Текст книги "Последнее дело Холмса"

– По-вашему, убийца способен перемудрить? Как вы сказали мне сегодня утром?

Я не спускал с него глаз.

– Из-за своей чрезмерной любви к искусству, иными словами?

– Более или менее.

Я откинулся на спинку и свел кончики пальцев. Ибо тоже люблю искусство и знаю, что Фокса это ценит.

– «Зачастую, Ватсон, – сказал я скучливо, – хватало малейшего следа, едва заметного признака, чтобы заподозрить вмешательство все того же злокозненного ума, – так слабое дрожание паутины напоминает о том, что в центре ее затаился мерзкий паук»[80]80
  По-прежнему цитируется «Подрядчик из Норвуда».


[Закрыть].

– О боже… – Фокса и вправду изумился. – Ну и память у вас, просто диву даешься.

– Почти такая же, как у вас.

– Это из…

Покуда он тщился вспомнить, откуда я позаимствовал эти слова, я улыбался с напускной скромностью:

– Профессиональный навык, не более того. Я ведь актер, не забывайте.

Так и не закурив, он положил сигарету на покрывало.

– Это головоломка не из простых.

– Да уж. Это математическая задача с несколькими неизвестными. Убийца старается сделать так, чтобы следы, которые могут быть нам полезны, терялись среди других, нелепых и абсурдных, но оставленных с таким расчетом, чтобы бросались нам в глаза. Он предвидит наши шаги, более того – он направляет их и постоянно издевается над нами.

– Да, – согласился Фокса, – он работает как хороший романист.

– Именно так. Якобы заставляет нас думать, но при этом делает все, чтобы нам в этом помешать. И потому мы не можем доверять очевидным фактам. И быть может, он намеренно подсовывает нам кое-что реальное, чтобы усыпить нашу подозрительность.

– Повторяется «Похищенное письмо»: хочешь спрятать – положи на виду.

– Да, это очевидный обман.

– Вы относитесь к нему как к артисту, – не без горечи сказал Фокса. – И несомненно, он сам считает себя таковым.

– Верно. Композиция выстроена человеком, который мнит, будто создает зловещее произведение искусства – ну, в его понимании, разумеется.

Фокса уныло покачал головой:

– Чересчур замысловато, мне кажется… Даже для романа.

Я помедлил с ответом. Ибо думал о тех десятках бутылок, которые шеренгами стояли на полках в баре, всего лишь в нескольких шагах отсюда, стоило лишь спуститься по ступенькам. Думал и о том, что эта давняя и неутолимая жажда – во всех смыслах слова – в последние дни дает себя знать с особой силой.

– Да, это так, – сказал я рассеянно.

– Значит, вся надежда лишь на то, что преступник затянет петлю так туго, что веревка в конце концов лопнет. Я правильно вас понимаю?

Я не ответил. Я перебирал в голове смутные варианты.

– Спироса отбрасываем? – спросил Фокса.

Я глядел на него лишних пять секунд.

– Окончательно и бесповоротно.

– Вопреки тому, что он встречался с Эдит Мендер на пляже?

– Не «вопреки», а «благодаря». Будь это он, пошел бы менее извилистым путем. Действовал бы прямо и грубо – или никак. Для преступника этот паренек жидковат.

– А Эвангелия?

– То же самое.

– Я знавал девчонок: на вид – сама невинность, а укусить могут, как говорится, и с закрытым ртом.

– Не тот случай, мне кажется.

Немного подумав, он согласился.

– Это сокращает список подозреваемых.

– И осложняет дело. Отбросьте элементарное – и на нас обрушатся загадки, решение которых находится, быть может, не на этом острове: некое недоступное нашему зрению множество, которое, если сумеем его расшифровать, может вывести нас к истинному убийце.

– А Жерар?

– Оставим его пока в списке. Это другой уровень.

Фокса принялся загибать пальцы:

– Клеммеры, Веспер, мадам Ауслендер, ваш друг Малерба… – Он запнулся и с трудом выговорил: – Нахат Фарджалла. А с ней как быть?

– Ее тоже оставьте в списке.

На губах его заиграла циничная улыбка.

– В тихом омуте… Да?

– Никогда не знаешь… – кивнул я.

– Итого – семеро подозреваемых.

Я воздел указательный палец:

– Себя не забудьте. И меня.

