Текст книги "Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)"

Я думаю, очень мало было людей, от рождения в столь полной степени наделенных всеми необходимыми задатками ученого, – таких как Эдвард Гиббон. У него было все, чтобы стать великим человеком науки: неутолимая жажда знаний, безмерное прилежание, прекрасная память и тот глубоко философский характер, который позволяет возвыситься над фанатизмом убеждений и стать беспристрастным критиком человеческих дел. Да, в то время в нем видели всего лишь яростного противника религиозной мысли, но воззрения его известны современной философии и в наши более либеральные (и более целомудренные) дни не покоробили бы ничьих взглядов. Возьмите вон тот том энциклопедии и посмотрите на последние предложения в статье, описывающей возникавшие вокруг его имени разногласия. «И не нужно основываться только на знаменитых пятнадцатой и шестнадцатой главах, – пишет его биограф, – поскольку в наше время ни один поборник христианства не станет отрицать правдивость утверждений Гиббона. У христиан может вызвать недовольство отсутствие упоминания некоторых косвенных обстоятельств, которые оказали влияние на общую картину, также они могут возразить против того, что их вере отведено недостаточно места в его работе. Но теперь, по крайней мере, они соглашаются, что нападки оказались не такими уж злобными, как было принято считать ранее, и постепенно осознают, что могут позволить себе признать: описываемые Гиббоном второстепенные причины, сыгравшие свою роль в становлении и укоренении христианства, действительно не заслуживают полного доверия. Дело в том, что, как неоднократно признавался историк, его подача этих второстепенных причин практически не касается вопроса о естественном или сверхъестественном появлении христианства». Все это хорошо, но в таком случае как быть с тем фактом, что почти век имя историка подвергалось нападкам? Не настала ли пора принести извинения?

Физически Гиббон был настолько же тщедушен, насколько огромен был Джонсон. И все же в их фигурах имелось забавное сходство. Джонсон в ранней юности переболел золотухой, которая исказила его черты и оставила на теле следы от язв. Гиббон кратко, но довольно ярко описывал собственное детство:

«Меня непрерывно преследовали приступы летаргии{172}172
  …летаргии… – Летаргия (гр. lēthargia от lē´thē – забвение – и argía – бездействие) – похожее на сон состояние неподвижности, длящееся от нескольких часов до нескольких недель с почти неощутимым – в тяжелых случаях – дыханием и пульсом.


[Закрыть] и лихорадки, склонность то к чахотке, то к водянке, сокращение нервов, глазная фистула{173}173
  …глазная фистула… – Фистула (от лат. fistula – дудка, труба) – то же, что свищ – патологический канал, соединяющий очаг заболевания (гнойник, опухоль) с поверхностью или какой-либо полостью тела, а также полые органы между собой; может быть врожденным, в результате воспалительного процесса и др.


[Закрыть], к тому же меня однажды укусила собака, которую очень сильно подозревали в бешенстве. Во всей округе не было такого врача, который не лечил бы меня, гонорары докторам растворялись в счетах, присылаемых аптекарями и хирургами. Были времена, когда я глотал лекарств больше, чем пищи, и тело мое до сих пор носит на себе нестираемые следы ланцетов, вскрытых гнойников и прижиганий».

Довольно невеселый рассказ. Дело в том, что в те времена в Англии были очень распространены наследственные хронические заболевания. Какова в этом роль охватившей Англию примерно за сто лет до этого эпидемии пьянства, я не берусь судить, так же как не могу проследить связь между слабостью здоровья и ученостью. Остается только сравнить то, что пишет о себе Гиббон, с нервным подергиванием Джонсона, его испещренным шрамами лицом и пляской святого Витта, чтобы понять, что оба этих величайших английских писателя своего поколения стали жертвами плохой наследственности.

Интересно, сохранился ли хоть один портрет Гиббона, сделанный во время, когда он служил младшим офицером в Южно-Хэмпширском{174}174
  …Хэмпширском… – См. т. 10 наст. изд., комментарий на с. 430.


