Текст книги "Черная пантера"

Глава 26

Анжела поддержала Филиппа в его решении устроить прием в Лонгморе за несколько дней до нашей свадьбы. Поэтому, кроме хлопот, связанных с венчанием – рассылкой приглашений, составлением списка подарков, сочинением благодарственных писем, которые мы писали круглые сутки, – на нас свалились заботы по организации довольно большого приема.

Так как было приглашено много людей старшего возраста, Филипп попросил отнести танцы на одно из последних мест в развлекательной программе. Он пригласил струнный оркестр и нескольких известных певцов. Не забыли и о столах для игры в бридж, и об освещении сада, и о лодках, которые будут ждать у берега озера – и молодым, и пожилым гостям предлагались всевозможные развлечения.

Анжела пребывала в страшном возбуждении.

– Я всегда считала, – сказала она, – что прием за городом гораздо интереснее, чем в Лондоне. Не могу дождаться, когда Генри подыщет дом, чтобы мы тоже имели возможность приглашать друзей за город и устраивать там всевозможные вечера.

– Тебе что-нибудь понравилось из того, что ты просмотрела? – спросила я.

Каждый день от агентов приходили ворохи фотографий домов и участков, которые казались райскими уголками.

– Все время находится какой-нибудь недостаток, – ответила Анжела. – Не могу понять, как люди могут жить в таком дискомфорте. Вот, к примеру, только вчера я заинтересовалась одним домом. В нем оказалось девятнадцать спален – и только две ванные!

– Ты запросто сможешь оборудовать еще несколько, – предложила я.

– Естественно, могу, – согласилась она. – Но у меня нет желания заниматься строительством. Мне хотелось бы сразу же въехать. Больше всего на свете я мечтаю иметь дом еще до начала летних каникул. Я представляю, как будет рад Джеральд, да и Дикки тоже.

Было нечто трогательное в том, как много внимания за последнее время Анжела стала уделять семье. Но я не смогла сдержать улыбки, когда однажды утром она заявила:

– Я сделала так, чтобы Филипп пригласил моего нового молодого человека.

– Нового? – удивленно подняв брови, переспросила я.

– Да, – ответила она. – Чарльза Мартина – ты видела его на днях.

Я с трудом вспомнила высокого, выбритого до синевы молодого человека, который отлично танцевал, – но это было практически единственным его достоинством.

– Анжела! – с упреком проговорила я. – Я-то думала, что ты действительно успокоилась, что в тебе проявилась любовь к семейной жизни.

– Так и есть, – совершенно серьезно сказала она.

– И в то же время мне нужен мужчина, с которым я могла бы танцевать. Не надо так смотреть на меня, Лин, в этом нет ничего такого, о чем ты думаешь. Мы с Генри счастливы вместе, за все эти годы нам никогда не было так хорошо, но он прекрасно понимает, что мне нужен ручной молодой человек, который развлекал бы меня, когда он занят. Другие женщины заводят собачек – я предпочитаю хороших танцоров, даже несмотря на то что они двух слов связать не могут.

– Ты неисправима, – со вздохом констатировала я.

– Погоди, – угрюмо проговорила она, – посмотрим, что ты скажешь через десять лет семейной жизни. Очень вероятно, что к тому времени твои взгляды и идеалы претерпят радикальные изменения.

– Это очень интересно, – заметила я. «Интересно, что будет со мной через десять лет?»– спрашивала я себя, когда спускалась к ужину в Лонгморе. На мне было белое платье. В волосах и на талии были приколоты гардении. Единственным ярким мазком на белом фоне были зеленые листья цветов и изумруды, которые подарил мне Филипп. Я чувствовала себя замужней дамой, когда мы с Филиппом встречали гостей. Я была горда тем, что стою рядом с Филиппом, и единственное, чего я боялась, – это подвести его, разрушить его веру в меня.

– Ты выглядишь великолепно, – сказал он мне еще до того, как начали собираться гости.

– Я ужасно нервничаю, – призналась я.

– Не стоит, – проговорил он, беря меня за руку. – Я позабочусь о тебе.

