Текст книги "Последнее дело Холмса"

– То обстоятельство, что мотивы преступления нам неясны, не значит, что его нельзя объяснить. Объяснение есть у каждой ситуации, ибо в противном случае она бы не возникала.

– Валяй, Шерлок, валяй разъясняй, – развязно сказал Малерба.

Все взглянули на него укоризненно, а я замолчал, обидевшись. Мы с ним хорошо знакомы. И его фанфаронский тон меня не обманывал: глаза у него были беспокойные и моргал он чаще обычного. Убийство доктора Карабина встревожило его сильней, чем всех остальных.

– Мне не под силу разобраться в происходящем, – сказал я наконец. – И если когда-то это и было игрой – если было, – то теперь перестало. И роль, которую вы мне поручили, я больше играть не могу.

– Почему? – осведомился Ганс Клеммер.

Вопрос, казалось, был задан от чистого сердца – да, вот именно: «казалось». Бледно-голубые, словно выцветшие, глаза смотрели с той обманчивой наивностью, которая бывает свойственна иным тевтонским взглядам. Супруга сидела рядом молча и держала его за руку.

– Да я уже много раз объяснял, – ответил я. – Дело принимает слишком серьезный оборот, чтобы я мог им заниматься.

– Но ведь у тебя есть и познания, и интуиция, – высказалась в мою пользу Нахат Фарджалла. – И опыт…

– Опыт чисто кинематографический, – перебил я. – Здесь требуются настоящие полицейские, способные отыскать отпечатки пальцев, умеющие обнаруживать приметы и признаки и всякое такое прочее. Нужны профессиональные сыщики и судебные медики, которые произведут вскрытие по всем правилам.

– Ни в одной истории о Шерлоке Холмсе вскрытия не делают, – возразил Фокса.

Все уставились на него, силясь понять, шутит он или говорит серьезно. Но он был занят только мной.

– Кроме того, есть ведь и другие способы сделать так, чтобы мертвые заговорили.

– Это бессмыслица, – сказал Клеммер.

– В любом случае, – вмешалась мадам Ауслендер, – сейчас ничего невозможно сделать. В полицейском управлении Корфу меня заверили, что очень обеспокоены нашими происшествиями, но ничем помочь не могут, покуда не восстановится судоходство.

– Вот же дурачье неотесанное, – буркнул Малерба.

Хозяйка взглянула на него с упреком:

– Вы несправедливы. Порт закрыт, а в этой зоне затонули два корабля – американский парусник и рыбачья шхуна, есть жертвы. Обещают прислать на остров агентов, как только шторм стихнет, но до этого еще не менее двух суток.

– А что они сказали про убитых?

– Сказали, чтоб ничего не трогали на месте преступления и к убитым не прикасались. Еще сказали, чтобы приняли все меры предосторожности и держались вместе и чтобы все были на виду и защищали друг друга.

– Легко сказать, – возразил Пако Фокса. – Как можно сидеть сложа руки, если знаешь, что среди нас находится убийца?!

– Может находиться, – попытался уточнить Клеммер.

– Находится, находится, это уже ясно. И им может оказаться один из нас.

До сих пор никто не высказывался так резко и определенно – по крайней мере, вслух. И все вдруг начали прятать глаза, не в силах взглянуть на остальных. Одна только Веспер Дандас выдержала мой взгляд.

– Cazzo… – по-итальянски выругался Малерба, нарушив внезапную тишину.

Фокса окинул его насмешливым взглядом.

– Да, убийца, – сказал он, показав на всех присутствующих, не исключая и меня. – Мужчиной или женщиной, в одиночку или в компании с кем-то еще – были убиты Эдит Мендер и доктор Карабин. Если в первом случае имелись веские основания подозревать самоубийство, то во втором нет ни малейших. И, кроме того, в обоих случаях…

Он сделал паузу, давая мне возможность продолжить, но я ею воспользовался не сразу. От нестерпимого желания выпить пекло в груди. Я с усилием сосредоточился на собственных словах.

– В обоих случаях убийца продемонстрировал поистине дьявольскую склонность к игре. И даже к черному юмору.

– Что за хрень ты несешь? – возмутился Малерба.

– Поясните, Бэзил, что вы имеете в виду, – пришел мне на помощь Фокса.

