Текст книги "Водяра"

II

Первый раз за много недель или даже месяцев Шамиль не испытал паники, когда сосед по купе потушил свет и по стенам заскользили огни попутных полустанков. Он заснул мгновенно, едва прикоснувшись головой к куцей вагонной подушке, и спал долго, без снов, сквозь сон слышал, как проводница разносила чай, наступило утро, за окном струились бесконечные снежные степи. И только острое чувство голода, которого он не испытывал так давно, что даже не сразу понял, что оно означает, заставило его встать. Сосед, предприниматель средней руки, ворчливо жаловался на бесконечные новогодние праздники, из-за которых весь бизнес теряет темп и каждый раз приходится раскручивать все с начала. Из его слов Шамиль понял, что на дворе январь.

Когда в жизни появляется цель, все посторонние мысли легко отодвигаются на второй план. Они не исчезают, но заслоняются конкретными задачами, требующими решения. Так человек, у которого умер близкий родственник, загружает себя формальностями, связанными с похоронами, и это помогает ему отвлечься от невыносимых мыслей о невозвратимой утрате. Шамиль знал, что ему нужно сделать. Оставаться в Москве нельзя ни на один день. У него было несколько адресов, но они могли быть засвеченными. Он не знал, кто его ищет, кто назначил тридцать тысяч долларов за информацию о его местонахождении. Он не понимал, как вообще возникла мысль об его поисках. Но сейчас это было неважно. Важно было то, что он, возможно, объявлен в федеральный розыск, ориентировки на него разосланы по всей стране. Вариант был маловероятный, крайний, но в его положении нельзя было пренебрегать ничем.

Постепенно выкристаллизовалась схема действий. Нужно уходить за границу. Все равно куда – в Польшу, в Чехию, в Германию. Туда, где есть посольства Великобритании. Явиться в посольство и попросить политического убежища. Запросят данные о нем, они благоприятны: диссидент, подвергался преследованиям еще в советские времена, автор монографии о геноциде ингушского народа. Проходит. Но как добраться до британского посольства, чтобы не перехватили на входе службы безопасности Белоруссии или Украины?

Брест. Реально. Границы между Россией и Белоруссией нет, паспортного контроля нет. В Бресте купить приглашение в Польшу, там этот бизнес поставлен на широкую ногу. А из Польши уже проще перебраться в Германию. Значит, Брест. Как до него доехать? Самолет отпадает, поезд отпадает, везде потребуют паспорт. Даже междугородный автобус отпадает. Шамиль не знал, нужен ли для покупки автобусного билета паспорт, но рисковать нельзя. Ставкой была не его свобода, даже не его жизнь. Ставкой была книга о Беслане, которую может написать только он. Мысль о книге сообщала энергию его мыслям, всем его действиям. Он уже не принадлежал себе.

Рано утром, за несколько часов до прибытия поезда в Москву, он заперся в вагонном туалете и сбрил бороду и усы. Лицо стало неприлично голым, противным. Но чужим, неузнаваемым. Бледное, европейского типа. Только черные, сросшиеся на переносице брови намекали на его кавказское происхождение. Но с этим пришлось смириться. Надвинув слегка набекрень шляпу, небрежно помахивая кейсом, Шамиль вместе с суматошной толпой приезжих спустился в метро, проехал несколько остановок по кольцевой, незаметно наблюдая за окружающими. Пересел на радиальную линию, вскочив в вагон в последний момент, когда уже закрывались двери. Никто не ринулся следом, никто не забегал вдоль состава. «Хвоста» не было. На «Автозаводской» поднялся на поверхность, тормознул частника на аккуратных «Жигулях»-«шестерке» цвета «темный беж» и попросил отвезти его на пересечение МКАД и Минского шоссе. Там была большая стоянка большегрузных машин, Шамиль рассчитывал договориться с кем-нибудь из шоферюг и на попутках добраться до Бреста. На постах проверяют фуры, на пассажиров не обращают внимания.

