Текст книги "Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)"

Последние слова, которые были произнесены возмущенным голосом, срывающимся на крик, заставили почтенную фрау Баумгартен броситься по коридору на кухню, где она заперлась в комнате для мытья посуды и истерично зарыдала. Тем временем фон Хартманн прошел в дом и опустился на диван. Был он мрачнее тучи.

– Элиза! – крикнул он. – Чтоб тебя! Элиза!

На этот грубый призыв юная дева робко спустилась по лестнице.

– Милый! – увидев любимого, она нежно обвила его шею руками. – Я знаю, это все ради меня! Это такая хитрость, чтобы увидеть меня, да?

Негодование фон Хартманна, вызванное новой напастью, было столь велико, что на какую-то минуту он даже потерял дар речи. Беззвучно открывая рот, он замахал кулаками, пытаясь вырваться из ее объятий. Когда к нему наконец вернулся голос, он взревел так яростно, что девушка в ужасе отскочила в сторону и рухнула на кресло.

– Да что это за день такой! – кричал фон Хартманн, топая ногами. – Мой эксперимент провалился. Фон Альтаус нагрубил. Двое студентов накинулись на меня на улице. Жена чуть не упала в обморок, когда я попросил обед, а собственная дочь набрасывается и душит в объятиях, как медведь.

– Ты болен, дорогой! – воскликнула девушка. – У тебя что-то с головой. Ты даже не поцеловал меня ни разу.

– Нет, и не собираюсь, – отрезал фон Хартманн. – Постыдилась бы! Лучше принеси мои тапки и иди помоги матери накрыть на стол.

– Это за то, – на глазах Элизы выступили слезы, она закрыла лицо носовым платочком, – это за то, что я тебя так люблю уже десять месяцев? Ради этого я пошла против воли своей матери? О, ты разбил мне сердце! Разбил! – И она начала громко рыдать.

– Я больше этого не вынесу! – в бешенстве заорал фон Хартманн. – О чем болтает эта девчонка? Да что я такого сделал десять месяцев назад, что ты так меня залюбила? Если уж ты действительно так меня любишь, лучше пойди и принеси мне ветчины с хлебом вместо того, чтобы болтать весь этот вздор.

– О дорогой! – воскликнула несчастная девица и бросилась на грудь того, кого принимала за своего любимого. – Ты это шутишь, да? Чтобы испугать свою маленькую Элизу?

В миг этих неожиданных объятий фон Хартманн все еще сидел, оперевшись спиной на боковой валик дивана, который, как это часто бывает с мебелью в Германии, на ножках держался неустойчиво и вообще был в очень расшатанном состоянии. К тому же случилось так, что рядом с этим краем дивана стоял большой таз, наполненный водой, в котором физиолог проводил кое-какие опыты с рыбьей икрой. Эта емкость находилась в гостиной, потому что именно здесь постоянно поддерживалась необходимая для эксперимента температура. В общем, дополнительный вес девицы и порыв, с которым она набросилась на него, привели к тому, что ненадежный предмет мебели не выдержал, ножки его подломились, и несчастный студент полетел спиной прямо в таз. Там его голова и плечи крепко застряли, не в силах выбраться он беспомощно замахал в воздухе ногами. Это стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Выбравшись кое-как из посудины, фон Хартманн издал какой-то нечленораздельный крик и, не обращая внимания на мольбы Элизы, выбежал из комнаты. Схватив на ходу шляпу, он, мокрый и растрепанный, помчался в город, в надежде найти в каком-нибудь трактире еду и покой, которых не дождался дома.

Дух фон Баумгартена, заключенный в тело фон Хартманна, размышляя о своих злоключениях, шел по дороге, ведущей в городок, когда заметил впереди престарелого мужчину, который явно был сильно пьян. Фон Хартманн, посторонился, пропуская этого типа, который шел, спотыкаясь и шатаясь из стороны в сторону, горланя студенческую песню хриплым пьяным голосом. Поначалу вид такого благообразного человека в столь неприглядном виде лишь удивил его, однако, когда тот подошел ближе, он вдруг почувствовал, что хорошо его знает, хотя где и когда они могли встречаться, вспомнить он не мог. Это ощущение до того захватило его, что, когда незнакомец поравнялся с ним, он преградил ему дорогу и принялся внимательно осматривать его лицо.

Пьяный остановился и, покачиваясь, посмотрел на фон Хартманна.

