Текст книги "Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)"

Существо было проворным. А вскоре мне предстояло узнать, что оно к тому же еще и коварно. Я видел, что оно убегает, мне казалось, что оно напугано и мне остается лишь догнать его. Мысль о том, что оно может повернуться, даже не приходила мне в голову – настолько я был возбужден. Я уже писал, что проход, по которому я бежал, выходил в большую центральную пещеру. В нее я и выскочил, думая только об одном, как бы не потерять след зверя. Но оказавшись на большом открытом пространстве, он развернулся, и мы встретились лицом к лицу.

Картина, которую выхватил из темноты яркий белый свет моего фонаря, навсегда запечатлелась в моей памяти. Зверь поднялся на задние лапы, как медведь, и навис надо мной громадной жуткой махиной… Такой ужасающей картины я не видел ни в одном из кошмарных снов. Как я сказал, зверь поднялся на задние лапы, как медведь, и действительно было что-то медвежье (если можно представить себе медведя в десять раз больше любого из медведей, которого когда-либо видели на земле) в его позе и очертаниях, в огромных кривых передних лапах с молочно-белыми когтями, в морщинистой коже и красной разинутой пасти, утыканной чудовищными клыками. Только одним он отличался от медведя, да и вообще от любого зверя, который ходит по земле. Даже в тот решающий миг встречи я содрогнулся от ужаса, когда увидел, что его огромные выпученные глаза, блеснувшие в свете моего фонаря, были совершенно белыми и незрячими. В следующую секунду он качнул передними лапами и обрушился на меня. Вместе с разбитым фонарем я полетел на камни. Что произошло после этого, я не помню.

Очнулся я дома на ферме Аллертон. После моего ужасного приключения в Пещере Синего Джона прошло два дня. Похоже, я получил сотрясение мозга и всю ночь пролежал там без сознания. Левая рука и два ребра у меня были сломаны. Как мне потом рассказали, утром была обнаружена моя записка, собралась поисковая группа из десятка фермеров, меня нашли и принесли домой, в мою спальню, где я и лежал в бреду до сих пор. Никаких следов существо не оставило, не было найдено и пятен крови, которые могли бы указать на то, что мои пули попали в него. Кроме моих ран и отпечатков на грязевой луже, ничто не может подтвердить мой рассказ.

Прошло шесть недель, и я снова могу выходить на солнце. Прямо передо мной находится крутой серый каменный склон, на нем черным пятном выделяется расселина, в которой находится вход в Пещеру Синего Джона. Но теперь из этого места не исходит угроза. Никогда больше через этот зловещий ход из мира теней в мир людей не проскользнет неведомое чудище. Образованные и ученые мужи, наподобие доктора Джонсона, могут смеяться над моим рассказом, но простые деревенские люди ни на секунду не усомнились в его правдивости. В тот день, когда ко мне вернулось сознание, несколько сот человек собралось у входа в Пещеру Синего Джона. Как писали в «Каслтон курьер»:

«Напрасно наш корреспондент и другие смелые и предприимчивые джентльмены, съехавшиеся туда из Матлока, Бакстона и других мест, предлагали спуститься и исследовать шахту до конца, чтобы окончательно подтвердить или опровергнуть истинность удивительного рассказа доктора Джеймса Хардкастла. Жители деревни взяли дело в свои руки. Весь день с самого раннего утра кипела работа по блокированию входа в туннель. Рядом с шахтой начинается крутой склон, и сотни добровольцев скатывали по нему огромные булыжники и забрасывали их в шахту, пока проход не был завален полностью. На этом заканчивается удивительное происшествие, всколыхнувшее всю округу. В оценке случившегося мнения местных жителей резко разделились. Одни указывают на нездоровье доктора Хардкастла и возможность того, что определенные нарушения работы мозга, имеющие туберкулезный характер, могли вызвать странные галлюцинации. Согласно убеждению этих господ, какая-нибудь idée fixe[70]70
  Навязчивая идея (фр.).


[Закрыть] могла заставить доктора спуститься в туннель. Полученные им травмы вполне можно объяснить обычным падением на камни. С другой стороны, слухи о странном существе, якобы живущем в шахте, существуют уже несколько месяцев, и фермеры восприняли рассказ доктора Хардкастла и его травмы как их окончательное подтверждение. Так обстоят дела на сегодняшний день, и вряд ли ситуация прояснится в будущем, поскольку прийти к какому-то однозначному решению, как нам представляется, невозможно. Человечество пока не обладает необходимыми знаниями, которые позволили бы дать четкое и достоверное объяснение этим фактам».