Водитель «шестерки» был немногословный, аккуратный, из военных отставников, машину вел бережно. Машина была старенькая, но ухоженная, ничего не брякало, ничего не стучало, ровно работал двигатель. И внезапно родилась новая идея.

– Сколько лет тачке? – спросил Шамиль.

– Пять.

– Выглядит прилично.

– Слежу.

– За сколько она ушла бы на рынке? Тысяч за шесть?

– За шесть! Загнул! Шесть тысяч баксов новая стоит. Штуки за четыре. Ну, за четыре с половиной, как повезет.

– Даю семь, – решительно сказал Шамиль.

– Это ты так шутишь?

– Восемь. Притормози.

Водитель прижал «шестерку» к обочине и с интересом посмотрел на странного пассажира. Шамиль открыл кейс и отсчитал восемь тысяч долларов.

– Держи.

– Не шутишь, значит?

– Мне не до шуток. Только тачка мне нужна немедленно. Ты вылезаешь, я сажусь. По рукам?

– Москва, говорят, полна чудес, – философски заметил водитель. – Только чудеса почему-то случаются с другими. Со мной – одни неприятности. Выходит, и до меня очередь дошла? По рукам!

Отыскали по пути нотариальную контору, оформили доверенность. Водитель вывез Шамиля за кольцевую, за посты ГИБДД, и вылез из «шестерки». Попросил:

– Ты поаккуратней с тачкой. Девочка привыкла, чтобы к ней с любовью. Мне она хорошо служила. И тебе послужит. Не знаю, что у тебя на уме, но все равно – удачи тебе!..

Последние дни погода в Москве была обычная для нынешних январей – мокрый снег, хлябь, а тут вдруг ударили крещенские морозы, Минское шоссе превратилось в каток, едва ли не на каждом километре в кюветах плотно сидели машины незадачливых лихачей. Шамилю приходилось напрягать все внимание, чтобы «шестерку» не вело юзом. Выручала шипованная резина, в которую переобул свою девочку прежний заботливый хозяин, но и при этом Шамиль не рисковал ехать со скоростью больше сорока километров в час. Раза три его обходила черная «БМВ»-«семерка» с тонированными стеклами и московскими номерами, но он не обращал на нее внимания. Дело обычное: остановились перекусить или заправиться, вот и приходится обгонять тех, кого уже обгоняли.

Дорога отнимала все силы, а их было немного из-за неподвижной жизни, которую Шамиль вел последние месяцы. Только километров через двести мороз сменился туманом, лед с асфальта сошел, стало можно ехать быстрее. Но он уже понимал, что в один прием доехать до Бреста, на что он рассчитывал, не удастся. Давно уже была ночь, на ярко освещенных постах гаишники придирчиво проверяли фуры, невзрачную «шестерку» с московскими номерами и с одиноким водителем не останавливали, лишь провожали взглядами.

До Минска оставалось километров семьдесят, когда Шамиль почувствовал, что сил у него больше нет. Он уже начал присматривать придорожную стоянку, где можно приткнуться между тяжелых грузовиков и хоть часа два поспать. Но тут в тумане замаячила метрах в трехстах от дороги красная неоновая вывеска «Мотель», как бы сама по себе, ни на чем, висящая в воздухе. Самого мотеля не было видно, его скрывал березовый перелесок. Шамиль не задумываясь свернул на подъездную дорогу.

Когда-то, в советские времена, это был, вероятно, небогатый профсоюзный пансионат или дом отдыха. Все в нем осталось нетронутым с тех времен: огромный холл с тусклым линолеумом, длинная стойка «рецепшен», даже три тетки за стойкой как сидели здесь когда-то, так и остались сидеть – с каменными лицами, исполненные служебного достоинства, четко знающие свои обязанности. Одна заведовала кассой, другая выдавала ключи, третья, самая главная, оформляла гостей.

Перед стойкой стояли парень и девушка, подкатившие к мотелю одновременно с Шамилем на новенькой «хонде» с включенной на всю мощь стереосистемой с попсой. Парень был неприятный, развязный, с деньгами, которые он не научился тратить, судя по дорогой разностильной одежде.

