Текст книги "Водяра"

Насколько хорошо все в Северной Осетии знали обо всех делах в республике, настолько же плохо были осведомлены о ситуации в Ингушетии. Так люди в огромных московских домах, густонаселенных, как муравейники, часто даже не знакомы с соседями по лестничной клетке и проявляют к ним интерес лишь когда те мешают им жить громкой музыкой по ночам, шумными семейными скандалами или мельтешением подозрительных личностей.

Тимур знал о чудовищной безработице в Ингушетии, вызванной наплывом беженцев из Осетии и особенно из Чечни. В поисках заработка ингуши уезжали в Москву и в крупные российские города, на золотые прииски Колымы, устраивались разнорабочими на стройки и кирпичные заводы в приграничных поселках Осетии, куда утром приезжали на смену, а вечером возвращались домой. Безработица порождала нищету, нищета порождала преступность. Грабежи, убийства и похищения людей с целью получения выкупа стали в Ингушетии таким же обычным делом, как и в сопредельной Чечне. Президент Аушев пытался снять с республики часть проблем – добиться возвращения на родину чеченских беженцев, ликвидировать палаточные городки. Но встречал сопротивление и самих беженцев, не желавших возвращаться в разоренную войной Чечню, и противодействие ОБСЕ и других международных организаций, усматривающих в давлении на чеченских переселенцев нарушение прав человека.

Но все эти знания, получаемые из телевизора и газет, были формальными, внешними, ничего не говорили о глубинных процессах, происходивших в соседней республике. А они происходили. Не прекращалась ожесточенная полемика между ингушскими и осетинскими историками, выпускавшими монографии и книги, посвященными глубокому прошлому. Первые доказывали, что нынешний Владикавказ был основан предками ингушей едва ли не три тысячи лет назад, по этой причине ингуши имеют историческое право претендовать на земли Северной Осетии. Осетины же никакие не потомки аланов, а ведут свою родословную от палестинских евреев, некогда населявших Ирак. На многонациональном Кавказе антисемитизм никогда не был в ходу. Горские евреи, таты, считались людьми уважаемыми за ум, предприимчивость и умение ладить с соседями. Расчет ингушских историков и стоявших за ними идеологов ингушского национализма был на то, что еврейское происхождение осетин вызовет к ним неприязненное отношение со стороны антисемитских кругов России и обеспечит поддержку территориальных притязаний ингушей на Правобережье Владикавказа и Пригородный район. Осетинские историки отвечали не менее объемистыми и не менее доказательными книгами и монографиями. Как это часто бывает, история превратилась в поле ожесточенной политической борьбы.

При взгляде со стороны создавалось впечатление, что речь идет о совершенно разных народах с разной историей. Точно так же не имели ничего общего представления о том, что произошло в 1992 году. Для осетин было несомненным, что имела место попытка силового решения территориального спора, в сознание ингушей внедрялась мысль о том, что был пресечен планомерный геноцид проживающих в Северной Осетии ингушей, проводимый осетинами при поддержке российской армии.

Тимур не обращал внимания ни на академические дискуссии, ни на полемику в СМИ. Никакого практического значения они не имели. Было ясно, что Москва не пойдет на отмену «Закона о репрессированных народах», чего требовала осетинская сторона, так как это вызовет серьезные волнения в Ингушетии. Но также ясно было, что никакой перекройки границ, чего требовали ингуши, не произойдет. Нерушимость границ была самой болезненной проблемой и в послевоенной Европе, и в постсоветской России. Отступи от этого правила в одном месте, начнется обвал везде. Не тронь лихо, пока оно тихо. В Москве это хорошо понимали.

Беспокоило Тимура другое. Если верно, что в нападении на Северную Осетию в октябре 1992 года принимало участие около двадцати тысяч ингушских боевиков (цифра это казалась Тимуру преувеличенной), то куда же они делись? Никуда не делись. Вернулись домой, попрятали оружие и живут как жили. Никуда не делись и те, кто выводил ингушей на многодневные многотысячные митинги, вооружал боевиков, координировал их действия. Опыт легких побед может быстро выветриться из памяти, опыт поражений копится, как соли тяжелых металлов в костях. Идея реванша присутствовала в атмосфере Ингушетии, как энергия грозовых разрядов в горах, этой энергией подпитывались общественные движения «Даймокх» и «Ахки-Юрт», наиболее заметные в политической жизни соседней республики.

