Текст книги "Шепот"

– Ты привез все свои вещи в Сент-Луис? Я не понимаю…

– Это длинная история. Но сейчас не время. Расскажу тебе, когда сядем. – Он торопился. На него не было похоже, чтобы он так быстро говорил.

– Ну, – начал он, когда они сидели в тихом зале ресторана гостиницы, затемненном занавесками и с коврами на полу. – Ну, вот так. Сотни лет прошло с тех пор, как я в последний раз был здесь. Помнишь нашу прощальную вечеринку перед тем, как мы все переехали в Нью-Йорк? Ты изменилась, – сказал он, испытующе глядя на нее. – Не понимаю, в чем дело, но мне это нравится. Ты выглядишь выше.

Внезапно она смутилась:

– Как я могу выглядеть выше?

– Что-то неуловимое, может быть, как-то иначе стоишь или как-то иначе вошла в ресторан. Как-то энергично и уверенно. Но я не хочу сказать, что мне не нравилось, как ты выглядела и ходила раньше. Ты знаешь это, Линн.

Она не ответила. Том тоже наговорил ей кучу комплиментов, и она больше не обращала на них внимания.

– Ты выглядишь умиротворенной, – сказал Брюс, изучая ее лицо. – Да это видно.

– Ну, я примирилась со многими вещами. Я думаю, одна из них тебя обрадует. Некоторое время тому назад я пришла с несколькими женщинами на чай в тот дом, где Кэролайн упала в пруд, и впервые я смогла вспомнить, как это произошло, не обвиняя себя в случившемся. Я приняла это и почувствовала себя свободной, – спокойно закончила она. – Это твоя заслуга, Брюс. – Она улыбнулась. – Теперь расскажи мне о себе, что произошло.

Он начал.

– Как ты помнишь, я согласился с этой должностью, потому что хотел уехать подальше. И целиком погрузился в работу. Это был просто подарок судьбы. Мы все работали как бобры, и я думаю, мы многого добились. Компания осталась довольна. Я даже получил письмо от Монакко, в котором он предлагал мне должность в Москве. Ну, я почти что согласился. Но потом я решил вернуться домой.

– Почему ты так поступил? Ты был на пути к большой карьере, может, даже мог бы подумать о том, что со временем сможешь занять кресло президента компании, – сказала она, вспоминая, как Роберт мечтал об этом кресле.

– Ну, этого мне захотелось бы в последнюю очередь – руководить международной корпорацией, со всей ее политикой. Хорошо, что находятся люди, которые мечтают об этом, так же, как некоторые мечтают стать Президентом Соединенных Штатов, но мне и этого не хочется. Я сказал им, что хочу вернуться в свой старый город, сюда, в Сент-Луис. Но теперь я буду начальником местного отделения. Это большая власть, я думаю.

– А почему не в Нью-Йорк, в конце концов?

– Я никогда не любил Нью-Йорк. Конечно, для некоторых людей это хорошее место, для миллионов тех, кто там живет, и для миллионов тех, кто хотел бы там жить, но есть еще миллионы, включая меня, которые не хотят там жить, – твердо закончил он.

Но любопытство не давало Линн покоя.

– Поэтому ты сразу же приехал сюда? Это было необязательно.

На этот раз он ответил не так твердо, почти с нерешительностью:

– Я полагаю, я хотел доказать, что я не хуже Роберта. Это гордыня, но, мне кажется, я могу делать все, что он мог, и делать это не хуже его. Я знал, что он меня не любил и был обо мне невысокого мнения.

Пораженная, она продолжала его расспрашивать:

– Но почему тебе есть дело до мнения Роберта?

– Я тебе сказал. Гордыня. Человеческие существа – странные создания. Так что теперь, когда я доказал, что могу, мне теперь все равно.

Это странное признание неожиданным образом затронуло ее сердце.

Он не поднимал глаз от своей тарелки, но вдруг, посмотрев прямо на нее, сказал как-то застенчиво:

– Я получил письмо от Тома Лоренса, после того, как он побывал здесь у тебя месяца два тому назад.

– Да, он был здесь.

И по-прежнему смущенно, Брюс продолжал:

– Значит, у вас с Томом что-то серьезное.

– Я не знаю, почему ты так подумал. Он приезжал не специально для меня. У него были дела в городе, и он просто заглянул ко мне. Он славный человек и не лишен своеобразного очарования. – Она улыбнулась. – Но он не для меня и я не для него.

– В самом деле? – Карие глаза Брюса расширились и заблестели. – Я подумал, что он приезжал специально тебя повидать. Он ничего определенного мне не писал, но все равно, я был готов к чему-то в этом роде. – Брюс запнулся. – Я всегда думал, что ты и он…

Она сказала решительно:

– Были моменты, когда у меня возникали мимолетные мысли, но это было скорее от отчаяния, я думаю, мне тогда все еще казалось, что женщина не может без мужчины. У меня это прошло. Видит Бог, мне на это понадобилось много времени.

– Не хочешь ли ты сказать, что ты отказываешься от мужчины после того, что ты пережила?

– Я этого не говорила.

Они заспорили. Если бы они уклонялись от прямого ответа, они бы оба опустили оружие и отступили. Она почувствовала, что у нее усилилось сердцебиение.

– Я рад, что это не Том, – внезапно сказал Брюс.

– Ты рад?

– Это – это кто-нибудь еще?

– Нет. Он мог бы быть, их могло бы быть больше одного, но я не стала, я не захотела никого из них.

