Текст книги "Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)"

Ветер подо мной кружил и раскачивал широкую облачную равнину. Один раз на ней образовалась гигантская воронка, и сквозь нее, как будто в глазок, я увидел далекую землю. Где-то глубоко-глубоко подо мной пролетел большой белый биплан. Думаю, это был почтовик, который курсирует между Бристолем{568}568
  …Бристолем… – См. т. 4 наст. изд., комментарий на с. 406.


[Закрыть] и Лондоном. Потом воронка сомкнулась, и я снова оказался в одиночестве.

В начале одиннадцатого я достиг нижнего уровня верхнего облачного слоя. Он состоял из легкого прозрачного пара, быстро перемещающегося с запада. Все это время ветер постепенно усиливался, и теперь скорость его (я посмотрел на измеритель) была двадцать восемь миль в час. Было уже очень холодно, хотя альтиметр показывал всего девять тысяч футов, но двигатель работал замечательно, так что мы плавно шли вверх. Облака оказались плотнее, чем я ожидал, но постепенно они стали более разреженными, я поднимался через золотистый туман, пока неожиданно не вынырнул из него в совершенно чистое прозрачное небо, в котором не было ничего, кроме ослепительно сверкающего солнца над головой. Надо мной, докуда хватало глаз, все было голубым и золотистым, а внизу простерся безбрежный серебряный океан. Была четверть одиннадцатого, стрелка барографа{569}569
  …барографа… – Барограф (от гр. bápos – тяжесть, вес – и gráphō – пишу) – самопишущий прибор для непрерывной записи показателей атмосферного давления.


[Закрыть] указывала на двенадцать тысяч восемьсот. Я продолжал подниматься все выше и выше, внимательно прислушиваясь к мерному гудению мотора, и при этом следил во все глаза за часами, указателем числа оборотов, уровнем горючего и масляным насосом. Не удивительно, что авиаторов называют людьми без страха. Когда внимание твое занято таким количеством приборов, у тебя просто не остается времени думать о себе. Примерно в это же время я обратил внимание на то, как ненадежно ведет себя компас после подъема над землей на определенную высоту. На пятнадцати тысячах он показывал почти строго на восток с небольшим отклонением на юг. Свое истинное положение я сумел определить по солнцу и ветру.

Я-то надеялся, что на столь больших высотах царит вечный штиль, но с каждой тысячью футов ветер только усиливался. Машина, преодолевая его, дрожала и гремела каждым винтиком, каждой заклепкой, ее носило словно перышко, когда я закладывал крен, уходя в вираж. При этом я скользил по ветру с такой скоростью, с которой до меня, наверное, не перемещался еще ни один человек. Но мне приходилось снова и снова поворачивать и входить в великие воздушные потоки, ведь я залетел сюда не только ради рекорда высоты. По моим подсчетам, область воздушных джунглей находилась над Уилтширом, так что, если бы я проник в верхний слой в какой-то другой точке, все мои труды могли оказаться напрасными.

Когда примерно в полдень я достиг высоты девятнадцать тысяч футов, ветер стал таким сильным, что я начал с беспокойством посматривать на крылья, каждую минуту ожидая, что они не выдержат и треснут или изогнутся. Я даже приготовил ранец с парашютом, висевший у меня за спиной, пристегнул его железные крючки к кольцу на своем кожаном ремне, чтобы быть готовым к худшему. Настало время, когда любой сбой в работе механики мог стоить мне жизни. Но машинка держалась молодцом. Все тросы и стойки дрожали, гудели, как струны арфы, но было по-настоящему захватывающе наблюдать за тем, как все уверенно держится и слаженно работает, и ощущать себя настоящим покорителем природы, хозяином неба. Наверняка что-то божественное есть в человеке, раз он в силах подняться над теми ограничениями, которые наложены на него Творцом… И в этом ему помогает та бескорыстная, героическая устремленность, которая проявилась в покорении воздуха. Кто-то еще говорит о том, что человек вырождается! Но разве в анналах человеческой расы есть хоть что-нибудь, подобное этой истории?

Такие мысли рождались у меня в голове, пока я несся все выше и выше по огромной крутой спирали и ветер то бил мне прямо в лицо, то свистел в ушах. Облачный покров внизу был от меня уже так далеко, что серебряные извивы и дюны слились в одну ровную, безбрежную сверкающую гладь. Но тут случилось нечто совершенно неожиданное, что заставило меня пережить несколько страшных минут. Мне уже и раньше случалось попадать в то, что наши соседи на континенте называют tourbillion[71]71
  Вихрь (фр.).


