Текст книги "Водяра"

Глава девятая

Ночное происшествие на 18-м километре Ленинградского шоссе, после которого Алихан попал во Владимирскую психбольницу, оказалось для Тимура Русланова полной неожиданностью, но неожиданность эта была предсказуемой, как все беды, которые случаются с человеком в черную полосу жизни. Как это часто бывает, не происходило ничего чрезвычайного, вообще ничего не происходило, но все было плохо, как в оставшемся без хозяина доме или как в семье накануне ее развала, когда еще ничего не сказано, но все чувствуют, что неизбежное неизбежно.

Как и предсказывал когда-то Алихан, президент Дзасохов, победив на выборах 1998 года, сразу проявил себя государственником того единственно возможного в России типа, когда под этим словом понимается беспрекословное подчинение центру. Будучи руководителем советской закалки, он и не представлял себе, что можно как-то по-иному себя вести. Наблюдая из Москвы, где он занимал третьестепенные должности, за тем хаосом, в который погрузилась страна после августа 1991 года и развала СССР, он испытывал постоянное чувство тяжелого недоумения и бессилия. Все делалось неправильно, широко растиражированная фраза президента Ельцина «Берите столько суверенитета, сколько сможете унести» развязала руки местным элитам. Распоясались не только руководители северо-кавказских республик, при советской власти ходившие по струнке, но и губернаторы русских областей повели себя, как удельные князья. Власть перестала быть властью. Если президент Татарстана прямым текстом заявляет о своей независимости от России, а уральский губернатор Россель упорно проталкивает идеи сибирского сепаратизма, что же удивляться тому, что чеченские боевики взрывают дома в Москве и вторгаются в Дагестан.

Но Дзасохов верил: этому беспределу придет конец. Смута в России всегда заканчивалась наведением порядка. Будут, будут призваны к власти люди с государственным мышлением, сознающие свою ответственность за страну. Такие люди есть, у них большой опыт руководящей работы, они избежали соблазнов мутного рынка. К таким людям Дзасохов относил себя. Свое избрание президентом Северной Осетии, поддержанное Москвой, он воспринял как признак начала оздоровления обстановки в стране и намерен был ему способствовать в меру своих сил. А силы были. К моменту избрания ему исполнилось всего шестьдесят четыре года, он был полон энергии, не растраченной за годы вынужденной отстраненности от власти.

Дзасохов знал, что относительное благополучие Осетии завязано на водке и понимал, что одной сменой чиновников порядок не навести. Придут новые люди и сразу окажутся повязанными системой отношений, сложившихся в этом бизнесе за годы, когда водке покровительствовали прежние руководители республики и одергивали слишком ретивых налоговиков и работников прокуратуры. Такое же ненормальное положение было в строительстве и торговле. Все, что приносило прибыль, находилось в паутине коррупционных связей, укрепленных родственными отношениями.

Дзасохов провел серию совещаний с руководителями правоохранительных органов, налоговой инспекции и налоговой полиции о необходимости строго соблюдать российское законодательство, повысить ответственность за уклонение от уплаты налогов со всех предприятий без различия форм собственности. А поскольку с еще функционирующих госпредприятий никаких налогов брать было нельзя по причине их финансовой несостоятельности, все поняли, что дан зеленый свет на отстрел частника.

Тимур Русланов и все осетинские водкозаводчики давно уже привыкли к тому, что чиновники из правоохранительных и надзирающих органов смотрят на них как на дичь в заповеднике, убивать которую нельзя, не велено, но с которой обязательно нужно что-нибудь поиметь. Постепенно определились ставки: кому, за что, сколько. Новая политика президента Дзасохова внесла полную неразбериху в сложившуюся систему. На заводы, как горох из порванного мешка, посыпались проверки, надзирающие инстанции плодились, как кролики. Сначала их было пять, потом двенадцать, еще через некоторое время уже шестнадцать. И всем плати, если не хочешь ненужных сложностей. При этом прежнюю систему никто не отменял. Санэпидстанции дай, пожарной инспекции дай, а попробуй вовремя не отстегнуть комиссии по экологии! Как охотничьих собак не нужно натравливать на зайца, так и чиновников не нужно специально натравливать на частный бизнес. Достаточно всего лишь не мешать, остальное они сделают сами, повинуясь неистребимому инстинкту социальной ненависти человека малоимущего к жирующему богачу.