– Люкс. С джакузи, – небрежно заявил он, вынимая из кармана толстый бумажник.

– Двухместный номер, душ и туалет в конце коридора, – невозмутимо отозвалась старшая. – Душ сейчас не работает, ночь.

– Как?! – оторопел парень. – А туалет работает?

– Туалет работает.

– А получше ничего нет?

– Скажите спасибо, что есть хоть такой номер.

– «Шератон», – сказала девушка.

– Ладно, не возникай, в Варшаве оторвемся. Оформляйте.

– Ваши паспорта?

Тетка профессиональным движением пролистнула страницы и положила паспорта на стойку.

– Мы не можем вас поселить. У вас разные фамилии.

– Ну и что? – не понял парень.

– Вы не муж и жена.

– Ну и что?

– А то, что у нас приличный мотель для приличных людей.

– «Плаза», – сказала девушка. – Связалась я с придурком.

Она отошли от стойки и бурно заспорили. Тетка переключила внимание на Шамиля:

– Вам чего?

– Номер. Любой.

– Есть только двухместный.

– Согласен. Плачу на оба места.

– Заполняйте анкету.

Шамиль уже расплачивался с кассиршей, когда парень и девушка вновь подошли к стойке.

– Ладно, давайте ваш двухместный с туалетом в конце коридора. На нее оформляйте. А я покемарю в тачке.

– Свободных номеров нет.

– Как нет? – взревел парень. – Только что был!

– Уже нет. Вот этот господин занял.

Девушка засмеялась и пошла к выходу. Парень смерил Шамиля злобным взлядом и поспешил за ней.

– Ну и молодежь пошла, – вздохнула главная тетка. – Ничего святого. У нас еще ничего, а в России, говорят, сплошной разврат. Правду говорят?

– Что есть, то есть, – не стал спорить Шамиль.

Дежурная по этажу разбудила его в семь утра, как он и просил. Выпив в буфете стакан коричневой бурды, которая здесь называлась кофе, Шамиль вышел из гостеприимного мотеля с таким чувством, будто побывал в далеком советском прошлом. Стоял туман, но не такой, как в России, – влажный и будто бы теплый. «Хонды» со вчерашней парочкой не было. На площадке перед подъездом мотеля за ночь прибавилось несколько подержанных «фольксвагенов» и «мерседесов» с транзитными номерами. Их гнали с Запада, они как бы приблизили заграницу, сделали ее реальной, вещной. Шамиль ощутил волнение. Через три часа он будет в Бресте, а к вечеру, если все пойдет нормально, пересечет польскую границу на пешеходном переходе Варшавский мост.

Он подошел к «шестерке», выбирая из брелока ключи, и только тут заметил, что с машиной что-то не то. Как-то не так она выглядела. И сразу понял, почему не так: оба колеса с водительской стороны, переднее и заднее, были спущены и стояли на дисках. Это не могло быть случайностью. Колеса прокололи специально. Шамиль сразу понял, кто это сделал: вчерашний парень. Отвел душу, шакал. Ну, шакал! Ну, тварь!

Но что толку яриться? Шамиль снял пальто, подкатал рукава пиджака и быстро поставил запаску вперед. Заднее колесо тоже снял и оставил машину на домкрате. Но второй запаски не было.

– Что, мужик, не повезло? – посочувствовал какой-то парень в резиновых сапогах, телогрейке и кепке с пуговкой.

– Ты местный? – спросил Шамиль.

– Да вроде того.

– Есть здесь где-нибудь шиномонтаж?

– Есть-то есть, да мастер гуляет.

– Долго он будет гулять?

– День. Или два. Или неделю. Кто ж его знает? Может, к дяде Коле сунуться?

– Кто такой дядя Коля?

– Есть тут такой. Народный умелец. Ему колесо перебортовать – раз плюнуть. Только захочет ли?

– Я заплачу, – заверил Шамиль. – Много. И тебе на бутылку.

– А на две – слабо?

– Ладно, на две. Веди к своему дяде Коле.

