Текст книги "Враг мой (Авторский сборник)"

4

Токках шел к огням своего народа, слыша за спиной поступь вражеского войска. Токках воздел очи к ночным небесам в безмолвной молитве: «Ааква, Прародитель Всего, порази Ухе и его армию! Порази их огнем и громом!»

Не получив ответа, Токках опустил очи к тропе и продолжил путь, по-прежнему обращаясь к темноте, следовавшей за ним:

«Заметил ли ты, Ухе, что всякий раз, когда Бог оказывается нужен, его нельзя найти?»

«Да, Токках, я заметил это».

Предание об Ухе, Кода Овида, Талман

... Голову сжимали тиски, легкие забил маслянистый войлок, в ушах отчаянно звенело...

Потом она осознала, что, спотыкаясь, куда-то бредет через дым и безмолвие.

Она остановилась, утерла рот и увидела на тыльной стороне ладони кровь. Кровь оказалась густой и темной, почти высохшей. Она еще раз вытерла лицо. Кровь шла из носа, но раньше, теперь кровотечение почти прекратилось.

– Бенбо!

Опустив руку, она стала ждать, когда рядом окажется сержант. Но его нигде не было видно. Она зажмурилась. Голова раскалывалась от боли. Все вокруг застилал дым. Она медленно встала на колени. Она не знала, куда брести, что делать; больше всего сейчас ей хотелось уснуть. Но забыться не давала смутная мысль о какой-то обязанности, которую ей никак не удавалось ухватить.

Она приоткрыла глаза. Дым заполз и в эти щелочки, но в следующее мгновение его отнесло ветром в сторону, и она различила рядом какое-то строение. Она опять закрыла глаза, потерла их кулаками и распахнула пошире.

Крупное здание – вернее, то, что от него осталось. Земля вокруг руин была полностью опустошена и выжжена, не считая нескольких вывороченных с корнем, дымящихся деревьев. У подножия руин желтели размытые пятна, постепенно превращавшиеся в неподвижные тела.

Истерзанные, раздавленные тела. Драки, вернее, дракские дети. К ним уже подбиралось пламя.

– Сержант! Бенбо! Куда ты подевался, черт бы тебя побрал?

От собственного крика тело пронзила боль, заставившая ее скорчиться. Только ударившись лбом о землю, она опомнилась.

До ее слуха доносился слабый плач, напоминающий мяуканье котенка. Она села, упираясь руками в землю, и прислушалась.

Плакали и кричали сразу несколько голосов. За ее спиной раздавались крики, проклятия и шевелились развалины. Прямо перед ней упорно плакали. Звуки доносились из-под рухнувшего здания. Джоанн встала на ноги и, сопротивляясь судорогам подступающей рвоты, поплелась к руинам, заранее зная, какое зрелище ждет ее там.

С той стороны и слышался слабый скулеж. Еще несколько шагов – и она оказалась среди острых камней, оставшихся от рухнувших стен. Представшие ее взору трупы скулить не могли. Она привалилась к камням. Даже драку требуются рот, глотка, легкие, а главное, жизнь, чтобы так плакать...

Новые стоны заставили ее встрепенуться. Она отделилась от камней и проникла в чудом уцелевшую часть здания. Здесь плакали гораздо громче.

– Да где же ты? Что за... – Черт! Она схватилась за голову, чтобы унять боль. Очнись, Джоанн, и говори по-дракски. – Адзе дракон. Гиз... Гиз ну ча? – взвизгнула она что было силы. – Гиз ну ча? Тин, гиз ну ча?

Она упала на колени, корчась от головной боли. Свора демонов лупила молоточками по ее черепной коробке. Развалины заволокло густым горячим дымом, от жара трескался камень и вдребезги разлетались стекла.

– Эчей нуе ча! Эчей вига!

Она чертыхнулась, пытаясь вспомнить дракские слова. У нее определенно отшибло память.