Москва одобряла энергичные меры президента Дзасохова по наведению порядка на алкогольном рынке Осетии. Правда, уже через год выяснилось, что собираемость налогов упала почти вдвое. Но никого это не взволновало. В Москве были довольны тем, что ослаб напор осетинской водки, во Владикавказе расценили потери как неизбежные и даже естественные, всегда сопровождающие структурную перестройку. Утрясется, наладится, дай срок.

Тимур Русланов не разделял оптимизма чиновников. Он видел ситуацию изнутри, и то, что он видел, не оставляло никаких надежд на благополучие в будущем.

О сверхприбылях водкозаводчики давно уже и думать забыли. Не до жиру. Переложить возросшие в разы накладные расходы на потребителя не было никакой возможности, любое повышение цены делало осетинскую водку неконкурентноспособной на российском рынке. Чтобы сохранить рентабельность на приемлемом уровне, производители вынуждены были все больше продукции реализовать по «левым» схемам. Многие переводили производство в Кабардино-Балкарию, где местное руководство гарантировало льготный режим налогообложения. Кабардинская водка постепенно вытесняла осетинскую с российского рынка.

Тимур Русланов пока держался. Выручал собственный спиртзавод, снабжавший сырьем и Беслан, и завод Алихана в Рузе. Но всякий раз, отправляя в Москву фуры и вагоны с водкой, изготовленной из неучтенного спирта, Тимур не был уверен, что они благополучно дойдут до места. То ли по приказу из Москвы, то ли по собственной инициативе, прочувствовав общий настрой, инспектора ГИБДД и транспортная милиция на железной дороге начали проявлять несвойственную им раньше рьяность. Фуры и вагоны вскрывались. Не убоявшись трудностей, менты выгружали коробки с минеральной водой летом или мешки с сахарным песком зимой, которыми для маскировки была заложена водка. Обнаружив незаконный груз, ликовали, как кладоискатели. Тимуру приходилось бросать все дела и спешить на выручку. Иногда удавалось решить проблему на месте. Стоило это немало, но тут уж не поторгуешься. Бывало, что не удавалось. Конфискованную водку признавали некачественной и отправляли на переработку в Белоголовку. Переработка заключалась в том, что наклеивали другие этикетки и пускали в продажу.

Судя по всему, Москва твердо решила покончить с осетинской водкой, и Тимур Русланов не знал, что может этому помешать.

Вызывала тревогу и обстановка в Ингушетии. Тимур помнил предупреждение Шамиля Рузаева о том, что в случае нового осетино-ингушского конфликта первыми пострадают ликероводочные заводы в Беслане, находящемся всего в восьми километрах от границы. Не было никаких признаков, которые указывали бы на возможность конфликта, но когда у соседей пожар, поневоле забеспокоишься о сохранности своего дома. А у соседей горело, и не видел этого лишь тот, кто не хотел видеть. Не видели этого в Москве, для федерального центра видимость порядка всегда было важнее того, что происходит на самом деле.

Как и большинство граждан России, Тимур с одобрением воспринял появление во главе государства президента Путина. Все устали от Ельцина, то больного, то пьяного, всегда непредсказуемого. Уже тогда было понятно, что никаких новых идей у молодого президента нет, что он способен двигаться только в одном направлении – укреплять государственную власть, затягивать разболтавшиеся при Ельцине гайки. Но этого от него и ждали, пора было наводить в России порядок.

Тимуру понравилось, как он повел дело с мятежной Чечней. Убедившись в бессмысленности военного противостояния федеральных войск с чеченцами, он отдал всю власть в Чечне Ахмату Кадырову и таким образом, стравив чеченцев с чеченцами, превратил конфликт из российско-чеченского во внутреннее дело республики. Этим он уменьшил наши потери и обезоружил международные правозащитные организации, постоянно критиковавшие Россию за агрессию в Чечне.