[Закрыть] добровольческом отряде? С маленьким телом, огромной головой, круглым полнощеким лицом, в вычурном военном мундире, он, должно быть, выглядел очень необычно. Более нелепую картину трудно себе представить. Отец его – человек совсем иного склада, и по его настоянию бедному Гиббону пришлось записаться в солдаты против своей воли. Началась война, полк был мобилизован, и невезучий ученый к своему полному смятению встал под ружье. Три года он провел на военной службе, пока не закончились военные действия, и на это время он был оторван от своих книг, о чем громко и горько сожалел. Южно-Хэмпширский добровольческий отряд, может быть, на свое счастье, так ни разу и не встретился с врагом, чем вызвал иронию даже со стороны самого Гиббона, но за те три года жизни в палатках его люди наверняка имели больше поводов посмеяться над своим капитаном – книжным червем, чем он над ними. Пальцы его куда крепче сжимали перо, чем эфес сабли. На его беду, во время солдатской жизни у Гиббона появилась привычка каждый день пить, вернее сказать, напиваться, которая была вызвана примером полковника и наградила подагрой. «Потерянные часы не вознаграждались каким-либо удовольствием, – говорит он. – Мою душу постепенно и незаметно разъедало общение с неотесанными офицерами, которым одинаково недоставало образования и манер». Трудно себе представить Гиббона, разгоряченного вином, сидящего за одним столом с выпивохами сквайрами{175}175
  …сквайрами… – См. т. 1 наст. изд., комментарий на с. 377.


[Закрыть]. Однако он признает, что, сколь ни тяжела была для него армейская служба, в целом она оказала благодатное воздействие на его жизнь. Она снова сделала его англичанином, укрепила физически, направила мысли в новое русло. Ему как ученому она даже была полезна. В одном его известном и весьма показательном высказывании есть такие слова: «Дисциплина и передвижение современного батальона позволили мне глубже понять устройство римских фаланг и легионов{176}176
  …римских фаланг и легионов… – Фаланга (от гр. phálanx – сустав) – тесно сомкнутое линейное построение тяжелой пехоты в Древней Греции, Македонии и Древнем Риме; имела от восьми до двадцати пяти шеренг; обладала большой ударной силой. Легион (лат. legio [legionis] от ligare – связывать, соединять) – основная организационная и тактическая единица в армии Древнего Рима, насчитывала от 4,5 до 10 тыс. человек.


[Закрыть], а капитан хэмпширских гренадеров не был бесполезен для меня как для историка».

Если мы не знаем всех подробностей жизни Гиббона – это не его вина, поскольку о себе он написал ни много ни мало шесть книг, разных по содержанию, но одинаково плохих. Чтобы написать хорошую автобиографию, нужно обладать большим сердцем и большей душой. Из всех сочинений это – самое сложное, поскольку для такого дела требуются такт, осмотрительность и откровенность, сочетание, которое встречается крайне редко. Гиббон, несмотря на полученное за границей образование, во многом был типичным англичанином, наделенным сдержанностью и самоуважением, присущими этой нации. Ни один британец еще не написал честную автобиографию, другими словами, не существует ни одной хорошей британской автобиографии. Энтони Троллоп{177}177
  …Энтони Троллоп… – Энтони Троллоп (1815—1882) – английский писатель, один из наиболее успешных романистов викторианской эпохи; вышедшая после его смерти «Автобиография» содержит откровенные признания писателя.


[Закрыть], возможно, справился с этой задачей не хуже остальных, но из всех форм литературы автобиография менее всего соответствует национальному гению. Нельзя представить себе английского Руссо, не говоря уже об английском Бенвенуто Челлини{178}178
  …Бенвенуто Челлини. – Бенвенуто Челлини (1500—1571) – итальянский скульптор, ювелир, писатель, автор книги «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции» (опубл. 1728).


[Закрыть]. Впрочем, некоторым образом это можно считать положительной чертой нации. Если мы и натворили столько же зла, сколько наши соседи, то, по крайней мере, мы в достаточной степени наделены совестью, чтобы стыдиться этого, и не стремимся выставить это напоказ.

Слева от Гиббона стоит прекрасно изданный лордом Брейбруком «Дневник» Сэмюэла Пипса{179}179
  …«Дневник» Сэмюэла Пипса… – Сэмюэл Пипс (Пепис; 1633—1703) – чиновник морского ведомства, член Британского парламента, президент Королевского научного общества (1684—1686); в «Дневнике» (впервые изданном в 1825 г.), который он вел в 1660—1669 гг., описаны как всеобщие катастрофы (Великая лондонская чума, Великий лондонский пожар 1666 г.), так и политические и придворные дрязги и интриги, а также подробности быта, стола, любовных связей и т. д. самого С. Пипса.


[Закрыть]. По правде говоря, это величайшая автобиография, написанная на английском языке, хотя автор ее такой не задумывал. Когда мистер Пипс скрупулезно записывал каждую пришедшую в голову за день необычную или дерзкую мысль, он был бы немало удивлен, если бы кто-то сказал ему, что он делает работу, уникальную для нашей литературы. И все же эта «нечаянная» автобиография, созданная для личных целей и явно не предназначавшаяся для публикации, занимает то же почетное первое место в этой области литературы, что и книга Босуэлла среди биографий или сочинение Гиббона среди историй.