И я пояснил, перечислив признаки и ситуации – трупы в запертых комнатах, записка, обнаруженная в моем номере, нож, подсунутый под дверь. Присутствующих такие подробности ошеломили.

– Почему же вы раньше не сказали? – спросил Клеммер.

– Не хотел сеять панику. Это могла быть шутка дурного тона.

– Какие шутки в нашем положении? Это был бы верх глупости.

– А может быть, твое присутствие провоцирует убийцу? – предположил Малерба.

Я метнул на него враждебный взгляд:

– Не надо вешать на меня всех собак! На остров меня доставила твоя яхта.

Вдруг вмешалась Веспер Дандас, до этой минуты хранившая молчание:

– Быть может, он прав. Вы столько раз играли Шерлока Холмса, что это побудило преступника затеять ту самую игру, о которой вы говорили.

Я заметил, что у нее слегка дрожит подбородок, но она, несмотря на испытание, которому подверглась, сохраняет присутствие духа. И восхитился силой ее характера.

– Может быть… – помолчав дольше, чем было необходимо для обдумывания, сказал я. – Может быть, я если и не впрямую толкнул убийцу на преступления, то невольно подсказал ему, в какую форму их облечь. Или как ими развлечься.

– Да он сумасшедший! – воскликнула Нахат Фарджалла.

Я послал ей печальную улыбку:

– Имея дело с представителями рода человеческого, не следует списывать на безумие то, что можно списать на скотство.

Произнеся эту сентенцию, я заметил на лицах присутствующих почтение. Забавно, подумал я, как остро в определенных обстоятельствах проявляется потребность в чьей-то власти, под кровом которой можно укрыться. В конце концов, человечество – не более чем беззащитные общности, нуждающиеся в том, кто подаст физическую или духовную надежду. Это объясняет многое и в том числе – новейшая история Европы и всего мира это доказывает – многие ужасы.

– На скотство, – повторил я.

И одновременно окинул взглядом – взглядом беглым, незаметным и меланхолическим – шеренги бутылок на полках бара, двоящиеся в зеркалах позади. Во рту и в горле было так сухо, словно их выстлали промокательной бумагой. Я отдал бы все на свете, включая недавно обретенный престиж и статус легендарного сыщика, за коктейль из тех, которые подавал Майк Романофф в своем ресторане в Беверли-Хиллз.

– В настоящее время, – подвел итог верный Фокса, – вы лучше, чем ничего.

Никто не нарушил возражениями более или менее одобрительное молчание. Даже Малерба пересилил себя и промолчал. Но всем видом своим задавал вопрос: «Да что он вам там нарасследует? Я его знаю как облупленного!» Нахат Фарджалла и чета Клеммер приняли выбор. Что же касается Жерара, Эвангелии и Спироса, то они рта не раскрывали и, внимательно следя за своей хозяйкой, вполне удовлетворились ее безмолвным согласием.

– Что нам известно о докторе Карабине? – спросил я мадам Ауслендер.

Она дотронулась до своих колец и слегка пожала плечами:

– Его паспорт, как и ваши, лежит у меня в кабинете. Место рождения – Смирна, возраст – пятьдесят два года, доктор медицины.

Она замолчала, продолжая теребить кольца. Мы не сводили с нее пытливых глаз. И после недолгой внутренней борьбы мадам Ауслендер сдалась:

– Вселился в отель две недели назад.

– Один?

– Да.

– Общался ли он с кем-нибудь особенно тесно?

– Ни с кем, насколько я знаю.

– Мы с ним сыграли несколько партий в шахматы, – охотно вмешался в беседу Клеммер.

– Разговаривали?

– О пустяках, ничего важного. Он был человек сдержанный, учтивый… В шахматы играл неважно. Я выиграл у него три партии, он у меня одну, а две мы свели вничью.

Я уже почти не слушал. Еще раньше я краем глаза смотрел на Жерара, а теперь наблюдал за Рахиль Ауслендер – меня заинтересовало выражение ее лица.

– Это не все, правда? – рискнул я.

Она задержала на мне взгляд. Потом уклончиво повела рукой:

– Кто я такая, чтобы…

И смолкла. Я терпеливо ждал, не сводя с нее глаз. Теперь все уставились на нее. И вот наконец она пожала плечами:

– Мои постояльцы…

– Понимаю… – подбодрил я ее. – И ценю ваш такт. Но вы ведь сами видите, в каком положении мы все оказались.