Испанец устремил на меня взгляд, значение которого я определить не берусь. Потом кивнул:

– Итого девять.

– Да.

– И один из них Мориарти. Из них или из нас.

– «На манер паука сидит неподвижно в центре своей паутины»[81]81
  Цитируется «Последнее дело Холмса».


[Закрыть].

– Сегодня ночью мне будет трудно заснуть.

– И мне.

Я взглянул на часы и поднялся с извинениями:

– Поздно уже… Простите, что вломился к вам.

– Напротив, – любезно улыбнулся Фокса. – Как раз…

И осекся, потому что был так же удивлен, как и я. В дверь трижды постучали. Я открыл и увидел на пороге Жерара – на нем, что называется, лица не было, и голос его дрожал.

– Мадам Ауслендер просит вас спуститься. У нас опять несчастье.

8
Вероятное и немыслимое

Роль была сыграна со всем тщанием истинного артиста.

Артур Конан Дойл. Умирающий сыщик[82]82
  Перев. Л. Бриловой.


[Закрыть]

– Вот как они с ним обошлись, – сказала Рахиль Ауслендер.

Она показывала на Ганса Клеммера. А тот лежал вниз лицом на ковре, в луже еще не высохшей крови. Что касается обхождения, тут все было ясно и очевидно: черепной коробки как таковой не существовало. От затылка до лба светлые волосы в бурых сгустках были перемешаны с осколками костей. Ему нанесли не меньше трех-четырех ударов. Не меньше, а может, и больше. Ни один кинозритель такой картины бы не выдержал.

– О черт, – сказал побледневший Фокса и, пошатнувшись, оперся о стол.

Хозяйка смотрела на нас растерянно. Обычная ее невозмутимость исчезла – происшествие явно потрясло ее. Жерар, предупредительно стоявший рядом, лучше владел собой.

– Где его жена? – спросил я его.

– В номере.

– Она знает?

– Нет еще. – Он покосился на Рахиль и понизил голос, как будто его могли услышать с верхнего этажа. – Мы полагаем, она спит.

– Надо бы проверить, в каком она виде.

Жерар, которому эта мысль почему-то не приходила в голову, засуетился:

– Да-да, конечно!.. Разумеется. Сейчас же поднимусь в номер.

Я остановил его:

– Если сможете, не говорите ей пока о случившемся. Просто спросите, знает ли она, где ее муж.

– Совершенно верно, мистер Бэзил.

– И опять же: если сможете, не пускайте ее сюда.

– Конечно-конечно.

Жерар удалился, а мы трое переглянулись. Правильней сказать – Фокса и мадам Ауслендер уставились на меня.

– Какой-то кошмарный сон… – пробормотала она.

Руки у нее дрожали. Она села в кресло, потому что ее, кажется, не держали ноги. Я кивнул со значительным видом:

– Тем не менее это явь. Это произошло на самом деле.

Фокса, оправившись от первоначального потрясения, обследовал читальню, благо Жерар снова включил генератор, – закрывающие три стены полки с книгами и подшивками журналов, закрытое изнутри окно. Посередине – стол, стулья, кресла.

– Орудия убийства не вижу.

Обстоятельно оглядев комнату, я подтвердил. В самом деле, на виду не было ничего, что объясняло бы размозженный череп Клеммера. Не было здесь предмета достаточно увесистого, но при этом такого, которым можно было орудовать, если не считать лежавшего на полу фонаря с разбитым стеклом.

– А это? – спросил я мадам Ауслендер.

– Жерар выронил, когда увидел труп.

Я осмотрел фонарь – крови на нем не было. Она обнаружилась на одной поле шерстяного кардигана, который был на убитом. Я заметил ее, когда встал на колени перед телом. Клеммер лежал правой щекой на ковре; руки сжаты в кулаки; кожа пожелтела, широко открытые голубые глаза остекленели. Двумя пальцами я прикоснулся к его шее. Потом чуть подвинул в сторону руку и обшарил карманы. В одном нашелся вдвое сложенный листок. Пользуясь тем, что Фокса и хозяйка осматривали запоры на окне, и стараясь, чтобы вышло незаметно, я мельком проглядел бумажку и спрятал к себе.

– Он остыл, хотя и не очень. Окоченение еще не наступило.

– Не больше двух часов назад это случилось, – сказал Фокса, обернувшись ко мне.