Кадыров правил недолго. 9-го мая 2004 года, во время городского праздника на стадионе в Грозном, его взорвали заранее заложенным под трибуну фугасом. Охрана не обнаружила бомбу, потому что она была замурована в бетон при ремонте трибун стадиона. Вместе с Кадыровым погиб председатель Госсовета Чечни Хусейн Исаев, фотокорреспондент агентства Рейтер Адлан Хасанов, был тяжело ранен командующий Объединенной группировкой войск генерал Баранов, более восьмидесяти пострадавших оказались в больницах. Ответственность за покушение взял на себя Шамиль Басаев.

Гибель Кадырова не изменила политику Москвы в Чечне. Фактическая власть перешла к сыну Кадырова Рамзану, слишком молодому для поста президента и потому ставшему председателем правительства. Он был преисполнен стремлением отомстить убийцам отца, внутренние раздоры между чеченцами обострились, республика погрузилась в состояние вялотекущей гражданской войны, а Россия из агрессора превратилась едва ли не в миротворца.

В Ингушетии политика администрации Путина не была такой хитроумной. Президента Аушева, при котором чеченские боевики вольготно чувствовали себя на территории Ингушетии, вынудили уйти в отставку. На выборах Москва продавила своего кандидата, полковника ФСБ Мурата Зязикова, заместителя начальника УФСБ по Астраханской области. Перед выборами ему срочно присвоили звание генерал-майора, так как решили, вероятно, что после генерала Аушева полковник на посту президента смотрится несолидно. Выборы были проведены грубо, перспективных кандидатов отсекали на дальних подходах – кого по формальным признакам, кого покупая должностями в Москве, кого запугивая. И если у кого и были сомнения в том, какую политику будет проводить новый президент Ингушетии, то они быстро исчезли.

Генерал Зязиков взялся за дело с прямотой военного человека. Первым делом попытался навести порядок в расходовании бюджетных средств, которые наполовину состояли из дотаций федерального центра. Порядка не навел, зато обозлил чиновников, привыкших «пилить» бюджет по своему разумению. Затем последовал запрет политических партий и общественных движений, деятельность которых возбуждала нездоровые настроения в республике. Под запрет попало движение Ахки-Юрт, к которому благоволил президент Аушев и которое на выборах выступало против Зязикова, увидев в нем ставленника Москвы. Была наглухо перекрыта граница с Чечней, что возмутило чеченцев и ингушей, традиционно поддерживавших тесные связи с родственниками в соседней республике.

За короткое время новый президент сумел восстановить против себя всех, кого только можно. Недовольство жестко подавлялось. Участились бесследные исчезновения людей. Оппозиция обвиняла в них Зязикова. Последствия такой политики не заставили себя ждать.

В сентябре 2003 года в Назрани недалеко от жилой резиденции резидента Ингушетии в перекрытой решеткой водосточной канаве у дороги, по которой ежедневно передвигался кортеж Зязикова, было найдено мощное взрывное устройство. Оно состояло из двух мин калибра 120 мм и артиллерийского снаряда калибра 122 мм, трех детонаторов, от которых на расстояние 150 метров был протянут провод.

Через некоторое время на окраине села Али-Юрт были обнаружены четыре противотанковых управляемых снаряда «Фагот», направленные на столицу Ингушетии Магас. По заключению экспертов, установка была подготовлена для обстрела резиденции президента Зязикова.

6 апреля 2004 года на автодороге Назрань – Магас в кортеж ингушского президента врезался начиненный взрывчаткой автомобиль «Жигули», которым управлял террорист-смертник. Зязикова спас бронированный «Мерседес». Его водитель получил легкие ранения, пострадали пять случайных прохожих.

Как и в случае с Кадыровым, ответственность за покушение взял на себя Шамиль Басаев. Но президент Зязиков не склонен был этому верить. Это был вызов внутренней оппозиции. Вся республиканская милиция и ФСБ были поставлены на ноги, активизирована агентура. Прошли повальные обыски. По подозрению к причастности к покушению на президента было задержано около пятидесяти человек. Арестованных распихали по следственным изоляторам Назрани, к работе приступили следователи. Больше никаких попыток покушения не было, из чего можно было сделать вывод, что главные заговорщики изолированы и будут выявлены в ходе следствия.

Вывод оказался преждевременным. Власти недооценили противостоящие им силы и потенциал ненависти, возбужденный политикой президента Зязикова.