«Эчей вига» означало: «Гляди сюда». Так, уже что-то! Она произнесла вслух:

– «Эчей» – это «сюда», «ча» – «быть». «Я» – «ни», «мы» – «нуе». – Оставалось только спеть детскую песенку: «У Мэри был смешной козел, он бородой дорожки мел...» А глаголы-то, разрази их гром, надо ставить в конец! Есть, правда, исключения: это когда... Когда? – Эчей нуе ча! Бенга ну!

Вот оно, исключение: когда нет времени раздумывать!

Она подалась было к овальному окну, но тут же рухнула ничком. Под бедром шевельнулось что-то мягкое. Она нащупала сначала руку, потом туловище. Она сжалась в комок, потом села на колени и оглядела свою находку.

Ее руки неуверенно двинулись влево.

– Только не умирай, деточка. – Она нащупала ноги, потом стала шарить правее. – Ты меня слышишь? Дасу. Вставай! – Она положила обе руки на узкие плечики. – Дасу. Гавей ну? Пошли! Вставай же! Пожалуйста, вставай!

Она потянулась рукой вправо, к лицу, чтобы разобраться, дышит ли ребенок. Но дыхания не оказалось. Как и лица.

До нее снова донесся голос:

– Бенга! Бенга ну!

Джоанн обернулась на голос.

– Ни бенга! – прошептала она.

За овальным окном полыхнул свет, потом раздалось громче, слышнее:

– Хада! Хада! Талма хаме ча? – «Есть внутри жизнь?» Очень остроумно! Есть ли здесь, внутри, жизнь? Так, мелочь, остатки.

Она покачала головой.

– Откуда мне знать?

– Эсс? Адзе ну!

Тогда Джоанн крикнула в окно:

– Аэ! Талма ча! Тини!

Она встала, пошатнулась, полезла вверх по какому-то трясущемуся настилу и добралась до стены у окна.

– Чаве ну? Эй, там, вы меня слышите? Талма ча! Талма ча!

– Аэ!

Она попыталась пролезть в окно, но ее не пустили прочные решетки. Она стала их трясти, но они не поддавались. Она решилась на обходной маневр, но тут в стену ударил язык пламени, и она поняла, что путь в обход отрезан. Пол был устлан бесчисленными обезображенными детскими трупами. У нее даже не хватило времени, чтобы ужаснуться. Ее внимание привлек голосок:

– Бенга. Эчей бенга...

Голосок раздавался откуда-то снизу. Она увидела на полу, рядом с винтовой лестницей, тяжелую решетку. Раскидав обломки, она прильнула к решетке лицом.

– Тин! Хада, тин!

– Эчей...

Она подергала решетку и, убедившись, что та не поддается, бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через невообразимый мусор. Ее встретила просторная комната, весь потолок которой был охвачен огнем.

Справа от нее на полу громоздились опрокинувшиеся шкафы, из которых высыпались какие-то свитки, огромные книги, просто листы бумаги. За все это кое-где уже принялся огонь. Слева у стены пока еще стояли шкафы с книгами, только один накренился, загородив тяжелую дверь.

Джоанн налегла плечом на преграду, пустила в ход колено – и шкаф встал прямо. Она распахнула дверь, и ей навстречу выбежали двое юных драков. Третий лежал у дальней стены комнатушки без окон и наблюдал за девушкой из-под опущенных век, повторяя:

– Иркмаан...

Джоанн протянула ему руку.

– Бенга, тин. Огонь... ааква, ааква... – Ей не хватало слов. – Поможем друг другу!

Она нагнулась, подхватила одного из найденышей под мышки и подняла. Третий осторожно двинулся к двери, но там остановился.

– Нуе су корум, иркмаан?

Джоанн покачала головой.

– Нет – «не». Я вас не убью. Не корум.

Ребенок попытался самостоятельно приподнять своего лишившегося сознания товарища, но не смог и обессиленно привалился к стене.

Джоанн перенесла одного драка в большую комнату, где уже полыхал почти весь пол. Спустив ребенка вниз, она отправилась за следующим. Подобрав его, она поставила на ноги третьего.

– Идем. Бенга.