Подхватив проколотые колеса, углубились в лабиринты самостроевских гаражей, примыкавших к мотелю. У одного из них парень остановился, громыхнул кулаком в железо:

– Открывайте, клиента привел!

Дверь открылась, Шамиль вошел и оказался в полной темноте. Кто-то щелкнул выключателем, вспыхнула яркая лампочка на потолке, осветив помещение, похожее на гараж. Только это был не гараж: голые стены, бетонный пол, никаких инструментов. У стены на корточках, как сидят на Востоке, сидели два молодых человека ярко выраженной кавказской наружности. Два других устроились за грубо сбитым столом на козлах. Один, постарше, лет сорока, был без шапки, в коротком светлом пальто, второй, помоложе, в темном плаще и тоже без шапки. Второй спросил:

– Он?

– Он.

– Точно?

– Точно. Проходите, Шамиль, садитесь. Мир тесен. Помните, когда вы мне это сказали?

– На Черменском кругу. Когда предупредил о покушении на президента Галазова. Я вас узнал. Вы Тимур Русланов, хозяин бесланского ликероводочного завода. Больше мы не виделись.

– Виделись. Вы не видели меня, но я вас видел. В стереотрубу. Вы были на крыше бесланской школы.

Ничего не отразилось на лицах этих людей. Ни у тех двух возле стены. Ни у третьего за столом. Они будто не услышали слов Тимура Русланова. Или не поняли их. Шамиль понял. Он не выйдет из этого гаража. Все кончено. Чувство, которое он испытал, было похоже на облегчение. Уже не нужно будет вновь погружаться в кошмар тех дней, что было бы неизбежно, если бы он начал писать книгу. Не нужно будет терзать душу чужими страданиями, чужим ужасом, чужими смертями. Больше не нужно будет бояться темноты.

– Вы кто? – спросил Шамиль.

– Объясни, Теймураз, – попросил Тимур.

Тот, кого назвали Теймуразом, поднял на Шамиля пустые глаза. В них ничего не отражалось. В них отражалась смерть.

– Отец, мать, сестра, племянница-пятиклассница, племянник-первоклассник. Все они остались там, в школе. Вот кто я.

– Жена, два сына. Одному было двенадцать лет, другому десять, – проговорил человек у стены.

– Мать, сестра, дочь, – бесстрастно доложил второй.

Молодой русский парень, который привел Шамиля в гараж, снял ватник, сбросил резиновые сапоги. Зашнуровывая ботинки, сказал, как о чем-то неважном:

– Мать, жена брата, племянница.

– Теперь понял, кто мы? – спросил Теймураз.

– Чего вы от меня хотите?

– Ты расскажешь нам все, что знаешь. То, что все расскажешь – не обсуждается. Вопрос только в том, как расскажешь. Лучше просто. И для тебя лучше, и для нас. Мы не хотим брать лишний грех на душу.

– Спрашивайте.

– Сколько ваших было в школе? Всего?

– В группе Полковника – тридцать два. С ним. У меня – шестнадцать. Со мной семнадцать.

Теймураз достал узкий черный блокнот, раскрыл его на чистой странице.

– Фамилии. Имена. Клички. Адреса. Приметы. Не торопись, Шамиль Рузаев. Мы никуда не спешим. Тебе тоже торопиться некуда. Начинай.

Через час допрос был закончен. Теймураз спрятал блокнот и обратился к Тимуру:

– Иди в машину, мы сейчас подойдем.

Заметив, что он медлит, повторил:

– Иди, прошу тебя. Поверь, так будет лучше. Не нужно тебе этого видеть. Это наши дела.

Тимур вышел. «БМВ» стояла позади мотеля. Тимур завел двигатель и стал ждать. Теймураз со своими ребятами появился минут через двадцать. Они молча сели в машину. Тимур выехал на трассу Минск – Москва и прибавил газу.

Только километров через сто Теймураз будто бы стряхнул с себя оцепенение. Достал узкий черный блокнот, что-то вычеркнул в нем и проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Осталось шестнадцать.