[Закрыть], но в такой сильный еще никогда. Этот могучий извивающийся поток воздуха, похоже, состоял из меньших, но таких же страшных вихрей, и вот, не успел я глазом моргнуть, как меня втянуло в самое сердце одного из них. Меня минуту или две кружило с такой скоростью, что я едва не лишился чувств, а потом швырнуло в середину воронки левым крылом вперед. Воздух там был такой разреженный, что я едва не задохнулся. Я камнем полетел вниз и опустился примерно на тысячу футов, в кресле меня удержал лишь ремень. Обессиленный и почти задохнувшийся, я лежал на борту фюзеляжа, перевалившись через край кабины. Но я всегда умел собрать остаток сил в кулак, для авиатора это качество бесценно. Я увидел, что падение начало замедляться. Воздушный вихрь имел скорее форму конуса, а не воронки, и меня снесло к его нижней точке. Неимоверным усилием воли я навалился всем весом на штурвал и сумел выровнять крылья и вырваться из вихря носом вперед. Дальше мой самолет стал скользить в горизонтальной плоскости. Потрясенный случившимся, но радуясь победе, я снова направил машину вверх и стал по широкой спирали набирать высоту. Я сделал большой круг, чтобы облететь стороной опасный вихрь, и в скором времени оказался над ним. Ровно в час дня я достиг высоты двадцать одна тысяча футов над уровнем моря. Наконец, к своей огромной радости, я поднялся над уровнем ветров, и теперь с каждой сотней футов сила ветра уменьшалась. Правда, стало ужасно холодно, к тому же мне было известно, что у человека, который дышит разреженным воздухом, начинается головокружение и наступает тошнота, и я впервые отвернул кран на кислородном баллоне и стал время от времени вдыхать спасительный газ. Я чувствовал, как он, словно животворное снадобье, растекается по моим венам. Эти порции чистого кислорода произвели на меня веселящее воздействие, я словно опьянел. Продолжая стремительный подъем через этот холодный, недвижимый и безмолвный воздушный мир, я кричал и распевал песни.

У меня нет ни малейших сомнений, что, когда в 1862 году Глейшер и Коксуэлл поднялись на тридцать тысяч футов{570}570
  …когда в 1862 году Глейшер и Коксуэлл поднялись на тридцать тысяч футов… – Джеймс Глейшер – метеоролог и воздухоплаватель; Генри Трейси Коксуэлл – профессиональный воздухоплаватель. Речь идет об их совместном полете на воздушном шаре на рекордную высоту.


[Закрыть], они оба лишились чувств (Коксуэлл, правда, в меньшей степени) именно из-за того, что подъем происходил перпендикулярно относительно земли и на большой скорости. Если подниматься не столь стремительно и давать организму время приспосабливаться к понижению барометрического давления, таких ужасных симптомов можно избежать. Оказавшись на этой высоте, я заметил, что могу свободно дышать, даже не прикладываясь к кислородному баллону. Правда, холод стоял ужасный, и мой термометр показывал ноль градусов по Фаренгейту. В час тридцать я был уже почти в семи милях над землей и продолжал упорно набирать высоту. Тем не менее я заметил, что в этом разреженном воздухе крылья моего моноплана уже не находят былой опоры, из-за чего мне пришлось значительно уменьшить угол подъема. Стало понятно, что даже при моем малом весе и мощном двигателе скоро я достигну предельной высоты, после которой воздух уже не сможет удерживать меня. Тут на мою голову свалилась еще одна неприятность: снова вышла из строя одна из запальных свечей, и мотор начал давать сбои. На сердце стало тревожно от предчувствия неудачи.

Примерно в это же время случилось нечто поразительное. Что-то просвистело мимо меня и взорвалось с громким шипящим звуком, исторгнув облако пара. На какой-то миг я растерялся. Я не мог понять, что произошло, но потом вспомнил, что Земля постоянно подвергается бомбардировке метеоритными камнями, и жизнь на ней вряд ли была бы возможна, если бы почти все они не превращались в пар в верхних слоях атмосферы. Вот и очередная опасность, которая подстерегает того, кто поднимается в заоблачные выси. Первые две я оставил позади, когда преодолел отметку в сорок тысяч футов. Стало ясно: на самом краю газовой оболочки Земли угроза будет действительно очень серьезной.

