Текст книги "Этюд багровых вод"

Эффи сунула руку в карман за ведьмовским камнем.

Но мгновение спустя вся его злость испарилась. Он отпрянул, будто молчаливо извиняясь, что посмел ее напугать, и Эффи вытащила руку из кармана. Из Престона вышел не слишком убедительный Король фейри – чересчур уж тощий и неуклюжий.

– Послушай, – сказал он. – Знаю, ты поклонница Мирддина, но я не хочу проявить неуважение к его наследию.

Эффи прижала листок к груди:

– Думаешь, он был мошенником?

– Просто пытаюсь докопаться до истины. Правда не выбирает стороны, – пояснил Престон и, заметив каменный взгляд Эффи, продолжил: – Здесь не совсем уместно слово «мошенничество», но я полагаю, что большинство своих работ он писал не один.

Эффи стиснула зубы. Почему хоть раз он просто не выложит все начистоту?

– Мирддин был странным человеком, отшельником, затворником, – сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Но это не делает его мошенником. С чего ты вообще это взял? Как мог в это поверить?

Они ведь говорили о Мирддине, Эмрисе Мирддине, недавно посвященном седьмом Спящем, самом знаменитом писателе в истории Ллира. Это звучало абсурдно. Невозможно.

– Сложно объяснить. – Престон поставил кружку с кофе и провел рукой по растрепанным волосам. – Начнем с того, что Мирддин был сыном рыбака. Не берусь судить, умели ли его родители читать и писать, но, насколько я выяснил, сам он перестал ходить в школу в двенадцать лет. Конечно, мысль о том, что человек со столь ограниченным образованием мог создавать такие произведения, не лишена романтизма. Но это крайне маловероятно.

Эффи ощутила, как участился пульс, и даже кончики пальцев свело от ярости.

– Ты типичный заносчивый придурок! – выпалила она. – По-твоему, только очкарики из университета могут написать что-нибудь значимое?

– Почему ты так его защищаешь? – поинтересовался Престон, одарив ее холодным взглядом. Несмотря на кипящую внутри ярость, Эффи понимала, что вполне заслужила подобное отношение. – Ты ведь северянка. Сэйр – отнюдь не южная крестьянская фамилия.

Интересно, сколько времени он ломал голову над ее фамилией? При мысли об этом Эффи ощутила легкий трепет в груди.

– Да, я не южанка, но вовсе не снобка, – сказала она. – И это лишний раз доказывает, насколько глупа твоя теория. Книги Мирддина предназначены не только для суеверных рыбаков из Нижней Сотни. Они нравятся всем. Ну, кроме заносчивых…

– Не называй меня больше придурком, – попросил Престон. – Я далеко не единственный, кто ставит под сомнение его авторство. В литературном колледже эта теория весьма распространена, но до сих пор никто не пытался ее доказать. Мой наставник, мастер Госсе, проводит исследование на эту тему. Под предлогом сбора писем и документов Мирддина он послал меня сюда. Так что я не солгал, что приехал сюда с разрешения университета.

При мысли о кучке надутых, заносчивых ученых-литературоведов, сидящих в кожаных креслах и степенно обсуждающих способы дискредитации Мирддина, Эффи пришла в еще большую ярость. Такой злой она не была даже тогда, когда увидела имя Престона в библиотечном журнале или спорила с ним, стоя на утесе.

– Чего ты в конечном счете добиваешься? Просто хочешь унизить поклонников Мирддина? Чтобы его выдворили из музея Спящих и… – Она вдруг ощутила настоящий ужас. – Это часть грандиозного аргантийского заговора с целью ослабить Ллир?

Престон помрачнел:

– Неужели ты и правда веришь в сказки о магии Спящих?

Внутри у Эффи все сжалось. Она стиснула в кулаке смятый лист бумаги. Конечно, он, язычник-аргантиец, да к тому же ученый, явно не верит в магию. Эффи стало неловко. Зря она вообще затронула тему Спящих.

– Я этого не говорила, – бросила она. – Но для Ллира было бы крайне унизительно лишиться самого знаменитого Спящего. Как минимум это подорвет моральный дух солдат.