Я с улыбкой взглянула на него. В последнее время он стал очень дружелюбным, что сделало наши отношения легкими и теплыми.

Вошла Анжела, поэтому я не успела ответить Филиппу.

– Лин! – возмущенно воскликнула она. – Ты забыла свои перчатки!

Мне пришлось бежать наверх. Когда я, вспотевшая и запыхавшаяся, спустилась вниз, уже объявили о прибытии первых гостей.

Вечер прошел удачно, несмотря на бесконечную череду перемен и слишком большое для настоящего веселья количество народу. Однако все были довольны и наслаждались высококачественными напитками и великолепными блюдами.

Когда дамы, оставив мужчин, перешли в гостиную, я немного посидела с принцессой (на прием прибыли один или два младших представителей королевского дома), которая была со мной исключительно любезна. Потом долго прогуливалась с женой одного министра, которая надавала мне кучу советов, как распределять свой бюджет, когда приходится содержать большое хозяйство. Мне не хотелось разочаровывать ее тем, что у меня будет не так-то много работы, потому что управление Лонгмором и другими поместьями осуществляют очень квалифицированные секретари Филиппа. Однако я внимательно выслушала ее и стала благодарить, надеясь при этом, что мои слова звучат вполне искренне.

После этого мы с Филиппом опять встали в холле у дверей, чтобы приветствовать новых гостей. Люди шли мимо нас толпами. Я даже не запоминала их имен, только вежливо улыбалась или благодарила за поздравления и добрые пожелания. Причем мне приходилось всем пожимать руки.

Внезапно я услышала возглас Филиппа:

– Маркус! Я рад, что ты сумел выбраться. Я боялся, что что-нибудь помешает тебе.

Я перевела взгляд и увидела высокого, худощавого седовласого мужчину с изборожденным морщинами лицом и необычайно синими глазами.

– Я прилетел сегодня утром, – сообщил незнакомец. – Ты получил мою телеграмму?

– Конечно, – ответил Филипп и, повернувшись ко мне, добавил:

– Лин, позволь представить тебе моего давнего и ближайшего друга Маркуса Камерона. Он обязательно должен прийти те нам и рассказать тебе, как мы с ним путешествовали.

Господин Камерон пожал мне руку. Я почувствовала, что он очень критически оценивает меня, как бы взвешивая все «за»и «против»и подводя баланс.

– Я рада, что вы пришли к нам, – вежливо проговорила я.

– И я, – просто ответил он.

Не успела я что-либо добавить, как объявили следующего гостя.

Танцы начались примерно в половине одиннадцатого. Нам с Филиппом удалось потанцевать вдвоем всего один танец, да и то только около полуночи.

– Тебе скучно, Лин? – спросил меня Филипп.

– Естественно, нет, – ответила я. – Вечер просто замечательный.

– Думаю, старшее поколение очень довольно, – с удовлетворением проговорил Филипп. – Я только что был в зале для бриджа – там яблоку негде упасть, за всеми столами идут баталии в духе старых времен.

– Если хочешь увидеть настоящую толпу, – сказала я, – загляни в столовую. Надеюсь, еды достаточно. У меня такое впечатление, что многие из гостей неделями не видели пищи.

– Ты слишком молода, чтобы оценить хорошо приготовленные блюда, – улыбнулся Филипп. – Уважительное отношение к еде приходит с возрастом. Это последняя страсть, которой люди отдаются на склоне лет!

После этого танца нам так и не предоставилась возможность поговорить или погулять по саду, что было доступно другим парам. Казалось, все только и ждали, чтобы перекинуться парой слов со мной или с Филиппом. Вскоре опять зазвучала музыка, и меня пригласили на танец.

Только через час мне удалось немного передохнуть. Кто-то из кавалеров – не знаю, намеренно или будучи слишком увлеченным ужином, – пропустил заказанный им танец. Едва я сообразила, что мой партнер не придет, я сразу же выскользнула в открытую стеклянную дверь, вместо того чтобы болтаться по бальному залу, где меня немедленно пригласили бы танцевать. Я направилась в дальний конец террасы, скрытый в тени. Ступеньки в сад были освещены светом фонарей.