После звонка Исы Мальсагова Тимур навел справки у знакомого фээсбэшника, немолодого майора, наполовину осетина, по отцу, наполовину хохла, по матери. Движение «Даймокх» («Отечество» или «Земля отцов»), возникшее еще в советские времена на волне горбачевской демократизации, было наиболее радикальным, руководители его принимали самое деятельное участие в событиях 1992 года. После провала вторжения и гибели многих активистов влияние «Даймокха» ослабло. С приходом к власти президента Аушева, против которого «Даймокх» вело активную предвыборную борьбу, видя в нем ставленника Москвы, движение окончательно ушло в оппозицию и пользуется поддержкой лишь наиболее радикально настроенной части общества.

Идеологи движения «Ахки-Юрт», разделяя с «Даймокхом» общие цели возвращения Ингушетии незаконно отторгнутых Сталиным и Хрущевым Пригородного района Осетии и Правобережья Владикавказа, придерживаются более умеренных взглядов, требуя от правительства РФ поэтапного исполнения «Закона о репрессированных народах» и территориальной реабилитации ингушей, которое должно начаться с возвращения в Осетию всех беженцев. «Ахки-Юрт» пользуется поддержкой президента Аушева, многие активные деятели движения занимают заметные должности в его администрации и в органах власти.

Шамиль Рузаев, встречу которого с Тимуром хотел организовать Иса Мальсагов, был в ФСБ известен. Майор показал Тимуру его досье. Родился Шамиль в 1964 году в Назрани в многодетной семье школьного учителя после возвращения семьи из Северного Казахстана, школу окончил с золотой медалью, по квоте для нацменьшинств поступил в Московский институт международных отношений. Этим он был обязан памяти деда, известного революционера-большевика, одного из руководителей Горской республики, расстрелянного в 1937 году. После окончания МГИМО его оставили в аспирантуре, перед ним открывалась успешная академическая карьера. Но в 1987 году аспиранта Рузаева арестовали за антисоветскую агитацию и распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй (статьи 70 и 190-прим УК РСФСР).

Досье открывалось двумя фотографиями анфас и в профиль, сделанными в СИЗО Лефортово сразу после ареста. Тимур внимательно рассмотрел снимки. Даже равнодушная камера тюремного фотографа не смогла затушевать выражения вызова на молодом красивом лице с густыми, сросшимися на переносице бровями, с черной трагической прядью на бледном лбу, с щегольскими усиками над презрительно искривленной губой. Взгляд твердый, дерзкий, не то чтобы фанатичный, а какой-то не совсем обычный, Тимур так и не нашел точного слова – взгляд человека, убежденного в безусловной правильности того, что он делает.

Преступление Рузаева состояло в том, что двадцатитрехлетний аспирант составил и передал на Запад сборник документов о депортации ингушей в 1944 году и попрании их прав в послесталинские времена. Будь все это чуть раньше, сидеть бы ему лет пять в лагере и столько же в ссылке, но времена менялись с феерической быстротой, дело закрыли за отсутствием состава преступления. Рузаева выпустили из СИЗО, но в аспирантуре МГИМО не восстановили. Кандидатскую диссертацию о межнациональных отношениях в СССР он защитил в Лондоне, куда был приглашен каким-то правозащитным фондом. Через два года, вернувшись на родину, включился в бурную политическую жизнь, близко сошелся с членом политсовета «Даймокха» Магомедом Оздоевым, позже расстрелянным ополченцами из югоосетинской бригады «Ир».

По агентурным данным, имевшимся в досье, Шамиль Рузаев был противником силового решения территориальной проблемы, но в боевых действиях 92-го года участие все же принял, так как уклонение могло быть расценено как предательство или даже трусость, что на любого мужчину-горца накладывает несмываемое клеймо позора. Всеобщее озверение, чему Шамиль, как в свое время и Тимур Русланов, стал свидетелем, укрепило его в убеждении, что вооруженное противостояние ингушей с осетинами ведет в кровавый тупик. Он порвал с «Даймокхом», стал активистом «Акхи-Юрт», работал в предвыборном штабе Аушева, а после его победы на выборах занял должность советника в президентской администрации.

Было в досье Рузаева одно место, которое особенно заинтересовало Тимура. По неподтвержденной информации, во время учебы в Лондоне Шамиль познакомился с английским писателем Джоном Ле Карре и сумел увлечь его проблемами ингушского народа. Знаменитый автор шпионских романов, в центре которых всегда было противостояние британской разведки и КГБ, находился на распутье. Холодная война подошла к концу, бороться стало не с кем, а без реального сильного врага западной демократии невозможен острый сюжет, который сделал бы книгу бестселлером. Вероятно, поэтому опытный романист увидел в документах молодого ингушского диссидента материал для романа. Книга называлась «Наша игра». В Англии она прошла практически незамеченной, в России тоже не стала событием. А в Северной Осетии наделала много шума.