Прежде чем печатать эту заметку, редактору «Курьера» следовало бы прислать ко мне репортера, поскольку я, в отличие от всех остальных, очень хорошо обдумал то, что произошло, и мог бы внести ясность в некоторые самые очевидные вопросы, имеющиеся в этом деле, и сделать его немного более доступным научному восприятию. Но, поскольку этого не произошло, я сам попробую дать то единственное разумное объяснение фактам, истинность которых я проверил на своей шкуре. Моя теория может показаться дикой, но, по крайней мере, никто не назовет ее невозможной.

Я считаю (и записи в моем дневнике показывают, что это мнение сложилось у меня еще до происшествия со мной), что в этой части Англии находится обширное подземное озеро или море, которое питается многочисленными горными ручьями, пробивающими себе русла в мягком известняке. Там, где есть большие скопления воды, обязательно должны быть испарения, туманы и дожди, возможно и присутствие растительной жизни. Это, в свою очередь, предполагает и наличие животных форм, которые, как и растения, развивались там с тех доисторических времен, когда сообщение с внешним миром могло происходить свободнее. Таким образом там могла появиться своя фауна и флора, включая и чудовищ, подобных тому, что видел я. Вполне вероятно, что это был пещерный медведь, очень сильно увеличившийся в размерах и трансформировавшийся под влиянием новой среды обитания. В течение многих тысячелетий внешний и подземный миры существовали параллельно, животные, обитающие в них, развивались по-своему, переставая быть похожими друг на друга. Потом где-то в глубинах скалы образовался некий проход, и одно из этих созданий смогло пробраться наверх и через римский туннель выйти в наш мир. Как и все подземные обитатели, это животное утратило способность видеть, но, несомненно, природа компенсировала это, развив другие чувства восприятия. Конечно же, у него был какой-то способ находить дорогу и охотиться на овец, пасущихся на склоне горы. Почему существо выходило на поверхность только в самые темные ночи? Мне кажется, что свет для его больших белых глаз был неприятен и даже, возможно, причинял боль, поэтому зверь этот мог существовать лишь там, где царит полнейшая темнота. И вполне вероятно, что именно свет фонаря спас мне жизнь в тот страшный миг, когда мы оказались с этим чудовищем лицом к лицу. Таково мое объяснение этой загадки. Я изложил на бумаге все, что известно мне. Если вы можете объяснить эти факты – сделайте это; если решите поставить мои слова под сомнение – ваше право. Ни ваша вера, ни ваше недоверие не могут изменить их, так же как не могут они повлиять на судьбу того, чье предназначение уже почти исполнено».

На этом удивительный рассказ доктора Джеймса Хардкастла заканчивается.

Как это произошло

Она была медиумом и обладала даром автоматического письма{553}553
  …автоматического письма. – См. т. 10 наст. изд., комментарий на с. 424.


[Закрыть]. Вот то, что она написала во время одного из сеансов:

«Некоторые подробности того вечера я помню совершенно отчетливо, некоторые для меня словно в тумане, и составить полный, внятный рассказ трудно. В Лондоне я бывал очень часто, поэтому совершенно не помню, что в тот раз привело меня туда и что заставило возвращаться так поздно. Но с той минуты, когда я сошел с поезда на маленькой пригородной станции, я все помню исключительно ясно. Я могу восстановить все события буквально по секундам.

Прекрасно помню, как я прошел по платформе и увидел в конце ее освещенный циферблат часов. Было ровно половина двенадцатого. Еще помню, как я подумал, успею ли добраться домой до полуночи. Потом помню большую машину (свет фар и блеск полированного металла), которая ждала меня у двери станции. Это был мой новый «Робур» с мотором в тридцать лошадиных сил, его в тот день только доставили. Помню, как спросил Перкинса, моего шофера, как она в ходу, и он ответил, что она идеальна.

– Я сам поведу, – сказал я и уселся за руль.

– Тут передачи другие, сэр, – заметил он. – Может, лучше, все-таки я поведу?

– Нет, я хочу сам ее попробовать, – настаивал я.

И мы поехали. До моего дома было пять миль пути.