– Да, не больше. А гораздо меньше.

Я с нарочитой медлительностью выпрямился. На столе лежали газеты, путеводитель по Корфу и две подшивки старых журналов – «Лайф» и «Пари матч». А рядом четвертушка бумаги, и на ней неуверенным, корявым почерком ребенка или старика были карандашом выведены буквы и цифры:

С. М. 218–219 = 228

Я показал ее Рахиль:

– Как, по-вашему, это его почерк?

– Не знаю.

Фокса тоже взглянул на бумажку, а потом – с тревогой – на меня. Он был растерян, и я знал, по какой причине. Почерк очень напоминал тот, которым была написана анонимка про Аякса и следы на песке, найденная после смерти Кемаля Карабина.

– Что это значит? – спросила хозяйка.

– Понятия не имею. А вы?

Рахиль растерянно качнула головой:

– И я тоже.

– Вам что-нибудь говорят эти инициалы? – допытывался я, передавая ей листок.

– Нет… Ничего.

Я взглянул на труп Клеммера, потом обвел глазами читальню, стараясь не упустить ни единой мелочи. Потом повернулся к мадам Ауслендер:

– Это вы его обнаружили?

Нет, сказала она. Жерар, перед тем как лечь спать, обходил отель. Электричество уже не горело, но при свете фонаря он заметил что-то на полу, зажег керосиновую лампу, и тут ему предстало это зрелище.

– И что же он предпринял?

– Немедленно поднялся ко мне и сообщил. Я еще не спала.

– А когда вы в последний раз видели Клеммера?

– Около одиннадцати, за час до того, как выключили генератор. Он сидел в кресле и листал какую-то книгу или журналы.

– Он часто приходил в читальню?

Она пожала плечами:

– Затрудняюсь вам ответить.

– А сегодня он был с женой?

– Нет, один. Мы пожелали друг другу доброй ночи, и я поднялась к себе.

– Где он сидел?

– Вон там.

Я оглядел кресло и прикинул расстояние до стола. Клеммер упал на середине.

– Его ударили, когда он стоял.

– И напали врасплох, – вставил Фокса.

– Мужчина он был крепкий, – согласился я. – Мог бы постоять за себя, но никаких следов борьбы нет. Судя по тому, что лоб и лицо не пострадали, все удары были нанесены сзади. Первым, судя по всему, его оглушили. А добивали, когда он уже упал. – Я показал на труп. – Череп сильнее размозжен слева у затылка, чем в верхней части.

Фокса кивнул. Его первоначальный шок сменился, кажется, живым интересом. Я заметил даже, что глаза у него горят.

– Преступник хотел быть уверен в успехе, – сказал он.

– Несомненно.

– А откуда кровь на кардигане?

Я наклонился над телом Клеммера, всматриваясь внимательней:

– Раны никакой нет. И от головы далеко. Кровь полилась, когда он уже лежал на полу, и забрызгать полу она не могла.

– Может быть, это не его кровь?

– Проверить это будет трудновато.

– В таком случае Клеммер защищался?

– Не знаю.

Я выпрямился. Минутку мы постояли молча. Потом я огляделся по сторонам.

– Талант часто зависит от того, где он может проявиться.

– Неужели вы полагаете…

– Ни малейших сомнений.

Мадам Ауслендер молча наблюдала за нами и слушала наш разговор. Я обернулся к ней:

– Что может быть общего у Клеммера с Эдит Мендер и доктором Карабином?

– Понятия не имею.

Я рискнул закрутить гайку посильней:

– А с вами?

Женщина, пережившая Освенцим, невозмутимо ответила:

– Бестактный вопрос.

Фокса оглянулся по сторонам:

– Что он читал, когда появился убийца?

Я подошел к столу. Кроме давешней записки, там не было ничего примечательного. Я принялся бесцельно перелистывать переплетенные комплекты журналов. В июньском номере «Пари матч» за 1949 год обнаружилась вырванная страница. Я машинально ощупал карман. В этот миг часы, стоявшие в холле, у дверей читальни, пробили полчаса. Я взглянул на свои часы – они показывали час сорок.

– Или мои часы спешат, – заметил я, – или эти отстают.

– Быть того не может, – ответила мадам Ауслендер. – Я сама проверяю их, перед тем как завести и идти спать. Они отстают на минуту-две в неделю.