Англичане боятся обнажать душу даже ради того, чтобы написать хорошую автобиографию. Нас возмущает обвинение в национальном лицемерии, но среди всех остальных народов мы наименее откровенны в отношении своих чувств… Некоторых из них в особенности. Например, чувств, имеющих отношение к делам сердечным, которые столь важны для понимания личности любого мужчины и оказывают огромное влияние на его жизнь. Какое место должны они занимать в автобиографии? Возможно, в случае Гиббона их отсутствие мало что значит, поскольку, за исключением его страсти к будущей мадам Неккер (протекавшей под надзором его отца), сердце историка никогда не доставляло ему хлопот. Дело в том, что, когда британский писатель рассказывает о себе, он хочет выглядеть достойно, но, чем достойнее выглядит человек, тем менее он интересен. Руссо мог выставлять себя сентиментальным дегенератом. Челлини мог считать себя влюбчивым негодяем. Если они не выглядят достойно, то можно сказать, что это делает их живее и интереснее.

В Пипсе самое интересное то, что он выставляет свою персону крайне незначительной, в то время как в действительности он, скорее всего, был человеком сильного характера и к тому же многого добился в жизни. Разве могло бы ему прийти в голову, что все эти записанные мысли и замечания, перечисления блюд, съеденных за обедом, и бытовые мелочи будут интересны именно своей «мелкостью»? Благодаря этому читатель представляет какого-то странного персонажа пьесы, суетливого, замкнутого на себе, оживленного с женщинами и спокойного с мужчинами, фата и хвастуна, не разбирающегося в политике и религии, болтливого мелочного сплетника. И все же, если в быту Пипс и был самым обычным «земным» человеком, то, рассматривая всю его жизнь в целом, понимаешь, что он не так уж прост. Этот чиновник морского ведомства был прилежным работником, неплохим оратором, прекрасным писателем, талантливым музыкантом и крупным библиофилом, собравшим три тысячи томов (по тем временам это большая частная библиотека). Он был достаточно патриотичен, чтобы передать все свое собрание университету. Пипсу можно многое простить, если вспомнить, что он единственный из всего морского ведомства работник, который не покинул своей пост во время Великой лондонской чумы{180}180
  …Великой лондонской чумы. – В 1665—1666 гг. во время эпидемии чумы умерло приблизительно 100 тыс. человек – 20 % населения Лондона.


[Закрыть]. Он мог быть трусом (чего греха таить, он им и был), но обладал таким чувством долга, которое неизменно превозмогало трусость.

Однако самое загадочное в Пипсе – это то, зачем вообще ему понадобилось взваливать на свои плечи этот огромный труд. Что побудило его записывать шифрованными символами не только все подробности своей повседневной жизни, но даже самые большие свои грехи, такие, которые любой другой человек попытался бы поскорее забыть? Дневник велся почти десять лет и был прекращен, потому что кропотливая работа над ним стала слишком большим напряжением для глаз и грозила испортить зрение. Я думаю, что под конец он уже мог легко писать своим шифром и читать его так же свободно, как обычный текст. Но, даже если это так, составление этих огромных рукописных томов было титаническим трудом. Может быть, это была попытка оставить о себе память, которая выделила бы его из прочих бесчисленных сынов человеческих? В таком случае он должен был бы оставить кому-нибудь указания относительно того, как поступать с ними, как он это сделал в случае со своей библиотекой, которую завещал передать в Кембридж. Он мог бы указать точную дату, когда после его смерти дневник можно прочитать. Тем не менее ничего подобного сделано не было, и если бы не упорство и талант одного текстолога, эти шесть томов до сих пор пылились бы нерасшифрованными где-то на верхней полке его библиотеки. Следовательно, работа эта не предназначалась для общественности. Какова же была его цель? Я вижу только один ответ: эти записи были для него своего рода справочником, к которому он мог обращаться, если требовалось что-то вспомнить. В его характере прослеживается определенная склонность к методичности и порядку: он любил по многу раз пересчитывать деньги, составлять каталоги своих книг или опись имущества. Можно допустить, что и систематическая запись поступков, и даже проступков, носила тот же характер, выросла из нездоровой страсти к аккуратности. Объяснение не самое лучшее, но найти другое трудно.

Читателя «Дневника» Пипса может удивить, какой музыкальной нацией были в те времена англичане. Создается такое впечатление, будто буквально каждый умел играть на каком-то инструменте, а многие и на нескольких. В дни правления Карла II было не так уж много такого, чему мы могли бы завидовать, но в этом они, похоже, нас превзошли. И речь идет о действительно хорошей музыке, музыке величественной и нежной, с достойными словами. Этот культ был последним отголоском того периода истории, после средневековья и до Реформации{181}181
  …до Реформации… – См. т. 8 наст. изд., комментарий на с. 353.