– Если ты не в курсе, Ллир побеждает в войне, – спокойно заметил Престон, но по лицу его скользнула тень. – В Арганте даже вновь подумывают объявить призыв в армию, забрать всех мужчин от восемнадцати до двадцати пяти лет. У меня совсем другая цель, но вообще-то подорванный моральный дух ллирийских солдат – не худший вариант.

На взгляд Эффи, Престон Элори меньше всего годился для военной жизни.

– Значит, ты диверсант?

Престон усмехнулся:

– Совершенно нелепая мысль. Это ни в малейшей степени не связано с политикой. Речь идет о науке.

– По-твоему, наука полностью отделена от политики?

К его чести, Престон, кажется, всерьез задумался, уткнувшись взглядом в какую-то точку на дальней стене. Вновь повернувшись к Эффи, он сказал:

– Нет, но в идеале должна бы. Наука – просто попытка найти объективную истину.

Эффи язвительно фыркнула:

– Ты правда веришь, что существует такое понятие, как объективная истина? Думаю, ты заблуждаешься.

– Что ж. – Престон скрестил руки на груди. – Тогда мы в корне не согласны в этом вопросе.

Эффи ощутила, как ярость постепенно стихает, однако адреналин все еще бурлил в крови. Она постаралась спокойно обдумать происходящее.

– Что ж, – начала Эффи, передразнивая самодовольный тон Престона, – вряд ли Янто очень обрадуется, узнав, что гостящий под его кровом студент университета на самом деле пытается разрушить наследие его отца. Полагаю, он будет в ярости.

Девушка с удовольствием отметила, что Престон побледнел.

– Послушай, – снова сказал он, – тебе необязательно ему сообщать. Я провел здесь уже несколько недель и не нашел почти ничего полезного. Мне в скором времени придется отказаться от проекта и уехать, разве что…

– Разве что? – Эффи выгнула бровь.

– Разве что ты сможешь мне помочь, – закончил Престон.

Сперва она решила, что ослышалась. Если он хотел выбить ее из колеи, то полностью добился своей цели. Постаравшись взять себя в руки, Эффи недоверчиво спросила:

– Помочь тебе? С чего я вообще должна тебе помогать?

И тут Престон внезапно произнес:

– «В сумерках я искала свое отражение в следах прилива, но Король фейри и в этот раз просто посмеялся надо мной. Когда сгустились сумерки, солнце почти село, скрылось за линией горизонта, и в водах осталась лишь темнота, которую не мог разогнать его гаснущий свет».

И выжидающе взглянул на Эффи. Несмотря на потрясение, она смогла закончить отрывок:

– «Я шлепала ладонями по темной, стылой воде, будто могла наказать ее за непослушание. И в этот момент поняла, что, сам того не зная, Король фейри сказал правду: пусть воды прилива не показали моего лица, зато раскрыли душу. Я стала вероломной, гневливой, требовательной, как и он сам. Он с самого начала жаждал видеть меня такой». – Эффи замолчала, переводя дыхание, а потом добавила: – Кстати, «меркнущий свет», а не «гаснущий».

Престон скрестил руки на груди:

– Никто из студентов литературного колледжа не способен вот так с ходу слово в слово процитировать «Ангарад». А то стихотворение, «Гибель моряка»? Мало кто знает поэзию Мирддина, а эти стихи и подавно.

– К чему ты клонишь?

– Твое место в литературном колледже, Эффи. Ты этого заслуживаешь.

Эффи потрясенно уставилась на него, напоминая себе, что нужно продолжать дышать и моргать.

– Серьезно? Пусть у меня хорошая память…

– Дело не только в этом, – пояснил он. – Как ты думаешь, что есть у других студентов литературного такого, чего нет у тебя?

Теперь он, похоже, решил с ней поиграть. Эффи ощутила, как от негодования на глаза навернулись слезы, но тут же сморгнула их.

– Хватит, прекрати! – выпалила она. – Ты ведь сам все знаешь. В литературный колледж не принимают женщин. Не стоит так жестоко, глупо шутить…

– Абсурдная, устаревшая традиция, – резко перебил ее Престон.