– И прошлой ночью заводили?

– Я до отказа подняла обе гирьки – одну для маятника, другую для боя.

– Это было до того, как вы заметили, что Клеммер читает?

– Если память мне не изменяет, незадолго до.

Мы с Фокса сверили часы. Они показывали одинаковое время.

– Ну вот теперь отстают на десять минут, – сказал я.

И с этими словами вышел в холл, а хозяйка и Фокса в удивлении последовали за мной. Часы – старые «юнгханс» – были почти двух метров высотой. По белому фарфоровому циферблату шли римские цифры, а сверху была классическая надпись «Tempus fugit»[83]83
  «Время летит» (лат.).


[Закрыть]; круглый диск маятника из позолоченной меди, цепочки и гирьки, приводившие в действие механизм, были защищены узкой застекленной заслонкой. Я остановился перед этим сооружением и принялся его разглядывать.

– Что вы такое увидели, Бэзил? – теряя терпение, спросил Фокса.

Великолепно, подумал я. Я выжидал, я не спешил сыграть эту карту и могу признаться, что теперь наслаждался. Меня так и подмывало сказать: «Элементарно, Ватсон», придавая происходящему должное значение, и я этому искушению уступил. Что же, тщеславие художника – куда ж без него? Шерлок Холмс загадочно улыбнулся Ватсону с воображаемого экрана:

– Элементарно, Ватсон.

Я открыл стеклянную заслонку, снял гирьку с крючка, которым она присоединялась к цепочке, и взял в руку:

– Мы привыкли считать, что предметы служат только тому, для чего они предназначены. Но не всегда.

И показал им гирьку. Бронзовый позолоченный брусок цилиндрической формы, длиной сантиметров тридцать пять. Вполне годится, чтобы размозжить кому-нибудь голову. Чистили его второпях, в излишней спешке, и кое-где остались следы засохшей крови.

– Орудие преступления, – возгласил я.

Фокса посмотрел на меня по-новому, удивленно, словно вдруг перестал узнавать.

– Как же, черт побери… – начал он.

В этот самый миг и появилась фрау Клеммер. Босая, в ночной сорочке, она слетела по ступеням, как ни старался Жерар удержать ее. Пронеслась мимо нас в двери читальни и, увидев мужа, с пронзительным воплем без чувств рухнула на пол, словно сраженная пулей.

Ночь была бессонная, изматывающая. Поистине мучительная. Проходила она в расспросах, стенаниях, упреках и полном хаосе. К нам присоединились Веспер Дандас, Пьетро Малерба, Нахат Фарджалла, равно как и Спирос с Эвангелией, встревоженные суетой. Когда мы связались с полицией Корфу, нам сказали, что непогода продлится еще сутки. Сейчас никаких мер принять нельзя, так что было рекомендовано держаться кучно, быть настороже, только не сказали, кого или что предстояло сторожить.

– Бездарные, безграмотные олухи! – кипел Малерба. – Свиньи греческие!

Он прихватил на кухне большой поварской нож и держал его под рукой и на виду у всех, положив на подлокотник кресла, соседнего с креслом Нахат Фарджалла. Робко забрезживший рассвет нашел нас – в смятении, страхе, растерянности – в баре-салоне: Спирос и Эвангелия подавали кофе, заменявший нам завтрак. Мы зорко следили друг за другом. Веспер сидела на диване между Фокса и мной.

– Напоминает фильм ужасов, – вздрогнув, сказала она.

Довольно долго все молчали. Накрытое простыней тело Ганса Клеммера лежало там, где мы его нашли. Его жена спала на соседнем диване – ей вкатили изрядную дозу снотворного. Ни один из ее туповатых ответов на наши вопросы ничего не прояснил. Узнать удалось лишь, что после ужина, где-то около половины одиннадцатого, Клеммер спустился в библиотеку немного почитать – так он сказал, по крайней мере, – а в номер не вернулся. Что касается постояльцев отеля, живых и мертвых, то никого из них ни она, ни ее супруг до приезда на Утакос не знали и никогда прежде не видели.

Как пишут в романах, ко мне обратились взоры всех присутствующих и прежде всего Фокса, который после моего фокуса с гирькой смотрел на меня как-то по-особенному, со странной смесью опаски и изумления.

– Выкладывайте, Шерлок, – наконец выговорил он.