III

Лишь через две недели автолюбители, державшие свои «Запорожцы», «Москвичи» и старые «Жигули» в самостроевских гаражах возле мотеля, привлеченные тошнотворным запахом, догадались заглянуть в бесхозный бокс и обнаружили в нем труп человека, повешенного или повесившегося на электрическом проводе. Все документы были при нем, в кейсе нашли ноутбук, несколько видеокассет и компьютерных дисков и около тридцати тысяч американских долларов. Версия ограбления сразу отпала. В гараже не было никаких следов борьбы. Были ли следы борьбы на трупе, выяснилось не удалось, так как кожный покров подвергся разложению. Администраторши мотеля уверенно опознали в погибшем (в основном, по одежде) постояльца, который останавливался в двухместном номере на одну ночь. Ему же принадлежали «Жигули» «ВАЗ-2106», которыми он управлял по доверенности.

Запросили МВД России: в розыске гражданин Рузаев не находился, заявлений об его исчезновении не поступало. Дело отправили в архив, но так и осталось непонятным, для чего этому странному гражданину понадобилось ехать в Минск, чтобы повеситься в бесхозном гараже.

В последующие полтора года было зарегистрировано несколько происшествий со смертельным исходом, никак не связанных друг с другом.

В февраля 2003 года на горной дороге сорвался в пропасть микроавтобус «Ниссан», которым управлял один из братьев Чехоевых, жителей ингушского села Пседах. Оба брата погибли. Как установила экспертиза, водитель находился в состоянии алкогольного опьянения. Не справился с управлением, дело обычное.

В марте того же года под гусеницами собственного трактора ДТ-74 погиб тридцатилетний фермер из-под Могалбека. Как он умудрился попасть под трактор, осталось загадкой. Предположили, что полез что-то исправлять, в это время трактор по неизвестной причине тронулся с места.

Еще через месяц на окраине Назрани неизвестными в камуфляже и в масках был расстрелян из автоматического оружия некто Хамхоев, которого правоохранительные органы Ингушетии давно подозревали в связях с организованными преступными элементами. Нападавших установить не удалось, дело занесли в графу «криминальные разборки».

Милиция не видела никакой связи между этими случаями. Но кое-кто видел. В мае 2003 года четверо бывших боевиков из группы Шамиля Рузаева решили встретиться, чтобы обсудить, являются смерти их товарищей случайным стечением обстоятельств или же кто-то планомерно их уничтожает. Чтобы не возбуждать никаких подозрений, встречу решили провести под видом пикника на природе. Закупили фруктов и овощей, намариновали баранины, запаслись спиртным. Места для пикника выбрали на берегу Терека, в стороне от оживленных мест. Неизвестно, о чем они успели поговорить, как взрыв радиоуправляемого фугаса развесил клочья их тел на окрестных деревьях.

Началась паника. Оставшиеся в живых боевики бросали свои дома и уезжали кто куда. Один добрался до Колымы, устроился вездеходчиком в геологическую партию и почувствовал себя в безопасности настолько, что решил вызвать к себе жену и сына, о чем и сообщил в письме. Обрадованная жена показала письмо соседям. Переезд наметили на весну. Но тут случилось несчастье. Вездеходчика отправили на дальнюю точку, но бак по какой-то причине прохудился, солярка вытекла, вездеход заглох, а морозы стояли под сорок. Так его и нашли за рычагами оледеневшего, как камень.

Не повезло и тому, кто решил спрятаться в лагере. Ограбил ночной магазин, получил три года общего режима, но в колонии неожиданно умер от передозировки героина, хотя тяжелых наркотиков никогда не употреблял, обходился травкой.

Весной 2004 года Теймураз неожиданно объявился в Москве. Без звонка, без предупреждения. Он всегда появлялся неожиданно и так же неожиданно исчезал. Но всегда звонил: буду завтра или буду через два дня. Тимур не спрашивал, откуда он появляется и куда исчезает. Не то чтобы это его не интересовало, но так у них повелось. Теймураз однажды сказал: «Не вникай, это не твои дела». Тимур согласился. Но когда однажды Теймураз предложил Тимуру купить у него десять процентов акций Владикавказского спиртзавода, Тимур решительно возразил: «Не куплю, оставь их себе. Нужны деньги – скажи». «Денег нужно много», – настаивал Теймураз. «Сколько нужно, столько и дам. И не говори, что это не мои дела. Это мои дела».