Я огляделась. В креслах, расставленных на лужайке под арками, увитыми розами, или под раскидистыми деревьями, сидели гостям. Вдали виднелось озеро, по его мерцающей серебром глади, в которой отражался свет фонарей, медленно скользили лодки с парочками, которые предпочли тишину и спокойствие теплого летнего вечера шуму и духоте залов.

Я облокотилась на каменные перила и вспомнила, что именно здесь Филипп предложил мне стать его женой и я, согласившись, приняла решение, которое изменило всю мою жизнь и дало мне все, за исключением большого счастья. Однако я все еще надеялась, что счастье придет ко мне.

– Я буду ждать! – обратилась я к звездам.

Я и так получила очень много: доверие Филиппа, его привязанность и дружеское отношение ко мне, которые позволяли предполагать, что наша семейная жизнь будет основываться если не на любви, то хотя бы на взаимности интересов и единстве целей.

Я рассказала Филиппу, что много читаю и изучаю специальную литературу, готовя себя к тому времени, когда в конце следующего года он займет новый пост.

– Каких еще сюрпризов можно ждать от тебя? – спросил он меня. – Я начинаю думать, что, прежде чем передать какой-нибудь меморандум премьер-министру, мне придется консультироваться у тебя.

– Я хочу помочь тебе, – застенчиво проговорила я.

– Ты и так мне помогаешь, – ответил он. – Ты даже представить не можешь, как велика твоя помощь. Когда ты рядом, я чувствую себя счастливым, – гораздо более счастливым, чем был девятнадцать лет назад – и умиротворенным. Ты дала мне возможность вновь поверить в себя. И я благодарен тебе, Лин.

Тогда меня охватил непередаваемый восторг, и я едва смогла пробормотать в ответ что-то нечленораздельное. Но потом, когда я оставалась одна, я нередко вспоминала его слова, его интонацию, прикосновение его руки и вновь переживала те же эмоции.

Я так глубоко задумалась, что раздавшийся шорох гравия заставил меня вздрогнуть. Я подняла глаза и увидела рядом с собой высокую фигуру.

– Я вас побеспокоил? – По голосу я узнала господина Камерона.

– Нет, конечно, – ответила я. – Я решила улизнуть оттуда, чтобы немного отдохнуть.

– А Филипп? – спросил он.

– Он ведет себя как гостеприимный хозяин, – проговорила я. – Я уже давно его не видела.

– Не могу передать вам, как я счастлив вновь оказаться здесь, – сказал господин Камерон, указывая рукой на пейзаж, расстилавшийся перед нами. – Я часто вспоминал Лонгмор, особенно когда прятался от москитов под сеткой. Мне безумно хотелось глотнуть свежего воздуха, который помог бы мне заснуть.

– Вы вернулись из Индии? – поинтересовалась я.

– Я живу там постоянно, – объяснил он. – Там мы с Филиппом и познакомились. Разве он вам не рассказывал?

– Нет, – ответила я. – И я очень сердита на него за это. Раз уж так получилось, расскажите сами.

– – С его стороны это самая настоящая неблагодарность, – сказал Маркус Камерон, – потому что мы познакомились из-за того, что я спас ему жизнь. Он ужасно невзлюбил меня за это: как только мне удалось сбить у него температуру, он, оправившись от лихорадки и собрав оставшиеся силы, принялся осыпать меня самыми отборными ругательствами и заявил, что хотел умереть.

– Бедный Филипп!

– Вы наверняка сказали бы то же самое, если бы видели его в те мгновения, – продолжал Маркус Камерон. – Он находился в Гималаях на высоте четырех тысячи футов, и его сопровождали только двое слуг из местного населения, которые ждали удобного момента, чтобы сбежать, так как они, решив, что Филипп не выживет, боялись остаться с мертвецом на руках.

– А как вы там оказались? – спросила я.