21-го июня 2004 года, примерно в 22-30, на улицах Назрани появились вооруженные люди в камуфляже, в скрывающих лица масках «ночь», и атаковали здание МВД республики, горотдел милиции, оружейный склад МВД, следственные изоляторы. Одновременно группы боевиков захватили посты ГИБДД на трассе «Кавказ». Сотрудники милиции и ФСБ, привыкшие к тому, что их служебные удостоверения всесильны, предъявляли бандитам красные книжечки и немедленно получали автоматную очередь в упор. На Экажевском перекрестке был расстрелян исполняющий обязанности министра внутренних дел республики, погибли все милиционеры патрульно-постовой службы. Еще одна группа боевиков блокировала железнодорожный переезд в Назрани и развилку дорог на улице Тутаева. Выстрелами из гранатомета были уничтожены два БТР-80 ингушского УФСБ, погибли четыре сотрудника ФСБ, один военнослужащий погранотряда и шесть гражданских лиц. Развилку трассы «Кавказ» и дорогу на аэропорт «Слепцовск» контролировал отряд из пятнадцати боевиков. Здесь были расстреляны два сотрудника МВД и два прокурорских работника.

Но главные события происходили в Назрани. Отряд численностью до сорока боевиков штурмом взял здание Министерства внутренних дел. Уничтожено помещение паспортно-визовой службы. При захвате Назрановского ГОВД погибли три сотрудника. Здание и архивы полностью уничтожены огнем. Со склада МВД вывезено 1117 единиц стрелкового оружия, 70922 патрона, разграблен склад вещевого довольствия. Добычу увезли на грузовике «Урал».

Стрельба и взрывы продолжались всю ночь. Утром прохожие с ужасом увидели, что весь Экажевский перекресток завален трупами. Погибли тридцать человек, в том числе восемь ингушских милиционеров, два сотрудника прокуратуры, шесть милиционеров из Курской области, возвращавшихся из отпуска, пять военнослужащих Назрановского погранотряда и один сотрудник ингушского ФСБ. То же самое происходило на перекрестке у городского рынка. Здесь погиб двадцать один человек, в том числе два самарских милиционера, два чеченских, три сотрудника ингушского УФСБ, пять сотрудников ингушского ОМОНа, два ингушских оперуполномоченных.

В 4-15 все стихло. Боевики исчезли так же внезапно, как и появились.

Позже подсчитали, что в нападении на Назрань участвовало до двухсот боевиков. Восемьдесят человек были ими убиты, сто шесть ранены, причем из числа убитых пятьдесят семь являлись сотрудниками правоохранительных органов.

В республике был объявлен трехдневный траур.

Резня в Назрани сразу стала мировой сенсацией. Ведущие политики и религиозные деятели, включая Папу Римского, выразили президенту Зязикову соболезнования в связи с постигшей Ингушетию трагедией. Но никто так и не понял, что произошло. Что это за боевики, ниоткуда возникшие и неизвестно куда подевавшиеся? Что было целью нападения? Почему целенаправленно и такой жестокостью расстреливали именно милиционеров и сотрудников ФСБ?

Официальные заявления о том, что за этими событиями стоит Шамиль Басаев и боевиками были чеченцы, никого не убедили. Не в том положении был главный чеченский террорист, чтобы организовывать такую крупномасштабную акцию в Ингушетии. У него и в Чечне забот хватало, служба безопасности Рамзана Кадырова устроила на него настоящую травлю. Позже власти признали, что большинство нападавших были ингушами, а цель, которую ставили деструктивные силы, – дестабилизировать обстановку в республике. Так и осталось непонятным, что это за деструктивные силы и какой была действительная цель нападения.

Между тем для всех в Ингушетии и для тех людей в Северной Осетии, которые, как Тимур Русланов, внимательно следили за событиями, никаких вопросов не было. Главной целью нападавших было освободить из тюрьмы своих товарищей, арестованных по обвинению в подготовке покушения на президента Зязикова. Эта цель не была достигнута. Незадолго до нападения всех заключенных перевезли в следственный изолятор Беслана.

Беслан. Название этого приграничного городка все время присутствовало в событиях, связанных с взаимоотношениями Северной Осетии и Ингушетии. Не к добру это, чувствовал Тимур, не к добру. И поэтому он не очень удивился, когда однажды утром услышал в телефонной трубке взволнованный голос жены:

– Включи радио. Господи, какой ужас!..