В моей старой машине переключение передач расположено как обычно на панели, но, чтобы переключиться на бóльшую скорость, в ней нужно было перемещать рычаг через прорезь. Система не очень сложная, поэтому скоро я уже не сомневался, что полностью освоился с ней. Конечно, неразумно было начинать привыкать к новой системе ночью, в темноте, но мы ведь постоянно совершаем глупости, хотя и не всегда расплачиваемся за них сполна. Все шло гладко, пока мы не подъехали к Клейстон-хиллу. Это один из худших холмов в Англии. В длину он имеет полторы мили и состоит как бы из шести отдельных частей. Дорога, проходящая по нему, в трех местах имеет довольно крутые повороты. Парковые ворота, ведущие в мое имение, находятся у самого подножия холма и выходят на главное лондонское шоссе.

Мы только-только въехали на холм, там, где подъем наиболее крутой, когда начались неприятности. Я ехал на самой высокой скорости и захотел переключиться на среднюю передачу, но рычаг заело где-то посередине, и мне пришлось вернуть его в прежнюю позицию. К этому времени разогнались мы прилично, поэтому я надавил на оба тормоза сразу, но один за другим они отказали. Все бы ничего, оставался еще боковой тормоз, однако, когда я навалился на него всем весом и рычаг зазвенел, но так и не смог произвести какого-либо воздействия, меня обдало холодным потом. К этому времени мы уже неслись на бешеной скорости под уклон. Фары светили в полную мощность, и первый поворот мы миновали успешно. Потом мне удалось пройти и второй поворот, хотя при этом мы чуть не вылетели на обочину. После него дорога примерно милю шла прямо до третьего поворота, за которым в самом низу и находились мои ворота. Если бы мне удалось вписаться в них, все было бы хорошо, потому что за воротами начинался подъем, на котором мы бы постепенно сбросили скорость и смогли остановиться.

Перкинс держался истинным молодцом, я хочу, чтобы об этом все узнали. Он был спокоен и собран. Сначала у меня была мысль свернуть с дороги и съехать со склона вниз, но он сразу понял, что я задумал.

– Я бы не советовал это делать, сэр, – сказал он. – На такой скорости машина перевернется и накроет нас.

Разумеется, он был прав. Он дотянулся до электрического выключателя и повернул его. Теперь мы катились свободно, но скорость по-прежнему была ужасающей. Он положил руки на руль.

– Я удержу ее, сэр, – сказал он. – А вы прыгайте на ходу, вам удастся спастись. Того поворота мы не пройдем. Лучше прыгайте, сэр.

– Нет, – возразил я. – Я справлюсь. Вы, если хотите, прыгайте.

– Я останусь с вами, – ответил он.

Если бы мы ехали на моей старой машине, я бы резко переключил двигатель на обратный ход и посмотрел бы, что из этого получилось. Думаю, мотор вышел бы из строя или сломалось бы что-нибудь другое, но шанс сбавить скорость оставался. Сейчас же я был совершенно беспомощен. Перкинс попытался занять мое место, но на такой скорости это было невозможно. Колеса гудели, как ветер, весь большой корпус скрипел и стонал от напряжения, но с такими мощными фарами управлять машиной можно было с точностью до дюйма. Помню, я тогда подумал, каким удивительным и страшным зрелищем должны были мы представляться тому, кто увидел бы нас со стороны: узкая дорога – и мы на ней, как огромный рокочущий и сверкающий ураган, несущий смерть каждому, кто попался бы нам на пути.

Мы вписались в поворот. Два колеса при этом поднялась в воздух на три фута. Я уж думал, что нам конец, но машина, слегка вильнув, снова опустилась на колеса и продолжила бешеную гонку. Это был третий и последний поворот. Теперь оставалось только проехать ворота парка. Мы их видели перед собой, но, к несчастью, они были расположены не прямо перед нами, а чуть левее, ярдах в двадцати по шоссе, на которое мы вылетели. Возможно, я бы справился, но, думаю, когда мы пошли вверх, что-то в механизме вышло из строя. Руль заело, я увидел слева от себя ворота, рванул изо всех сил руль, мы с Перкинсом свалились друг на друга, и в следующий миг на скорости пятьдесят миль в час мое правое переднее колесо столкнулось с правым пилоном моих же ворот. Я услышал звук удара и треск, потом понял, что лечу по воздуху, и потом… Потом!