Этот довод подействовал.

– Полиция Корфу, – наконец решилась она, – еженедельно наведывается сюда и проверяет паспорта.

– Но Карабин, по вашим словам, поселился на Утакосе две недели назад?

– Да.

– Значит, его документы полиция видела?

– О том и речь.

– И?

– Ну, здесь придраться было не к нему.

– Здесь? На Корфу?

– В Греции. И, насколько я знаю, везде за пределами его страны.

– А там?

В Турции, отвечала она, по словам греческой полиции, дело обстояло иначе. Еще несколько месяцев назад Кемаль Карабин был владельцем частной клиники, переживавшей тяжелые времена. Он оказался по уши в долгах, под угрозой ареста имущества, но тут от скончавшейся пациентки ему достались какие-то деньги. Убегая от кредиторов, доктор первым же самолетом улетел в Афины, а оттуда перебрался на Корфу. Отель мадам Ауслендер на острове Утакос стал его временным убежищем – местом, где можно было пересидеть и незаметно дождаться, когда уляжется шумиха.

– У Греции есть договор с Турцией об экстрадиции?

– Нет.

– Ах вот оно что… Интересно. А можно ли взглянуть на его паспорт?

– Можно, я полагаю.

Тут меня осенило:

– А наши?

– Зачем вам? – удивилась она.

– Чтобы познакомиться поближе.

Она оглядела нас и, убедившись, что моя идея всеми одобрена, поднялась и ушла к себе в кабинет.

– Не вижу связи между Карабином и Эдит Мендер, – сказал Малерба.

Пако Фокса не промедлил с ответом:

– Он делал вскрытие или, по крайней мере, детально осматривал тело погибшей.

– И что с того?

– И мог обнаружить нечто такое, чего знать не следовало.

– Кому?

– Не знаю. Убийце или ему самому.

Я повернулся к присутствующим. Взглянул на Веспер Дандас:

– Между вашей покойной подругой и доктором были какие-то отношения? Они были знакомы раньше?

– О нет! – ответила она, но тут же добавила уже не так уверенно: – Насколько я знаю… – Она закусила губу. – Ну и ну… Из-за вас я засомневалась.

– В чем?

– В том, были они знакомы раньше или нет.

– Как по-вашему, это возможно?

– По-моему, нет… Не знаю.

– Вы видели, как они разговаривали?

– Кажется, они слова друг другу не сказали.

– Это ничего не значит, – влез Фокса.

– Теперь, когда вы заставили меня вспомнить, – продолжала она, – мне кажется, они избегали друг друга. Вернее, Эдит избегала его. Мне он внушал какую-то безотчетную неприязнь, но…

– Ваша подруга как-нибудь отзывалась о нем?

– Нет, иначе я бы запомнила.

В эту минуту вернулась Рахиль Ауслендер. С пустыми руками и с растерянным видом. Она взглянула сперва на Жерара, Эвангелию и Спироса, а потом уже на всех нас:

– Паспорта пропали.

Последовал негодующий ропот. Потом заворчал протестующе Ганс Клеммер и отпустил цветистое итальянское ругательство Малерба. Фокса же ограничился тем, что медленно закурил сигарету.

– Боюсь, Холмс, – проговорил он очень спокойно, – что профессор Мориарти обставляет нас по всем статьям.

Невеселая в тот день вышла трапеза – чуть теплый фасолевый суп и бараньи отбивные, – приправленная боязливыми и подозрительными взглядами. Все это напоминало черно-белую версию картины «За отдельными столиками». Мы обедали молча, склонившись над тарелками, которые подавали Эвангелия и Спирос под присмотром Жерара. Даже он, неизменно безупречный метрдотель, был рассеян и уносился мыслями в неведомую даль: раскрошил две пробки, прежде чем сумел наконец откупорить вино, как положено. Я сидел за одним столом с Малербой и Нахат, с которыми обменялся лишь несколькими словами. Темная зловещая тень нависала над нами.