Оставив двоих детей рядом с первым, она опять поднялась по лестнице, чтобы взглянуть, не найдется ли там пути к спасению. Ей в глаза бросилась объятая пламенем дверь. Она тут же спустилась вниз и тряхнула за плечи одного из малолетних драков, погружавшегося в бессознательное состояние.

– Очнись! Лоамаак, тин! Здесь есть выход? Эчей? – Она указала на огонь. – Где? Где дверь? Гис истах ча? Эчей?

Ребенок кивнул и указал на горящую стену.

– Истах. – Он снял с пояса тяжелый ключ.

Джоанн вырвала из его рук ключ, подхватила одного из спасенных и стала пробираться вдоль стены. Миновав два окна, забранных решетками, она увидела дверь. Перед дверью валялись пожираемые огнем книги и бумаги. Она сунула ключ в замочную скважину. Огонь подбирался к ее ногам.

– Лучше бы она открывалась наружу... Она крутила ключ то влево, то вправо, но все без толку. Неужели ей дали не тот ключ?

– Куеда, иркмаан!

Среди языков пламени она нашла взглядом драка, отдавшего ей ключ. Он заботливо склонился над другим драком.

– Эсс?

– Кведа! – Он показал жестом, что дверь надо толкнуть. – Истах кведа ну!

Джоанн толкнула ключ вместе с дверью – и дверь распахнулась. Перед нею раскинулся небольшой сад. Она и драк кинулись туда. В отдалении копошились какие-то фигуры. От гари, набившейся в дыхательные пути, она уже не могла произнести ни слова. Она оттащила драка от двери и вернулась за двумя другими.

Комната была теперь похожа на раскаленную топку. Джоанн опалило лицо, и она зажмурилась. Собственные веки показались ей наждачной бумагой.

Заслоняя глаза ладонью, она стала слепо шарить рукой в дыму и нащупала двоих, оставшихся у лестницы. Поставив одного на ноги, она подняла его и устроила у себя на плече, другого попыталась просто тянуть за руку.

– Дасу! Бенга дасу!

Третий драк вскарабкался по ней и стал колотить по голове.

– Ааква!

– Ты спятил? Пурзхаб?

– Су ааква! – Он знай себе лупил ее по голове. – Су лодд ааква!

– Моя голова... – Она поняла, что у нее загорелись волосы. Она сгребла в охапку обоих детей и закрыла глаза.

... Уже у пылающей двери ей показалось, что она бредет по чему-то вязкому и маслянистому; жар высосал у нее из легких остатки воздуха, невидимые предметы падали ей на голову и на плечи. И вдруг произошло чудо: она уткнулась лицом в восхитительно прохладный камень на дороге. Послышались голоса, к ней прикоснулись чьи-то руки – и боли пришел конец.

... Движение, тряска.

Она поняла, что куда-то едет. До слуха доносился гул, чувствовались неровности дороги под колесами. Она попыталась открыть глаза, но это оказалось невозможно.

Она хотела приподнять руку, чтобы провести по лицу, однако рука оказалась прибинтованной к телу и не повиновалась. Онемела не только рука, но и все тело.

– Майор Никол! Вы меня слышите? Майор Никол!

– Слышу. – Собственный голос показался ей сухим и хриплым. Горло обожгло огнем. – Что случилось? Кто вы такой?

– Вы сильно обгорели. Военный хирург считает, что у вас сотрясение мозга.

– Мицак?

– Да, это я.

Она попыталась проглотить слюну, но слюны во рту не оказалось.

– В горле пересохло...

Почувствовав, как ей в рот вставляют трубку, она начала втягивать прохладную жидкость. Потом трубку убрали, и она проглотила жидкость, заполнившую рот.

– Что с детьми, Мицак? С тремя детьми-драками?

– Они живы. – Он надолго замолчал. – Трое выживших из целой школы, из двухсот шестидесяти. – Он кашлянул. – Вас везут в научно-медицинский ковах. В больницу, майор.

Некоторое время они ехали молча. Дорога становилась все более ровной.

– Почему у меня повязка на глазах?