Эффи удивила его горячность. А ведь он вполне мог бы начать повторять те же избитые фразы, что и все университетские мастера: дескать, женские умы слишком пресны и способны сочинить лишь нечто легкомысленное, женственное, не выходящее за рамки времени и места и крайне недолговечное.

– С чего ты так волнуешься из-за правила, которое тебя вообще не касается? – уточнила она.

– Ты могла бы уже понять, что я не стремлюсь делать что-то только потому, что так делали всегда. – Престон сжал зубы. – Или что-то оберегать лишь затем, что так принято.

Само собой.

– И что же? – Эффи ощутила, как заливается румянцем. – Упомянешь меня в разделе благодарностей?

– Нет, – возразил он. – Я хочу сделать тебя соавтором.

Такого Эффи точно не ожидала. Дыхание перехватило, сердце пропустило удар.

– Я не… прежде я никогда не писала статей по литературе. Я не умею.

– Это не сложно. Ты ведь знаешь все работы Мирддина вдоль и поперек. Всю теорию и критическую часть я возьму на себя. – Престон пристально посмотрел на нее. – Если ты придешь к руководству колледжа с новаторской научной работой по литературе, они не смогут не принять тебя.

Эффи чуть не закатила глаза. Ну кто же называет собственную работу новаторской? И все же на краткий миг она позволила себе помечтать о новом будущем. Вот она вернется в университет с новаторской научной работой, где на обложке после фамилии Престона будет красоваться ее собственная (или даже перед ней, если Престон поступит честно и разместит фамилии в алфавитном порядке). И тогда литературный колледж нарушит устаревшую традицию. Эффи больше никогда не придется рисовать поперечные разрезы.

И видеть мастера Корбеника.

Надежда распускалась в ней, как нежный цветочный бутончик. Ни мастер Корбеник, ни прочие студенты не смогут победить, если она выйдет из их игры и начнет играть в собственную.

Но это означало бы предать Мирддина и все то, во что она верила с самого детства: слова и истории, за которыми следовала, как за стрелкой компаса. «Ангарад» всегда была ее путеводной звездой.

– Я не могу, – наконец сказала Эффи, не желая дальше развивать эту тему.

Престон тяжело вздохнул:

– Неужели тебе совсем не интересно узнать о наследии Мирддина? Выяснить правду – просто для себя? В конце концов, он твой любимый автор. Вдруг ты сможешь доказать, что я ошибаюсь?

Эффи только фыркнула, но идея и правда была привлекательной.

– Тебе в самом деле больше волнует правда, чем возможность доказать собственную правоту?

– Само собой. – В его голосе не слышалось ни капли сомнения.

Эффи больше не могла сопротивляться напору. А Престон, будто ощутив, как дрогнула ее воля, продолжил:

– Вряд ли руководство колледжа легко изменит свое мнение. Но я буду бороться рядом с тобой, Эффи. Обещаю. – В его взгляде не было ни капли хитрости или фальши. Престон говорил искренне.

Эффи с трудом сглотнула.

– Знаешь, я ведь пыталась, – призналась она. – Когда только узнала свой экзаменационный балл. Я написала письмо твоему наставнику, мастеру Госсе, и предложила темы научных работ. А еще объяснила, как много значат для меня произведения Мирддина.

– И что он сказал? – тихо выдохнул Престон.

– Он просто не ответил.

Прежде Эффи никому не говорила об этом, даже матери. Она опустила взгляд и увидела, как дрожит в руках скомканный лист бумаги.

– Мне жаль, – сказал Престон и неуверенно провел рукой по волосам. – Я… это ужасно и жестоко.

Эффи ничего не ответила, пытаясь сдержать подступающие к глазам слезы.

– Но я верю в этот проект, – продолжил он уже мягче. – И верю в тебя… в нас обоих… – Он вдруг запнулся, словно смущаясь собственных слов.

Прежде он всегда говорил с ней уверенно, и отчего-то эта мимолетная слабость лишь укрепила ее доверие к нему.

– Но как же Спящие? – спросила она, вновь рискуя нарваться на насмешливый тон Престона. – Знаю, заносчивые скептики из университета считают, что слишком умны для всяких мифов и магии, но не все в Ллире думают так же. Южане так вообще свято верят, что только посвящение Мирддина способно предотвратить второе Наводнение.