Тимур прочитал ее с интересом, как всегда читал бестселлеры Ле Карре, когда они попадались на глаза. Роман повествовал о борьбе маленького, но гордого ингушского народа за национальную независимость против имперской России и Северной Осетии, ее верного вассала на Кавказе. Как бывает всегда, когда автор пишет о том, о чем имеет самое смутное представление, сюжет изобиловал смешными бытовыми нелепицами, даже кавказские фамилии персонажей, явно взятые из энциклопедии, звучали, как генерал КГБ Гоголь в фильмах о Джеймсе Бонде. Ингуши в «Нашей игре» были олицетворением бесстрашия, благородства и душевной открытости, а коварные, мстительные, корыстные осетины – исчадиями ада. Это и вызвало возмущение во Владикавказе, где роман Ле Карре был назван клеветническим и провокационным, что даже нашло отражение в специальной резолюции, единогласно принятой парламентом Северной Осетии. Тимур не знал, как отреагировали на роман в Ингушетии, но если правда, что его инспирировал Шамиль Рузаев, это объясняло его авторитет и доверие к нему президента Аушева.

– Интересный тип, – заметил Тимур, возвращая фээсбэшнику досье. Тот подтвердил:

– Да, не проста сопля, с пузырьком. Почему ты о нем спросил?

– Мне передали, что он хочет со мной встретиться.

– Зачем? – насторожился фээсбэшник.

– Понятия не имею. Может, что-то по бизнесу.

– Держался бы ты от него подальше.

– Почему?

– Опасный человек. Его бизнес – политика. С ним нельзя иметь дела, если твердо не знаешь, чего он хочет.

– Почему? – повторил Тимур.

– Упертый он, вон почему.

«Упертый». Это и было то слово, которого Тимур не нашел, рассматривая тюремные снимки Шамиля. Упертый. Что ж, будем иметь в виду.

Октябрь выдался в Осетии сухим, пыльным. Рано темнело, по ночам контуры гор высвечивались дальними зарницами, погромыхивало – глухо, ворчливо, как ленивая артиллерийская канонада. Но дождей все не было, над дорогами висела мельчайшая пороховая взвесь, автомобильные фары торили в ней световые тоннели, как в дыму. Машины были похожи на рыб – юркие легковушки, медлительные, словно сомы, автобусы, неповоротливые темные фуры. Перед блок-постами они сбивались в кучу, как рыбы перед запрудой, обилие огней создавало ощущение праздника.

Встречу назначили на Черменском кругу. Тимур оставил «мерседес» перед осетинским постом, перешел на ингушскую сторону, высматривая белую «Волгу» Исы. Из машины, стоявшей без огней на обочине, мигнули дальним светом. Это была не «Волга». Какая-то иномарка с обрубленными плоскостями, вроде «Вольво-740». Мигнули еще раз. Потом водительская дверь открылась, осветив на мгновение пустой салон, из машины выбрался Иса, которого Тимур сразу узнал по низенькой грузной фигуре, осмотрелся по сторонам и только после этого подошел.

– Ты один?

– Я должен быть не один? – удивился Тимур. – Где твой Шамиль?

– Сейчас подойдет. Пошли, постоим у тачки. Пусть увидит, что ты один.

На лобовом стекле «вольво» красовался пропуск с логотипом Верховного комиссариата ООН по делам беженцев.

– Тебе дали от фирмы машину? – полюбопытствовал Тимур.

– Дали! От них дождешься! Купил по случаю у одного человека.

– Хорошо живешь.

– Все бы тебе смеяться! Сказать бы тебе, как я живу!

– Как?

– Как заяц, – буркнул Иса. – Только успевай оглядываться.

– А лезешь в сомнительные дела, – укорил Тимур.

– Да как не лезть? Как? Серьезным людям не отказывают.

– Шамиль серьезный человек?

– Ты даже не представляешь себе, какой серьезный! У меня к тебе просьба. Не говори ему, что знаешь, о чем будет разговор. Ничего не хочу об этом знать. Не скажешь?

Тимур неопределенно пожал плечами:

– Как получится.

Иса вдруг насторожился.

– Тихо! Идет!

– Да ты и правда, как заяц, – засмеялся Тимур. – Только что ушами не шевелишь.

Со стороны степи, из темноты приблизился высокий худой человек в черном кожаном пальто и надвинутой на глаза шляпе, приказал Исе:

– Погуляй.