Когда стрелка барометра показала сорок одну тысячу триста, я понял, что достиг потолка. Физически я мог бы выдержать и дальнейший подъем, но возможности машины этого не позволяли. Потерявший плотность воздух уже не удерживал крылья самолета, и наименьший наклон сразу же уносил меня далеко в сторону, управлять полетом стало почти невозможно. Если бы мотор был полностью исправен, вероятно, я смог бы подняться еще на тысячу футов, но перебои продолжались, не работали уже два из десяти цилиндров. Мне стало понятно, что если я до сих пор не достиг той зоны, к которой стремился, значит, в этот раз я уже до нее не доберусь. Но что, если я уже нахожусь в ней? Паря кругами, словно какой-то чудовищный орел, на высоте сорок тысяч футов над землей я предоставил моноплан самому себе, взял свой мангеймовский{571}571
  …мангеймовский… – Мангейм – город на западе Германии, крупный индустриальный центр.


[Закрыть] бинокль и начал внимательно осматривать небо вокруг себя. Все было чисто, ничто не указывало на те опасности, которые я ожидал здесь увидеть.

Я уже говорил, что летал кругами. Неожиданно мне пришло в голову, что можно расширить диаметр полета и охватить больший участок пространства. Если на земле охотник заходит в джунгли, он не кружится на одном месте в поисках добычи. Мои выводы сводились к тому, что воздушные джунгли расположены над Уилтширом, то есть южнее и восточнее моего нынешнего положения, которое я определял по солнцу, поскольку компас окончательно вышел из строя, а земли не было видно вовсе, внизу – лишь сплошная серебристая равнина из облаков. И вот, кое-как сориентировавшись, я направил машину в нужную сторону. Горючего оставалось на час, но я мог позволить себе израсходовать его до последней капли, потому что опуститься на землю можно было и с неработающим мотором, планируя.

И вдруг я не увидел, а скорее почувствовал впереди себя что-то новое. Воздух прямо по курсу был не такой кристально чистый, как вокруг. В этом месте находилось какое-то скопление длинных бесформенных полупрозрачных сгустков, которые можно сравнить разве что с очень легким табачным дымом. Эта гирлянда висела в небе, медленно поворачиваясь и перекручиваясь под слепящим солнечным светом. Когда мой моноплан пронзил ее, я ощутил на губах маслянистый привкус. Деревянные части машины покрылись тонким слоем жирной слизи. Похоже, в атмосфере Земли было подвешено некое тончайшее органическое вещество. Нет, жизни в нем не было, эта примитивная рассеянная масса растянулась на многие квадратные акры и по краям словно растворялась. Живым существом это не было. Но, может быть, это остатки чего-то живого? А что, если это пища для какого-то живого существа? Ведь даже простейшая грязь на дне океана служит пищей для такого огромного существа как кит. Размышляя над этим, я случайно посмотрел наверх, и моим глазам предстало поразительнейшее из зрелищ, когда-либо виденных человеком. Хватит ли у меня слов, чтобы описать вам то, что я видел собственными глазами в прошлый четверг?

Представьте себе медузу в форме колокола, какие летом плавают в наших морях, только огромного, колоссального размера, думаю, намного больше собора Святого Павла. Слегка розоватая, с телом, испещренным светло-зелеными прожилками, вся эта масса выглядела такой легкой, прозрачной, что ее почти не было заметно на фоне темно-синего неба. Это создание слегка пульсировало, подчиняясь определенному нечастому ритму. Из него свешивались два длинных щупальца, которые слабо покачивались из стороны в сторону. Это восхитительное величественное видение, легкое и тонкое, словно мыльный пузырь, медленно и совершенно беззвучно проплыло у меня над головой и полетело дальше своей дорогой.

Я стал разворачивать моноплан, чтобы еще раз взглянуть на это чудо, как вдруг понял, что подобные существа окружают меня со всех сторон. Их было множество, самых разных размеров, но все намного меньше первого. Видел я и вовсе не крупные, но большинство было величиной со среднего размера воздушный шар и имело такое же закругление в верхней части. Своей утонченностью и мягкостью цвета они напомнили мне венецианское стекло. Чаще всего встречались тончайшие оттенки розового и зеленого, но каждое из них, оказавшись между мной и солнцем, начинало красиво переливаться всеми цветами радуги. Примерно сотня этих созданий проплыла мимо меня, этакая странная, призрачная небесная флотилия. Формой и хрупкостью сии неведомые существа до того вписывались в этот мир кристально чистых небесных высот, что кажется невероятным, как что-либо подобное может существовать где-то на земле или даже вблизи нее.