– Одной научной работы недостаточно, чтобы одним махом разрушить сложившийся миф, – ответил Престон. – Особенно тот, что существует не одно столетие. Музей Спящих не выселит Мирддина в тот же миг, когда мы сойдем с поезда в Каэр-Иселе с научной работой в руках.

Он не сказал этого прямо, но Эффи поняла, что имелось в виду. Правда и магия – две совершенно разные, несовместимые вещи. Именно так Эффи твердили с самого детства лечащие врачи, отчаявшаяся мать, школьные учителя, священники и мастера, которые никогда ей не верили.

Эффи преклонялась перед магией, для Престона священной была правда. Их союз выглядел неестественно.

И все же она поняла, что не в силах отказаться.

– Не боишься, что ученые будут задавать те же вопросы, что и я? – привела Эффи последний довод. – Что они спросят, почему человек по фамилии Элори так стремится уничтожить наследие национального автора Ллира?

– Тем больше причин поставить благородное ллирийское имя Эффи Сэйр на титульном листе рядом с моим. – Во взгляде Престона мелькнули веселые искры. – Считай это перемирием.

Не сдержавшись, Эффи закатила глаза:

– Ты поэтому попросил меня о помощи?

– Не только. Янто отгораживается от меня. Он мне не доверяет. Зато верит тебе.

Эффи вспомнила тяжелую руку Янто на своем плече, вновь заставившую испытать прежнее ощущение погружения на глубину и, не задумываясь, выпалила:

– Чего ты хочешь? Чтобы я его соблазнила?

Престон тут же покраснел до кончиков ушей.

– Святые, нет! За кого ты меня принимаешь?

Эффи тоже залилась румянцем и опустила голову, не в силах взглянуть ему в глаза. Зачем она это сказала? С головой у нее явно не в порядке, в мозгу что-то сместилось, словно перекосились рельсы. Теперь она вообще никому не доверяла.

– У аргантийцев есть святой покровитель истины? – спросила она.

– Не совсем, – ответил Престон. – Но ради твоего спокойствия могу поклясться вашей святой Уной.

Эффи поймала себя на мысли, что кивает. В правой руке она все еще сжимала лист бумаги, поэтому вытянула левую, на которой не хватало безымянного пальца.

Престон протянул свою ладонь, мягкую, с длинными, тонкими пальцами, и они обменялись рукопожатием. Обычно Эффи не любила пожимать людям руки. Она не очень хорошо понимала, когда точно нужно отпустить, и всегда сжимала чужую ладонь дольше положенного.

– Клянусь святой Уной, что помогу тебе, – сказала она. – И не выдам тебя – нас – Янто.

– Клянусь святой Уной, что не предам тебя, – пообещал Престон. – И буду за тебя бороться. Обещаю, что твое имя будет стоять на титульном листе рядом с моим.

Они держались за руки, переплетя пальцы. Эффи все ждала, что он дернется и выпустит ее ладонь, но нет. Разглядывая подушечку его большого пальца, испачканную чернильными пятнами, она размышляла, не проверяет ли он ее, пытаясь оценить стойкость. Эффи сомневалась, что обладает достаточной выдержкой.

Но в его глазах не читался вызов, и она вдруг поняла, что Престон просто оставил выбор за ней. Такая мелочь, возможно, вообще не стоила внимания, и все же мало кто позволял Эффи выбирать.

Наконец она выпустила его ладонь, и Престон, согнув пальцы, уронил руку.

– Начнем завтра, – сухо произнес он. – Могу я получить обратно свой листок?

Эффи послушно положила скомканную бумагу на стол. На ладони остались чернильные точки.

– Здесь тоже стоило писать по-аргантийски, – заметила она.

– Теперь я знаю, – бросил Престон, поджав губы.

* * *

Когда вечером Эффи вернулась в гостевой домик, мысли безостановочно крутились в голове. Даже проглотив снотворное, она лежала без сна, глядя в сырой, заплесневелый потолок и размышляя о заключенном соглашении.