– Ожоги. Военный хирург наложил повязку. Ваш диагноз мне неизвестен. Хирург ничего мне не сказал. – В голосе Мицака зазвучали презрительные нотки. – Много дел, знаете ли... Война все-таки.

– А где... сержант Бенбо?

Мицак еще раз кашлянул.

– Они погибли, майор. Все ваши солдаты мертвы. По полигону Ва-Бутаан было нанесено четыре прямых удара.

Джоанн ухватилась непослушными руками за края носилок. Голос собеседника куда-то уплыл, вся Вселенная покачнулась...

5

Ничто есть инструмент сознания: это тот же ноль, столь важный для математика, строителя, счетовода. Ничто не есть состояние ума или существа. Все сущее будет пребывать вечно; и все сущие будут вечно пребывать. Все изменения суть форма и восприятие ее.

Предание об Иоа и Луррванне, Кода Шада, Талман

Время.

Она перестала воспринимать время.

Ее окружала кромешная тьма.

Мазь, покрывавшая ее лицо, шею и руки, лишила их чувствительности. Она ощущала свое тело, но ей казалось, что голова не связана с телом и парит свободно. Ощущение это было почти приятным. Нестерпимые физические страдания остались в прошлом. Там же, впрочем, осталась и способность отвлекаться, оттачивать чувства, извлекать приятное из обыденности.

Мерное гудение могло быть как звуком, издаваемым насекомым, так и свидетельством работы электрического прибора. Теперь для нее не существовало разницы. Гудение превратилось в волновое колебание, на гребне которого можно беспечно покачиваться.

... Вой компрессоров, затхлый воздух, прошедший множественную обработку, невнятный разговор.

– Вот не думал, что придется мараться на моем корабле с таким грузом...

Шуршание бумажек.

– Если у тебя киз вместо мозгов, прочти это и как следует о ней позаботься.

Сердитое фырканье, тишина, снова шорох бумажек.

– Ничего себе! Ведь это палата для...

– Вот я и говорю: позаботься о ней, как полагается.

Ее бездумное скольжение в беспросветном пространстве прервалось довольно надолго, уступая воспоминанию о сержанте, втолковывавшем ей правила страхования, принятые в вооруженных силах.

Столько-то за руку, столько-то за ногу, столько-то за глаз...

Потом она вспомнила свое первое задание после офицерского училища: сидеть у экрана и отслеживать коммерческие полеты драков. Подготовка к войне велась уже тогда: расшифровка языка, кодов, сленга, изучение правил, организационной структуры, военной мощи...

Неясные голоса вдали, сильные эфирные помехи...

«Анализ ситуации на Амадине.

Люди запрашивают вооруженные силы Соединенных Штатов Земли о защите от террористов-драков. Перехват радиограммы воздушному Флоту драков от маведах с Амадина с просьбой о защите от террористов из Фронта Амадина...»

Офицер, обучавший кадетов организационной системе противника, внушал:

– Для предвидения действий противника вы должны понимать, каким правилам подчиняется его мыслительный процесс, каковы его цели, как он обычно поступает. То, что представляется логичным вам, не обязательно кажется логичным жабе, никогда не слыхивавшей об Аристотеле. То, что кажется логичным ей, скорее всего представляется лишенным всякой логики вам...

– Логика подразумевает соблюдение некоего свода правил. Каждая существующая в галактике раса выработала собственный свод, собственную логику, собственное уникальное представление о Вселенной и о своем месте в ней...

– Сущность Вселенной – это соотношения, правила; то, что мы именуем законами природы, действует почти для всех разумных существ. Все остальное, вся разумная жизнь, подчиняется правилам, изобретаемым ими самими.

– На планете Алурам правосудие отличается от земного. Там не только преступники, но и их родители, родные братья, сестры и дети подвергаются одинаковому наказанию. Если это смертный приговор, то гибнут все вышеперечисленные. С точки зрения человека, это никакое не правосудие, но для жителей Алурама это – именно правосудие, высшая справедливость. Алураминцы определили, что для их расы хорошо, а что плохо, после чего придумали наказания, которым общество подвергает плохих. Чем бы ни объяснялись плохие поступки – средой или наследственностью, – с их точки зрения разумнее исключить плохие экземпляры из генетического набора расы. В итоге на Алураме совершается совсем мало преступлений.