Передавали официальное сообщение: группа вооруженных людей взяла в заложники учителей, школьников и их родителей, собравшихся во дворе Бесланской средней школы №1, чтобы отметить День знаний.

Было первое сентября 2004 года.

Часть третья
Посредник

Глава первая

Как серьезного композитора передергивает от тупой попсы, лезущей в уши со всех сторон, как поэт задыхается от окружающего его словесного мусора, так и человек, знающий тайны политической кухни, читая газеты и глядя в телевизор, поражается тому, как легковерно воспринимает общество подсунутые властью мифы, с какой страстью обсуждаются проблемы, имеющие мало общего с реальной жизнью. Жизнь сама по себе, а ее образ в общественном сознании сам по себе. И чем дальше в прошлое уходит ельцинская эпоха с полной бесконтрольностью прессы, тем сильнее расходится жизнь с ее отражением в средствах массовой информации. Люди, еще очень хорошо помнящие советские времена, понемногу начинают читать газеты так, как когда-то читали «Правду»: меняя плюсы на минусы в надежде получить объективную картину. Но, как и в случае с «Правдой», получают представление о действительности, не имеющего с действительностью ничего общего.

Шамиль Рузаев, ставший после прихода к власти президента Зязикова одним из лидеров ингушской оппозиции, только презрительно усмехался, слушая рассуждения политиков и пишущих о политике журналистов о международном терроризме на Северном Кавказе. Он-то знал, что никакого международного терроризма на Северном Кавказе нет и никогда не было. Эмиссары Дудаева, а позже Масхадова, разъезжали по Саудовской Аравии и всему Ближнему Востоку, выклянчивая у братьев-мусульман деньги на священный джихад. Что-то собирали в мечетях, что-то давали шейхи – откупались, чтобы не быть обвиненными в равнодушии к нуждам единоверцев. На этом международное вмешательство в дела Чечни кончалось.

Более серьезной поддержка независимой Ичкерии была со стороны транснациональных корпораций, заинтересованных в реализации проекта перекачки азербайджанской и казахстанской нефти по маршруту Баку – Джейхан и дальше через турецкие терминалы на Запад. Ранее Каспийским трубопроводным консорциумом, в который входили американские компании «Шеврон», «Мобил», «Орикс», российско-американская и российско-британская «ЛУКАрко», была принята схема Баку – Грозный – Новороссийск. Она не требовала многомиллиардных затрат на строительство новой ветки, после небольшой модернизации обеспечивала транспортировку всей нефти. Но трубопровод проходил по воюющей Чечне. Этим и воспользовались крупнейшие игроки на нефтяном рынке, оставшиеся за рамками Каспийского консорциума. Финансовыми вливаниями они активизировали чеченских сепаратистов и в конце концов своего добились: схема транспортировки нефти была пересмотрена в пользу маршрута Баку – Джейхан. После этого финансирование боевиков прекратилось, независимость Чечни стала частным делом чеченцев, Масхадов и Басаев оказались на скудном подножном корму.

Собственно, до 11 сентября 2001 года речь о международном терроризме в Чечне и не шла. После нью-йоркской трагедии ситуация изменилось. Вдруг оказалось, что все, что происходит в Чечне, есть следствие не бездарной политики Москвы, а происки гидры международного терроризма. Атака арабских смертников на башни-близнецы Торгового центра оказалась Кремлю на руку, позволила вставить Чечню в контекст противостояния западного цивилизованного мира с исламскими экстремистами и тем самым оправдать провал своей политики на Северном Кавказе. Одно дело, когда великая Россия со всей своей армией не может справиться с кучкой бандитов, засевших в горах. И совсем другое – когда ей противостоит могущественная Аль-Каида с миллиардами Бин Ладена. Не желая того, кремлевские политтехнологи интернационализировали конфликт в Чечне, чего так и не смогли сделать, несмотря на все старания, идеологи чеченского сопротивления. Но пользы мятежной Чечне от этого не было. Денег не прибавилось, а без денег не повоюешь. Этим и объяснялся массовый исход боевиков из лесов и переход их на сторону сначала Ахмата Кадырова, а потом и его наследника Рамзана.