– Слышь, паренек, – заплетающимся языком сказал он, – а где я тебя мог раньше видеть? Я тебя знаю, как самого себя. Ты кто такой, черт побери?

– Я профессор фон Баумгартен, – ответил студент. – А могу ли я поинтересоваться, кто вы? Мне на удивление знакомо ваше лицо.

– Врать нехорошо, молодой человек, – пристыдил его второй. – Ты точно не профессор, потому что профессор – уродливый, мерзкий старикашка, а ты – молодой и широкоплечий. А я – Фриц фон Хартманн, к вашим услугам.

– Этого не может быть, – воскликнуло тело фон Хартманна. – Может быть, вы его отец? Но… позвольте, а почему на вас мои запонки и цепочка от часов?

– Donnerwetter! – икнул старший из мужчин. – Не пить мне больше пива, если на тебе не мои брюки, за которые мой портной меня засудить собирается.

Фон Хартманн, ошеломленный очередной неожиданностью, которая случилась с ним в тот день, провел рукой по лбу и опустил глаза. И тут взгляд его упал на свое отражение в луже, которая осталась на дороге после недавнего дождя. К величайшему изумлению, он увидел, что лицо у него молодое и одет он как студент, в достаточно модный костюм. Взору его предстала полная противоположность той невзрачной и угрюмой фигуре, к которой привык его разум. В мгновение ока его тренированный ум припомнил все странности того дня и пришел к выводу. Фон Хартманн покачнулся. Страшная догадка едва не лишила его чувств.

– Himmel![48]48
  Силы небесные! (Нем.)


[Закрыть] – вскричал он. – Я все понял. Наши души поменялись телами. Теперь я – это вы, а вы – это я. Моя теория подтвердилась… Но какой ценой! Неужели величайшему ученому Европы теперь придется ходить в таком несерьезном виде? О, труды всей жизни пошли насмарку! – И в отчаянии он стал бить себя кулаком в грудь.

– Послушайте, – заметил настоящий фон Хартманн из профессорского тела. – Я, конечно, понимаю, каково вам, но не надо так колотить мое тело. Вы его получили в идеальном состоянии, но, вижу, уже успели намочить, а сейчас еще и синяков наставили. К тому же вон табаку на манишку насыпали.

– Какая разница? – убитым голосом ответил его собеседник. – Такими, какие мы есть, мы и останемся. Моя теория с блеском подтвердилась, но мне пришлось заплатить за это ужасную цену.

– А ведь действительно, – подумав, произнес дух студента. – Что мне делать с этими старыми немощными ногами? Как же мне теперь ухаживать за Элизой, как убедить ее, что я не ее отец? Нет, слава небесам! Хоть пиво и помутило мне голову сильней, чем если бы я был самим собой, я, кажется, придумал, как это можно исправить.

– Как? – с замиранием сердца выдохнул профессор.

– Нужно повторить эксперимент, только и всего. Еще раз освободим наши души, и на этот раз они уж точно вернутся в свои тела.

Ни один утопающий не схватился бы за соломинку так, как ухватился за эту идею дух фон Баумгартена. Охваченный неописуемым волнением, он оттащил собственное тело к обочине и отправил его в месмерический транс. После этого достал из кармана хрустальный шарик и ввел себя в такое же состояние.

Несколько студентов и крестьян, прошедших там в течение следующего часа, были сильно удивлены видом достойного профессора физиологии и его любимого ученика, которые сидели рядышком на грязной обочине в состоянии полной отрешенности. Через какое-то время вокруг них собралась изрядная толпа. Люди уже хотели вызывать врачей, чтобы отправить их в больницу, когда ученый savant открыл глаза и непонимающим взором посмотрел по сторонам. Кажется, какую-то минуту он не мог вспомнить, как очутился на этом месте, но потом замахал тощими руками над головой и полным восторга голосом закричал что было сил:

– Gott sei gedanket![49]49
  Слава Богу! (Нем.)


[Закрыть] Я опять стал самим собой. Я это чувствую!

Удивление толпы стало еще сильнее, когда студент, вскочив, выкрикнул те же самые слова, и странная пара прямо посреди дороги исполнила нечто вроде pas de joie[50]50
  Танец радости (фр.).


[Закрыть].