До чего логично!..

Новый день? Неделя? Год? Голоса звучали и стихали, только гул сопровождал ее всегда.

– Мицак?

– Я здесь.

– Почему? Почему вы здесь?

– Это вас не касается.

– Почему вы здесь?

Смех.

– Вы стали талмой, майор. Вы – мой путь из войны, назад в Талман-ковах.

– Не понимаю.

– Где вам понять...

«Раса шиказу с Тенуэта выстроила свою логику на постулате, что шиказу не могут быть побеждены. С этой логикой раса процветала, по-своему понимая сущность Вселенной. Нов конце концов шиказу были завоеваны; теперь они полностью истреблены».

Она снова гуляла по Байна Я, стояла на палубе катера, скользящего вдоль меловых утесов Кидеже, любовалась морем. Ее волосы развевались на прохладном соленом ветру.

Вдали по сине-зеленой воде мчался глиссер Маллика, отражая серебристыми бортами солнечный свет, слепивший ее.

– Как улов, Маллик? – спрашивала она в микрофон.

– Неплохо, Джо, но никакого сравнения с тем, что мне предстоит поймать сегодня ночью.

– Маллик!

– В моих ладонях будут лежать такие круглые, мягкие, теплые...

– Маллик! Ты же в эфире! Ты хочешь оповестить весь мир?..

– Весь мир давно об этом знает, Джоанн.

«Тиманы развивались по соседству с двумя другими разумными расами. И физически, и численно тиманы не могли с ними соперничать, поэтому любое физическое противоборство изначально воспринималось ими как что-то дурное. Однако раса не могла выжить без положительных постулатов. Для тимана логично пытаться взять других под свой контроль, но не силовыми средствами. Далее эта логика требует от тимана, чтобы он своими действиями доводил других до самоуничтожения.

Пока другие расы на планете оттачивали воинское мастерство, тиманы учились, как обращать правила других им же во вред. И вот теперь, несмотря на свою по-прежнему небольшую численность, тиманы превратились в одну из наиболее влиятельных рас в Федерации Девятого Сектора. Обе расы, развивавшиеся параллельно с ними, уже истреблены. Для титанов логичен геноцид...»

Гул прекратился. Голоса зазвучали совсем близко. Кто-то взял ее за руку, кто-то пробормотал вполголоса: «Киз». Шаги. Голос:

– Джетах Пур Сонаан, разберитесь.

Другой голос:

– Кожа должна была бы заживать. Видите эти поврежденные области, красную и желтую жидкость...

– Человеческая кожа реагирует на мазь не так, как наша.

– К такому заключению мог бы прийти и ваш наставник, Вунзелех.

– Я не хотел вас обидеть, джетах...

– Снимите бинты и удалите мазь. – Долгое ошеломленное молчание. – Ее глаза! Глаза, болван! Скорее!

Ей было совсем нетрудно перестать думать о неприятном.

Она приказывала себе: «Смотри на Маллика!» И перед нею представал Маллик.

Она приказывала своему воображению витать среди звезд и наблюдала проносящиеся мимо гигантские сферы.

Она исследовала дно океанов, густые облака вокруг вулканических вершин, душные тропические заросли...

... Пелена из звуков... Восхитительное головокружение... Аромат цветов... Песня драков...

– Джоанн Никол, вы видите этот свет?

Свет? Какой свет? Ее запекшиеся губы с трудом произнесли:

– Я ничего не увижу, если не открою глаза. – Она попыталась разомкнуть веки. – Кажется, у меня не получается их открыть.

– Но они открыты, Джоанн Никол...

Спустя многие часы – или годы? – она позволила себе поразмыслить над тем, что прежде гнала от себя. Слепота? Тот самый кошмар, которого так боятся люди? Не видеть?..

Она витала в наркотических снах и видела то, чего никогда не видела глазами.