Если за тем, что происходит в Чечне, Шамиль Рузаев следил с иронией, то ситуация в Ингушетии и освещение ее в местных и федеральных СМИ приводили его в бешенство. До какой же степени цинизма нужно дойти, чтобы представлять тупого служаку, московского холуя президента Зязикова бескорыстным радетелем за благо ингушского народа, мудрым руководителем, наводящим порядок в республике. Генерал Аушев поднял республику из руин, построил Магас, выселил чеченских беженцев, лежавших тяжелым бременем на скудном бюджете Ингушетии. Что сделал Зязиков? Перевел на себя и своих приспешников финансовые потоки из Москвы, обложил непомерной данью немногих успешных предпринимателей, задушил свободную прессу, пересажал без суда и следствия лидеров оппозиции, самых светлых, самых талантливых молодых политиков, цвет нации.

Несмотря на всю свою ненависть к президенту Зязикову, Шамиль был против покушения на него. Это не метод. И никаких проблем не решает. Уберем Зязикова, Москва пришлет другого, ничем не лучше. Нужно раскрывать людям глаза на суть происходящих событий, на то, к чему ведет республику политика президента – к всеобщему обнищанию, к вырождению нации, к превращению Ингушетии в заштатную русскую провинцию. Его не поддержали. На политсовете одобрили идею покушения, всем уже поперек горла стоял этот московский прислужник. Покушение сорвалось, Зязикова спас бронированный «мерседес». Пошли аресты, арестованных пытали, добиваясь признания и выдачи сообщников. Они держались, но на сколько хватит их силы воли? Мысль о том, что друзья подвергаются пыткам, была невыносимой. И когда на экстренном заседании политсовета обсуждался план нападения на Назрань, Шамиль без колебаний сказал «да».

На войне как на войне.

План предложил человек, которого все назвали Полковником. Он жил по чужим документам, настоящего имени не знал почти никто. С 1993 года находился в федеральном розыске по подозрению в участии в покушении на представителя президента Ельцина в зоне осетино-ингушского конфликта, вице-премьера правительства России Поляничко. Было известно, что Полковник воевал в Афгане, позже был советником генерала Дудаева. Когда Дудаев объявил о независимости Чечни и бесцеремонно отрезал от Ингушетии Шелковской, Наурский и Кагарлинский районы, самые плодородные земли республики, Полковник порвал с Дудаевым и вернулся в Назрань. Он оставался сторонником борьбы Чечни за независимость, поддерживал отношения с Масхадовым, в то время командующим вооруженными силами Ичкерии.

Разработанный им план освобождения активистов оппозиции, захваченных фээсбэшниками Зязикова, был по-военному четким, действия боевых групп расписаны поминутно. Он требовал очень серьезной подготовительной работы. Найти добровольцев, с каждым договориться, каждого вооружить. Эту работу нужно было провести в строжайшей тайне. Малейшая утечка информации, и все пойдет прахом. А как ее избежать, когда в деле задействовано больше двухсот человек? Но все получилось, никто не предал. Нападение на Назрань стало полной неожиданностью для МВД и ФСБ Ингушетии. Но уже ворвавшись в следственный изолятор горотдела милиции и обнаружив там только мелкую уголовную шушеру, Шамиль заподозрил неладное. Его худшие опасения подтвердились: никого из арестованных по делу о покушении на президента Зязикова в Назрани не оказалось. Позже через своих людей в прокуратуре выяснили: за несколько дней до операции всех перевезли в Беслан. Подстраховались на случай вооруженной попытки освободить заключенных. Охрана назранских СИЗО оставляла желать лучшего, а тюрьма Беслана могла выдержать многодневную осаду. И следователям удобно: полчаса езды, и на месте.

Шамиль был в отчаянии. Полковник его пессимизма не разделял. Мы показали им свою силу. Мы показали, кто в доме хозяин.