Может, утром она раскается в совершенной глупости и пожалеет, что не села в ближайший поезд.

Может, станет корить себя, что предала Мирддина.

Но сейчас Эффи чувствовала струящийся по венам адреналин. Она потерла кожу на месте безымянного пальца – гладкую, как ведьмин камешек.

Перевернулась на бок, разметав волосы по подушке. Сердце по-прежнему бешено колотилось в груди. Закрыв глаза, она вновь увидела перед собой лист бумаги с пометками Престона, синие чернила на белом фоне. Ее имя – вот, что было нацарапано на полях и повторялось до самого конца страницы:

Эффи

Эффи

Эффи

Эффи

Эффи.

7

«Ангарад» трудно отнести к определенному жанру. Одни отрывки кажутся пошлыми и откровенными, больше подходящими произведению романтическому или эротическому, другие отличает изысканный слог и глубина раскрытия темы. Нередко можно встретить домохозяек, читающих эту книгу во время стирки белья в прачечной, или пассажиров, склонившихся в трамвае над томиком в мягкой обложке. Но несмотря на это, «Ангарад» изучают даже в самых продвинутых литературных университетах. За всю историю Ллира больше ни одна книга не может похвастаться такой всеобщей привлекательностью.

Из введения к «Ангарад: Коллекционное

издание с примечаниями», под редакцией

доктора Седрика Госсе, 210 год от Н.

Когда Эффи только приехала в Хирайт, она никак не ожидала, что в семь утра будет разбирать письма усопшего писателя в компании Престона Элори. И все же следующий день для нее начался именно так.

– Что ж, – сказал Престон, – полагаю, ты хочешь знать, на чем я остановился. – Она кивнула. – Тогда я, пожалуй, объясню, на чем строится моя теория. Предки Мирддина бежали от Наводнения. Казалось бы, понятно, что в его работах мир природы изображен опасным, нестабильным и даже злобным. В большей части его стихов природа предстает именно такой…

– «Лишь море – единственный враг», – прервала его Эффи.

– Вот-вот. Но ведь отец Мирддина был рыбаком, как и его дед. Мастер Госсе первым обратил внимание на это очевидное противоречие. Семья Мирддина жила за счет моря, но в его книгах оно всегда предстает как жестокая, порочная, злая сила.

– Неправда, – возразила Эффи. – Когда Король фейри берет Ангарад посмотреть на океан, она называет его великолепным и свободным. «Прекрасное, опасное, бескрайнее море превращает всех нас в мечтателей».

Престон как-то странно на нее покосился. Впервые она видела его потрясенным.

– Закончи цитату.

– М-м-м… – Эффи напряглась, вспоминая отрывок. – «Я взглянула на стоявшего позади Короля фейри, на расстилавшийся впереди океан. Оба прекрасны – красивее я прежде не встречала – и сотканы из ярости, соли и пены. Оба могли в два счета расправиться со мной. И все же больше всего на свете мне хотелось вызвать их гнев, ведь если я проявлю достаточно смелости, то смогу заслужить их любовь».

– Ты в самом деле знаешь книгу от корки до корки, – сказал Престон, и на этот раз Эффи отчетливо расслышала в его голосе восхищение. – Однако море здесь не очень-то доброжелательно. Король фейри похитил Ангарад, и Мирддин изображает море как лживого бога, заманивающего Ангарад своей красотой, но в любой момент готового ее уничтожить.

– Он любил ее, – ответила Эффи, удивленная горячностью собственных слов. – Король фейри любил Ангарад больше всего на свете. Это она его предала.

Прежде у нее не имелось возможности так говорить об «Ангарад», отстаивать свою позицию и делиться собственными предположениями. В этом было что-то волнующее, и Эффи ожидала, что Престон бросит ей вызов. Вместо этого он долго смотрел на нее, поджав губы, а потом сказал:

– Давай продолжим. В данный момент метафорический смысл одного конкретного отрывка не имеет значения.

– Ладно, – с разочарованием согласилась Эффи.