Некоторое время спустя появились первые слухи, ставящие под сомнение здравость ума обоих участников этого происшествия. Когда профессор исполнил свое обещание и опубликовал отчет об эксперименте в «Медицинском еженедельнике», со всех сторон, даже от коллег, ему стали поступать советы подлечить нервы, мол, еще одна такая публикация, и он точно попадет в сумасшедший дом. Студент же по своему опыту понял, что лучше всего не распространяться об этом случае, поэтому молчал как рыба.

Когда вечером почтенный профессор вернулся домой, он не встретил сердечного приема, которого мог бы ожидать после столь странных приключений. Наоборот, он получил порядочную взбучку от обеих родственниц за пивной и табачный запах и за то, что его не оказалось рядом, когда в доме бесчинствовал молодой повеса. Не скоро жизнь в пенатах лектора вернулась в привычное спокойное русло, прошло еще больше времени, прежде чем там снова показалось веселое лицо фон Хартманна. Но, как известно, упорство города берет, и студент в конце концов сумел восстановить мирные отношения с рассерженными дамами. Ему уже нет причин опасаться неприязни фрау, поскольку теперь он – капитан императорских уланов фон Хартманн, и его любящая супруга Элиза в качестве знака и залога своей любви уже успела подарить ему двух маленьких уланчиков.

Кольцо Тота{471}471
  …Тота… – Тот – в древнегреческой мифологии бог луны, мудрости, письма и счета, покровитель наук, писцов, священных книг и колдовства.


[Закрыть]

Проживавший в доме 147-А на Гауэр-стрит член Королевского Общества мистер Джон Ванситтарт Смит, несомненно, был человеком, целеустремленность и ясность мысли которого могли бы сделать его одним из величайших ученых нашего времени, если бы не один недостаток: чрезмерное тщеславие, которое заставляло его стремиться достичь высот в нескольких областях науки вместо того, чтобы сосредоточиться на одной.

В начале своей карьеры он проявлял склонность к зоологии и ботанике. Друзья видели в нем второго Дарвина, но, когда ему уже светила профессура, он неожиданно прекратил исследования и целиком посвятил себя химии. Его исследования в области спектрального анализа металлов принесли ему членство в Королевском Обществе, но он снова повел себя подобно coquette[51]51
  Ветреная девица (фр.).


[Закрыть] – исчез на год из лаборатории, а потом вступил в Общество ориенталистики{472}472
  …ориенталистики… – См. т. 10 наст. изд., комментарий на с. 442.


[Закрыть] и опубликовал научную работу, посвященную иероглифическим и демотическим надписям{473}473
  …демотическим надписям… – Демотическое (от гр. dēmotikós – народный) письмо – скорописная форма египетского письма, возникшая в VIII—VII вв. до н. э.


[Закрыть] Эль-Каба{474}474
  …Эль-Каба… – Эль-Каб – древнеегипетский город, религиозный центр Верхнего Египта; в VIII в. был почти полностью разрушен арабским вторжением.


[Закрыть], что и стало венцом не только разносторонности его талантов, но и непостоянства его натуры.

Однако даже самые легкомысленные из волокит рано или поздно попадают на чей-то крючок, так произошло и с Джоном Ванситтартом Смитом. Чем глубже он уходил в дебри египтологии, тем больше его захватывала безбрежность горизонтов, открытых перед исследователем, и важность темы, которая проливала свет на один из первых очагов человеческой цивилизации на земле и зарождение большинства современных форм искусства и науки. Мистер Смит находился под таким впечатлением, что вскоре женился (избранница его была автором научной работы о шестой династии{475}475
  …о шестой династии… – Шестая династия фараонов (всего их было тридцать) правила Египтом приблизительно в 2345—2181 гг. до н. э.


[Закрыть]) и, обретя таким образом базу для дальнейших исследований, приступил к сбору материалов для работы, которая соединила бы в себе научность Лепсиуса{476}476
  …Лепсиуса… – Карл Рихард Лепсиус (1810—1884) – немецкий (прусский) археолог, основоположник современной египтологии.


[Закрыть] с вдохновенностью Шампольона{477}477
  …Шампольона. – Жан-Франсуа Шампольон (1790—1832) – французский ученый-ориенталист и лингвист, основатель египтологии, сумевший расшифровать египетские иероглифы.


[Закрыть]. Подготовка к этому magnum opus[52]52
  Главное произведение (лат.).


[Закрыть] повлекла за собой многочисленные торопливые посещения прекрасной египетской коллекции Лувра{478}478
  …Лувра… – См. т. 11 наст. изд., комментарий на с. 408.


