны только для того, чтобы добраться до храма святой Божьей Матери Рокамадурской, где я сложу свои старые кости.

– Такой случай может представиться только раз в жизни, – сказал взволнованным голосом Аллен, – я пожертвую эту святыню в аббатство Болье, чтобы со всей Англии туда стекался народ поклониться ей.

– А я возьму камень, упавший с Вавилонской башни, – произнес Джон Гордль, – и подарю его матери. Вот обрадуется старушка!

– Ну, а я возьму гвоздь, которым были пригвождены пречистые руки Христа. У меня осталось всего только пять флоринов, – сказал Эльвард, – возьмите, святой отец, четыре.

– И от меня пять флоринов, – сказал Аллен, подавая деньги пилигриму.

– У меня всего только три флорина, возьмите их, – добавил немного сконфуженный Джон.

– О горе, горе мне, слепому! – воскликнул пилигрим, ударяя себя в грудь. – Смирись, гордыня, смирись! Я принимаю эту презренную плату! Берите драгоценные святыни и, умоляю вас, обращайтесь с ними осторожно и благоговейно, или я предпочту умереть с голоду у дороги!

Три всадника, расставшись с пилигримом, отправились дальше, довольные и радостные, что благодаря случайной встрече обрели такие редкие святыни. Когда рыцари подъезжали к деревне Лемас[74]74
  Лемас – деревня на юго-востоке Франции.


[Закрыть], лошадь Джона потеряла подкову. Пришлось заехать в кузницу. Конечно, путники не упустили возможность прихвастнуть перед кузнецом и разложили перед ним свои сокровища. Тот посмотрел на гвоздь, что держал Эльвард, и вдруг разразился гомерическим смехом. Он так хохотал, что даже слезы выступили у него на глазах и потекли по запачканным сажей щекам.

– Вот ловкий плут! – воскликнул кузнец, трясясь от смеха. – Ах, негодяй! Ведь он продал вам гвоздь, который выпросил у меня часа два тому назад. Я дам вам сколько угодно таких гвоздей. Щепок и всякого мусора вокруг кузницы тоже немало.

– Неправда! – воскликнул Аллен. – Этот святой человек пришел пешком из Иерусалима, прямо от гроба Господня!

– Может быть, он там когда-нибудь и был, – ответил спокойно кузнец, – только я знаю, что не больше двух часов назад здесь, на этом месте, сидел у меня какой-то прохожий в сером потертом кафтане и большой серой шляпе и завтракал холодной курицей, которую запивал хорошим вином. Еще и меня угощал. Чудесное вино! Потом он попросил меня дать ему парочку гвоздей, подобрал камешки, щепки и ушел.

– Вот негодяй! – воскликнул Аллен. – Мы отдали ему все свои деньги! Как же было ему не поверить, когда у него такой смиренный вид?

– Надо его проучить! – закричал Эльвард, вскакивая на лошадь. – Едем со мной, Аллен, мы его догоним!

Они пустили лошадей вскачь и действительно вскоре увидели мирно шествовавшего пилигрима-самозванца. Но последний, очевидно, ждал погони. Увидев преследователей и предчувствуя безжалостную расправу, он моментально прозрел и с ловкостью молодца перепрыгнул через ров, после чего исчез в густом кустарнике, где немыслимо было преследовать его верхом. Обманутые всадники потоптались на месте, где в последний раз видели мошенника, и ни с чем вернулись обратно.

VIII. Роже Кривая Нога

Без гроша в кармане наши путники тронулись в путь и к вечеру нагнали сэра Найджела, который уже расположился на отдых в гостинице «Красный посох» в Эгийоне. После хорошего ужина, запитого стаканом не менее хорошего вина, измученные путники улеглись спать. Сэр Найджел же почти до самого утра проболтал со случайно остановившимся в той же гостинице тевтонским рыцарем – сэром Гастоном д’Эстель, возвращавшимся из Литвы. Оказалось, что тот – любитель музыки и сам недурно играет на цистре. От музыки развеселившиеся рыцари перешли к пению, и время незаметно пролетело для обоих. Тем не менее сэр Найджел встал к завтраку, проспав всего один час, и, распростившись с тевтонцем, двинулся в путь со своей свитой, весело болтавшей всю дорогу. Меж тем маленький рыцарь ехал молча, погруженный в известные лишь ему размышления.

– Знаете ли, любезный Эльвард, – наконец произнес он, – этот достойный рыцарь, Гастон д’Эстель, с которым я обещал сразиться, как только заживет его рука, сказал мне, что в округе Вильфранш англичане грабят и опустошают все на своем пути. Я не сомневаюсь, это те, кого мы разыскиваем.

– Пожалуй, что так. Эти бродяги, опустошив Монтобан, скорее всего, двинулись на север, – ответил Эльвард.

– В таком случае едем в Вильфранш, друзья мои! Это путешествие, я уверен, будет богато на приключения! – воскликнул сэр Найджел и направил коня по дороге в Монтобан.