Что же, с формальной точки зрения я оказался в состоянии если не установить причины последнего убийства, то по крайней мере восстановить цепь событий. Предъявить подтвержденную гипотезу. Но сначала мне хотелось бегло ознакомить собрание с особенностями моего метода.

– Нетрудно выстроить цепочку выводов, если наблюдение позволяет установить очередность событий. Вслед за тем промежуточные выводы скрываются и предъявляется заключение… Эффект поразительный.

– Гирька в часах, – сказал Фокса.

– Элементарно.

– И все? – удивилась примадонна.

– И все. Или, по крайней мере, маленькая частица всего.

– Как просто, – заметил Малерба.

– Проще простого, – насмешливо отвечал я. – Уверен, что и ты бы мог додуматься. Например, установить, что убийство Клеммера заняло десять минут.

Итальянец, сморщив лоб и помрачнев, хотел было что-то сказать, но по здравом размышлении передумал. Я перевел взгляд на Фокса:

– Кажется, в мои объяснения вкралась ошибка.

Тот улыбнулся как сообщник. Малерба набычился:

– Издеваешься?

– Самую малость, Пьетро, – успокоил я его. – Чуточку.

– А как вы это себе представляете? – спросила Веспер.

– Я не ограничиваюсь представлениями – я непреложно убежден в своей правоте. Клеммер – то ли по собственной воле, то ли договорившись с кем-то о встрече – после половины одиннадцатого спустился в читальню. Может быть, он имел там разговор с кем-то, а может быть, сидел один… В какой-то момент убийца открыл футляр часов и отцепил одну гирьку. Потом подошел к Клеммеру, который в эту минуту уже был на ногах и направлялся от кресла к столу, и сзади ударил его по голове.

Нахат Фарджалла вскрикнула в ужасе, а Малерба пробурчал:

– А Клеммер что, ничего не заметил?

– Ковер мог заглушить шаги. Кроме того, как раз в этот момент выключили генератор.

Я обратился к Жерару:

– Что вы делали после этого?

– Как обычно, обошел с фонарем весь отель, проверил, все ли в порядке и заперто.

– И никого не встретили во время этого обхода?

– Никого. Потом вошел в читальню и увидел на полу господина Клеммера.

– Вы знали, что он сидит здесь? До этого не видели его? Живым, я хочу сказать?

– Из холла читальня не видна, и из коридора тоже. Надо войти.

– Вы заметили, что часы отстают?

– Не обратил внимания. – Лицо метрдотеля оставалось невозмутимым. – Этим занимается мадам Ауслендер.

– А что вы предприняли, увидев Клеммера на полу? Удостоверились в его смерти?

– Я сразу понял. Стоило только увидеть, в каком состоянии у него голова.

– Это тогда вы уронили фонарь?

– Да, от неожиданности.

– Пожалуйста, припомните все, что вы сделали потом.

– Бросился сообщить о случившемся мадам Ауслендер…

– …которая еще не спала.

Вместо Жерара ответила сама хозяйка отеля.

– Нет, – сказала она. – Еще не спала.

Воцарилось молчание. Малерба с подозрением вглядывался в нас.

– Больно гладко все выходит у этого хмыря, – пробормотал он.

– К каким еще выводам вы пришли, Бэзил? – спросила хозяйка.

Я уселся на диване поглубже и сделал подобающую случаю паузу.

– Убийца продолжал наносить удары, когда Клеммер уже лежал на полу, – добивал, чтобы уж наверняка. Потом полой кардигана вытер орудие убийства и вернул гирьку на место.

– А что навело вас на мысль, что он действовал именно ею?

Я не успел ответить – Фокса оказался проворней.

– А то, что они отстали на десять минут, – сказал он, не сводя с меня задумчивого взгляда. – Не так ли?

Я с трудом удержался от самодовольной усмешки моего вечного персонажа:

– Так. Покуда часы оставались без груза, они стояли. А пошли снова, когда убийца вернул гирьку на место.

– Невероятно! – восхитилась дива.

– Да нет, это элементарно.

– Совсем даже не элементарно, – возразил Фокса. – Наблюдательность – ваша вторая натура, Бэзил.

Я польщенно улыбнулся:

– Чем богаты…

– Итак, у нас есть способ убийства, есть жертва… А где же побудительный мотив?