[Закрыть], и во время последнего из них (это не позднее середины прошлого октября) с ним случилось в высшей степени странное и необычное происшествие.

Поезда в тот день опаздывали, Английский канал{479}479
  …Английский канал… – См. т. 5 наст. изд. примечание на с. 370.


[Закрыть] штормило, поэтому в Париж ученый прибыл утомленным и несколько раздраженным. Зайдя в свой номер в Отель де Франс на Рю-Лаффит, он бросился на диван, чтобы отдохнуть пару часов, но, поняв, что заснуть не удастся, намерился, несмотря на усталость, идти в Лувр, выяснить то, ради чего он приехал, и вечерним поездом вернуться в Дьеп. Составив план действий, он надел пальто (день был ненастный, накрапывал дождь) и, пройдя по бульвару Итальянцев, вышел на Авеню де ль’Опера. Оказавшись в Лувре, где все ему было хорошо знакомо, ученый торопливо прошел к собранию папирусов, ради которого и проделал весь этот путь.

Даже самые близкие друзья, почитатели Джона Ванситтарта Смита, не назвали бы его красивым человеком. Его большой похожий на клюв нос и выпирающий подбородок отличались остротой и даже пронзительностью не меньшей, чем та, которая была свойственна его уму. Голову он держал по-птичьи и так же по-птичьи выбрасывал ее вперед, когда приводил свои доводы и возражения, не соглашаясь с собеседником. Стоя перед витриной в пальто с поднятым до ушей высоким воротником, он сам видел в отражении, насколько чуднó выглядит, и все же ученый вздрогнул от неожиданности, когда за его спиной громкий голос отчетливо произнес по-английски:

– Ну и видок у этого парня!

Мелочного тщеславия, проявлявшегося в нарочитом пренебрежении к своему внешнему виду, у ученого было хоть отбавляй, поэтому он лишь плотнее сжал губы и стал всматриваться в один из папирусных свитков, проклиная в уме всех английских туристов, вместе взятых.

– Да, – произнес второй голос, – действительно, странный тип.

– А вам известно, – сказал первый голос, – что тот, кто слишком долго рассматривает мумий, сам становится похож на мумию?

– В самом деле, у него египетский тип лица.

Тут Джон Ванситтарт Смит круто развернулся, намереваясь пристыдить своих соплеменников парой едких замечаний, но с удивлением и, надо сказать, облегчением увидел, что разговаривавшие молодые люди стоят к нему спиной и смотрят на одного из служителей музея, который натирал медные таблички в другом конце зала.

– Картер уже ждет нас в Пале-Рояль{480}480
  …в Пале-Рояль… – См. т. 6 наст. изд., комментарий на с. 436.


[Закрыть], – сказал один из туристов, взглянув на свои часы, и они, гулко стуча каблуками, ушли, оставив ученого наедине с его работой.

«Интересно, что эти болтуны называют египетским типом лица?» – подумал Джон Ванситтарт Смит и чуть подался в сторону, чтобы получше рассмотреть лицо служителя. Когда это ему удалось, он вздрогнул: действительно, такие лица за время его исследований стали ему очень хорошо знакомыми. Величавые черты, широкий лоб, округлый подбородок, смуглая кожа – именно так выглядели бесчисленные статуи, саркофаги и картины, украшавшие стены зала.

Это не могло быть простым совпадением. Этот человек несомненно был египтянином.

Да что там говорить, одного взгляда на угловатые плечи и узкие бедра было достаточно, чтобы в этом не осталось сомнений.

Джон Ванситтарт Смит нерешительно направился к служителю, намереваясь поговорить с ним. Он был не из тех людей, которые легко вступают в разговор, к тому же ему с трудом удавалось придерживаться золотой середины между покровительственным тоном и панибратством. Когда он подошел ближе, человек повернулся к нему боком, но все так же не отрывал взгляда от своей работы. Ванситтарту Смиту, который продолжал рассматривать этого человека, вдруг показалось, что во всем его виде есть что-то нечеловеческое и противоестественное. Кожа на виске и скуле его блестела, как натертый пергамент. Она была полностью лишена пор. Невозможно было представить на этой совершенно сухой поверхности хоть каплю влаги. Однако от лба и до подбородка она была испещрена бесчисленным количеством мелких морщин, которые пересекались и извивались так хаотично, словно природе вздумалось проверить на нем, насколько запутанный и хитрый узор ей под силу создать.