– Так вот, Госсе опубликовал статью, в которой писал об иронии этого явления, но он не делал никаких конкретных заявлений об авторстве Мирддина. Лишь несколько месяцев назад, уже после смерти писателя, ученые начали по-настоящему копаться в его прошлом. Госсе и сам не отказался бы порыться в его записях, но он не хотел пугать Янто. Представляешь, если бы сюда заявился выдающийся специалист по творчеству Мирддина и все такое. Поэтому он послал меня. – Престон нахмурился, будто ожидая, что Эффи сейчас снова начнет его в чем-то упрекать. – Ты ведь видела, что в Солтни нет школы. Мирддин некоторое время учился у монахинь, но в двенадцать лет закончил свое образование. Его родители были неграмотны. Нам удалось найти несколько документов, включая договор аренды дома семьи Мирддин, и на всех вместо подписи стоял крестик.

– Где находится их дом? – спросила Эффи, вспомнив о пастухе, бредущем к зеленым холмам. – Я видела внизу не так много домов.

– Сейчас его уже нет, – пояснил Престон. – Несколько старых домов в Солтни, те, что ближе к воде, уже смыло в море. Я почти понимаю суеверия местных жителей по поводу второго Наводнения.

Эффи вдруг ощутила какую-то неясную печаль. Родной дом Мирддина, в котором мама по ночам укладывала его спать, а отец давал отдых заскорузлым рыбацким ладоням, теперь разрушен, смыт в море, канул в веках. Утром Эффи снова тщетно пыталась услышать звон колоколов под водой.

Неужели на ее плечи ляжет ответственность за дальнейшее разрушение наследия Мирддина? При этой мысли внутри все сжалось.

– Это еще ничего не доказывает, – сказала Эффи. – Посмотри на письма Мирддина. Он явно умел читать и писать.

– Сама посмотри, – предложил Престон и взял первое попавшееся письмо, пожелтевшее от времени, с загнутыми краями. – Оно написано за год до публикации «Ангарад». Адресовано издательству «Гринбоу Букс». Обрати внимание, как Мирддин пишет свое имя в конце письма.

Прищурившись, Эффи взглянула на листок бумаги. Почерк у Мирддина был довольно небрежным, трудным для понимания.

– «Искренне ваш, Эмрис Мирддин», – прочитала она вслух. – И что не так?

– Внимательно взгляни на фамилию, – подсказал Престон. – Он пишет Мирттин, через «т». Это северное написание.

Эффи взяла у него лист и провела пальцем по подписи. Несмотря на выцветшие, старые, местами смазанные чернила, буквы «т» просматривались отчетливо.

Это сильно сбивало с толку. Впрочем, не желая показывать растерянности, Эффи предположила:

– Может, это всего лишь ошибка.

– В собственной фамилии? Странная ошибка.

– Ну и что? – засомневалась она. – Проблемы с правописанием еще не означают безграмотность.

– Как бы то ни было, я думаю, что Мирддин вообще это писал. Это фальшивка.

– Теперь ты кажешься столь же безумным, как суеверные южане, которых так презираешь, – усмехнулась Эффи.

– Не такое уж необычайное явление, – заметил Престон с ноткой раздражения в голосе. – Литературные фальшивки встречались и раньше. Что нужно, чтобы ложь сработала? Просто найти аудиторию, которая захочет в нее поверить.

Эффи пожевала губу:

– И кто является аудиторией предполагаемой лжи Мирддина?

– Ты сама сказала. – Престон чуть улыбнулся уголком рта. – Суеверные южане, которые хотят верить, что один из них, несмотря на скромное происхождение, способен писать книги, от которых падают в обморок даже северянки.

– Я в жизни не падала в обморок, – сердито отозвалась Эффи.

– Конечно нет, – согласился Престон, вновь становясь совершенно невозмутимым. – Но есть люди, которые извлекают выгоду из этой лжи. К примеру, издатель Мирддина, «Гринбоу», до сих пор зарабатывает на его имени. Отчасти притягательность Мирддина связана с интригующей предысторией. Как же, нищий провинциальный поэт вдруг оказался гением. На этом мифе можно заработать кучу денег.

Престон говорил так убежденно и красноречиво, что на мгновение Эффи ему почти поверила и не смогла возразить. Однако вскоре дымка очарования рассеялась, и она разозлилась на себя, что так легко поддалась влиянию.