Пообедав, мы поднялись, но все остались на первом этаже. Прислуга принялась убирать со столов, а постояльцы собрались в салоне: одни присели, другие стояли, и все старались держаться поодаль друг от друга, словно между нами были вырыты рвы. Даже Нахат Фарджалла, обычно такая говорливая, хранила молчание, сидя на диване рядом с Малербой и томно поглядывая на меня с видом дамы, выбравшей не того кавалера и намеренной в скором времени исправить ошибку. Супруги Клеммер расположились у шахматного столика, Веспер Дандас – в кресле возле стеклянной двери в сад, а Фокса – неподалеку. Я уселся у маленькой стойки бара со стаканом тоника «Швеппс», налив его себе собственноручно, а мадам Ауслендер – передо мной.

– Не понимаю… – сообщила она мне.

Сказано было вполголоса, доверительно, хоть и внятно, и в голосе ее звучали растерянность и недоумение от пропажи паспортов. В устах этой женщины – всегда такой невозмутимо спокойной, с таким житейским опытом – этот тон усиливал тревогу. Я стал выяснять подробности.

– Где вы их хранили?

– В ящике письменного стола.

– Замок взломан?

– В этом не было необходимости – ящик был не заперт. – Она взволнованно повела глазами. – Мне некого опасаться.

– Было. Теперь есть кого.

– Ну да. С недавних пор…

Она немного помолчала.

– Ясно одно: мы не можем сидеть вот так, пока не стихнет шторм, и караулить друг друга. – Она всматривалась в мое лицо, явно не зная, надеяться на меня или не стоит. – Что же касается вас, Бэзил…

– Подвигов от меня ждать не надо.

Она вздохнула:

– Я видела в жизни много ужасов, но такого…

– Да, – вынужден был признать я. – Жуткая игра. Бессмысленная и извращенная.

– Зачем красть паспорта? – обратилась она ко мне, словно я мог дать ей ответ. – Неужели так важно установить личность Кемаля Карабина?

Я размышлял, стараясь не обмануть ее ожидания.

– Там стоят штампы с визами, указано, где бывал, куда ездил податель сего, – наконец сообщил я категорическим тоном, имитирующим уверенность. – Быть может, речь идет не только о документах доктора. Быть может, кто-то захотел сравнить его маршруты с собственными. И выявить подозрительные совпадения.

– Вы полагаете, причина может быть в этом?

– Ничего другого мне пока в голову не приходит.

– Эдит Мендер, Карабин… Кто еще?

– Не знаю.

Мы помолчали. Остальные ловили каждое наше слово. Я сделал глоток.

– Мне припомнилась одна старинная история. В жизни каждого человека есть секреты, которые могут привести его в тюрьму или на эшафот. Однажды был поставлен опыт над неким видным церковником, епископом, известным своей святостью. На каком-то пиршестве друзья, решив подшутить над ним, передали ему записку такого содержания: «Все раскрыто, беги, пока еще можно». И подпись – «Друг». Прочитав такое, епископ поднялся, вышел – и больше его никто никогда не видел.

Рахиль Ауслендер слабо улыбнулась.

– Пример неплох, – согласилась она. – Я и сама могу привести нечто подобное.

– Не сомневаюсь, – кивнул я, вспомнив о ее еще недавнем прошлом.

Она потеребила свои кольца и снова вздохнула.

– Слишком большое значение придаем мы жизни, – сказала она неожиданно холодным тоном. – Мы, люди, суть не что иное, как животные, которые носят одежду и наделены толикой разума. Вот и все.

Я взглянул на нее с новым интересом:

– Полагаю, у вас есть веские основания считать так.

– Разумеется, есть. Я видела столько смертей, что смею считать себя авторитетом в этом вопросе. Вы удивились бы, узнав, как дешево стоит человеческая жизнь.

– Да нет… Едва ли.

– Я говорю кое о чем посложнее, – сказала она так спокойно, что меня бросило в дрожь. – Массовая гибель воспринимается спокойнее, чем индивидуальная. Когда истребляются тысячи, страх растворяется, становится безымянным. И даже лица жертв в конце концов делаются неразличимы.

Я воздержался от комментария. Чем бы я мог возразить женщине, пережившей Освенцим? После долгой-долгой паузы она засмеялась мягко и как бы про себя. И сказала:

– Забавно. Все, и я в том числе, знают, что вы актер. И все-таки мы продолжаем на что-то надеяться.

Мне и здесь оставалось лишь пожать плечами. Что еще я мог сказать или сделать?

– Делайте то, что в ваших силах, Бэзил. Пока не появилась настоящая полиция, я очень прошу вас сделать все, что в ваших силах.