Реагировать, чувствовать!

Однако она существовала сейчас вне своей боли, сознания, вне собственных чувств. Темнота несла с собой тепло, была дружелюбна, с ней и в ней было комфортно. Продолжительное безмолвие, сон, восхитительное нечто на границе бытия и небытия... Мыслить, чувствовать, сознавать реальность – что за нелепые банальности? Ей хотелось без конца взлетать и опускаться на черных волнах беспамятства...

... Вспышки света, взрывы, медный привкус во рту. Грязь, разлетающаяся во все стороны вместе с камнями. Синие силуэты штурмовиков в ночном небе.

Перед ней возникает физиономия Бенбо.

– Мы потеряли предгорье, майор. Но жабы дорого за это заплатили.

– А сколько заплатили мы, сержант? Какую цену?.. Белая вспышка – и его смущенная физиономия исчезает, словно на погашенном экране...

Казалось, она бесконечно долго плыла, ничуть не уставая от усилий. Онемение во всем теле – да, но не усталость. Теперь она различала голоса. Звук, как любое физическое ощущение, был сродни драгоценному дару. Голоса становились все громче.

– Джетах, в коридоре ждет врач-человек. Это женщина.

– Позовите ее, Мицак. И будьте с нею вежливы. Она – вемадах с Аккуйя и не обязана с нами церемониться.

Шаги.

– Ваше имя? Как, у вас желтая кожа!

– Как и у тебя, жаба.

– Да, но... Простите, я не хотел... Ваше имя?

– Токийская Роза. А это кто такой?

– Леонид Мицак, капитан.

– Не хочется в мадах, да, Мицак? – Пауза. – Где пациентка?

– Вот здесь. – Голос Пур Сонаана. – Здесь лежит человек женского пола, о котором вам говорили, Токийская Роза.

Снова шаги. Джоанн почувствовала, что рядом кто-то есть. Легкое прикосновение к ее лицу.

– Как ее зовут?

– Джоанн Никол.

– Понятно. Убирайтесь, вонючки, дайте мне спокойно ее осмотреть.

– Желаете, чтобы мы удалились?

Тишина, потом мягкие шажки. Умелые пальцы приподняли сначала левое, потом правое веко.

– Проклятие! – Женщина отдернула руку от лица Джоанн. – Никол! Никол! Вы меня слышите?

Она ответила, еле двигая губами:

– Это вы, Токийская Роза?

– Капитан Тегара, – ответила та с усмешкой. – Я врач. Что они с вами сделали?

Джоанн слышала, как она передвигает по твердой поверхности какие-то предметы.

– Это огонь. Я попала в огонь.

Тегара снова наклонилась к ней и приоткрыла ей правый глаз.

– Вы – важная пациентка, Никол. Жабы привезли меня из мадаха на Аккуйя специально, чтобы я вас осмотрела. Вы что-нибудь видите правым глазом?

– Нет.

Щелчок.

– А теперь?

– Нет. Как там война, Тегара?

Рука врача переместилась на левый глаз больной.

– На момент разгрома моей части мы терпели одно поражение за другим. А левым глазом что-нибудь видите?

– Нет.

– Как вы к ним попали?

Щелчок.

– А сейчас?

– Нет. Я служила на Кетвишну.

– Кетвишну?! – Врач отошла и снова чем-то задвигала на столике. – Мы считали, что там никто не выжил.

– Я тоже практически не выжила. – Джоанн почувствовала, как Тегара приподнимает ее левую руку. – Ну, как вам мои глаза?

Пауза.

– Вашим глазам никто не сможет помочь, Никол, разве что вы окажетесь в нашем нормальном госпитале... У меня нет ни инструментов, ни достаточного опыта. Такое впечатление, что они пытались лечить вас собственной мазью от ожогов. Роговица обоих глаз обгорела дочерна. Полагаю, эта беда поправима, но не здесь. Все зависит от того, как долго они лечили вас своей мазью.

– Какие у меня сейчас... На что похожи мои глаза?