Я взглянул на Ренату Клеммер, которая продолжала спать. И хотел уже ответить, но меня опередил Малерба.

– Дураку понятно, – брякнул он, – что три эти смерти связаны между собой. У Эдит Мендер, у доктора Карабина и у Ганса Клеммера должно быть что-то общее.

– Может быть, даже скажете, что именно? – насмешливо спросил Фокса.

Итальянец издал какое-то нечленораздельное ворчание и тем ограничился. Все смотрели на меня, а не на него. Я небрежно повел рукой:

– Есть разные возможности. Может быть, что-то и связывает троих погибших между собой, но не станем пренебрегать случайностью и совпадениями… На основе предполагаемого самоубийства мисс Мендер, которое большинство из нас склонно считать преступлением, могут возникнуть и непрямые связи.

– То есть? – спросил Фокса.

– Доктор, может быть, и не был знаком с ней раньше, но результаты проведенного им осмотра встревожили убийцу.

– И может быть, Карабин сам приблизил свой конец, вступив с убийцей в контакт и поделившись с ним своими подозрениями, – поддержал меня Фокса.

– С ним – или с ней, – веско уронил я.

Окружающие устремили на меня взгляды растерянные или удивленные. Малерба в негодовании заерзал в кресле.

– Что за чушь? – сказал он, взяв за руку Нахат Фарджалла.

Я пропустил эту реплику мимо ушей.

– Мы как-то зациклились на том, что убийца мужчина, и в этом наша основная ошибка. Любая из трех смертей могла быть причинена женщиной.

– О боже мой! – сказала примадонна. – Уж не думаете ли вы, что… – И осеклась, не в силах выговорить вслух свою мысль.

– А вот я бы смогла убить, – холодно заявила Веспер, до этого сидевшая в задумчивости, и взглянула на Рахиль Ауслендер. – И полагаю, она тоже. Из нас, пяти женщин, оказавшихся на Утакосе, я бы не принимала в расчет только фрау Клеммер и Эвангелию.

– А о мужчинах какого вы мнения? – осведомился я.

Она кольнула меня взглядом серых глаз. Потом обвела им прочих.

– Любой из пятерых на это способен. – Дойдя до Спироса, взгляд немного смягчился. – Ну разве что его я бы исключила.

– Почему?

– Слишком уж мастерски все выстроено, не находите? Ему такое не по годам. Такое требует житейского опыта и знания людей. И особых условий.

Спирос и Эвангелия, кажется, вздохнули с облегчением и благодарностью. Но Фокса взглянул на меня:

– А нашего сыщика вы внесли в свой список подозреваемых?

Веспер кивнула:

– И его тоже.

Я учтиво поклонился, благодаря за честь:

– Все произошедшее заставляет нас сделать обескураживающий вывод. Если мы строим гипотезу, увязывая результаты вскрытия мисс Мендер с убийством доктора Карабина, то выпадает линия Ганса Клеммера. Мы не можем установить прямую связь. И движемся между возможным и невероятным с ничтожными шансами на успех.

– Может, это как-то связано с пропажей паспортов, – подумав немножко, сказала Веспер.

– Может… Но пока они не найдены, это тупиковая линия. А мадам Ауслендер, кажется, не очень хорошо помнит, что там было, не так ли?

– Практически ничего, – подтвердила хозяйка.

Жерар, до этой минуты хранивший молчание, поднял руку, требуя внимания:

– А рассматривается ли возможность того, что убийц было двое?

В ответ грянул хор голосов в диапазоне от недоумевающих до негодующих. Я попросил тишины и взглянул на Жерара по-новому – с интересом:

– Поясните свою мысль, пожалуйста.

– Не смогу, простите, – ответил он. – Так, пришло в голову…

– Эту версию отбрасывать нельзя, – признал я. – В самом деле, один мог убить мисс Мендер и доктора Карабина, а другой – Клеммера… Вполне можно себе представить, что кто-то убил первую жертву, а две следующие погибли от руки кого-то еще.

– Где двое, там и трое! – пошутил Малерба.

– Пожалуй, это уже ни в какие ворота не лезет! – ошеломленно воскликнула дива.

– Я склоняюсь к идее того, что некто воспользовался ситуацией, чтобы свести счеты с господином Клеммером.

– Какие счеты?

– Да какие угодно, дорогая, – вмешался Малерба. – Мало ли… У кого из нас не найдется скелета в шкафу?