– Ты слишком заносчивый, – заметила она. – Не все южане – отсталые крестьяне, не все северяне – снобы. Вряд ли тебе нравится, что люди всех аргантийцев ровняют под одну гребенку. Знаешь, большинство ллирийцев убеждены, что жители Арганта – холодные и злобные проныры, которых волнуют лишь права на добычу полезных ископаемых и нормы прибыли. И вы не слишком-то стремитесь развеять эти убеждения.

Сказала – и на полуслове пожалела, что сама подкрепляет эти старые стереотипы. Сильнее всего ее злило, что она не смогла придумать лучших возражений.

– Не моя обязанность – опровергать ллирийские клише. – Теперь голос Престона звучал холодно. – Более того, неоспоримый факт, что Юг в экономическом плане беднее Севера, и это наиболее остро ощущается в Нижней Сотне. В политической и культурной сфере тоже господствуют северяне, и так было на протяжении всей истории. Это наследие империализма – Юг сеет, а Север пожинает плоды.

– Я не просила рассказывать мне о моей собственной стране, – огрызнулась Эффи. – Статистика – это еще не все. К тому же аргантийцы поступили так же – превратили горные деревни на севере в шахтерские городки и угольные туннели. Вот только вы позволяете собственным мифам и магии кануть в безвестность, мы же прославляем их. Ллир, по крайней мере, не пытается забыть свое прошлое.

Престон, похоже, начал терять терпение.

– Одни называют это прославлением, другие – поддержкой колониального наследия. Впрочем, забудь. Можно спорить об этом, пока весь дом не смоет в море. Я не прошу верить мне на слово, но раз уж ты согласилась помочь, то может, хотя бы попробуешь не оспаривать каждое мое слово?

Эффи стиснула зубы и взглянула на стопку писем на столе. Она согласилась, но, учитывая заносчивость Престона, это оказалось труднее, чем ожидалось. Сейчас нужно приложить все силы и выдержать, а получив место в литературном колледже, можно попытаться исправить вред, нанесенный наследию Мирддина.

– Хорошо, – в конце концов хмуро сказала она. – Но ты должен пообещать, что станешь на пятнадцать процентов менее высокомерным.

– На десять, – со вздохом предложил Престон.

– И ты еще меня называешь упрямой?

– Хорошо, – смягчился он. – На пятнадцать. И ты больше не будешь меня обзывать.

– Такое было лишь раз. – И Эффи не сомневалась, что он это заслужил.

Но в общем и целом Престон был прав – не стоило ругаться из-за каждого слова.

И все же Эффи было горько. Ей пришлось поступиться собственными принципами, чтобы добиться желаемого – улучшить положение в университете, заслужить уважение ученых, забыть о насмешках и зеленом кресле. И кто она после этого? В конечном счете ничем не лучше Престона. Им хотя бы двигало вроде как благородное желание докопаться до истины.

Подавленная этим осознанием, Эффи больше не сказала ни слова.

Престон скрестил руки на груди:

– Ладно. Перед приездом сюда мы с Госсе составили перечень наиболее употребимых слов, используемых в работах Мирддина, и я сопоставил его с письмами.

Тут же забыв о предыдущем обещании, Эффи выпалила:

– Святые угодники, сколько же времени это заняло?

– Это ведь моя научная работа, – пожав плечами, сказал Престон, но кончики ушей порозовели. – Оказывается, между лексикой, которая используется в письмах и в романах, очень мало совпадений. В его книгах вновь и вновь появляются специфические обороты речи, но они никогда не встречаются в письмах. Если бы не имя Эмриса Мирддина в конце, даже не подумаешь, что их писал тот же человек. И потом, существует проблема с «Ангарад».

– А что с «Ангарад»? – Эффи мгновенно приготовилась обороняться.

– Это странная книга. Ее трудно отнести к какому-либо жанру. Обычно Мирддина приписывают к категории писателей, возродивших эпический роман о любви.

– «Ангарад» и есть история любви, – заметила Эффи, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Трагичная, но все же…

Престон явно колебался. Вероятно, прокручивал в уме недавнее соглашение и прикидывал, как смягчить тон примерно на пятнадцать процентов.