Тимур догадывался, куда идут деньги. Теймураз этого особо и не скрывал, хотя и не вдавался в подробности. Иногда говорил: «Осталось двенадцать», «Осталось десять». Каждый день в Москве у него всегда был распланирован едва не по минутам, и Тимур удивился, заметив, что на этот раз Теймураз никуда не спешит. Он охотно согласился поехать в загородный дом Тимура на Николиной горе. Особняк еще был не закончен, но уже готов был первый этаж с каминным залом. Вечером расположились перед камином, смотрели на огонь, молчали или говорили о пустяках. Тимур чувствовал, как его друга словно бы отпускает напряжение, в котором он находился последние полтора года. Наконец, Тимур не выдержал:

– Сколько осталось?

Он ожидал услышать «Ни одного», но Теймураз долго молчал, потом сказал:

– Двое. Ушли в подполье, глубоко, не можем найти.

– Нужны деньги?

– Нет. Не будем искать. Пусть живут. Пусть до конца жизни трясутся за свою жизнь. Это будет их кара.

Достал узкий черный блокнот, рассеянно полистал его и бросил в камин. Еще помолчал и пожаловался:

– Устал я, Тимур…

Глава шестая

I

В середине сентября 2006 года, через два года после нападения террористов на школу в Беслане и через полтора месяца после того, как закончился суд над единственным оставшимся в живых боевиком Нурпаши Кулаевым, приговоренным к смертной казни, которая тут же была заменена пожизненным заключением, в центральном офисе корпорации «Россия» на Новом Арбате состоялось совещание, тема которого не была обозначена в разосланных заранее приглашениях. Трудно было судить о ней и по составу участников: крупный ученый – профессор-международник, известные историки – члены североосетинской и ингушской академии наук, знаменитый религиозный философ – эксперт по межконфессиональным отношениям, бизнесмены из первого ряда, которые вполне могли обходиться без фамилий, потому что их бизнес был неотрывен от их фамилий: нефть, газ, лес, цветные металлы, финансы, водка.

Список участников совещания был приложен к приглашению не без задней мысли устроителей: мало кто может позволить себе проигнорировать мероприятие с таким составом. Обращало на себя внимание и то, что не приглашен никто из правительства, из депутатского корпуса, из администрации президента. Это сообщало совещанию дополнительную интригу.

Тимуру Русланову часто приходилось бывать в офисе «России» по делам, связанным с Бесланским заводом. Обычно общался он с менеджерами среднего звена, редко с исполнительным директором Черецким и никогда с президентом корпорации Гуровым. Давняя встреча в Беслане, на которой приняли решение о сотрудничестве завода с «Россией», была единственным случаем, когда Тимур видел Гурова вблизи и разговаривал с ним. Но, как выяснилось, президент могущественной корпорации не забыл Тимура. Вместе с Черецким он встречал участников совещания у входа в конференц-зал, как гостеприимный хозяин. Тимура он никак не выделил среди высоких гостей, но узнал и даже пошутил, пожимая руку:

– А вы все посмеиваетесь. Знаю, знаю, это от шрама. Спасибо, что пришли.

Конференц-зал корпорации «Россия» не бил в глаза показной роскошью. Никаких зимних садов, никаких орхидей, никаких подлинников картин знаменитых мастеров на обшитых темным дубом стенах. Круглый стол мест на пятьдесят, не слишком затейливая цветочная икебана на свободном пространстве в центре круга, небольшая трибуна для выступлений. За сплошным, от пола до потолка стеклом жил своей жизнью Новый Арбат, двигались потоки машин, казавшиеся игрушечными с высоты пятнадцатого этажа, но звукоизоляция была на совесть, никаких звуков не проникало снаружи. На столе не было табличек с фамилиями, каждый садился где хотел, сам определял свое место и значение. Это придавало совещанию приятный демократизм и как бы подчеркивало, что встреча не то чтобы совсем неофициальная, но и официальной ее назвать нельзя.