Чем дальше путники продвигались на север, тем более заметными становились изменения. Ранее рыцарям встречались отдельные селения, обитатели которых спокойно выполняли свою работу и ложились спать, не заботясь о крепости городских ворот и о бдительности ночной стражи. Теперь же дорога шла по гладким равнинам, по берегу прихотливо извивающейся реки Ло, и живописные домики, окруженные садами, сменили мрачные стены замков, укрепленные валами и зубчатыми стенами. Не слышно было больше веселых песен крестьян, а маленькие деревушки, что встречались все реже, попрятались за толстыми стенами. Вместо добродушной улыбки крестьянина – суровый взгляд рыцаря, с ног до головы покрытого броней. По дороге встречались большие отряды вооруженных людей и военные обозы. Аллен с любопытством рассматривал окрестности, все для него было ново. Он так погрузился в созерцание, что не слышал, как сэр Найджел обратился к нему.

– Поезжайте же скорее, Аллен, и узнайте, что за титул и герб у того рыцаря, что стоит со своим оруженосцем, – повторил нетерпеливо сэр Найджел.

– Вряд ли рыцарь станет сидеть на муле, милорд! – воскликнул, очнувшись, юноша. – Это, скорее, торговец – у него за спиной висит большой тюк!

За это время к нашим путникам настолько приблизились два встреченных по дороге незнакомца, что могли расслышать их разговор.

– Хвала Пречистой Деве! – воскликнул торговец, простирая руки к небу. – Я уже думал, что никогда больше не услышу английской речи на этой проклятой разбойничьей земле!

С этими словами он передал свой тюк слуге, который перекинул его на спину мула, и поспешил присоединиться к маленькому отряду. Это человек был средних лет, высокий и крепкий. На голове его красовалась громадная фламандская шляпа, а одежда выдавала в нем богатого купца.

– Сэр, – почтительно снимая свою шляпу, обратился он, когда поравнялся с рыцарем, – я бюргер и альдермен[75]75
  Альдермен – глава графства.


[Закрыть] города Норидж, мое имя Дэвид Майклдин. Я везу в Кагор[76]76
  Кагор (Каор) – старинный город на юго-западе Франции, на реке Ло.


[Закрыть] тюки с превосходным сукном. Мне уже не раз приходилось рисковать своей головой. Но мое нынешнее положение безнадежно. Во французских землях бесчинствует Роже Кривая Нога – разбойник и грабитель, каких я не встречал в нашей доброй Англии. Видно, Бог послал мне вас, благородный рыцарь, не откажите мне в милостивой защите, и я вознагражу вас деньгами, лишь только благополучно прибудем в город.

– Как вы смеете предлагать рыцарю плату за просьбу не отказать в защите?! Но я не сержусь на вас, вы торговец и не желали никого оскорбить своим предложением, – ответил сэр Найджел. – Присоединяйтесь к моему отряду и знайте, что Роже Кривая Нога, с которым я бы очень желал встретиться, больше вам не угрожает. Я слышал, что это очень опытный и искусный воин.

– Это опаснейший разбойник, кровопийца! – вскричал торговец. – Я с удовольствием отдал бы половину своего состояния, лишь бы избежать встречи с ним. Да вознаградит вас, достойный рыцарь, Пресвятая Дева за ваше доброе и храброе сердце!

– Хорошо, хорошо! Успокойтесь же, мистер Майклдин, – сказал сэр Найджел. – Меня только удивляет, почему вы избрали именно этот путь, раз знали, что вам грозит опасность.

– Видите ли, сир, в Кагоре есть некий Франсуа Вилле, обменивающий мои ткани на вино. Торговля, сир, это такая вещь, что раз уж взялся за гуж, не говори, что не дюж! И я должен ехать, даже если бы тысяча чертей угрожала мне всеми муками ада!

– Однако же вы довольно благополучно путешествуете, до сих пор остались целы и невредимы.

– Не говорите так, сир, – вскричал купец, – нам с Уоткином три раза приходилось защищаться, мы даже убили одного разбойника и ранили двоих. А сколько раз мы откупались деньгами, про то знает один только Бог. Хоть мы и мирные люди, сир, но при этом вольнолюбивые англичане и, если нужно, сумеем постоять за себя. Вот почему я и ношу с собой этот меч.

– Довольно необычная вещь, – ответил маленький рыцарь, рассматривая оружие купца. – Но скажите, господин альдермен, что это за черные линии на ваших ножнах?

– Это моя выдумка, господин рыцарь, – самодовольно ответил купец. – Я придумал разделить ножны, равные точно одному ярду, на дюймы, на что и указывают эти линии. Таким образом, мой меч служит мне и в то время, когда я сижу в своей лавке в Норидже и измеряю им ткани, и во время странствий. Но милосердный Боже! Какие страшные плоды висят на том каштане! – вскричал купец.