– Не уверен, что способен изобличить преступника, – чистосердечно признался я.

Она кивнула на Фокса, который все так же сидел напротив Веспер:

– А вот он, кажется, уверен.

– Всерьез его не принимайте. Сеньор Фокса ценит добрую шутку.

Я сказал это во всеуслышание, и Пако послал мне взгляд сообщника, отчего я почувствовал себя неловко. И отвел глаза.

– В сущности, это не важно, – сказала мадам Ауслендер. – Важно, чтобы кто-то, пока не разрешится эта абсурдная ситуация, сумел воплотить в себе закон. А вы некоторым образом годитесь на эту роль. Понимаете? Вы заложник собственной роли, образа великого сыщика, столь памятного нам всем. Так что выбора у вас нет.

Она положила ладонь на мою руку. И сейчас же сняла.

– Прошу вас, продолжайте свои попытки. Свою игру или как еще называется то, что вы делаете. Это все-таки лучше, чем ничего.

Я не знал, прислушивается ли к этому разговору Пьетро Малерба, но тут увидел, что он поднялся на ноги и вскричал:

– Что за чушь собачья! Я ухожу к себе в номер – у меня сиеста! Не собираюсь сидеть здесь как идиот, пока мы следим друг за другом!

Нахат Фарджалла попыталась утихомирить его и усадить на место. Дергала за рукав:

– Пьетро, но полиция Корфу…

– Да к чертовой матери твою полицию! Пусть, кто желает, остается здесь. – Он обвел нас вызывающим взглядом. – А если кто-нибудь задумал убить меня, я жду его наверху!

И, пылая яростью, двинулся к лестнице. Дива, придав лицу извиняющееся выражение, направилась за ним. Вскоре их примеру последовали Клеммеры, а мадам Ауслендер занялась свои персоналом. Я все так же сидел, облокотившись о стойку. Допил свой тоник, поставил стакан и поймал на себе взгляды Веспер и Фокса. Надо бы подумать, привести мысли в порядок, сказал я. А разговор – хорошее средство для этого. И свежий воздух пойдет на пользу.

– Давайте прогуляемся.

Они приняли мое предложение. Веспер, извинившись, сказала, что только на минуту поднимется к себе за шалью или жакеткой, а мы остались ее ждать. Фокса, иронически вздернув бровь, смотрел на вестибюль и лестницу.

– Недостаточное количество убийств в детективе разочаровывает читателя, – вдруг задумчиво изрек он.

– Вы о чем? – заинтересовавшись, спросил я.

– О том, что, если бы я писал этот роман, ваш приятель-продюсер стал бы следующей жертвой.

– Пьетро Малерба?

– Он самый.

Я с любопытством уставился на него:

– Это почему же? Каков был бы мотив?

– Да ну, при чем тут мотив? Неужто вы всерьез полагаете, будто нужны мотивы? Этот неприятный, деспотичный субъект сам по себе мотив… Согласитесь, что чисто эстетически он идеальная жертва.

Шагая по тропинке, взбегавшей вверх по склону холма среди сосен, кипарисов и неподвижных зарослей вереска, мы оставили отель позади. Треск цикад не заглушал отдаленный вой ветра, подобный стону, то нараставшему, то почти смолкавшему, но холм защищал нас от бури, от которой наверху гнулись стройные кипарисы возле развалин античного храма. Небо оставалось безоблачным и обманчиво голубым, меж тем как на поверхности моря вскипали под неистовыми порывами норд-веста белопенные барашки.

Я и не глядя почувствовал, что серые глаза Веспер задумчиво устремлены на меня. Она достала из кармана вчетверо сложенный листок бумаги и вертела его в пальцах, словно бы в нерешительности. И меня это заинтриговало. А еще сильнее – когда через миг она снова спрятала листок.

– Вы говорили о невозможных преступлениях, – сказала Веспер.

– …совершённых в запертых комнатах, – уточнил Фокса.

– В реальной жизни это случается редко, – сказал я. – В отличие от литературы и кино. Особенно в классических детективах.

Веспер шла, сунув руки в карманы жакетки. Широкая серая юбка, на стройных ногах удобные туфли без каблука.

– Шерлок Холмс раскрыл какое-нибудь дело такого типа?