Открыл перед Тимуром заднюю дверь «вольво»:

– Садитесь.

При свете плафона Тимур успел рассмотреть ухоженную черную бородку на бледном лице, аккуратные усы, сросшиеся на переносице брови. Дверь закрылась, свет погас, но и в темноте, изредка разбавляемой светом проходящих по дороге машин, Тимур чувствовал на себе пристальный настороженный взгляд. Майор-фээсбэшник был прав: опасный человек. Упертый. Он распространял вокруг себя опасность, как запах терпкого мужского одеколона.

– Вы знаете, о чем пойдет речь? – заговорил Шамиль резким, словно бы презрительным тоном.

– Да.

– Откуда?

– Сказал Иса.

– О чем?

– О покушении на президента Галазова.

– Много болтает.

– Успокойтесь, Шамиль. Если бы он не сказал, я бы не приехал. У меня своих дел хватает. Мне непонятно одно: почему вы решили говорить со мной?

– Если бы мы назначили встречу на блок-посту под Бесланом, вы бы поняли?

– Нет. И не говорите загадками.

– Вы и ваш компаньон Алихан Хаджаев – владельцы самого крупного ликероводочного завода в Беслане…

– Не самого крупного, – поправил Тимур. – В Беслане еще три завода. И все крупные.

– Считайте, что через вас я говорю со всеми водкобаронами. Годовой оборот ваших заводов – сотни миллионов долларов. Я прав?

– А вы умеете хранить коммерческую тайну?

– Разумеется.

– Я тоже, – с невинным видом сообщил Тимур.

– Остроумно, я это запомню, – холодно произнес Шамиль и продолжал, очевидно следуя намеченному перед встречей плану. – От Беслана до ингушской границы всего восемь километров. Вы представляете, что произойдет, если ваши заводы окажутся в зоне военных действий, как это было в девяносто втором году?

– Представляю. Бизнес остановится.

– Не остановится. Он будет полностью уничтожен. Ваши заводы превратятся в развалины.

– Может быть, – согласился Тимур. – А что, ингуши собираются повторить опыт девяносто второго года? Быстро же забываются уроки истории. Я не разбираюсь в ваших делах, но вроде бы движение «Ахки-Юрт» всегда было противником насильственной перекройки границ. Вы изменили свою позицию?

– Наша позиция неизменна. Мы добьемся восстановления исторической справедливости мирным путем. Закон на нашей стороне. Москве придется выполнить наши требования, если она хочет сохранить Северный Кавказ в зоне своего влияния. Толчок новому вооруженному конфликту может дать агрессия с осетинской стороны. Мы готовы к ней. Наш ответ будет предельно жестким. И никакая российская армия вам не поможет.

– Вот как? – удивился Тимур. – С какой стати нам нападать на ингушей?

– Могут возникнуть обстоятельства, которые заставят вас это сделать.

– Давайте закончим этот разговор, – предложил Тимур. – Мы говорим на разных языках. Я бизнесмен, вы политик. Спорьте с политиками, а мне это не интересно.

– Я не сказал главного, – предупредил Шамиль.

– Так говорите! Что мы тут воду толчем!

По-видимому, Шамиль не привык, чтобы с ним так разговаривали. Но Тимуру было до лампочки, к чему он привык, а к чему не привык. Он успел накопить большой опыт деловых переговоров и знал, что иногда полезно отбросить всю дипломатию и прямо сказать собеседнику все, что о нем думаешь. Это возвращало переговоры в деловые рамки.

– Несколько дней назад произошло событие, которое и заставило меня искать встречи с вами, – помолчав, заговорил Шамиль. – Событие вот какое. На наших людей вышел один человек и предложил организовать покушение на президента Галазова. Цена – миллион долларов. Триста тысяч аванс…

– Что значит «на наших людей»? – перебил Тимур.

– То, что я сказал. Наши люди – это наши люди. Поэтому я немедленно узнал о заказе.

– Они согласились?

– Нет, отказались. Не сразу. Это дало нам возможность расспросить человека, который вышел на наших людей.

– Расспросить?

– Допросить.

– Кто же он?

– Посредник. Русский. Людей, их было двое, которые ему поручили сделать заказ, он не знал. И когда я говорю «не знал», это и значит не знал. Знал только одно: оба – осетины. Это вам кажется невероятным?

– Совершенно невероятным. Даже не представляю, кому в Осетии может быть выгодно устранение Деда, – соврал Тимур.

– Деда? – удивился Шамиль.