[Закрыть], когда, как я где-то читал, английские церковные хоры считались лучшими в Европе. Довольно странно для государства, которое в течение последних ста лет не породило ни одного великого мастера.

Какие могли произойти национальные изменения, которые привели к тому, что музыка в стране пришла в упадок? Может быть, жизнь стала настолько серьезной, что песне просто не осталось места? На юге бедняки поют, просто чтобы согреться душой. В Англии же, увы, если бедный человек поет, это означает только то, что он пьян. И все же утешением служит то, что семена былых достоинств все еще лежат в земле, и, если их возделывать, со временем они дадут ростки. Если в старые дни католицизма лучшими были наши церковные хоры, то мне кажется, что сейчас наши оркестры можно назвать лучшими в Европе. По крайней мере, так писали немецкие газеты по случаю недавних гастролей одного из хоров с севера Англии. Но, к сожалению, читая Пипса, нельзя не задуматься о том, что, по сравнению с его днями, сейчас музыка в Англии переживает не лучшие времена.

V

Между Сэмюэлом Пипсом и Джорджем Борроу{182}182
  …Джорджем Борроу… – Джордж Борроу (1803—1881) – английский писатель.


[Закрыть], между этими двумя полюсами человеческого характера, разница огромна… И все же на полке с моими любимыми авторами они стоят рядом. Я всегда считал, что в Корнуолле есть что-то удивительное. Этот длинный полуостров, далеко врезающийся в океан, притягивает к себе самые странные предметы и держит их там в оторванности от мира, пока они не вплетаются в ткань корнийского народа. Что это за удивительный народ тихо живет на той суровой земле, время от времени рождая великих людей, столь не похожих на англичан внешностью и поведением! Это не кельты и не потомки древних иберов{183}183
  …иберов. – См. т. 1 наст. изд., комментарий на с. 378.


[Закрыть]. Их корни лежат дальше и глубже. Разве не похожи они на семитов, финикийцев{184}184
  …финикийцев… – См. т. 4 наст. изд., комментарий на с. 393.


[Закрыть], кочевников Тира{185}185
  …кочевников Тира… – Тир – один из древнейших крупных торговых центров; находился на территории современного Ливана; основан в IV тыс. до н. э., наибольший подъем – в начале I тыс. до н. э.


[Закрыть] с гордыми южными лицами и восточным воображением, которые в незапамятные времена покинули голубое Средиземноморье и поселились на гранитных берегах Северного моря?

Откуда удивительное лицо и притягательная личность Генри Ирвинга?{186}186
  …Генри Ирвинга? – Генри Ирвинг (настоящее имя и фамилия – Джон Генри Бродрибб; 1838—1905) – английский актер и режиссер.


[Закрыть] Каким сильным, каким прекрасным, каким «неанглийским» он был! Мне известно лишь то, что его мать была корнуоллкой. Где истоки удивительного пылкого воображения сестер Бронте{187}187
  …сестер Бронте… – Английские писательницы Шарлотта (1816—1855; псевдоним – Каррер Белл), Эмили (1818—1848; псевдоним – Эллис Белл) и Анна (1820—1849; псевдоним – Эктон Белл) Бронте.


[Закрыть], столь отличного от холода их предшественниц, типа мисс Остин?{188}188
  …мисс Остин? – Джейн Остин (1775—1817) – английская писательница.


[Закрыть] И снова мне известно лишь то, что мать их была корнуоллкой. А откуда странная неземная внешность Джорджа Борроу: орлиная голова, возвышающаяся над могучими плечами, прекрасное смуглое лицо и светлые волосы? Откуда у этого человека королевская внешность и удивительные умственные способности, позволившие ему занять свое неповторимое место в литературе? Его отец был корнуоллцем. Да, есть что-то странное, непонятное и великое в огромном полуострове на юго-западе Англии. Борроу мог называть себя восточным англом, «английским англичанином», как он любил говорить, но можно ли считать случайным совпадением, что именно тот восточный англ, в жилах которого текла корнийская кровь, обладал такими удивительными качествами? Рождение его случайно, но качества уходят корнями в глубину веков.

Есть такие авторы, имена которых заставляют меня содрогнуться, – они настолько плодовиты, что я даже не надеюсь когда-нибудь иметь возможность сказать, что хорошо знаком с их творчеством. Поэтому я их вовсе не читаю. Например, Бальзак, наследие которого составляет более ста томов. Мне говорили, что некоторые из его произведений – шедевры, а некоторые – откровенная халтура, но никто не знает точно, что чем считать. Подобные ему авторы взваливают на плечи читателя неподъемный груз. Из-за того, что он просит слишком много, возникает желание вообще ничего ему не давать. Дюма относится к той же категории. Я подхожу к этому гигантскому наследию, пробую кое-что на вкус, но дальше не иду. Но Джорджа Борроу в подобном никто не сможет упрекнуть. Даже у самого ленивого читателя уйдет не больше месяца на то, чтобы прочитать все, что он написал. «Лавенгро», «Библия в Испании», «Цыганский барон» и, наконец, если вам захочется углубиться в его творчество, «Дикий Уэльс». Всего лишь четыре книги… Не слишком много для серьезного автора. Но в англоязычном наследии они занимают особенное место.