Но вскоре внимание мое привлекло новое явление – воздушные змеи. Это были длинные и тонкие фантастические спирали и соединения колец, больше всего похожие на клубы пара, которые стремительно крутились и вертелись, летая кругами с такой скоростью, что за ними почти невозможно было уследить. Некоторые из этих призрачных существ имели длину футов двадцать-тридцать, но определить их обхват было очень трудно, поскольку контуры их были до того размытыми, что, казалось, будто края их просто растворяются в окружающем воздухе. Змеи эти были очень светлого дымчатого цвета, но внутри них проходили более темные линии, и это придавало им хоть какое-то сходство с живыми организмами. Одна из них пронеслась прямо у меня перед лицом, я почувствовал холодное и липкое прикосновение, однако структура этих существ была до того призрачной, что у меня даже не возникало мысли, будто от них может исходить какая-то физическая угроза, как и от прекрасных колоколоподобных созданий, которых я видел раньше. Они были не плотнее пены волн, разбившихся о берег.

Но меня ждало испытание пострашнее. С какой-то невообразимо огромной высоты стремительно спустилось нечто, напоминающее клок багрянистого пара. Поначалу оно показалось мне маленьким, но, приближаясь, это облако стало быстро увеличиваться, пока не достигло размера в несколько сот квадратных футов. Хоть это создание состояло из прозрачного, похожего на кисель вещества, оно имело более четкие очертания, чем все, что я видел до этого, и явно было плотнее. К тому же оно имело больше признаков физической организации животного, в особенности – две огромных темных круглых тарелки по обеим сторонам (возможно, глаза) и явно твердый белый выступ между ними, изогнутый так же хищно, как клюв стервятника.

Вид это чудовище имело угрожающий, к тому же оно постоянно меняло цвет, от розовато-лилового до ядовито-фиолетового, такого темного, что, пролетая между монопланом и солнцем, оно бросало тень. На верху этого огромного тела имелись три больших выступа, которые я могу сравнить только с гигантскими пузырями. Увидев их, я решил, что они наполнены каким-то необычайно легким газом, который поддерживал это бесформенное полутвердое тело в разреженном воздухе. Существо летело легко и быстро, не отставая от моего моноплана, что, похоже, ему не составляло труда. Миль двадцать, а то и больше неслось оно надо мной, словно какая-то жуткая хищная птица, преследующая добычу. Двигалось оно следующим образом: выбрасывало вперед длинную конечность, похожую на покрытую липкой слизью ленту, которая как будто подтягивала за собой остальное зыбкое тело, причем делалось это так стремительно, что проследить за этим процессом было не так-то легко. Таким мягким и студенистым было оно, что сохраняло форму не больше двух минут, и с каждой новой переменой вид его становился все более грозным и отвратительным.

Я знал, что ничего хорошего ждать от этой встречи не приходится. Каждый сиреневый перелив в этом отвратительном теле указывал на это. Затуманенные выпученные глаза были все время устремлены на меня и оставались холодными и беспощадными в своей липкой ненависти. Я направил моноплан вниз, чтобы уйти от этого существа, и, как только нос самолета наклонился, в тот же миг с быстротой молнии из этого летающего сгустка вылетело щупальце и легко, словно ремень плетки, обвило фюзеляж прямо перед кабиной. Когда эта эфемерная плоть легла на раскаленную крышку перегретого мотора, раздалось громкое шипение, и в следующую секунду щупальце отдернулось, а само огромное плоское существо сжалось, словно от боли. Я нырнул в пике, но снова щупальце настигло моноплан, но на этот раз угодило на пропеллер, который тут же разрезал его, как облако дыма. Тогда что-то длинное, скользкое, липкое, змееподобное обвило меня сзади вокруг талии и попыталось выдернуть из кресла. Я схватил это кольцо руками, погрузив пальцы в мягкую, словно густой клей, плоть и отодрал от себя, но в следующий миг новое кольцо обвило мою ногу вокруг ботинка. От последовавшего рывка кресло мое наклонилось, и я чуть не перевернулся на спину.