– Так у нас называют Галазова. Таких людей нет.

– Такие люди есть. Вы же не думаете, что я выдумал эту историю? Она нас насторожила. Эта попытка не удалась. Но нет никаких гарантий, что не удастся другая. Миллион долларов для Ингушетии – огромные деньги. И мы, к сожалению, не контролируем весь криминал. Заказчики могут найти исполнителей, о которых мы не узнаем.

– Их легче найти в Чечне, – предположил Тимур.

– Нет, в этом вся тонкость. Следы должны вести в Ингушетию. В Осетии этому сразу поверят. Ваша пропаганда хорошо поработала. Кто всегда во всем виноват? Ингуши. Кто организовал взрыв на рынке во Владивкавказе? Обычная бандитская разборка? Нет, ингуши. Кто заинтересовал в устранении Галазова? Конечно же, ингуши!

– Мотив?

– Нет ничего проще. Президент Галазов всячески препятствовал конституционному решению территориального спора и возвращению ингушских беженцев в Пригородный район. Вот ингуши его и убрали.

Тимур задумался. В рассуждениях Шамиля была безупречная логика. Если кто-то в Осетии действительно задумал убрать Галазова, перевести стрелку на ингушей было самым разумным действием. Даже если они ни при чем, а исполнителями покушения будут осетины. Особенно если исполнителями будут осетины. Миллион долларов и для Осетии огромные деньги. И найдется немало неприкаянных профессионалов с опытом диверсантов, которые подпишутся на это дело.

Будто бы угадав мысли Тимура, Шамиль добавил:

– Мы не исключаем, что поиск исполнителей в Ингушетии может быть отвлекающим маневром. Следы этого поиска будут обнаружены следствием и предъявлены общественности. В любом случае цель достигнута: виноваты ингуши.

– Интересное у вас представление об осетинах, – заметил Тимур. – Вы стали жертвой собственной пропаганды. По-вашему, осетины такие безмозглые и кровожадные звери, что сразу схватятся за оружие и пойдут стрелять ингушей? У нас уважают президента, но вряд ли покушение на него станет началом новой осетино-ингушской резни.

– Да это ведь как подать. Осетины – горцы. А горцы горячий народ. Резня на Кавказе часто вспыхивала вообще без повода.

В этом он тоже был прав.

– Подведем итоги, – предложил Шамиль. – Мы не заинтересованы ни в каких обострениях отношений с Осетией. В этом не должны быть заинтересованы и вы – и как здравомыслящий осетин, и как совладелец бесланских заводов. Покушение на президента Галазова необходимо предотвратить. И прежде всего – предупредить его об опасности. Мы знаем, что ваш компаньон Алихан Хаджаев вхож к Галазову, пусть он это и сделает.

– Вы тоже вхожи к президенту Аушеву, – напомнил Тимур. – Почему бы ему не предупредить Галазова? Как президент президента. Это прозвучит гораздо серьезнее.

– Не его уровень, – возразил Шамиль. – Информация неофициальная, с такой информацией не идут к президенту. Второе, – продолжал он. – Как бы ни повернулись события, мы хотим, чтобы в Осетии знали, что мы не имеем к ним никакого отношения. Поэтому не делайте секрета из нашего разговора. Вот все, что я хотел вам сказать. У вас есть вопросы?

– Нет.

– А у меня есть. Последний. Вы все время усмехались во время нашего разговора. Почему?

– Вам показалось. Это у меня от шрама на губе, – объяснил Тимур. – Было интересно познакомиться с вами.

– Мне тоже. Возможно, мы еще встретимся. Мир тесен.

– Очень тесен, – согласился Тимур.

Они даже представить себе не могли, при каких страшных обстоятельствах им придется встретиться.

Около машины слонялся Иса. При виде Тимура кинулся к нему:

– Все в порядке? Поговорили?

– Поговорили.

– Не хочу знать, про что говорили. Но вот что скажу. Бизнес у меня всякий. Приходится крутиться. Кто-то просит: продай ковер, деньги нужны. Другой просит: продай автомат, все равно без дела лежит. Почему не помочь людям? Недавно попросили: достань немного пластида. Не знаю зачем. Может, рыбу глушить. Может, еще зачем. Не хочу знать. Говорю: поспрашиваю. Поспрашивал. И что бы ты думал? Нет пластида. Всегда был и вдруг нет. По-твоему, что это значит?

– Что? – спросил Тимур.

Иса приподнялся на цыпочки и проговорил на ухо:

– Значит, что всю взрывчатку кто-то скупил!..