– Несколько, но одно особенно примечательное описано в рассказе «Пестрая лента». – Я указал на Фокса. – Однако вот он – романист и знаток жанра. Весьма начитан.

– Есть еще классические рассказы, – подтвердил тот. – «Убийство на улице Морг» Эдгара По открыло этот жанр еще в середине девятнадцатого века. Кое-какие из них считаются подлинными шедеврами. А лучшим признана «Тайна желтой комнаты» Гастона Леру… Вы читали его, миссис Дандас?

– Зовите меня просто Веспер.

– Благодарю. Так читали?

– Читала, но еще в отрочестве, когда в школе училась. Помню довольно смутно.

– Этот жанр – роман-головоломка, где надо установить личность преступника и его метод, – был в свое время в большой моде. Особенно если действие происходит в запертом помещении, где, кажется, совершить преступление невозможно.

– А в реальной жизни подобные загадки встречаются? – спросила она.

Встречаются, ответил Фокса, хоть и не часто. Во время Французской революции в Париже случилось примечательное происшествие – некую проститутку обнаружили убитой в комнате, запертой изнутри. А спустя несколько десятилетий принц Конде был найден повешенным в некоем помещении, щеколды на двери которого были задвинуты. В относительно недавние времена тоже нашумели подобные «невозможные преступления»: убийство кавалерийского полковника фон Хардегга и знаменитое – на улице Нолле.

Веспер удивилась:

– Их так и не раскрыли?

– Нет.

– О боже… – Подбородок ее дрожал, дыхание стало неровным. – Это ужасно.

– И увлекательно, – добавил Фокса.

– Как вы можете так говорить?! – с упреком воскликнула она.

– Не забудьте, что он сам пишет детективы, – заметил я лукаво.

Она так резко обернулась ко мне, словно это я допустил бестактность.

– Убита Эдит. Моя подруга. Убит доктор Карабин. Я не понимаю, что увлекательного в этом двойном злодеянии.

Я злобно покосился на Фокса, переадресовывая вопрос ему. В конце концов, виноват был он.

– Вы правы, прошу меня простить, – извинился он. – Здесь все так странно, так запутанно, что мы иногда теряем связь с реальностью.

Она продолжала негодовать:

– В таком неуместно легкомысленном тоне отзываться о…

– Повторяю, вы правы, правы. Разумеется, правы. И еще раз прошу меня простить.

– Не принимайте близко к сердцу, – примиряюще вмешался я. – Мы с сеньором Фокса постепенно друг друга узнаём, и я отчасти склонен думать, что такова уж его натура. Но в чем-то он прав. Быть может, единственный способ вынести это испытание – взглянуть на него как бы со стороны, в свете книг, написанных и прочитанных. И виденных фильмов. Осветить действительность вымыслом.

В глазах Веспер вместо осуждения появилось ошеломление.

– Вы оба просто пугаете меня. Оба говорите так, словно это какая-то игра.

– Это игра и есть, – рискнул ответить я. – Точнее, убийцу можно поймать, только если рассматривать как тайного извращенного игрока. Боюсь, что при другом подходе решения не существует.

– О боже… – повторила она.

– Так в одном из рассказов говорит Шерлок Холмс своему брату Майкрофту, – вмешался Фокса. – Потому что у Холмса был брат, знаете? «Я играю ради самой игры»[57]57
  Цитируется рассказ «Чертежи Брюса-Партингтона».


[Закрыть].

– И это ваш случай? Вас обоих?

Она была в ужасе, и я захотел успокоить ее:

– Кажется, мы плохо объяснили… Наш случай – это поиски того, кто убил вашу подругу и доктора Карабина.

– Понимаете? – спросил Фокса.

– Начинаю понимать. И чем больше понимаю, тем мне страшней.

Мы шли по тропинке, которая вела в саму чащу. И чем ближе к вершине холма, тем сильней чувствовался ветер, трепавший белокурые волосы Веспер. Она отвела их от лица, чтобы взглянуть на меня:

– И вы думаете, что… Я про Эдит, разумеется. И про доктора.

– Можно сказать, – ответил я, – что это проблемы до такой степени каноничные, настолько концептуально классические, что это сбивает с толку. Невозможно, чтобы это было результатом случайности.

– То есть кто-то их спланировал?

– Да, и детальнейшим образом. И это примечательно, потому что в заурядном преступлении логика – большая редкость.