– Ou est la collection de Memphis?[53]53
  Где экспонаты из Мемфиса?{585}585
  …из Мемфиса? – См. т. 10 наст. изд., комментарий на с. 442.


[Закрыть] (Фр.)


[Закрыть] – спросил ученый с неуверенным выражением человека, который задает вопрос только лишь для того, чтобы завязать разговор.

– C’est la[54]54
  Там (фр.).


[Закрыть], – грубовато ответил служитель и кивнул в сторону противоположного конца зала.

– Vous etes un Egyptien, n’est-ce pas?[55]55
  Вы египтянин, не так ли? (Фр.)


[Закрыть] – поинтересовался англичанин.

Служитель оторвался от работы и посмотрел на него странными темными глазами. Они сухо и неярко поблескивали, словно были выточены из стекла. Первый раз Смит видел такие глаза у живого человека. Всматриваясь в них, он увидел зарождающееся в их глубинах чувство, которое быстро крепчало и набирало силу, пока не оформилось в нечто похожее одновременно на страх и ненависть.

– Non, monsieur, je suis Fransais[56]56
  Нет, месье, я француз (фр.).


[Закрыть]. – Мужчина резко отвернулся и с удвоенной энергией продолжил натирать табличку.

«Где я видел эти глаза? – думал Ванситтарт Смит, усаживаясь на любимую скамеечку, на которой обычно работал. – Чем-то они напоминают глаза какого-то пресмыкающегося, ящерицы или змеи. У змей есть membrane nictitans[57]57
  Мигательная перепонка (лат.).


[Закрыть], – продолжал думать он, вспоминая свои зоологические исследования. – Она дает подобный эффект блеска. Но здесь что-то другое, что-то глубже. Нечто, указывающее на силу, мудрость… По крайней мере, так мне показалось… И на усталость, смертельную усталость и невыразимое отчаяние. Нет, мне непременно нужно увидеть эти глаза еще раз!» Он встал и обошел все египетские залы, но вызвавший его интерес человек исчез.

Тогда ученый снова занял свое место в тихом уголке и вернулся к работе. Он уже увидел нужные папирусы, оставалось только записать информацию, пока она была свежа в памяти. Какое-то время его карандаш бойко бегал по бумаге, но постепенно строки стали не такими ровными, буквы начали сливаться, и наконец карандаш выпал из ослабевшей руки на пол, голова ученого тяжело склонилась на грудь, и он уснул.

Утомленный поездкой, в углу на маленькой прикрытой дверью скамеечке он спал так крепко, что ни бряцающая поступь смотрителя, ни тихое шарканье посетителей, и даже ни громкий звонок, возвестивший о закрытии музея, не смогли разбудить его.

Сумерки сгустились в ночь, городской шум на Рю-де-Риволи постепенно стих. Где-то вдалеке колокола собора Парижской Богоматери{481}481
  …собора Парижской Богоматери… – Собор Парижской Богоматери (Нотр-Дам) – главное архитектурное сооружение Парижа, исторический и географический центр города; построен в 1163—1345 гг.


[Закрыть] пробили полночь, но одинокая темная фигура все так же неподвижно сидела в тени. Лишь ближе к часу ночи с неожиданным резким вздохом Ванситтарт Смит очнулся ото сна. Какую-то секунду он думал, что уснул у себя дома в рабочем кресле, но через большое окно луна наполняла зал тусклым светом, и, когда глаза его пробежали по рядам мумий и многочисленным батареям полированных коробок с экспонатами, он отчетливо вспомнил, где находится и как сюда попал. Нервы у ученого были крепкие, к тому же он, как любой англичанин, очень любил всяческие необычные ситуации. Расправив затекшие руки и ноги, он взглянул на часы и, увидев, какое время показывают стрелки, усмехнулся: этот случай можно будет ввести в следующую научную работу, чтобы как-то разрядить серьезность и сухость изложения. Было немного холодно, но ученый почувствовал, что сон пошел ему на пользу и неплохо освежил. Неудивительно, что музейные смотрители не заметили его – густая черная тень двери, рядом с которой он сидел, падала прямо на него.