– Я, что называется, «путешествующий доктор», – ответил он. – Я кочую по стране и вожу с собой весь свой скарб, который включает в себя старый «форд», походную кровать и небольшой набор инструментов и пузырьков с различными снадобьями. Однако они все довольно эффективны. Мой медбрат одновременно является и моим шофером, и кухаркой. Он отличный парень и очень любит свою работу, даже несмотря на то что иногда ему приходится трудиться двадцать четыре часа в сутки.

– Что вы сделали с Филиппом, когда ему стало лучше? – поинтересовалась я.

– Я упаковал его вещи и заставил поехать со мной, – сказал Маркус Камерон»– Для него наилучшей терапией оказался труд, причем тяжелейший.

Я рассмеялась: мне трудно было представить Филиппа пациентом «кочующего госпиталя».

– Мы провели вместе почти полтора года, – продолжал Маркус. – Когда-нибудь я расскажу вам об этом – ведь я не имею права задерживать вас сейчас.

– Я хочу, чтобы вы задержали меня своим рассказом, – сказала я. – Весь вечер я честно выполняла свои обязанности, поэтому я могу на некоторое время превратиться в эгоистку.

Он прикурил сигарету.

– Теперь ваша очередь поведать о себе, – заявил он.

– Как давний друг Филиппа, – совершенно серьезно проговорила я, – скажите, смогу ли я сделать его счастливым?

Если мой вопрос и удивил Маркуса, то он это никак не показал.

– Я привык быстро принимать решения. Я отвечу вам со всей откровенностью. Да, я думаю, что сможете.

– Даже несмотря на то что вам известно о его прошлом? – настаивала я. – Ведь вы же не могли провести с Филиппом столько времени и не узнать об этом.

– Я знаю, что произошло, – ответил он.

– Дело в том, – продолжала я, – что он еще не оправился – та женщина все еще очень много значит для него, гораздо больше, чем я. Он повернулся и устремил свой взгляд на озеро.

– Я часто спрашиваю себя, – задумчиво проговорил он, – сознаем ли мы действительную ценность того, что находится рядом с нами. Может оказаться, что Филипп просто не подозревает, насколько вы важны для него.

– Если бы это было правдой, – промолвила я.

– Вы любите его? – тихо спросил он.

– Поэтому-то я и выхожу за него замуж, – ответила я. – Но я не слепая, я признаю, что меня ждет нелегкое будущее.

– Если вы знаете, чего ожидать, – это уже половина победы, – заключил он.

Мы замолчали, но между нами возникло взаимопонимание, основанное на нашей симпатии друг к другу. Я поняла, что этот человек нравится мне, что я могу ему доверять, и мне стало радостно. Я никогда не испытывала подобного чувства в присутствии других друзей Филиппа. Я была счастлива, что познакомилась с этим человеком, что он вошел в мою жизнь.

– Только не подумайте, что я задаю вопрос из праздного любопытства, – через некоторое время заговорила я, – но мне хотелось бы знать, верите ли вы в переселение душ?

Несколько мгновений он молчал.

– Естественно! – наконец ответил он. – Я слишком долго живу на Востоке, чтобы не понять, что без второго рождения наш мир давно бы оказался на низшей ступени деградации и несправедливости.

– Вы когда-нибудь обсуждали это с Филиппом? – спросила я.

– Конечно, и не раз, – сказал он. – Человек не может находиться в Индии и практически ежедневно не сталкиваться с какими-либо формами проявления Кармы. К тому же, люди продолжают читать Киплинга. Помните?

«Они придут, придут опять,

Покуда вертится земля.

Ведь если Он так бережет листок,

Он не допустит никогда потратить душу зря.»

– Но как можно быть в этом уверенным? – удивилась я. – Это можно только чувствовать, что равносильно блужданию впотьмах, когда человек пытается ухватиться за что-то более материальное, олицетворяющее собой дневной свет и способное противостоять критическим нападкам тем, кто не верит.