Когда я пришел в себя, я лежал среди каких-то кустов в тени дубов у подъездной дорожки, ведущей к дому, возле домика привратника. Рядом со мной стоял человек. Сначала я решил, что это Перкинс, но, присмотревшись, понял, что это Стенли, с которым я несколько лет назад учился в колледже и который у меня всегда вызывал самые теплые чувства. Что-то в характере Стенли было такое, что заставляло меня ощущать определенное духовное родство с ним, и я с гордостью думал о том, что вызывал в нем такие же чувства. Увидев его, я удивился, но в тот миг был до того потрясен случившимся, что мне было не до вопросов.

– Какой удар! – воскликнул я. – Боже, ну и удар!

Он кивнул, и даже в темноте я заметил на его губах мягкую задумчивую улыбку. Он всегда так улыбался.

Пошевелиться я не мог. Да у меня и не было желания пробовать шевелиться, хотя все чувства мои были напряжены до предела. Я увидел остатки машины, освещенные движущимися огнями фонарей, небольшую группу людей и услышал приглушенные голоса. Там были привратник, его жена и еще несколько человек. На меня они внимания не обращали, а суетились вокруг машины. Потом неожиданно я услышал громкий стон, скорее даже крик.

– Его придавило. Поднимайте осторожно! – воскликнул кто-то.

– Всего лишь нога, – произнес другой голос. Это был Перкинс. – А где хозяин?

– Я здесь, – отозвался я, но меня как будто не услышали. Они склонились над чем-то, лежащим впереди машины.

Стенли положил руку мне на плечо, и это прикосновение показалось мне удивительно успокаивающим. Я почувствовал себя легко и счастливо, несмотря на то что сейчас пережил.

– Боли вы, разумеется, не ощущаете? – спросил он.

– Никакой! – ответил я.

– Это всегда так, – сказал он.

И тут неожиданно меня захлестнула волна изумления. Стенли! Стенли! Но ведь Стенли умер от брюшного тифа в Блумфонтейне на бурской войне!

– Стенли! – вскричал я, и слова застряли у меня в горле. – Стенли, но ты же умер!

Он посмотрел на меня с той же мягкой задумчивой улыбкой.

– Ты тоже, – тихо произнес он.»

Ужас в небесах

Все, кто внимательно ознакомился с этой удивительной историей, ставшей известной как «Отрывок из дневника Джойс-Армстронга», сейчас соглашаются с тем, что это не выдумка и не дурная шутка чьего-то извращенного ума. Даже самые злые и отчаянные из любителей розыгрышей призадумались бы, прежде чем связывать невероятные, ужасающие факты, изложенные в этом документе, с теми неоспоримыми и трагическими событиями, которые имели место в действительности. Хоть утверждения, содержащиеся в «Дневнике», и кажутся поразительными и даже чудовищными, тем не менее придется признать, что они истинны, и нам настала пора изменить существующие взгляды на суть вещей. Похоже, над нашим миром действительно нависла близкая и грозная опасность, от которой мы отделены лишь тонкой и ненадежной пеленой. Этот документ я приведу полностью в его несколько обрывочной форме, чтобы представить на суд читателя все известные на сегодняшний день факты, предварив изложение следующим заявлением: если кто-то еще сомневается в достоверности рассказа Джойс-Армстронга, то смерть лейтенанта Миртла и мистера Хея Коннора, которые погибли именно так, как это описано, сомнения не вызывает.

Рукопись Джойс-Армстронга была найдена на поле Лоуэр-Хэйкок, находящемся в миле на запад от деревушки Уитигэм, расположенной на границе между Кентом и Суссексом{554}554
  …Суссексом. – См. т. 2 наст. изд., комментарий на с. 401.


[Закрыть]. 15 сентября прошлого года крестьянин Джеймс Флинн, работающий на ферме Мэтью Додда («Чонтри-фарм», Уитигэм), рядом с тропинкой, огибающей Лоуэр-Хэйкок, заметил лежащую на земле бриаровую трубку{555}555
  …бриаровую трубку. – См. т. 3 наст. изд., комментарий на с. 436.