Царящая в зале полная тишина действовала несколько угнетающе. Ни снаружи, ни внутри не было слышно ни звука. Он был один среди мертвецов давно умершей цивилизации. Что из того, что на улице яркий и кричащий девятнадцатый век? Во всем этом зале не нашлось бы ни одного предмета, начиная от коробочки для красок древнего художника и заканчивая сморщенным пшеничным колоском, возраст которого был бы меньше четырех тысяч лет. Здесь находились остатки древнейшей цивилизации, выброшенные на берег великим океаном времени. Реликвии из роскошных Фив{482}482
  …Фив… – См. т. 10 наст. изд., комментарий на с. 441.


[Закрыть], величественного Луксора{483}483
  …Луксора… – См. т. 4 наст. изд., комментарий на с. 394—395.


[Закрыть], огромных храмов Гелиополиса{484}484
  …Гелиополиса… – Гелиополис (Гелиополь, Илиополь) – один из древнейших городов Древнего Египта, крупнейший религиозный центр.


[Закрыть], сотен разграбленных гробниц были собраны в этих залах. Ученый бросил взгляд на высокие молчаливые каменные фигуры, проступающие в темноте зала, на тех мастеров, которые изготовили их когда-то, а теперь величественно замерли рядом со своими творениями, и погрузился в благоговейное и задумчивое настроение. Его охватило непривычное ощущение собственной молодости и незначительности. Откинувшись на спинку, он мечтательно устремил взгляд в длинную анфиладу серебрящихся в лунном свете залов, уходящих в глубь широкого крыла здания. В самом конце глаза его различили желтую точку горящей лампы.

Джон Ванситтарт Смит тут же выпрямился, в одну секунду от благостного настроения не осталось ни следа, нервы напряглись. Светящаяся точка медленно приближалась, время от времени замирала и снова продолжала путь. Тот, в чьих руках находился источник света, передвигался совершенно бесшумно. Даже звук шагов не нарушал абсолютную тишину. Мысль о грабителях мелькнула в голове англичанина, и он забился глубже в свой укромный угол. Теперь от света его отделяло два зала. Лампа переместилась уже в соседний зал, но ни единого звука по-прежнему слышно не было. С чувством, весьма сходным со страхом, ученый впился глазами в освещенное лицо над лампой, которое плыло в воздухе в его направлении. Фигура приближающегося оставалась в тени, но странное напряженное лицо было прекрасно видно. Металлический блеск глаз, неживая кожа – ошибки быть не могло, это тот служитель, с которым он разговаривал.

Первым порывом Ванситтарта Смита было выйти из своего укрытия и обратиться к нему. Короткого объяснения будет достаточно, чтобы прояснить ситуацию, потом его, несомненно, проведут к какому-нибудь черному ходу, откуда он сможет вернуться в гостиницу. Однако человек этот двигался столь осторожно, выражение его лица было до того подозрительным, что англичанин передумал выходить из своего укрытия. Все это было совершенно не похоже на дежурный обход служителя музея. На ногах незнакомца были фетровые тапки, глубоко и часто дыша, он то и дело оглядывался по сторонам. От его взволнованного дыхания огонек лампы подрагивал. Ванситтарт Смит, притаившись в углу, внимательно наблюдал за его передвижениями, уже не сомневаясь, что того привела сюда какая-то важная, может быть, даже зловещая тайна.

Движения человека с лампой были уверенными. Он легко и быстро подошел к одному из больших шкафов и, достав из кармана ключ, открыл его. С верхней полки он стащил мумию и очень осторожно, даже с почтением, положил ее на пол чуть в стороне. Потом поставил рядом с ней лампу, поджав ноги на восточный манер, сел и длинными дрожащими пальцами стал снимать с мумии повязки. Когда с хрустом отошли первые несколько лент, зал наполнился сильным сладковатым запахом, на мраморный пол посыпались труха и крошки засохших благовоний.

Джон Ванситтарт Смит не сомневался, что эту мумию раньше не разворачивали, поэтому происходящее его сильно заинтересовало. Его всего затрясло от любопытства, птицеподобная голова высовывалась из-за двери все дальше и дальше. Однако когда с четырехтысячелетней головы была снята последняя полоска материи, он едва сдержался, чтобы не вскричать от изумления. Сначала из-под рук работника водопадом хлынули длинные черные блестящие локоны. Вторым движением он обнажил низкий белый лоб и пару изящно изогнутых бровей. Третьим – открыл яркие восточные глаза и ровный точеный нос. Наконец четвертым и последним движением он снял повязку с красивых, пухлых, чувственных губ и прекрасно очерченного подбородка. Обнажившееся лицо было восхитительно, только прямо посередине лба было заметно неровное пятнышко кофейного цвета. Несомненно, это было величайшее достижение древних бальзамировщиков. Глаза Ванситтарта Смита раскрывались все шире и шире, от восхищения у него запершило в горле.