Я перехватил восхищенный взгляд Фокса. Мой личный Ватсон опознал парафраз из «Усадьбы Медные Буки»[58]58
  Здесь и далее перев. С. Сухарева.


[Закрыть].

– Полагаю, – добавил я, – что большинство убийц действуют импульсивно, без подготовки.

– Да, это так, – согласился Фокса, минутку подумав. – Очень редко они хладнокровно и обстоятельно планируют свое преступление. И поэтому в реальной жизни их проще раскрыть, чем в детективных романах.

– А в этом случае как? – спросила Веспер.

– Похоже, здесь все иначе. Мне видится здесь даже избыточная обдуманность.

– Слишком уж оно книжное, – добавил я. – Чересчур литературное.

– Вы говорите так, словно в определенных обстоятельствах убийство – это… Не знаю, как назвать… Чем-то сродни творчеству? – удивленно спросила Веспер.

– Да, в преступлении порой может чувствоваться творческое начало, – сказал Фокса. – Известны такие случаи в истории криминалистики.

– Преступник – создатель некоего произведения?

– Да.

– А кто же тогда сыщик? – спросил я с улыбкой.

– Критик, разбирающий его творение по косточкам.

Ответ был блистательный, и я с восхищением повторил его в полный голос. А про себя подумал, что, быть может, детективы, вышедшие из-под пера Фокса, не так уж примитивно-бездарны, как он уверял. И – это было уже, как говорится, из другой оперы – я заметил, что в женском обществе Фокса делается еще привлекательней, чем обычно.

– Убийство, совершенное в запертой комнате, – это наиклассический ход, – настойчиво повторил он.

– И самый жульнический, – заметил я.

– Без сомнения. И потому его мог сделать только писатель.

От нашего диалога Веспер впала в еще больший ступор:

– Да вы всерьез все это говорите?

– Более чем, – ответил я с театральной значительностью.

Фокса же не собирался останавливаться. Он сощурился, сосредоточившись на своих теориях:

– Существует лишь один действенный метод рассказа – спрятать поглубже основные факты. Помните, Бэзил, о чем мы говорили утром? Писатель, если он честен и беспечен, рискует тем, что читатель раскроет дело раньше сыщика.

Я рассмеялся:

– В таком случае о честности лучше забыть.

– Гораздо лучше! – Он повернулся ко мне, и я заметил, что глаза его искрятся весельем. – «Странный случай с жуликоватым автором» – вот прекрасное название. А вам известно, что С. С. Ван Дайн составил свод правил для тех, кто пишет детективы? Двадцать пунктов.

– Первый раз слышу, – сказал я.

– Вам понравится. Запрещаются среди прочего применение несуществующих ядов, гениальные прозрения сыщика, дворецкие и шоферы-убийцы, вмешательство братьев-близнецов и даже преступники-китайцы[59]59
  Строго говоря, о преступниках-китайцах в «20 правилах для пишущих детективы» С. С. Ван Дайна не говорится ни слова, как и о несуществующих ядах (хотя эти последние запрещены правилом строгой научности); однако правила запрещают любые ходульные решения, а в 1928 году бытовой расизм по умолчанию был распространен, конечно, широко и соблазн сделать преступником «другого» был велик.


[Закрыть].

– В самом деле?

– Китайцы исключаются целиком и полностью, Желтый дьявол Фу Манчу[60]60
  Фу Манчу – герой детективного цикла, созданного английским писателем Саксом Ромером (1883–1959), преступник-гений, воплощение зла, подобие профессора Мориарти или Фантомаса.


[Закрыть] причинил слишком много вреда.

Какое-то время мы шли молча. Я открывал шествие, а Веспер и Фокса парой следовали за мной. Ветер, доносясь до нас, терял свою силу, но вдалеке между деревьями видно было, как он гонит по морю пенные буруны. Солнце стояло уже высоко, и я пожалел, что не захватил шляпу. В свои шестьдесят пять я был еще в приличной физической форме, но склон становился чем дальше, тем круче. Возраст, неумолимый, как британский налоговый инспектор, взыскивал свое.

– Как бы то ни было, – сказал я, вдруг обернувшись к Фокса, – в реальной жизни чаще встречаются преступления непритязательные, нежели затейливо продуманные. Как по-вашему? Преобладают убийцы невеликого ума.