[Закрыть]. Через несколько шагов он подобрал разбитый бинокль и еще через несколько шагов в канаве посреди зарослей крапивы увидел толстую книгу в парусиновом переплете. Оказалось, что это записная книжка с отрывными страницами, некоторые из них выпали и рассыпались по кустам, посаженным вдоль тропинки. Флинн собрал их, однако некоторых страниц, включая первую, так и не нашли, чем и объясняются пробелы, имеющиеся в этом важнейшем документе. Крестьянин отнес книгу хозяину, который в свою очередь показал ее доктору Дж. Х. Атертону из Хартфилда. Тот сразу же понял значимость этого документа, и рукопись была передана в Лондонский аэроклуб, где она и хранится до сегодняшнего дня.

Первые две страницы в записной книжке отсутствуют. Не хватает и предпоследней, впрочем, это не мешает связности повествования. Считается, что вначале мистер Джойс-Армстронг описывал свои предыдущие достижения в сфере аэронавтики, которые мы имеем возможность узнать из других источников и которые считаются непревзойденными среди воздухоплавателей Англии. Много лет подряд он слыл самым отчаянным и умным пилотом в летающей братии. Такое сочетание позволило ему изобрести и испытать несколько новых устройств, в том числе и жироскопический{556}556
  …жироскопический… – Жироскоп (гироскоп; от гр. gýros – круг – и skopéō – смотрю) – твердое тело, ось вращения которого свободна в пространстве, но при быстром вращении тела сохраняет свое направление неизменным, что позволяет применять жироскоп на судах для придания им устойчивости, а также для автоматического управления движением самолетов и т. д.


[Закрыть] механизм, который был назван в его честь и ныне употребляется повсеместно. Большая часть записей сделана чернилами аккуратным почерком, но несколько последних строк написаны карандашом, причем так неразборчиво, что их почти невозможно прочитать, и это служит подтверждением тому, что писались они в спешке в летящем аэроплане человеком, сидящим в кресле пилота. Можно добавить, что на последней странице записной книжки и на ее обложке имеется несколько пятен, которые эксперты министерства внутренних дел после соответствующей проверки признали кровью. Неизвестно, человеческая ли это кровь, ясно лишь, что это кровь млекопитающего. То, что в этих остатках крови были обнаружены микроорганизмы – переносчики малярии, и нам достоверно известно, что Джойс-Армстронг страдал от перемежающейся лихорадки, указывает на то, каким мощным оружием является современная наука для наших сыщиков.

А теперь несколько слов о самом авторе этого эпохального документа. Джойс-Армстронг, по словам немногих, действительно близких ему людей, был не только механиком и изобретателем, но еще и поэтом и мечтателем. Достаточно богатый, он большую часть своих денег тратил на увлечение аэронавтикой. У него было четыре собственных аэроплана в ангарах недалеко от Девайзиса{557}557
  …от Девайзиса… – Девайзис – город на юго-западе Англии, в графстве Уилтшир (Вилтшир).


[Закрыть], и говорят, что в течение последнего года он совершил не менее ста семидесяти полетов. Он был подвержен приступам дурного настроения и замкнутости и в такие периоды избегал общества друзей. Капитан Денджерфилд, который знал его лучше других, рассказывает, что бывали времена, когда странности его поведения угрожали перерасти в нечто более серьезное. Хотя бы тот факт, что, собираясь в полет, он неизменно клал в кабину аэроплана дробовик, уже говорит о многом.

Можно вспомнить и о том, каким потрясением для него стала гибель лейтенанта Миртла. Миртл, совершая попытку установить новый рекорд подъема, упал с высоты примерно тридцать тысяч футов. Как это ни ужасно прозвучит, но, когда нашли его тело, от головы не осталось ровным счетом ничего, хотя конечности и сохранили свою форму. Капитан Денджерфилд вспоминает, что после этого случая на каждом собрании авиаторов Джойс-Армстронг с неизменно с загадочной улыбкой на устах повторял: «Но где же все-таки голова Миртла?»

Был еще случай, когда на собрании в Летной школе в Солсбери{558}558
  …в Солсбери… – См. т. 10 наст. изд., комментарий на с. 440.


[Закрыть], после обеда, он завел разговор о том, с какой наибольшей опасностью столкнутся пилоты будущего. Выслушав мнения коллег, которые среди прочего называли воздушные ямы, недостатки в конструкции летательных аппаратов и чрезмерный крен, сам он лишь пожал плечами и отказался высказать свое мнение, хотя, судя по всему, оно отличалось от остальных.