Между тем удивление египтолога не шло ни в какое сравнение с тем впечатлением, которое произвел женский лик на странного смотрителя. Он поднял над головой руки, затараторил какие-то непонятные отрывистые слова, потом бросился на пол рядом с мумией, обнял ее и стал осыпать ее лоб и губы поцелуями.

– Ma petite! – бормотал он по-французски. – Ma pauvre petite![58]58
  Девочка моя… Бедная девочка!


[Закрыть] – От нахлынувшего чувства голос его дрогнул, пришли в движение все бесчисленные морщинки, но ученый заметил, что в его поблескивающих в свете лампы глазах не выступило ни слезинки, они оставались совершенно сухими, как два стальных шарика. Несколько минут он лежал на полу, что-то тихонько приговаривая и всхлипывая над прекрасной головой. По лицу его пробежала судорога, но вдруг он улыбнулся, произнес несколько слов на каком-то неизвестном языке и с решительным видом вскочил на ноги.

В самой середине зала стояла большая круглая витрина, в которой была выставлена для обозрения прекрасная коллекция древнеегипетских колец и драгоценных камней. Ученый это прекрасно знал, потому что не раз любовался ими, проходя мимо. К ней и направился смотритель. Повернув в замке ключ, он поднял стеклянную крышку. Поставив лампу на деревянный выступ сбоку, он вынул из кармана маленькую глиняную баночку и поместил ее рядом с лампой. Потом странный человек достал из витрины пригоршню колец и с чрезвычайно серьезным и сосредоточенным лицом начал смазывать их по очереди какой-то жидкостью из глиняной баночки и подносить к свету. Очевидно, первая партия колец его разочаровала, потому что он раздраженно высыпал их обратно в коробку и тут же достал новую пригоршню. Среди них был большой перстень с массивным прозрачным камнем, который явно привлек его внимание. Он протер его содержимым баночки и тут же с ликующим возгласом воздел руки. Однако при этом он случайно зацепил баночку, та полетела на пол, содержимое ее выплеснулось и потекло прямо к ногам англичанина. Служитель выхватил из нагрудного кармана красный носовой платок, бросился вытирать лужу и в следующий миг оказался лицом к лицу с наблюдателем.

– Прошу меня извинить, – произнес Джон Ванситтарт Смит самым вежливым тоном, на который был способен. – Мне довелось случайно заснуть за этой дверью.

– И вы за мной следили? – по-английски осведомился смотритель, и его мертвенно-бледное лицо приобрело зловещее выражение.

Ученый был убежденным правдолюбом.

– Признаюсь, – сказал он. – Я действительно наблюдал за вашими действиями, и они удивили и необычайно заинтересовали меня.

Смотритель достал из-за пазухи длинный кривой нож.

– Вам очень повезло, – произнес он. – Если бы я увидел вас десять минут назад, этим ножом я пронзил бы ваше сердце. Но, если сейчас вы прикоснетесь ко мне или попытаетесь помешать, вы умрете.

– Я вовсе не собирался вам мешать, – сказал на это ученый. – Мое присутствие здесь – совершеннейшая случайность. Все, что я прошу, – не могли бы вы указать мне дорогу к какому-нибудь выходу? – Говорил он все тем же любезным тоном, поскольку его собеседник прижал кончик клинка кинжала к своей левой ладони, как будто пробовал его остроту, и лицо его сохраняло самое злобное выражение.

– Если бы я подумал… – произнес он. – Но нет, может быть, так и лучше. Как вас зовут?

Англичанин представился.

– Ванситтарт Смит, – повторил смотритель. – Вы – тот самый Ванситтарт Смит, который издал в Лондоне работу об Эль-Кабе? Я читал ее. Вы ничего не смыслите в этом вопросе.

– Сэр! – воскликнул египтолог.

– Хотя ваши познания и превосходят познания многих, кто считает себя еще большим специалистом. В Египте для нас главным были не надписи и монументы, о которых вы столько говорите, а герметическая философия и тайные знания, о которых вы или вовсе не пишете, или упоминаете вскользь.