– На черные бельма. – Доктор отпустила левую руку Джоанн, обошла койку и взяла правую руку. – Какое-то время вы вся будете походить на вареную свеклу, но в итоге отделаетесь мало заметными шрамами. Вы испытываете боль?

– Нет. Вообще ничего не испытываю. У меня пропала всякая чувствительность. Такое ощущение, что я сотню лет проплавала в морфии.

– Кетвишну разгромили давным-давно. Так чувствуете?

– Что?

– А так?

Теперь Джоанн кое-что почувствовала.

– Прикосновение, пощипывание на правом предплечье.

– Эй, жаба! – крикнула Тегара. Снова раздались мягкие шаги.

– Слушаю вас, Токийская Роза.

– Уменьшите вдвое количество анестезирующего препарата «днита», которым вы ее накачиваете. Понятно?

Царапание пера, шуршание бумаги.

– Держите! Ясно, что это такое?

– Да. Обычные химические средства.

– Сделаете в точности такой состав, какой я прописала, и будете аккуратно наносить его на обожженную поверхность кожи – всюду, кроме глаз! – каждые четыре часа. Шесть раз в сутки! Вам все понятно?

– Да. Но как быть с ее зрением?

– У вас все равно нет необходимых инструментов. Здесь нужен специалист – специальный медик, магистр здоровья, понимаете? А все, что я могу, – это твердить вам, кизлодды, чтобы вы прекратили лечить людей своей мазью от ожогов.

Джетах молча внимал учиненному разносу.

– Какие нужны инструменты, какой именно специалист?

Тегара засмеялась, не удостоив драка ответом.

– Мне надо идти, Никол.

– Вы не могли бы остаться еще? – Рука Джоанн ухватила воздух и упала на койку.

– Мне очень жаль, но я не могу. Мадах на Аккуйя полон раненых в гораздо более плачевном состоянии, чем вы. Четыре тысячи душ! А я при них – единственный врач. Вот окажетесь в нормальном человеческом госпитале, тогда и... Но окажетесь ли – вот в чем вопрос. Ничего, не вечно же длиться этой войне!

Раздались ее решительные шаги и мягкие шажки сопровождающих драков. Рядом с койкой остался стоять один драк. Он долго молчал, потом вышел было из палаты, но по пути раздумал и вернулся.

– Джоанн Никол. – К ней обращался старший драк, джетах Пур Сонаан. – Джоанн Никол!

– Я вас слушаю.

– Хирург, лечивший вас в Ва-Бутаане, не мог знать, как правильно поступить. С тех пор всех успели предупредить, но тогда... Он не виноват.

Шаги Пур Сонаана стихли.

– Вы здесь, Мицак? Мицак!

– Здесь.

– Значит, я не в Ва-Бутаане?

– Нет. Ближайший к нам город – Помаву. Вы находитесь на главной планете, на Драко.

Драко? С противоположной стороны империи драков по отношению к Дитаару? Почему?

– Почему?

– Вы находитесь теперь под опекой овьетаха Торы Соама, первого магистра Талман-коваха. Талман-ковах находится здесь же, около Помаву.

– Что-то не пойму...

– При пожаре в ковахе в Ва-Бутаане вы спасли третьего ребенка овьетаха, Сина Видака. – Шаги начали удаляться.

– Мицак!

Шаги стихли.

– Я слушаю.

– Что стало с теми, кто был со мной в мадахе на Дитааре?

– Вы не помните? Я уже говорил вам, что все ваши солдаты погибли.

– Это я помню. А Бенбо?

– Не знаю. Я покинул Дитаар вместе с вами.

– Чем вы занимаетесь здесь, Мицак?

– Овьетах настоял, чтобы при вас находился человек. Это и есть я.

– Вам нравится ваша работа?

Мицак подошел к двери.

– Овьетах очень могуществен. Как вам известно, должность дает привилегии.

Мицак вышел. Снова послышалось гудение.

Джоанн улыбалась, погружаясь в безразличную полудремоту. Ее улыбка ровно ничего не выражала, оставаясь на лице по чистому недоразумению.