Гэбуха как с цепи сорвалась: хватали по малейшему подозрению, допрашивали с пристрастием, многие исчезали. Все члены политсовета перешли на нелегальное положение. Шамиль безвылазно жил в глухой горной деревушке возле Карабулака, в голове ржавым гвоздем сидела мысль о друзьях, томящихся в застенках Беслана. Да, мы продемонстрировали свою силу, показали, кто в доме хозяин. Но главного-то не сделали. Ощущение несвершенности саднило, как открытая рана. В голову лезли самые фантастические планы освобождения товарищей. Захватить атомную станцию и пригрозить взрывом? Но на Северном Кавказе нет атомных станций. Не захватывать же ликероводочный завод. Похитить президента Зязикова и обменять его на заключенных? Но поди к нему подберись, он без двух джипов охраны шагу не делает. Похитить президента Дзасохова? Это легче, он непуганый. Но та ли эта фигура, чтобы Москва пошла на обмен? Упрутся: мы не ведем переговоров с террористами. И что? Сказать: извините, погорячились?

Беслан. Там каждый новый человек на виду, ингуши работают на кирпичных заводах, ведут ремонт школ к началу учебного года, но на улицах стараются не появляться. Каждый ингуш для осетин – чужак, враг.

Проклятье. Проблема не имела решения.

Мысль, которая однажды в бессонную ночь пришла Шамилю в голову, сначала показалась ему самому бредом. Но чем больше он думал, тем в большее волнение приходил.

Школа. Большая. Охраны практически нет. Учителя не в счет – женщины, мужчин мало. И главное – дети. Шестьсот или семьсот детей. Кто возьмет на себя ответственность рисковать их жизнями? В Кремле очень хорошо помнили уроки Норд-Оста, когда при штурме театрального центра на Дубровке погибло больше ста человек. Но там штурм был неизбежен, потому что поставленные политические условия были заведомо невыполнимы. Вывод всех федеральных сил из Чечни и предоставление республике независимости – на это президент Путин пойти не мог ни при каких обстоятельствах, несмотря ни на какие жертвы. Сейчас не будет политики. Отдайте наших людей, мы не причиним детям никакого вреда. Честный обмен. Какой приказ отдаст Путин? «Отпустите этих бандитов, потом переловим. Ни один ребенок не должен пострадать, нам не нужна вторая Дубровка». Да, такой. И только такой.

Снова и снова Шамиль проигрывал в уме варианты развития событий. В Беслан будет срочно переброшен отборный спецназ – не для силового освобождения заложников, а для того, чтобы обеспечить безопасность обмена, подстраховать от всех случайностей. Как только заключенные сообщат, что они в аэропорту и уже сидят в вертолетах, подогнать к школе автобусы с зашторенными окнами. Захватить с собой десятка три учащихся, прикрыться ими от снайперов. Погрузиться вместе с заложниками в вертолеты, взять курс на Ингушетию, высадиться в горах. И все, ищи ветра в поле. Вся операция займет три-четыре часа.

Получалось. Идея было безумной, но только такие идеи чаще всего обречены на успех. Потому что они безумны. Потому что их невозможно предугадать и заранее защититься.

В ту ночь Шамиль так и не сомкнул глаз. Утром вышел на связь с Полковником. Они встретились на надежной конспиративной квартире на окраине Назрани. Чувствовалось, что Полковника мучило то же, что и Шамиля, поэтому он сразу воспринял идею как реальную.

– Школа. Очень хорошо. Нападения на школу никто не ждет. Сколько там может быть учеников?

– Человек семьсот.

– Мало.

– Больше не получится. Сколько есть, столько есть.

– Получится, – возразил Полковник. – Первого сентября. День знаний. Народу будет – тысячи полторы. Это уже серьезно.

– В такой массе люди неуправляемы, – усомнился Шамиль.

Полковник хмуро усмехнулся.

– Под дулами «калашей» управляемы. Стволов сорок-пятьдесят за глаза хватит. Нужно подумать, как доставить в школу взрывчатку. Тащить с собой не с руки, мы должны быть налегке. А ее нужно много.

– Можно просто предупредить, что школа заминирована.

– Нет, блеф не пройдет. Незаряженным пистолетом не угрожают. Все должно быть по-настоящему. Взрывчатка настоящая, минирование настоящее. Мы сами должны верить, что взорвем школу, если наших условий не выполнят. И взорвем себя.

– А мы взорвем себя?

– Да.

И только после этого «да» Полковника Шамиль с чувством нарастающего ужаса понял, что кончилась умственная игра, рожденная воспаленным воображением, игра становится жутковатой реальностью, и не люди ею руководят, а она руководит людьми.