– Разве то, что относится к сфере духовного, может быть материальным? – спросил он. – Дорогая моя, вы хотите невозможного. Это третье измерение. Если бы мы обладали столь безграничными умственными способностями, что были бы в состоянии прийти к пониманию подобных явлений, мы находились бы не здесь. А что касается уверенности – вы помните, какими словами Россетти описывает те чувства, которые, как мне кажется, вы испытываете?

«Я здесь когда-то побывал,

Когда – не знаю сам.

Я помню зелень во дворе

И пряный запах трав,

И песни звук,

И свет вокруг».

Он прочитал эти строки низким и тихим голосом.

– Я верю, знаю и почти уверена, но, к сожалению, этого недостаточно, – я сгорала от нетерпения.

Последние слова я произнесла дрогнувшим голосом. Маркус повернулся ко мне и, положив обе руки на плечи, пристально посмотрел в глаза.

– Послушайте, – проговорил он, – настанет день, и вы все мне расскажете. Но не сейчас, еще рано, так как доверие подобно нашему счастью: оно существует потому, что либо мы не смогли предотвратить его, либо – сбежать от него. А пока я хочу, чтобы вы запомнили три вещи. Я знаю, что вы не будете в обиде на меня за мою проповедь. Если вы никогда не будете забывать об этих трех силах, они поведут вас по тому пути, которого вы так страшитесь.

– Что же это такое? – спросила я.

– Вера, Надежда и Любовь, – ответил он, – и самая всемогущая из них – Любовь. Он опустил руки и отвернулся.

– Пожалуйста! – взмолилась я. – Пожалуйста, помогите мне. Мне нужно спросить вас кое о чем. Как вы думаете, могла бы Надя… вернуться во мне?

Наступило молчание.

– Я не в состоянии ответить на ваш вопрос, – сказал он. – Это можете сделать только вы сами.

– Но как мне удостовериться в этом? – настаивала я. – Как мне получить доказательства?

– Только ваше сердце даст вам правильный ответ, – проговорил он. – Но каков бы ни был ответ, это не важно.

– Не важно? – переспросила я.

– Абсолютно! Вопрос о том, помните ли вы вашу предыдущую жизнь, не изменит того факта, что вы живете сейчас, поэтому вы должны как можно полнее жить настоящим.

– Но для меня это важно, – упрямо сказала я.

– Нет, – твердо проговорил он. – Второе рождение – это закон природы. Наша память поверхностна, она не играет особой роли в этом процессе. Тот факт, что вы – Надя или явление переселения душ, может иметь значение только в том случае, если он воздействует на то, кем вы являетесь в данный момент.

– Как вы не понимаете, что это мучает меня?

– Взгляните на это по-другому, – предложил он. – В последние годы жизнь Нади определялась всепоглощающей любовью к Филиппу. Это было самым главным в ее жизни. Сегодня, для вас, это тоже должно обрести первостепенное значение. И тогда любовь – но не к самой себе, а к Филиппу – затмит для вас все остальное. Думайте о нем, он для вас важнее всего.

Я молчала, мне нечего было сказать. Он наклонился и поднес мои руки к губам.

– Да поможет вам Бог, – мягко проговорил он. Он повернулся, собираясь направиться к дому.

– Возвращайтесь к гостям, – сказал он совершенно другим тоном. – Филипп обвинит меня в том, что я мешаю вам заниматься гостями.

Несколько шагов – и мы оказались в круге яркого света, который падал из высоких окон. Маркус улыбнулся мне.

– Я буду танцевать на вашей свадьбе, – заявил он. – Филиппу очень повезло.

– Вы даете слово, что приедете? – спросила я.

– Ничто не сможет меня удержать, – ответил он. Мы вернулись в зал и сразу же окунулись в атмосферу смеха и веселья, которая царила в доме до самого утра, когда на небе стали появляться первые отблески зари.

Глава 27

До свадьбы оставалось три дня. Я никак не могла дождаться, когда наконец стану женой Филиппа. В предвкушении этого события меня охватывала безумная радость, я пребывала в какой-то эйфории, испытывая при этом восторг, к которому примешивались страх и тревога.