Борроу был странным человеком, фанатичным, полным предрассудков, упрямым, склонным к мрачности и совершенно непредсказуемым. Надо сказать, что подобный список не делает ему чести. Между тем у него было одно великое и редкое качество. До конца дней своих он сохранил ощущение великого чуда и загадки, которую представляет собой жизнь, то детское ощущение, которое затухает так быстро. И он не просто сам сохранил его, Борроу обладал достаточным литературным талантом, чтобы и читателей своих заставить вспомнить его. Читая его книги, ты невольно смотришь на мир его глазами, но среди того, что эти глаза видели, а уши слышали, нет ничего, что можно было бы назвать скучным или банальным. Все, что он видел, таинственно, мистично, наделено скрытым смыслом. Если он описывает разговор с прачкой, в его словах ты чувствуешь что-то завораживающее, а в ее ответах – что-то необычное. Если он встречает кого-то в трактире – прочитав его рассказ об этом, ты пожелаешь узнать о том человеке побольше. Въезжая в город, он (а вместе с ним и читатель) видит не ряды обычных домов или грязные улицы, а что-то очень необычное, чудесное: извилистую реку, величественный мост, старинный замок, тени мертвых. Каждый человек, каждый предмет был для него не вещью как таковой, а символом, напоминанием о прошлом. Глядя на человека, он видел не внешний облик, а внутреннюю суть. У его собеседника валлийская фамилия? В ту же секунду человек отходит на второй план, и автор отправляется в прошлое и уносит тебя за собой, к древним бриттам{189}189
  …бриттам… – Бритты – кельтские племена, основное население Британии в VIII в. до н. э. – V в. н. э.


[Закрыть], наступающим англосаксам, бардам{190}190
  …бардам… – Барды – народные певцы древних кельтских племен, впоследствии стали профессиональными поэтами – бродячими или живущими при княжеских дворах.


[Закрыть], Оуайну Глендуру{191}191
  …Оуайну Глендуру… – Оуайн Глендур (Оуэн Глендоуэр; 1359 – ок. 1416) – последний король Уэльса, организатор неудавшегося восстания против английского владычества; в конце XIX в. в общественном мнении его личность приобрела черты национального героя.


[Закрыть], горным всадникам и тысяче других захватывающих вещей. Может быть, у него датское имя? Тогда Борроу оставляет его в современности, а сам летит к гигантским черепам Хайта{192}192
  …гигантским черепам Хайта… – Хайт – портовый город на юге Англии, в графстве Кент. В церкви XI в. в этом городе хранятся останки живших на этой территории древних людей


[Закрыть] (в скобках замечу, что я бывал в Хайте, достаточно внимательно осматривал эти черепа, и мне они показались значительно меньше среднего человеческого размера), к викингам, берсеркерам{193}193
  …берсеркерам… – Берсерки (берсеркеры; старонорвеж. berserkr – медвежья шкура; по другой версии – без рубашки) – древнескандинавские воины, посвятившие себя богу Одину; перед битвой приводили себя в ярость, после чего в бою не чувствовали боли; отличались большой силой, бесстрашием, быстрой реакцией; не признавали щита и кольчуги и сражались в одних рубахах или обнаженными по пояс.


[Закрыть], варягам, вспоминает Харальда Сурового{194}194
  …Харальда Сурового… – Харальд III Сигурдссон (Харальд Суровый; 1015—1066) – король Норвегии (1046—1066), зять Ярослава Мудрого; погиб в бою при попытке завоевать английский трон.


[Закрыть] и коварство Папы Римского. Для Борроу все дороги ведут в Рим.

Но как прекрасен его слог! Читая Борроу, ты слышишь каждое предложение, все трепещет, дышит, живет.