– Для нас? – удивленно повторил ученый и вдруг вскричал: – Боже правый! Посмотрите на лицо мумии!

Странный человек повернулся, посветил лампой на мертвую женщину и издал долгий жалобный стон. Воздействие воздуха сказалось на работе бальзамировщика – кожа стала быстро отставать от тела, глаза ввалились, побелевшие губы ссохлись и обнажили желтые зубы. Лишь коричневая отметина на лбу указывала на то, что это то самое лицо, которое всего несколько минут назад казалось столь юным и прекрасным.

В ужасе и скорби мужчина сложил перед собой ладони. Потом огромным усилием воли овладел собой и снова обратил холодные глаза на англичанина.

– Это ничего не значит, – дрожащим голосом произнес он. – Совершенно ничего. Сегодня я пришел сюда с определенной целью. Она достигнута, и все остальное – неважно. Я нашел то, что искал. Древнее проклятие снято, и я могу воссоединиться с ней. Какая разница, как выглядит ее безжизненная оболочка, если душа ее ждет меня по ту сторону завесы?

– Что за странные слова, – сказал Ванситтарт Смит. Ему все больше и больше начинало казаться, что он имеет дело с сумасшедшим.

– Времени мало. Мне пора идти, – продолжил тот. – Миг, которого я так долго ждал, уже близок. Но сначала мне нужно вывести вас. Идите за мной.

Подняв лампу, он пошел через залы: египетский, ассирийский, персидский. В конце последнего открыл небольшую дверцу, утопленную в стене, и стал спускаться по каменной винтовой лестнице. Англичанин почувствовал, как по его лбу прошелся прохладный ночной воздух. Прямо перед ним была дверь, которая, судя по всему, вела на улицу. Из еще одной раскрытой двери справа в темный коридор падал желтый луч света.

– Сюда! – коротко произнес смотритель.

Ванситтарт Смит колебался. Он-то надеялся, что приключения его уже закончились, тем не менее его разбирало любопытство, против которого устоять он был не в силах. Уйти, не разобравшись во всем, ученый не мог, поэтому прошел вслед за странным спутником в освещенное помещение.

Это была небольшая комнатушка, в таких обычно живут консьержи. В камине потрескивали дрова, у одной стены стояла низкая кровать на колесиках, у второй – грубый деревянный стул, посередине – круглый стол с остатками еды. Обведя комнату взглядом, гость с удивлением отметил, что здесь все до последней мелочи выглядело очень необычно и явно было изготовлено руками древних мастеров. Свечи, вазы на каминной полке, каминные приборы, узоры на стенах – все наводило на мысли о далеком прошлом. Неприветливый служитель музея сел на край кровати и жестом пригласил гостя располагаться на стуле.

– Может быть, это судьба, – сказал он на чистом английском. – Может быть, мне было предначертано оставить рассказ о себе в назидание всем безрассудным смертным, которые отваживаются восставать против сил Природы. Я расскажу все вам. Поступайте с моим рассказом как хотите. Я буду говорить с вами, стоя одной ногой на пороге иного мира.

Я, как вы догадались, египтянин… Нет, не из той презренной расы рабов, которые сейчас живут в дельте Нила. Я из того великого и воинственного народа, что покорил евреев, отбросил эфиопцев обратно к южным пустыням и возвел огромные памятники, которым завидовали, которыми восхищались все последующие поколения. Впервые я увидел солнце во время правления Тутмоса, за шестнадцать столетий до рождения Христа. Вы вздрогнули, но подождите, вы увидите, что меня, скорее, нужно жалеть, чем бояться.

Звали меня Сосра. Отец мой был верховным жрецом Осириса{485}485
  …Осириса… – См. т. 9 наст. изд., комментарий на с. 442.


[Закрыть] в главном храме города Аварис, который в те времена стоял на Бубастийском рукаве{486}486
  …Бубастийском… – Бубаст (Бубастис, Бубастида) – древнеегипетский город в дельте Нила.


[Закрыть] Нила. Я вырос в храме, меня с детства обучали тайным наукам, о которых рассказывается в вашей Библии. Я был способным учеником. Мне еще не исполнилось и шестнадцати, а я уже знал все, чему могли научить меня мудрейшие жрецы. После этого я начал изучать тайны природы самостоятельно и ни с кем не делил полученных знаний.