Но я была счастлива. На меня снизошло спокойствие, которое являлось плодом моих размышлений. Маркус Камерон принес мне умиротворение. После разговора, состоявшегося на приеме в Лонгморе, я изо всех сил старалась забыть о себе и думать только о человеке, за которого выходила замуж, и помнить, что люблю его. Я чувствовала, что рано или поздно все уладится и я найду выход из лабиринта мучительных и совершенно непонятных для меня эмоций.

Установилась очень жаркая погода. Меня совсем вымотали последние предсвадебные хлопоты, развлечения, примерки, подарки, которые надо было разобрать и разложить. Я вернулась с обеда, на котором мы с Филиппом были почетными гостями. У меня страшно болела голова, и хотелось спать. В воздухе пахло грозой, изредка раздавались отдаленные раскаты грома. Я находилась в подавленном состоянии. Прошлую ночь я глаз не сомкнула. В городе была жарко и душно, и я мечтала вырваться на природу, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. Мы планировали провести наш медовый месяц на яхте, которую Филипп собирался одолжить у своих родственников.

Однако оставалось еще очень много дел, и я поняла, что мне так и не удастся отдохнуть. В Мейсфилд мы должны были отправиться вечером за день до венчания, а так как было практически невозможно переправить туда все, что подарили нам с Филиппом, Анжела решила устроить своего рода предсвадебный прием, чтобы знакомые могли полюбоваться изумительной коллекцией подарков.

Все было разложено на длинных столах в кабинете. Драгоценности, которых теперь у меня было несметное количество, лежали в сейфе у Генри. Их собирались разместить в огромном стеклянном шкафу, который Филипп перевез из Чедлей-Хауса. Ждали только детектива, который должен был их охранять. Уже несколько дней мы с Анжелой занимались тем, что раскладывали и описывали подарки, поэтому, вернувшись с обеда и увидев новую кучу коробок, я застонала.

– О Господи! – обратилась я к стоявшему рядом дворецкому. – Куда мы их денем?

– Ее светлость задала мне такой же вопрос, миледи, – ответил он. – Она предлагает поставить еще один стол в будуар.

«Значит, мне придется опять браться за работу», – подумала я.

Я вовсе не была неблагодарна тем, кто проявил столько исключительную щедрость по отношению ко мне. Я знала, что многие из них потратили гораздо больше, чем могли себе позволить. Просто подарков оказалось слишком много, а во мне было достаточно эгоизма, чтобы постоянно забывать о необходимости благодарить каждого, кто присылал их.

Я старалась отправлять письма сразу после того, как получала подарок, но однажды график был нарушен, и сейчас у меня скопилось более пятидесяти поздравлений, на которые мне обязательно надо было ответить до нашего отъезда. Я взглянула на наваленные горой коробки, надеясь, что это не вазы для цветов: у нас их уже было более сорока. Мое внимание привлекли три небольшие посылки. Я взяла одну из них. Она была плоской, и я решила, что это сумочка.

Разорвав пакет, я обнаружила внутри зеленую книжку, к которой прилагалось письмо. Одного взгляда на подпись хватило, чтобы мое сердце учащенно забилось. Посылка пришла от мадам Мелинкофф.

В ее письме отсутствовало традиционное обращение:

«После нашей встречи я много думала о вас. Я посылаю вам книгу, которая принадлежала моей дочери. От всего сердца желаю вам счастья. Эдит Мелинкофф.»

Я прочла заглавие. «Сад Кармы». Мне не надо было открывать книгу, чтобы понять, откуда я цитировала те три строчки, когда мы с Филиппом были в Ричмонд-Парке. Те строчки, которые, будучи совершенно безобидными, если рассматривать их отвлеченно, разрушили возникшую между нами теплую атмосферу и заставили Филиппа на бешеной скорости помчаться в Лондон. Я прижала книгу к груди, и меня охватило странное возбуждение. Внезапно я сообразила, что рядом со мной стоит дворецкий.

– Я оставлю подарки здесь до возвращения ее светлости, – сказала я и бросилась наверх.