– Есть различия, – уточнил я. – Не в пример двум предыдущим убийствам, Клеммер погиб не в запертой комнате.

Нахат Фарджалла растерянно захлопала ресницами:

– А где же?

Я пустился в пространные объяснения, подробно описав два предыдущих места преступления: закрытая дверь в пляжном павильоне, две – в номере доктора. Дива замотала головой:

– Какое это имеет значение? Какая разница, открыта была дверь или заперта?

– Очень даже имеет. В первых двух случаях виден одинаковый почерк. Нечто, бесспорно…

И тут я остановился, вытянул ноги, соединил кончики пальцев, откинул голову на спинку кресла и устремил взгляд в потолок – в точности как в финальном эпизоде «Пустого дома». Сэр Артур Конан Дойл мог бы мной гордиться.

– Художественное? – пришел мне на помощь Фокса.

Я выждал еще несколько секунд, продлевая удовольствие. Предвкушая эффект. И наконец ответил:

– Я не решался произнести это вслух. Все мы чувствуем желание или побуждение выразить себя средствами искусства. А уж в каком жанре – это зависит от каждого.

– Какая дикость! – воскликнула примадонна.

– Вот уж ни к селу ни к городу, – буркнул Малерба.

Я продолжал, не давая себя сбить:

– Тот, кто убил Эдит Мендер и доктора Карабина, наделен, с позволения сказать, вкусом к этой гибельной игре. Что же касается Клеммера…

И сделал драматическую паузу, которую предоставил заполнить Фокса.

– Записка, оставленная на столе, – показал он.

– Он что, не мог сам ее написать? – возразил Малерба.

Я продолжал смотреть в потолок, не размыкая сведенных пальцев, и думал, что в кармане у меня лежит еще одна бумажка. Меня тешила мысль о том, что Шерлок Холмс был великим знатоком тайнописи и даже написал монографию, анализируя сто шестьдесят различных кодов и шифров.

Я резко опустил глаза и сказал безапелляционно:

– Нет. Эту записку оставил убийца.

Все, включая Фокса, смотрели на меня выжидательно. Я попросил у Рахиль записку и снова прочел: «С. М. 218–219 = 228». Потом поднялся.

– Буква «С», буква «М». Два один восемь. Минус. Два один девять. Равно Два два восемь.

– Это формула? – спросила она.

– Это ключ.

– Как в «Долине страха» или в «Пляшущих человечках»? – ошеломленно спросил Фокса.

– Да, но в данном случае я, кажется, понял, что это значит, – сказал я и обратился к присутствующим, наслаждаясь их изумлением: – Будьте любезны проследовать за мной.

Я медленно вышел в холл – все остальные двинулись следом, – миновал часы и оказался в читальне. Труп, накрытый окровавленной простыней, лежал там, где Клеммеру размозжили голову. Пройдя мимо полок, я достал нужный мне том – факсимильное издание журнала, где с 1887 по 1927 год печатались рассказы и романы о Шерлоке Холмсе.

– Выстрел наугад? – спросил Фокса.

– Логическое умозаключение.

– Мы все обратились в слух.

– Буквы «С» и «М» означают «Стрэнд мэгэзин», – сказал я, открывая подшивку. – И если не ошибаюсь, двести восемнадцать и двести девятнадцать – это номера страниц… Да, вот они. Смотрите. На них напечатан короткий рассказ доктора Ватсона.

– Под названием «Пестрая лента», – подтвердил Фокса.

– Именно так.

– А последние цифры? Двести двадцать восемь?

– О чем, черт вас раздери, вы толкуете? – спросил Малерба.

Не обращая на него внимания, я перелистнул несколько страниц. На 228-й красовалась большая иллюстрация: Шерлок Холмс с фонарем, доктор Ватсон с пистолетом и Гримсби Ройлотт с пестрой лентой вокруг головы. Подпись под картинкой гласила: «Когда мы вошли, он не издал ни звука и не пошевелился»[84]84
  Здесь и далее рассказ «Пестрая лента» цитируется в перев. Л. Бриловой.


[Закрыть].

Я вернулся на 218-ю страницу и показал ее Фокса. В самом деле, там было все.