– Романы-эпопеи обычно пишутся от третьего лица, а в роли рассказчика всегда выступают мужчины. Герои или рыцари, нацеленные спасать девиц и убивать чудовищ. Но Король фейри – одновременно возлюбленный и чудовище, а Ангарад – и героиня, и девица в беде.

– И ты, конечно же, не можешь просто поверить, что Мирддин проявил фантазию, – хмуро сказала Эффи.

– Слишком много несоответствий, – пояснил Престон. – Слишком многое не сходится. И Янто ведет себя слишком уклончиво, что лишь усиливает мои подозрения.

Эффи снова посмотрела на разбросанные бумаги:

– И это все, что тебе удалось выяснить?

– Я ведь сказал, что мне нужна твоя помощь. – В его голосе ясно слышалось огорчение. – Янто держит меня в неведении. Эти письма дал мне Уэдерелл, он попросил их у корреспондентов Мирддина, его издателя и друзей. Но должно быть что-то еще.

– Еще письма?

– Письма, записи в дневнике, неудачные черновики стихотворений, незаконченные романы, да хоть списки покупок. Что угодно. Такое чувство, будто этого человека просто стерли из собственного дома.

– Он мертв уже полгода, – заметила Эффи, вновь вспоминая слова Янто: «Отец всегда в высшей степени восхищался своим творчеством». Тогда в его голосе прозвучали нотки негодования.

– И еще, – продолжил Престон, – я убежден, что Янто что-то скрывает. В таком старом, запутанном доме должна быть… не знаю, потайная комната. Чердак, кладовка. Помещение, которое он мне не показывает. Янто клянется, что такого места нет, но я ему не верю.

Эффи вспомнила о двери, за которой бился прилив.

– А как насчет подвала?

Престон побледнел.

– Не вижу никакого смысла о нем спрашивать, – быстро сказал он. – Подвал затоплен. К тому же Янто хранит ключ как зеницу ока. Не стоит и пытаться.

Эффи уловила нотку страха в его голосе. Прежде она не замечала, чтобы он хоть немного чего-то боялся, и решила не развивать тему. Пока. К тому же в голове мелькнула другая мысль.

– Вдова, – произнесла она. – Ты говорил, именно она пригласила тебя сюда.

– Я никогда ее не видел, – признался Престон, постепенно приходя в себя. Он был явно рад поговорить о другом. – Янто сказал, что она приболела и не любит общаться с посторонними.

Однако вдова не выходила у нее из головы. Мирддин умер в восемьдесят четыре года, вряд ли жена была намного моложе. Может, под словом «приболела» Янто имел в виду «спятила»? Мужчины часто запирали сумасшедших женщин, и все благополучно забывали об их существовании. Но Янто, похоже, не питал к матери ни капли злобы. Эффи покачала головой, словно отгоняя эту мысль.

– Хорошо, – сказала она. – Чего именно ты от меня хочешь?

Престон явно колебался, не осмеливаясь смотреть ей в глаза.

– Мне нужны чертежи дома, – наконец ответил он. – Наверняка они где-то существуют. Может, Янто их тебе уже показывал.

– Не показывал. – А Эффи, к своему стыду, даже не подумала спросить. – Но с моей стороны будет вполне разумно о них напомнить. Могу спросить.

– Верно. Янто ничего не заподозрит. – Глаза Престона блеснули за стеклами очков, но лицо оставалось непроницаемым. – Просто будь осторожна, не…

Эффи вздохнула:

– Я буду предельно вежлива, если ты об этом.

– Вообще-то, я имел в виду обратное. – Теперь Престон покраснел. – Лучше держать его на расстоянии вытянутой руки. Не будь слишком… любезной.

Что это, дружеское наставление или попытка предостеречь? Кому он не верил – ей или Янто? По коже побежали мурашки. Нет, вряд ли он считал ее совсем уж ни на что не способной.

Престон выглядел сильно взволнованным. Он явно хотел что-то добавить, но не решался. Эффи не сводила с него взгляда. Может, удастся угадать ход его мыслей? Но она только сама покраснела.