– Неужели в самом деле между теми и другими есть разница? – спросила Веспер, не перестававшая удивляться нашему разговору.

– Есть, и большая, – ответил Фокса. – Я написал про это целый роман, он так и называется – «Глупый убийца». Туповатая заурядность главного героя и становится препятствием для сыщика, расследующего его преступление: он слишком умен, он так ослеплен собственными дарованиями, что видит талант там, где нет ничего, кроме цепи случайностей и оплошностей.

– Кто там у вас оказался виновен – дворецкий или шофер? – иронически улыбнулся я.

– Садовник.

Внезапно Веспер отвлеклась. Снова ощупала карман жакета, где лежал листок бумаги, который она так и не показала нам. Потом, словно опомнившись, тряхнула головой, как будто отгоняя наваждение.

– А вы уверены, что убийца – один из тех, кто живет в отеле? Один из нас?

– Ни минуты в этом не сомневаюсь.

– И я тоже, – сказал Фокса.

– И вы в самом деле кого-то подозреваете?

– Ну, скажем так: есть список подозреваемых, куда входят супруги Клеммер, Пьетро Малерба и Нахат Фарджалла. А также – мадам Ауслендер, Жерар, Спирос и Эвангелия.

– Не могу себе представить, что кто-то из них способен на убийство.

– А я вот могу, – с циничным смешком сказал Фокса. – Могу представить в этой роли едва ли не всех, включая Бэзила и себя самого.

Веспер посмотрела на нас растерянно:

– Но вы ведь…

– Вы удивились бы, узнав, как много детективов, в которых убийцей оказывается сыщик[61]61
  Отметим в скобках, что правилами Ван Дайна этот прием запрещен.


[Закрыть].

– Или повествователь, – добавил Фокса.

– И подруга одной из жертв?

– Сплошь и рядом.

Она задумалась над этим, морща лоб. Покусывая губу.

– В таком случае внесите в список и меня.

– Вы бы тоже убили свою подругу?

– Почему бы и нет? Это звучит так же нелепо, как и все остальное.

Тем временем мы дошли до вершины холма, где солнце уже удлинило тени. Черные дрозды, прятавшиеся в ветвях от ветра, при виде нас всполошились. От греческого храма осталось лишь несколько камней, одинокая коринфская колонна и резная стена, за которой мы и укрылись.

– Основной вопрос в том, чтобы установить, как умерла Эдит Мендер, – сказал Фокса.

– И как это связано с гибелью доктора Карабина, – сказал я, переводя дыхание.

– Разумеется.

Веспер смотрела на море. Южнее, за полосой воды, истерзанной ветром, отчетливо виднелся темно-зеленый крутой берег Корфу. Восточней, в одиннадцати милях неистового моря, побелевшего от пены, величаво высились голубые и серые горы Албании.

– Не усматриваю между ними связи, – сказала она, подумав. – Не вижу ничего общего.

– Связь тут может быть иная. К примеру, производя вскрытие, доктор мог обнаружить нечто такое, что убийца желал хранить в тайне.

Она снова задумалась. Я отметил, что даже в этих обстоятельствах ей удается сохранять спокойствие. Еще мне нравилось, как она отбрасывает со лба волосы. И неожиданно она показалась мне привлекательнее, чем в отеле. Ветер, свет Средиземноморья, свежий воздух были ей к лицу. Дымчато-серые глаза словно потеплели, и бледная кожа под солнцем обрела золотистый оттенок. В былые времена, подумал я меланхолически, я бы сам отвел эти пряди от ее щек. Да, вероятно. Мягко и нежно. В былые времена это было бы возможно.

– Это объяснение кажется мне убедительным, – сказала она.

– И это снова приводит нас к Эдит Мендер и вам. Зачем вы приехали на Утакос?

– Я ведь уже объяснила, что мы ехали в Грецию и собирались потом осесть на севере Италии.

– Вы позволите узнать, где именно?

– Разумеется. Пунта-ди-Сан-Виджильо.

– Это на озере Гарда?

– Да. У моего мужа там был летний дом, и я, овдовев, решила переехать туда, потому что плохо переношу лондонский климат… Но вы же знаете итальянцев: перестройка затянулась, и вселиться можно будет не раньше конца августа. Вот мы и решили поездить по Восточному Средиземноморью.

– И вы в самом деле не знали раньше никого из постояльцев?