Если вы обладаете даром слышать музыку текста, вы поймете, что в каждой написанной им строчке есть музыка. Возьмите главу из «Лавенгро», где описано, как вопящий ужас охватил его душу, когда он жил в лагере в лощине. Человек, который так написал, достоин стоять в одном ряду с Беньяном и Дефо. Посмотрите, как просто написано и какое за этим кроется искусство! Обратите внимание, какой странный эффект производит продуманное повторение слова «лощина», которое слышится снова и снова, как главная нота. Или возьмите отрывок о Британии в конце одной из его лучших книг «Библия в Испании». Я очень не люблю цитировать эти шедевры и делаю это лишь потому, что мои скромные силы не всегда позволяют мне описать всю их красоту. И все же, чего бы это ни стоило, позвольте мне напомнить вам эти превосходные строки вдохновенной прозы:

«О, Англия! Много пройдет лет, прежде чем солнце твоей славы опустится за волны вечной тьмы! И хоть мрачные, зловещие тучи уже клубятся вокруг тебя, но все же, все же, если будет угодно Его воле, Всемогущий рассеет их, разгонит своею рукою и пожалует тебе будущность более долгую, но и более светлую и славную, чем твое прошлое! А если уготован тебе конец, то пусть будет он благородным, величественным, достойным имени той, кого называют Старой Королевой Морей! И если ты опустишься на дно, если тебе суждено утонуть, охваченной огнем и залитой кровью, в раскатах оглушительного грохота, пусть с тобой пойдут на дно другие народы. Из всех судеб да убережет тебя Господь от медленного, позорного гниения, от жалких насмешек твоих презренных врагов, которые хоть и завидуют тебе и ненавидят тебя, все так же тебя боятся, пусть даже против воли, уважают и почитают тебя… Изгони лжепророков, которые видят лишь суету и ложь; которые расшатывают твои стены; которым видится мир там, где мира нет; которые вкладывают силу в руки злых и наполняют печалью сердца добродетельных. Сделай же это и не страшись за последствия, ибо либо конец твой будет велик и завиден, либо Господь продлит твое владычество на воде до скончания времен, о Старая Королева!»

Или возьмите описание боя с Огненным Жестяником. Этот эпизод слишком велик, чтобы приводить его полностью, но прочитайте его, сами вчитайтесь в каждое слово. Кто еще мог написать так сильно, кратко, хлестко? Я сам видел множество прекрасных боев, несколько международных поединков, на которые великие державы выставляли своих лучших бойцов, но это описание Борроу оставило у меня в голове более живые воспоминания, чем любой из них. Это настоящая магия литературы.

Борроу и сам был прекрасным бойцом. Именно таким его и знали в нелитературных кругах… В кругах, которые немало удивились бы, узнав, что этот человек пишет книги. При его физических данных (ростом он был шесть футов три дюйма{195}195
  …шесть футов три дюйма… – Больше одного метра девяноста сантиметров (1 фут – 0,3048 м; 1 дюйм – 2,54 см).


[Закрыть] и обладал резвостью оленя) он был грозным соперником. Но вдобавок к этому Борроу был еще и умным боксером, хотя, как я от кого-то слышал, стиль ведения боя у него был несколько беспорядочный. Но до чего же он любил бокс и боксеров! Вы наверняка помните его краткие и точные словесные портреты своих героев. Если нет, я должен привести пример, а если все же помните, думаю, не откажетесь перечитать это еще раз.

«Вот Крибб, чемпион Англии и, возможно, самый сильный человек в своей стране; вот он стоит, этот огромный массивный человек, с лицом, удивительно напоминающим львиную морду. А вот и Белчер-младший, не могучий Белчер – тот отправился к праотцам, – но Белчер-тевкр{196}196
  …тевкр… – Т. е. троянец; в древнегреческой мифологии Тевкр – первый царь Трои; поэтому троянцев иногда называли тевкрами.


[Закрыть], один из ученейших бойцов ринга, которому не хватало лишь силы, чтобы стать первейшим из первейших; вот он, воскресший в памяти моей, тонкий стройный, с пронзительным, полным решимости взглядом; еще и сейчас он прохаживается передо мной своей упругой походкой точно так, как и в тот вечер.

Навстречу ему – какой контраст! – идет мрачный, свирепый Шелтон, который и слова учтивого никому не скажет, но зато мастер по части крепких ударов – крепких! Шутка сказать – одно искусное движение его могучей руки, и он способен выбить дух из великана. А этот человек, который гуляет, заложив руки под фалды своего коричневого фрака? Он небольшого роста и выглядит кем угодно, только не тем, кто он на самом деле, а между тем это король легкого веса, как его называют, – сам Рэнд, грозный Рэнд, в чьих жилах течет ирландская кровь, что, впрочем, не пошло ему ни во вред, ни в пользу; а неподалеку от него стоит его последний противник – Нед Тернер, который, хоть и потерпел от него поражение, все же продолжает считать себя не хуже других, – в чем, пожалуй, он и прав, так как противник превзошел его лишь немногим, – и, уж во всяком случае, «шентльменом повоспитанней», в чем он, безусловно, прав, так как он уэльсец. Но как же мне перечислить их всех? Их собрался там не один десяток, и каждый мастер здесь грозен на свой лад: и Бульдог Хадсон, и бесстрашный Скроггинз, который в свою очередь побил Сэма Жида. Там и черный Ричмонд, впрочем, нет, его там не было, но знал я его хорошо, это был самый опасный из негров, несмотря на сломанное бедро. Был там и Перселл, который мог победить лишь тогда, когда чувствовал, что его вот-вот одолеют. Был там – но кого назвать мне под конец? Ну хотя бы тебя – я уверен, что ты, последний из этой могучей семьи, еще ступаешь по нашей земле, где дай Бог тебе жить и поживать еще многие годы, ты, истинный сын английской земли, Том из Бедфорда, суровый, как зима, и ласковый, как весна.