Сэр Найджел и его спутники посмотрели в указанном направлении, и глазам их предстала следующая картина. Громадная ветвь столетнего каштана, стоящего на повороте, простиралась над дорогой в виде навеса. На ней в одном белье висел человек с искаженными чертами лица, покрытый смертельной бледностью. Его ноги почти не касались земли. Возле него на маленькой скамейке величаво сидел небольшого роста человек в богатой одежде с широкими рукавами и в красной шапочке. На его коленях лежали золотые и серебряные монеты, которые он опускал в громадный кошелек на поясе.

– Да будет с вами благословение Божье, добрые путники, – сказал маленький человек, когда путники приблизились к повешенному.

– Посмотрите, Аллен, – сказал сэр Найджел, – что это за надпись на груди несчастного?

На листе пергамента, прикрепленном к груди повешенного, было написано:

«Роже Кривая Нога. По приказанию сенешала Кастельно и наместника Кагора, верных слуг короля, многохраброго и достославного Эдуарда, принца Галлии и Аквитании. Не прикасаться и не снимать».

Аллен вслух прочитал эту надпись, и сэр Найджел воскликнул:

– Теперь, господин альдермен, ваш путь свободен, Роже Кривая Нога не причинит вам вреда, и ваш меч может спокойно отдыхать в ножнах.

С этими словами путники двинулись дальше, меж тем как маленький человек, припрятав свое богатство, сел на белого мула и, присоединившись к отряду, завел разговор:

– Наконец-то он отправился в рай, а то я думал, что конца этому не будет: то дотянется ногой до земли, то приподнимется. Но теперь все. Cо спокойной совестью можно отправиться обратно.

– Не могу согласиться с вашими словами, – возразил сэр Найджел, – ибо уверен, что душа Роже Кривая Нога не могла так легко переселиться в рай.

– А я нисколько не сомневаюсь в этом, – ответил маленький человек, – так как сам проводил его туда. Я смиренный служитель Божьего алтаря и того, кто держит ключи рая. Покаяние в своих грехах и десять ноблей в пользу церкви ведут душу грешника прямо в рай. Роже Кривая Нога получил отпущение за свои грехи по высшему разряду: он внес двадцать пять ливров, и потому его не коснется даже отзвук чистилища.

– Скажите же, – сказал сэр Найджел, – кто может поручиться, что отпущение грехов, данное вами, истинно?

– О, как ужасно ваше неверие! – воскликнул маленький человек. – Каждое отпущение, даваемое мною, засвидетельствовано рукой и печатью благочестивого папы.

– Не будете ли вы любезны сказать нам – которого? – спросил сэр Найджел.

– Хоть ваше любопытство – это лишь недостаток веры, тем не менее я вам отвечу, ибо моя обязанность заботиться о душах ближних, кто бы они ни были. А вам, сэр, при теперешнем положении, когда война внезапно уносит души нераскаявшихся грешников, было бы весьма полезно приобрести индульгенции. У меня есть индульгенции и Урбана, и Климента, а для тех, кто сомневается в выборе, я предлагаю взять обе. Вам в особенности не мешало бы позаботиться о спасении своей души, – обратился он к нориджскому купцу.

– Стану я тратить деньги на такие пустяки, – ответил купец со смехом, – тем более что тот, кто распределяет милость Божью, должен хотя бы внешне походить на святого, а не на жирного, откормленного каплуна и не рядиться, как деревенская баба в праздничный день.

– Замолчи, негодяй! Сквернослов! Я предам тебя проклятию, и не видать тебе Царствия Небесного, как своих ушей! – вскричал клирик.

– Молчи сам, бессовестный папский прихвостень! Ты имеешь дело со свободным англичанином, который не верит всей этой ереси, что ты продаешь за деньги. Я в глаза скажу твоему папе, что он вор и обманщик, недостойный высокого звания отца церкви. Жаль, что Уиклиф не побывал у вас, поганые лгунишки, а то бы вам стало слишком жарко, – рассердился купец.

Маленький служитель церкви побагровел от ярости и начал извергать целые потоки латинской брани в адрес нориджского альдермена. Последний потерял всякое терпение, схватил свои ножны и начал колотить папского прихвостня с такой силой, что тот, не найдя спасения в индульгенциях, лежавших у него в ящике, пришпорил мула и помчался без оглядки от своего преследователя, настроенного весьма решительно. Слуга понесся сломя голову вслед за ними.

– Однако, – сказал сэр Найджел, придя в себя от изумления, – сэр Майклдин оказался очень порядочными человеком, и в его словах немало истины.

Форд все еще заливался громким хохотом, а сэр Найджел продолжал:

– Я, конечно, никогда не переменил бы старую веру на новую, как бы хороша она ни была, но эта торговля милосердием Божьим меня возмутила до глубины души. Думаю, что святоша получил неплохой урок.

– Тем более что он страшно искажает святое учение, – прибавил Аллен.

– Что ж, пусть эти двое сами разрешат свой спор, я же уверен, победа останется за правым, – закончил сэр Найджел, и путники отправились дальше.