Заслуживает внимания и еще один факт: после исчезновения самого Джойса-Армстронга было установлено, что свои личные дела он вел так, будто предвидел беду.

С этими необходимыми пояснениями далее я привожу рассказ авиатора в том виде, в котором он изложен в забрызганной кровью записной книжке, начиная с третьей страницы.

«… Но в Реймсе{559}559
  …в Реймсе… – Реймс – город на северо-востоке Франции.…в Реймсе… – Реймс – город на северо-востоке Франции.


[Закрыть] во время ужина с Козелли и Гюставом Рэймондом я выяснил, что ни о какой опасности, скрывающейся в верхних слоях атмосферы, им неизвестно. Я не высказывался напрямую, но разговор вел так, что, если бы они что-то знали, они бы меня поняли и как-то проявили это. Впрочем, кто они такие? Два пустоголовых тщеславных болвана, которых интересует только то, чтобы их дурацкие имена почаще попадали в газеты. Что интересно, ни тот, ни другой не поднимался намного выше двадцати тысяч футов. Люди поднимались выше и на воздушных шарах, и в горах, но аэроплан входит в зону опасности на значительно большей высоте, разумеется, при условии, что дело обстоит именно так, как мне представляется.

Человечество научилось подниматься в воздух уже больше двадцати лет назад, и возникает законный вопрос: почему мы только сейчас сталкиваемся с этой опасностью? Ответ очевиден. Раньше, когда вполне хватало какого-нибудь слабомощного, в сто лошадиных сил, «Гнома» или «Грина»{560}560
  …«Гнома» или «Грина»… – «Гном» и «Грин» – названия самолетных двигателей, имевших широкое распространение в 1909—1914 гг.


[Закрыть], полетов было совсем немного. Теперь же, когда три сотни лошадок – скорее правило, чем исключение, полеты в верхние слои стали проще, и их стало больше. Кто-то из нас еще помнит, как во времена нашей юности на весь мир гремело имя Гарро{561}561
  …Гарро… – Ролан Гарро (1888—1918) – французский летчик, пионер воздухоплавания, в 1913 г. первым на самолете пересек Средиземное море.


[Закрыть], который поднялся на девятнадцать тысяч футов. Перелет через Альпы считался большим достижением. Сейчас же мы живем по совсем другим меркам, люди стали подниматься в воздух в двадцать раз чаще. Да, многие полеты проходили успешно, подъемы на тридцать тысяч футов заканчивались лишь простудой и приступами астмы. Но что это доказывает? Какой-нибудь гость извне может тысячу раз спуститься на нашу планету и ни разу не увидеть тигра. Но тигры существуют, и, случись этому гостю спуститься в джунгли, он вполне сможет убедиться в этом, попав к нему в лапы. В верхних слоях есть свои джунгли, и их населяют существа куда более страшные, чем тигры. Надеюсь, когда-нибудь джунгли эти будут исследованы и нанесены на карты. Даже сейчас я знаю два таких места. Одно находится над территорией между По и Биаррицем во Франции, второе – прямо над моей головой, то есть над Уилтширом, где я сейчас пишу эти строки, сидя у себя дома. У меня есть сильное подозрение, что третий такой район находится между Гамбургом и Висбаденом.

Впервые я над этим задумался после сообщений об исчезновениях нескольких летчиков. Конечно, все говорили, что они упали в море, но меня такое объяснение совершенно не удовлетворило. Сначала Верье во Франции: его машина была обнаружена недалеко от Байонны, но тела его так и не нашли. Потом случай с Бакстером, который тоже исчез, хотя мотор его аэроплана и кое-какие железные обломки были найдены в Лестершире{562}562
  …в Лестершире… – Лестершир – графство в центральной части Англии.


[Закрыть] посреди леса. Доктор Миддлтон из Эмсбери{563}563
  …Эмсбери… – Город в графстве Уилтшир, недалеко от Солсбери.