Пока конференц-зал наполнялся, за стол никто не садился, стояли группками, обменивались новостями. Было много знакомых Тимуру лиц, было много и незнакомых – из тех, кто никогда не мелькает на публике. Тимур увидел Панкратова, беседующего с какими-то человеком с невыразительной внешностью, и протиснулся к нему.

– Рад вас видеть, Михаил Юрьевич. В каком вы здесь качестве?

– А кто его знает, – отозвался Панкратов. – Пригласили, не откажешься. От таких приглашений не отказываются. Вы знакомы? Пекарский, – представил он собеседника. – А это Тимур Русланов.

– Много о вас слышал, – сказал Тимур, пожимая сухую руку хозяина «Белоголовки».

– Я тоже, – усмехнулся Пекарский. – Еще с тех пор, когда вы занимались украинским спиртом. А потом американским. Доставили вы нам хлопот. У вас, помнится, был компаньон? Забыл фамилию.

– Хаджаев, – подсказал Панкратов. – Он ушел из бизнеса.

– Завидую. Немногие на это способны. Я не способен. Несколько раз пробовал. Не получалось, сразу начинаю болеть.

Разговор прервался, началось совещание. Его открыл Гуров.

– Господа, спасибо, что откликнулись на наше приглашение. Мы не позволили бы себе оторвать вас от дел, если бы не чрезвычайная важность темы, о которой пойдет разговор. Я говорю о событиях в Беслане и о проблемах, которые вскрыла эта трагедия. Многим может показаться, что это дело прошлое и их не касается. Касается. Я потом объясню почему, а пока давайте послушаем экспертов. Господа, у вас по десять минут.

Первым к трибуне вышел историк из Владикавказа, Тимур его хорошо знал. Выступление было дельным. Вывод его заключался в том, что бесланская трагедия, точные причины которой до сих пор не установлены ни Генеральной прокуратурой, ни Парламентской комиссий Госдумы, отбросила осетино-ингушские отношения на десятилетие назад, во времена вооруженного конфликта 1992 года, и это та данность, с которой вынуждены считаться все.

– Что могло бы способствовать уменьшению напряженности? – спросил Гуров.

– Немедленная отмена неконституционного «Закона о репрессированных народах» и особенно положения о территориальной реабилитации.

– Что скажет противная сторона?

Ингушского историка Тимур не знал, но читал его работы и представлял, что он может сказать. Так и вышло. Академик завелся с пол-оборота, обвинил Северную Осетию и имперскую Россию в геноциде ингушского народа и завил, что не отмена, а исполнение «Закона о репрессированных народах» только и может способствовать умиротворению в регионе.

– Как в Ингушетии отреагировали на Беслан? – задал вопрос Черецкий.

– Мы не имеем к трагедии никакого отношения! Да, среди бандитов были ингуши. Но весь народ не может отвечать за нескольких подонков. Преступники не имеют национальности. Мы сочувствуем трагедии соседей. В Назрани и в поселках с ингушским населением прошли митинги с осуждением террористов. Но в попытках свалить всю вину на ингушей мы видим ту же тенденцию идеологически подготовить новую интервенцию осетинских экстремистов против ингушского народа!

– Спасибо, – прервал историка Гуров. – Господа, не смеем больше вас задерживать. Пройдите в бухгалтерию, получите свой гонорар. Вы его заработали. Историки не договорились, – заключил он, когда академики покинули конференц-зал. – Похоже, они вообще не в состоянии договориться. Взглянем на проблему с другой стороны. Прошу вас, профессор, – кивнул он специалисту по международным отношениям.