Привет тебе, Том из Бедфорда, или как тебе еще там угодно называться, Весной или Зимой! Привет тебе, шестифутовый англичанин с карим глазом, достойный носить шестифутовый лук под Флодденом, где йомены Англии одержали победу над шотландским королем, его кланами и рыцарями{197}197
  …под Флодденом, где йомены Англии одержали победу над шотландским королем, его кланами и рыцарями. – Йомены – см. т. 1 наст. изд., комментарий на с. 377. Флодден – местность в графстве Нортумберленд, на севере Англии, недалеко от границы с Шотландией, – где 9 сентября 1513 г. произошло сражение между войсками Англии и Шотландии, закончившееся полным поражением последней, потерявшей на поле боя 10 тыс. солдат, короля, убитого английскими копейщиками, а также его сына и весь цвет шотландского рыцарства.


[Закрыть]. Привет тебе, последний из английских кулачных бойцов! Много одержал ты побед на своем веку, и победы эти не были куплены желтым металлом»[8]8
  Борроу Д. Лавенгро мастер слов, цыган, священник. – Л.: Художественная литература, Ленинградское отделение. 1967. – С. 214–215.


[Закрыть].

Эти слова идут от сердца. Нескоро наступят те времена, когда из крови нашей исчезнет страсть к бою, которая досталась нам от наших предков! В мире, где не будет места войне, мы сможем искоренить ее из себя, но в мире, который вооружен до зубов, это наша последняя и единственная гарантия будущего. Ни численность наша, ни богатство, ни воды, которые окружают нас, не смогут обеспечить нашу безопасность, если хотя бы раз дух наш утратит старое железо. Звучит, возможно, варварски, но кто знает, с какими формами варварства нам придется столкнуться? Ясно лишь одно: во всем этом огромном мире рассчитывать на жалость и снисхождение не стоит.

Довольно любопытными были взгляды Борроу на литературу и литераторов. И издателей, и собратьев-писателей он ненавидел одинаково сильно. Я не припомню, чтобы хоть в какой-то из его книг мне встретилось хотя бы слово похвалы кому-нибудь из современных писателей или авторов предшествующего поколения. О Саути он отзывался с таким чувством, которое многие приняли бы за чрезмерную теплоту, но во всем остальном Борроу, живший, когда блистали в полную силу Диккенс, Теккерей и Теннисон, предпочитал обращать свой взор на какого-нибудь безызвестного датчанина или валлийца. Мне кажется, причина этого в том, что его гордый дух был надломлен неудачами, которые преследовали его в молодости, и медленным признанием. Он ощущал себя вождем племени и, когда племя его не заметило, сам в презрении от него отвернулся. Взгляните на его гордое, чувствительное лицо, и вам все станет понятно.

Возвращаясь в мыслях к прошлому и говоря о боксе, я вспоминаю один понравившийся мне случай. Мой друг читал посвященный боксу роман «Родни Стоун»{198}198
  …роман «Родни Стоун»… – Роман А. Конан Дойла, вышел в 1896 г.


[Закрыть] одному знаменитому австралийскому боксеру, который был прикован к постели смертельной болезнью. Умирающий гладиатор слушал внимательно, и особый профессиональный интерес у него вызывали эпизоды, в которых описывались схватки. Мой друг дошел до того места, где молодой непрофессиональный боец дерется с грозным Берксом. Беркс вымотан, но отказывается слушать своего секунданта. Секундант непрофессионала, старый опытный боксер, дает советы своему подопечному, как вести бой. «Ну все, черт побери, сейчас он его точно уложит!» – закричал в этом месте разволновавшийся больной. И это ли не лучшая похвала для автора?

О моем собственном пристрастии к рингу свидетельствует вон то трио в коричневых обложках, которое очень уместно разместилось рядом с книгами Борроу. Это трехтомник «Искусство кулачного боя», который я много лет назад получил от своего старого друга, Роберта Барра{199}199
  …Роберта Барра… – Роберт Барр (1850—1912) – канадский писатель шотландского происхождения, издатель литературного журнала «Айдлер»; друг А. Конан Дойла.