[Закрыть], наблюдавший за его полетом в телескоп, утверждает, что перед тем, как облака закрыли вид, он видел, как машина Бакстера, находившаяся на огромной высоте, неожиданно как бы рывками стала подниматься вверх перпендикулярно земле, причем доктор уверяет, будто все это выглядело до того странно, что он просто не может себе представить, какая сила могла заставить аэроплан двигаться подобным образом. После этого Бакстера не видел никто. В газетах об этом много писали, но все без толку. Было и еще несколько аналогичных случаев, а потом погиб Хей Коннор. Сколько шума наделала эта загадочная смерть в воздухе! Газеты отводили этому происшествию целые страницы, но как мало было сделано для того, чтобы выяснить, что произошло на самом деле. Он под головокружительным углом спланировал на землю с неизвестной высоты, но из машины своей так и не вышел. Коннор умер в кресле пилота. Но отчего он умер? Врач дал заключение: порок сердца. Чушь! Сердце у Хей Коннора было такое же здоровое, как у меня. А что сказал Венабль? Венабль – единственный, кто застал его живым после приземления. Венабль говорит, что Коннор весь трясся и выглядел жутко испуганным. «Он умер от ужаса», – сказал Венабль, хотя что могло его так напугать, он не представляет. Летчик перед смертью произнес лишь одно слово, что-то похожее на «чудовищно». Во время расследования никто не смог дать этому никакого объяснения. А я могу. Чудовища! Вот каким было последнее слово несчастного Гарри Хей Коннора. И Венабль не ошибся – он действительно умер от ужаса.

И потом голова Миртла! Неужели в самом деле кто-то поверит, что при падении голова человека может полностью уйти в тело? Нет, в принципе это возможно, но только я не думаю, что в случае с Миртлом произошло именно это. А жирные пятна на его одежде? «С него прямо текло», – сказал кто-то из проводивших осмотр. Странно, что никого это не натолкнуло ни на какие мысли. Кроме меня… Но я-то об этом думал еще задолго до этого происшествия. Я трижды поднимался в воздух (как Денджерфилд смеялся надо мной из-за того, что я беру с собой дробовик!), но не смог достичь нужной высоты. Теперь же, когда у меня появился легкий «Поль Веронер» с его стосемидесятипятисильным «Робуром», завтра я легко доберусь до тридцати тысяч. Может, мне повезет установить новый рекорд. Может, повезет еще кое в чем. Конечно, это опасно. Но тому, кто боится опасности, нужно сидеть дома в тапочках и халате и ни о каких полетах даже не думать. Завтра я увижу воздушные джунгли… И если там что-то есть, я это обязательно найду. Если вернусь, может быть, стану знаменитым. Если не вернусь, эта записная книжка объяснит, какие я перед собой ставил цели и как я потерял жизнь, пытаясь их достичь. Только очень прошу, не надо всякой болтовни насчет несчастных случаев и необъяснимых загадок.

Я специально выбрал «Поль Веронер». Для серьезной работы нет ничего лучше моноплана{564}564
  …моноплана… – Моноплан (фр. monoplan от гр. mónos – один – и planum – плоскость) – самолет, имеющий одно крыло, расположенное по обе стороны фюзеляжа.


[Закрыть], и Бомонт понял это еще в самом начале. Что немаловажно, он не боится влаги, а, судя по погоде, нам предстоит все время находиться в облаках. Эта маленькая симпатичная машинка слушается моей руки, как вышколенная лошадь. Двигатель – десятицилиндровый роторный{565}565
  …роторный… – Ротор (от лат. rotare – вращать) – вращающаяся часть машин.


[Закрыть] «Робур» мощностью сто семьдесят пять лошадиных сил. Аэроплан оснащен по последнему слову: закрытый фюзеляж, круто выгнутое лыжное шасси, тормоза, жироскопический стабилизатор и три скорости, обеспечивающиеся изменением угла подъема плоскости крыльев по принципу «подъемных жалюзи». С собой я взял дробовик и дюжину зарядов с крупной дробью. Нужно было видеть лицо Перкинса, моего старого механика, когда я попросил его положить их в кабину. Одет я был, как полярный исследователь: две вязаных кофты под курткой, теплые носки, ботинки на меху, шапка-ушанка и защитные очки. Рядом с ангарами было ужасно душно, но я ведь собирался подняться на высоту Гималаев, поэтому и одеться должен был соответствующим образом. Перкинс знал, что это будет не обычный полет, и стал упрашивать меня взять его с собой. Если бы я летел на биплане{566}566
  …роторный… – Ротор (от лат. rotare – вращать) – вращающаяся часть машин.


[Закрыть], может, я бы пошел на это, но моноплан – машина для сольного выступления… Если, конечно, хочешь выжать из нее все возможное. Разумеется, я захватил кислородный баллон. Если собираешься установить рекорд подъема на высоту, без него ты либо замерзнешь насмерть, либо задохнешься… Либо и то, и другое.