Я вбежала в комнату и заперла дверь. Остановившись, я взглянула на книгу, которую держала в руках. Я принялась медленно переворачивать страницы, испытывая при этом некое чувственное наслаждение. Все стихотворения были мне знакомы, каждое слово эхом откликалось в моей памяти. Не вызывало сомнения, что книгой часто пользовались. Некоторые стихотворения были отмечены, против двух или трех на полях стояли жирные пометки карандашом.

Мне трудно объяснить свои чувства – я находилась в слишком сильном эмоциональном возбуждении, чтобы его можно было описать словами. Мое сердце было абсолютно уверено в том, что мой мозг все еще подвергал сомнению. Эта книга принадлежала мне, и именно моя рука держала карандаш, когда ставила пометки. Я прочитала все стихотворения, некоторые строки я читала вслух с закрытыми глазами.

У меня было ощущение, будто я после долгой разлуки встретила близкого и горячо любимого друга. Одно из последних стихотворений было выделено рамкой из листьев и цветов, которая как бы подчеркивала его важность. Я зашептала знакомые слова:

«И после смерти, через долгий срок,

(Оттуда, где главенствует любовь)

Приду, когда ты будешь одинок,

И встану рядом вновь.»

Это было любовное послание, которое пришло ко мне через века. Маркус Камерон был прав – только любовь имеет значение! Надины слова или мои? Разве это важно, если после нас останется любовь – незабываемая, непобедимая, вечная.

Продолжая держать книгу в руках, я опустилась на колени и стала молиться. Я просила Господа, чтобы Он помог мне дать Филиппу счастье, чтобы не только он, но и я рядом с ним обрели покой, чтобы во мне он нашел ту любовь, которую когда-то потерял.

Я не знаю, как долго я простояла так. Когда я поднялась, я ощутила небывалое умиротворение, как будто я передала свою ношу Ему, и Он принял ее.

Анжела послала за мной горничную, и, спустившись, я обнаружила, что моя сестра разбирает подарки. Ни на минуту не останавливаясь, мы проработали с ней до шести.

Вечером мы с Филиппом должны были идти на прием в министерство Индии, а до этого – поужинать с госсекретарем и его женой. Анжела была приглашена только на вечер, который устраивался после ужина, поэтому Филипп предложил, чтобы я заранее приехала к нему в Чедлей-Хаус. Ему хотелось немного побыть со мной наедине.

– Это будет просто замечательно, – ответила я на его предложение. – Мы должны быть там в половине девятого, так что я приеду к тебе примерно без четверти восемь. Я рада, что у меня будет свободная минутка, чтобы передохнуть.

– Бедная Лин, – сочувственно проговорил он. – Продержись еще немного. Через неделю мы будем в море, где нет телефона.

– Слава Богу! – ответила я.

Я выехала из дома в половину восьмого – я просто сбежала, устав от постоянных вопросов, от разговоров по телефону, от обсуждения каких-то встреч и от многочисленных писем. У меня даже не было возможности спокойно принять ванну без того, чтобы кто-то не спрашивал моего мнения или требовал какой-то подписи.

Хлопот нам прибавилось еще и потому, что Анжела хотела, чтобы Джеральд, который, оправившись после операции, провел неделю на море, присутствовал на свадьбе и был моим пажом. И в то же время она категорически отказывалась привозить его в Лондон на примерки костюма, который шили по размерам, снятым его гувернанткой. Мне, естественно, было приятно иметь такого пажа, однако я сомневалась, что мы успеем подготовить все ко дню свадьбы.

Когда я одевалась, возникла еще одна проблема. Оказалось, что наша рассеянная мама в последний момент пригласила еще несколько человек, но забыла сообщить нам их адреса и имена. А спустя некоторое время она написала Анжеле гневное письмо, в котором ругала ее за то, что те люди не получили приглашений.

– Что нам делать? – задумчиво проговорила Анжела. Я стояла перед зеркалом и укладывала волосы.

– Пошли маме телеграмму, а потом позвони или отправь «молнию» ее знакомым.