Оказавшись в таком положении, я разрядил оба ствола моего дробовика в своего чудовищного противника. Конечно же, надеяться, что любым изготовленным человеческими руками оружием можно поразить это колоссальное тело – все равно, что отправиться на охоту на слонов, вооружившись детским пистолетиком. И все же я схватил дробовик и выстрелил. И, можно сказать, мне повезло. С громким хлопком один из огромных пузырей на спине чудовища взорвался, пробитый крупной дробью. Эти образования, чем-то напоминающие прозрачные волдыри, очевидно, были наполнены каким-то помогающим летать газом, потому что в тот же миг громадное облакоподобное тело завалилось на бок, отчаянно извиваясь, чтобы восстановить равновесие, и в ярости разевая жуткий белый клюв. Но этого мне хватило, чтобы оторваться от него. Моноплан мчался вниз под крутым углом, мотор работал на полную мощность, пропеллер и сила гравитации несли меня к земле со скоростью падающего аэролита. Обернувшись, я увидел далеко позади себя бледное сиреневое пятно, стремительно уменьшающееся в размере и словно растворяющееся в синем небе. Я выбрался живым из смертельно опасных воздушных джунглей.

Оказавшись в безопасности, я заглушил двигатель, потому что ничто не разрывает машину на куски быстрее, чем спуск с работающим на полную мощность мотором. Это было поистине замечательное планирование: по спирали с высоты почти восьми миль, сначала до уровня серебристых облаков, потом до следующего уровня грозовых туч и наконец под проливным дождем до поверхности земли. Пробив облака, я увидел Бристольский залив, но в баке у меня еще оставалось немного горючего, поэтому я пролетел еще миль двадцать и приземлился на поле в полумиле от деревушки Эшкомб. Там я остановил проезжающую машину, разжился тремя канистрами бензина и в десять минут седьмого совершил мягкую посадку на своем поле у Девайзиса. Еще никому в мире не удавалось предпринять подобное путешествие и остаться в живых. В небесах я повидал красоту и повидал ужас… И ничего прекраснее и страшнее еще не встречалось на пути человечества.

Прежде чем объявить о своих результатах, я хочу повторить полет. И причина этого проста: чтобы поведать людям подобную историю, нужно получить хоть какое-нибудь вещественное доказательство. Нет никакого сомнения, что вскоре за мной последуют другие, и они подтвердят мои слова, и все же я хочу, чтобы мой рассказ звучал убедительно. Те прекрасные переливающиеся летающие пузыри, наверное, не так уж трудно поймать. Перемещаются они медленно, так что перехватить их на моноплане будет не сложно. В более плотных слоях атмосферы такое существо, скорее всего, не выживет, и я привезу на землю какую-нибудь кучку бесформенного студенистого вещества. Но там наверняка должно быть и что-то такое, чем я смогу подтвердить свои слова. Да, я полечу, даже если это опасно. Этих жутких фиолетовых чудовищ там, кажется, не так уж много. Может быть, мне даже повезет, и я вовсе не встречусь с ними. Если встречусь, нужно будет сразу же уходить вниз. В крайнем случае, придется стрелять, и, поскольку я знаю, что…»

Следующая страница рукописи, к сожалению, отсутствует. На последней странице крупными неровными буквами написано:

«Сорок три тысячи футов. Никогда больше я не увижу землю. Они подо мной, трое. Да поможет мне Господь! Какая страшная смерть!»

Это все, что записано в дневнике Джойс-Армстронга. С тех пор больше его не видели. Обломки его моноплана были обнаружены на территории охотничьих угодий, принадлежащих мистеру Бадд-Лашингтону, на границе Кента и Суссекса, в нескольких милях от того места, где была найдена его записная книжка. Если теория несчастного авиатора верна, и эти «воздушные джунгли», как он назвал их, действительно расположены над юго-западе Англии, то, скорее всего, произошло следующее: он на полной скорости улетал от этого места, когда описанные им страшные создания перехватили и убили его где-то в верхних слоях атмосферы над тем местом, где были найдены обломки. Вряд ли человек, ценящий свой здравый ум, захочет представить себе мчащийся по небу моноплан в окружении жутких тварей, которые отрезают ему путь к земле и облепляют жертву со всех сторон. Я знаю, что многие с иронией относятся к фактам, изложенным мною на этих страницах, но даже они должны признать, что Джойс-Армстронг исчез, и им я хочу адресовать его слова: «Эта записная книжка объяснит, какие я перед собой ставил цели, и как я потерял жизнь, пытаясь их достичь. Только очень прошу, не нужно всякой болтовни насчет несчастных случаев и необъяснимых загадок».