Прежде чем сесть в кабину, я хорошенько осмотрел крылья, руль направления и рычаг подъема. Все было в порядке, никаких неполадок я не заметил. Потом я завел мотор и убедился, что работает он идеально. Как только меня отпустили, я взлетел почти сразу, на минимальной скорости. Сделав пару кругов над взлетным полем, чтобы разогреть мотор, я на прощанье качнул Перкинсу и остальным ребятам крыльями, выровнял плоскость и стал набирать скорость. Машина гладко, как ласточка, скользила по ветру миль восемь-десять, пока я чуть-чуть не задрал нос и она не стала набирать высоту по большой спирали к скоплению облаков наверху. Чтобы не пострадать от увеличивающегося давления, очень важно подниматься медленно.

Для английского сентября был необычно душный и жаркий день, в воздухе стояла тишина и чувствовалась тяжелая влага, как перед сильным дождем. То и дело налетали порывы ветра с юго-западной стороны. Один был такой резкий и неожиданный, что я не успел к нему подготовиться и меня на какую-то секунду развернуло на пол-оборота и чуть не закружило. Помню времена, когда порывы ветра, вихри и воздушные карманы считались главной опасностью для летчиков, но это было давно, еще до того, как мы научились делать мощные моторы. Так вот, как только я достиг облаков (альтиметр{567}567
  …альтиметр… – Высотомер. От лат. altum – высота – и гр. métron – мера.


[Закрыть] показывал три тысячи), пошел дождь. Правильнее было бы сказать, безумный ливень! Он барабанил по крыльям и хлестал мне в лицо, очки тут же запотели, и я почти ничего не видел. Пробиваться через него было сложно и, честно говоря, очень неприятно, поэтому я сбавил скорость. Когда я поднялся выше, дождь превратился в град, пришлось разворачиваться. Один из цилиндров заглох (думаю, грязная заглушка), но сил было еще предостаточно, поэтому я продолжал спокойно подниматься. Через какое-то время он снова заработал, и я услышал ровное, мощное урчание, все десять цилиндров запели как один. И это то, за что мы должны благодарить наши современные глушители, потому что наконец-то можем следить за работой двигателей на слух. Как они скрипят и визжат, когда что-то не в порядке! В старые времена эти мольбы о помощи не были слышны, потому что все звуки перекрывал оглушительный грохот мотора. Если бы пионеры авиации могли вернуться в наш мир и увидеть всю красоту и совершенство, которые пробрели летающие машины ценой их жизни!

Примерно в девять тридцать я приблизился к облакам. Подо мной почти неразличимая от дождя простиралась равнина Солсбери. Полдюжины аэропланов кружили над ней на высоте где-то в тысячу футов и были похожи на маленьких черных ласточек на зеленом фоне. Вот, наверное, они удивлялись, зачем это мне понадобилось подниматься в облака! Потом в один миг над всем, что было внизу, как будто задернули серую штору, теперь вокруг себя я видел лишь насыщенные влагой туманные вихри. Я ощутил отвратительный, влажный, липкий холод, но поднялся над градом, а это уже было хорошо. Облако было темным и густым, как лондонский туман. Мне так захотелось из него побыстрее вылететь, что я стал еще выше задирать нос машины, пока не звякнул автоматический сигнальный звонок и я не почувствовал, что соскальзываю с кресла. Промокшие насквозь крылья сделали меня тяжелее, чем я думал, но постепенно мгла начала рассеиваться, и вскоре я оказался выше первого уровня облаков. Высоко надо мной навис второй, кудрявый опалового цвета. Теперь над головой у меня был светлый, без единого просвета потолок, а подо мной – темный, такой же беспросветный пол. Мой моноплан по широкой спирали медленно поднимался между этими двумя безбрежными океанами. В небе чувствуешь себя ужасно одиноко. Один раз мимо меня пронеслась большая стая каких-то маленьких водных птиц, они очень быстро летели на запад. Мне было приятно услышать хлопанье их крыльев и мелодичные крики. Я почему-то подумал, что это чирки, но из меня плохой зоолог, так что я мог и ошибиться. Теперь, когда мы, люди, сами стали птицами, нам надо бы научиться узнавать своих собратьев.