– Отличная мысль! – одобрительно воскликнула Анжела. – Сейчас дам указания мисс Дженкинс. Только не уходи, не повидавшись со мной – вдруг еще какая-нибудь проблема.

– Хорошо, – ответила я.

И не сделала этого. Одевшись, я спустилась вниз и на цыпочках, чтобы Анжела не услышала меня, прокралась мимо кабинета. Я не сомневалась, что возникнет еще сотня совершенно неразрешимых проблем, и взбунтовалась. Ощутив себя школьницей, сбежавшей с уроков, я остановила такси и назвала адрес.

Дверь Чедлей-Хауса открыл дворецкий. У него был очень удивленный вид, когда он увидел меня.

– Сэр Филипп еще не вернулся, миледи, – сообщил он.

– Полагаю, он задержался в Палате, – сказала я. – Не беспокойтесь. Когда он приедет, скажите, что я жду его в гостиной.

– Хорошо, миледи.

Он открыл дверцу лифта.

– Я поднимусь сама, – сказала я и, захлопнув дверцу, нажала кнопку.

Лифт двигался быстро и бесшумно. Я вышла на лестничную площадку. Повернув налево, я дошла к двери в комнаты Филиппа и повернула ручку.

То, что я увидела, настолько поразило меня, что я едва не вскрикнула: комната оказалась пуста – не было ни мебели, ни ковра, ни штор. Я ошарашенно оглядывалась по сторонам. Когда мой взгляд упал на окна, я обратила внимание, что за ними, вместо балкона, тянется узкий парапет. И тогда я поняла. Я ошиблась этажом. Это были не комнаты Филиппа.

Но все же он когда-то в них жил. Панели на стенах были точно такими же, как этажом ниже. На стенах остались следы от картин. В пустых полках когда-то стояли книги. Каминная решетка была идентична той, которая отгораживала камин, топившийся дровами, а не углем.

Я прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Меня неудержимо влекло к окнам. Они располагались вровень с полом и открывались наружу, как и в нынешней комнате Филиппа, но с внешней стороны был обитый железом неширокий карниз с низким каменным парапетом, выложенным мозаикой. Я дотронулась до рамы. Внезапно боль, которая мучила меня весь день, усилилась. Казалось, в голове у меня застучал молот. Я пыталась сопротивляться, я пыталась бороться со страшной болью и навалившимся на меня ощущением, будто я погружаюсь в удушливый мрак… Я боролась… но…

Я вошла в комнату. Я прекрасно сознавала, насколько легки и свободны мои движения. На мне было платье из шелестящего при ходьбе изумрудно-зеленого шелка, отделанное серебряным кружевом, которое шло по корсажу, оставляя при этом плечи открытыми.

– Филипп! – позвала я.

Он открыл дверь, расположенную между книжными шкафами, и вышел из спальни.

– Дорогой, – проговорила я. – Сегодня мне удалось освободиться пораньше!

Он раскрыл объятия, и я метнулась к нему. Я была такой миниатюрной, что ему пришлось наклониться ко мне. Я прижалась щекой к его плечу. Я слышала биение его сердца и знала, что его губы ищут мои. Я подняла к нему лицо. От его страстных, неистовых поцелуев у меня перехватило дыхание.

– О любимый, – пробормотала я.

– Какой сюрприз, – сказал он. – Я ждал тебя только через час.

– Ты рад? – спросила я.

– Ты знаешь, что да! – Его голос звучал глухо.

– Как я люблю воскресенье, – прошептала я.

– У нас с тобой есть целый вечер. Только ты и я – и больше никого.

Все еще прижимая меня к себе, он взял мою руку и прижался к ладони.

– Я люблю тебя, – проговорил он. Я протянула ему другую руку.

– У меня есть еще один сюрприз, – сказала я. – Это прислали вчера, но я просто была не в состоянии расстаться с этим. Это тебе – я всегда говорила, что ты выглядишь именно так.

– Что это? – спросил он и, взяв маленький пакетик, развернул его.

Внутри, на мягкой подушечке лежал амулет тонкой работы. Это была крохотная пантера из черной финифти с изумрудными глазками.