Обернувшись к остальным, он прочел вслух:

– «Я подтвердила, что дверь была заперта изнутри, на окнах же имеются старомодные ставни с широкими металлическими засовами – ночью их всегда закрывают. Стены внимательно обстучали и пустот не обнаружили, проверили пол – тоже ничего». О боже! – воскликнул он, прервав чтение.

– Вот именно, Ватсон, – подтвердил я. – И здесь мы имеем преступление, совершенное в запертой комнате, хотя это всего лишь символическая литературная отсылка, нечто вроде зловещего подмигивания классику. Я бы сказал, что все три преступления совершены одной и той же рукой, одним и тем же убийцей.

Публика внимала мне с открытыми ртами. Воспользовавшись ситуацией, я сделал драматическую паузу, которой позавидовал бы и Ноэл Кауард.

– Хотя не исключено, – добавил я, – что некто хочет, чтобы мы в это поверили.

Пауза продолжалась. Я взглянул на хозяйку – она была неподвижна и смотрела на меня угрюмо.

– Мадам Ауслендер… Не уделите ли вы мне немного времени для разговора наедине?

Несмотря на ранний час, было почти тепло. Небо на востоке уже светлело, и обозначились очертания далеких гор. С террасы, из-за темного силуэта мраморной Венеры, доносился замирающий гул генератора.

– Клеммер нацист, – сказал я. – Или был нацистом.

Мадам Ауслендер неподвижно стояла рядом со мной. И ответила лишь после долгого молчания.

– Боюсь, вы потеряли связь с реальностью, – услышал я наконец. – Ухо́дите в дали, куда за вами трудно следовать.

Я пожал плечами, показав, что это замечание оставляет меня равнодушным.

– Туда, куда я иду, следовать за мной легко.

Мне показалось, что она смутилась.

– О чем вы?

– Об Освенциме, – мягко и негромко произнес я.

Наступившее молчание нарушил ее тяжелый вздох. Вздох человека усталого и растерянного.

– Какое это имеет отношение?..

– Когда идет расследование, полезное свойство нашего воображения состоит в том, чтобы создавать связи между фактами, которые вроде бы существуют сами по себе.

– На что вы намекаете?

Голос ее сейчас зазвучал хрипловато. Жестко и сухо.

– Ганс Клеммер был нацистом, – настойчиво повторил я. – Служил в СС.

Мне показалось, что она засмеялась – еле слышно, сквозь зубы. А может быть, просто выдохнула сильней, чем обычно.

– Вижу, куда вы клоните.

Я с деланой учтивостью склонился к ней:

– В самом деле видите?

– Конечно вижу. И навстречу вам не пойду.

– Я всего лишь строю гипотезы. Которые помогут сформулировать возможное решение, хотя успех тут не гарантирован.

– Абдукция вслепую?

Я с удивлением уставился на нее – вернее, на ее чуть видный в полумраке силуэт. Как точно она употребила термин!

– Да, в самом деле, – согласился я. – А вы, я вижу…

– Они обычные постояльцы, такие же, как все, – перебила она. – Не более того. Я никогда раньше с ними не встречалась. Их не было…

Она осеклась, но я договорил за нее:

– Их не было в Освенциме, вы хотите сказать?

– Разумеется, не было.

– Кроме Освенцима, были в Европе и другие веселенькие места.

– Что вы можете об этом знать… – В голосе ее теперь звучала горькая, злая насмешка.

Я не обиделся на ее тон. Она имела полное право на сарказм.

– Вы правы, – согласился я. – Жизнь – не кино.

– Можете держать пари – не проиграете. Нет, не кино.

Я сменил тему:

– В вашем распоряжении были паспорта, ныне исчезнувшие.

После краткой и опасливой паузы она спросила:

– К чему вы клоните?

– К тому, что у вас имеются данные каждого из нас.

– Вы забыли, что документы похитили из моего кабинета?

– Я не забыл, что это вы так сказали – «похитили».

Мадам Ауслендер как будто не поверила своим ушам. Теперь в голосе ее зазвучало изумление или раздражение. Или то и другое вместе.

– Вы в своем уме?

– Вполне, – ответил я спокойно. – Я действую в рамках роли, которую мне поручили.

– В отношении меня можете считать, что я вас с роли снимаю.

С учтиво-скорбной улыбкой я ответил:

– Боюсь, что уже слишком поздно. Меня просили предоставить факты, а факты таковы: вы еврейка, вы были в концлагере, а Клеммеры немцы.