[Закрыть]. Эта книга – прииск, в котором золотые самородки встречаются на каждом шагу. Но увы! Жуткий спортивный сленг тех дней, вялая и ненужная витиеватость слога, неуместные шутки и раздражающая привычка выделять в каждом предложении по несколько слов наклонным шрифтом делают ее чтение нелегким занятием. Даже самые отчаянные безжалостные бои, достойные людей, прошедших Альбуэру{200}200
  …прошедших Альбуэру… – Ла Альбуэра – деревня на западе Испании, возле которой 16 мая 1811 г. англо-испанские войска разгромили армию Наполеона I.


[Закрыть] и Ватерлоо{201}201
  …Ватерлоо… – См. т. 6 наст. изд., комментарий на с. 430.


[Закрыть], описанные подобным слогом, становятся скучными и вульгарными. Нужно обратиться к Вильяму Хэзлитту{202}202
  …К Вильяму Хэзлитту… – Вильям Хэзлитт (1778—1830) – английский критик и публицист.


[Закрыть], который дает описание боя между Фанфароном Гэзменом и Бристольским Быком, чтобы почувствовать истинный дикий накал схватки. Даже в виде печатного текста это настолько впечатляет, что только самый черствый читатель не вздрогнет, представив себе этого внушающего ужас правшу, который отправил гиганта в нокдаун, превратив его лицо в «красное месиво от брови до челюсти». Но даже если бы не было Хэзлитта, только совсем бедное воображение не смогли бы всколыхнуть поступки скромных героев, которые когда-то жили на земле, а теперь сохранились лишь на этих мало кем читаных страницах. То были очень колоритные люди. Мужчины с сильным характером и духом, достигшие пределов человеческого мужества и выдержки. На обложке золотым тиснением на коричневом фоне изображен Джексон, «Джентльмен Джексон», Джексон с благородным лицом и фигурой богатыря, Джексон, который мизинцем поднимал 88-фунтовый груз.

Вот как описывал этого человека один из его знакомых:

«Я и сейчас представляю его таким, каким он был в 1884-м, когда я увидел его на Холборн-хилл{203}203
  …Холборн-Хилл… – См. т. 9 наст. изд., комментарий на с. 426.


[Закрыть] идущим к Смитфилду. На нем был алый фрак с золотыми петлями для пуговиц, кружевное жабо, небольшой белый шарф, воротничка не было (тогда их еще не изобрели), круглая шляпа с широкой черной лентой, кожаные бриджи с длинными шелковыми шнурками, полосатые белые шелковые чулки, легкие туфли с пряжками. Его бледно-голубой атласный жилет украшали белые узоры. И невозможно было, глядя на его мощную грудь, благородные плечи, узкую талию, большие, но не слишком, бедра, напоминающие по форме столбы балюстрады{204}204
  …балюстрады… – См. т. 5 наст. изд., комментарий на с. 390.


[Закрыть], и´кры, изящные, но не хрупкие лодыжки, крепкие ступни и необычно маленькие ладони, не подумать о том, что в его лице природа послала на землю образец человека. Он быстро шел по улице, притягивая к себе завистливые взгляды мужчин и восхищенные взоры женщин».

Очень живое описание, описание, которое действительно помогает представить то, что хотел передать автор. Прочитав это, понимаешь, почему даже в воспоминаниях о тех славных днях среди всех Тонни, Биллов и Джеков неизменно значится мистер Джон Джексон. Он был другом и тренером Байрона и половины родовитых лондонских бонвиванов{205}205
  …бонвиванов. – См. т. 3 наст. изд., комментарий на с. 431.


[Закрыть]. Это Джонсон в пылу боя схватил еврея Мендозу за волосы, после чего у боксеров стало принято стричься очень коротко. Внутри книги есть портрет Броутона, одного из известнейших боксеров восемнадцатого века. Этот скромный человек мечтал лишь об одном: дослужиться от флангового до офицера дворцовой стражи. У него имелся и свой биограф, добрый капитан Годфри, который писал интересно, но, так сказать, простовато. Вот, например, такой отрывок:

«Он часто замирает, как фехтовальщик, и наносит удары сериями; он не отходит назад, открываясь, чтобы отбить удар противника и нанести ответный удар рукой без использования веса тела. Нет! Броутон смело и уверенно идет вперед, встречает встречный удар, отбивает его защитной рукой, потом, собрав всю силу выпуклых мускулов и помогая руке крепким телом, наносит противнику сильнейший удар, в который вкладывает весь свой вес».