– То, что я скажу, не содержит ничего нового. Существуют два подхода к межнациональным и межрелигиозным конфликтам. Один – опыт Израиля. Военное противостояние, территориальная изоляция. К чему это приводит, мы видим. Злоба рождает злобу, кровь ведет к новой крови. Менее известен другой опыт. Я имею в виду Северную Ирландию, Ольстер. Вспомните, еще десяток лет назад дня не проходило без взрывов. Сейчас тихо. Почему? Британцы оказались хорошими учениками премьера Черчилля. Они научились жить с нерешенными проблемами и решать их постепенно. Что они сделали в Северной Ирландии? Да, усилили агентурную сеть. Но главное – перенесли в этот регион бизнес, создали ему льготные условия, дали людям работу. Есть более масштабный и впечатляющий опыт. Европа до Второй мировой войны, раздираемая противоречиями, и Европа после войны. План Маршалла, опыт которого у нас до сих пор не понят. В чем его суть? Связать бизнесом всю Европу. Чтобы Германия не могла существовать без польской картошки. Чтобы Польша не могла существовать без немецкой сельхозтехники, а Франция без угля из Рура. Бизнес превратил извечных врагов в партнеров. И войны кончились. Вот и все. Очень просто в теории, очень трудно на практике. Особенно у нас в России, где ложь или полуправда давно уже стали составляющими нашей жизни. Что мы знаем о Беслане? Ничего. Сейчас даже меньше, чем два года назад, в дни трагедии. Сколько было террористов? Кто они? Какие цели преследовали? Почему взорвался спортзал? От заряда террористов или от выстрела из термобарического гранатомета? Стреляли по школе танки или не стреляли? Пока мы не научимся говорить себе правду и добиваться правды от власти, ничего у нас не будет. Извините, что-то я разволновался. У меня все.

– Вы ошибаетесь, профессор, – возразил Гуров. – Мы знаем правду. Она не в том, кто что приказал или не приказал. Не в том, почему взорвался спортзал. Не в том, чем по чему стреляли или не стреляли танки. Главная правда в том, что великая Россия оказалась безоружной перед кучкой бандитов. Она оказалась безоружной на Дубровке. Она оказалась безоружной в Беслане. Если завтра какие-нибудь отморозки захватят больницу или роддом, Россия снова окажется беспомощной. Со всей своей армией, со всей своей ядерной мощью, с вертикалью власти. Такова правда.

– Жалко, что вас не слышит сейчас президент Путин, – огрызнулся международник.

– Он все это знает не хуже нас. Это не специфика России. Перед такой же проблемой стоит весь цивилизованный мир. Одиннадцатого сентября в Нью-Йорке Америка оказалась такой же беззащитной, как России в Беслане.

– Это утешает, – буркнул международник.

С дальнего конца стола Тимур с интересом наблюдал за присутствующими. Слушали не то чтобы невнимательно, но как бы рассеянно, вполуха, параллельно думая в своем. Здесь были люди, которые ворочали десятками миллиардов долларов. Президент корпорации «Россия» был не самым богатым из них, не самым влиятельным, и в том, что они откликнулись на его приглашение, была для Тимура некая загадка. Он смутно понимал, в чем причина. Каждый из них был одинок на вершине своего масштабного бизнеса. Все окружающие их люди, даже самые близкие и доверенные сотрудники, были их подчиненными. Тимур иногда ловил себя на мысли, что едет на какое-нибудь мероприятие Национальной алкогольной ассоциации не для пользы дела, а чтобы побыть среди своих, равных ему, таких же профессионалов, подышать с ними одним воздухом, поболтать ни о чем. Возможно, неявное ощущение дефицита свободного общения собрало здесь и этих акул современного российского бизнеса.

– Волей случая наши серьезные экономические интересы оказались связаны с ликероводочными заводами Беслана, – между тем продолжал Гуров. – Это заставило нас очень внимательно изучить ситуацию. Она взрывоопасна. Не дали эффекта деньги. По нашим данным, каждая пострадавшая семья в Беслане получила в среднем по пятьдесят пять тысяч долларов. Не дали эффекта акции международных благотворительных организаций. У нас есть неподтвержденные сведения, что в последние два года неизвестными было уничтожено больше десяти ингушей, которые были якобы причастны к теракту. Кровная месть. Она тоже не дала эффекта…

Панкратов наклонился к Тимуру:

– Ты что-нибудь про это знаешь?

– Нет.