Она огляделась. За соседними столиками сидели люди и разговаривали тихими голосами Бог знает о чем. О фильмах, которые они посмотрели прошлым вечером, а может быть, о том, что они собираются сделать со своими жизнями. И она пожелала, чтобы Брюс не возвращался сюда насовсем, где она неизбежно должна была встречаться с ним и обходиться как с кузеном или добрым старым другом. До этого момента, несмотря на свою непроходящую тоску, она не понимала, насколько глубокой была эта тоска; она всегда ее подавляла. Она сидела, а рядом, в одном дюйме от нее, были его горячие губы и теплые руки. Они будут изредка встречаться во время ленчей, улыбаться, а затем расходиться до следующего раза, и это будет все.

Она хотела вскочить и броситься бежать. Но такие вещи не делают. Надо все скрывать и страдать про себя.

– Несколько недель тому назад мне попалась та пачка снимков, которые ты мне дала, – сказал он. – Я разложил их и смог совершить путешествие во времени. И у меня наступило прозрение.

Удивленная этим словом, Линн подняла глаза и встретила его долгий, серьезный взгляд.

– Я увидел все, и тебя, и себя с полной ясностью. Я был потрясен внезапным пониманием того, что я должен делать. – Облокотившись о стол, он протянул руки и накрыл ими ее ладони. – Ты всегда была мне очень дорога, я не знаю, чувствовала ли ты это или нет. Но не пойми меня неправильно, я не должен тебе рассказывать, как я любил Джози. Поэтому, как я мог допустить, что там и для тебя есть место? Как я мог?

Ее глаза наполнились слезами, и она не ответила.

– Скажи мне, я не опоздал? А может быть, слишком рано? Скажи мне.

Она ответила очень тихим голосом:

– Нет. Не слишком рано и еще не поздно. Улыбка разлилась по его лицу, с губ на глаза, они зажглись янтарным огнем. Улыбка была заразительна, Линн принялась смеяться, а слезы из ее глаз продолжали капать.

– Как я люблю тебя, Линн! Должно быть, я любил тебя годы и не знал об этом.

– А я – я вспоминаю день, когда ты уезжал. Я повернула за угол, а ты махал мне рукой…

– Не надо. Не плачь. Теперь все хорошо. – Он сдвинул кофейную чашку в сторону. – Пойдем поднимемся наверх. Время пришло.

* * *

Подумать только, что сегодня утром по дороге на работу она думала о нем с таким желанием и таким горьким чувством «никогда больше!».

– Любовь средь бела дня, – прошептала она. На этот раз не было сожалений, не было стремления найти утешение, не было вины, а была только одна открытая, доверчивая, нескрываемая радость. Крепко обнявшись, они откинулись на подушки.

– Я так счастлив, – вздохнул Брюс. – Давай не сразу пойдем к тебе домой. Нам надо поговорить.

– Хорошо. О чем мы будем говорить?

– У меня в голове много всяких мыслей. Быть может, когда-нибудь, когда нам надоест заниматься тем, чем мы занимаемся, мы могли бы открыть загородную гостиницу. Что ты об этом думаешь?

– Дорогой, можно рассмотреть все варианты.

– Мы меблируем ее старинной мебелью. Я привез некоторые антикварные вещи из Европы, Бидермейер, они идут по морю. Ты будешь удивлена, как хорошо они сочетаются с другими вещами, я этого раньше никогда не любил, но…

Внезапно он засмеялся своим громким заразительным смехом.

– Что смешного?

– Я подумал о тех временах, когда меня надували. Те старые предметы, которые я так старательно реставрировал… Один тип рассказал мне, что есть место в Германии, где их изготовляют и посылают сюда, все разбитые и обезображенные пятью слоями облупившейся краски. Я часами снимал ее, чтобы дойти до первоначального слоя. Вспомни, как Энни мне помогала! О, Боже! – Он затрясся от смеха. – Линн, я так счастлив. Я не знаю, что с собой поделать!

– Я скажу тебе что. Давай в конце концов оденемся и пойдем ко мне домой. Я хочу, чтобы ты увидел всех, и хочу, чтобы они тебя тоже увидели.

– Хорошо. – Он не переставал говорить. – Ты знаешь, другой причиной того, что я согласился на эту должность в Будапеште, было то, что у Роберта всегда была ты, хотя он тебя не заслуживал. Мне нравилось видеть, как он наказан, когда узнал, что я займу его место. Я знаю, это не очень достойно.

– Но очень свойственно человеческой натуре.

И она рассуждала, пока причесывалась перед зеркалом:

– Я все время гадаю, стал ли Роберт таким, как он есть из-за своего отца? – имя «Роберт», произнесенное ее голосом, звучало для нее странно. У нее больше не было случая его употреблять. – Конечно, он легко мог бы стать полной своей противоположностью, чтобы доказать, что он не такой, как его отец, не правда ли?

– Он мог бы, но не сделал этого, и это важно. Брюс встал сзади нее, и их лица отразились в зеркале.

– Брюс и Линн. Странно, что для обоих нас не существует других людей. В моем случае, если бы не было Джози, это могла быть только ты.

Она подумала: Том Лоренс сказал что-то в этом духе, не совсем то же самое, но почти.

– Но мы с Джози такие разные, – возразила она.

– Именно это я имею в виду. Скажи мне, если бы не было Роберта, это был бы я?

Она честно ответила:

– Я не знаю, что бы я делала в этом случае. Один человек когда-то задавал мне подобный вопрос, и я ответила ему, что даже принц Уэльский не смог бы оторвать меня от Роберта. Тогда я была им околдована. Тогда я была не тем человеком, что сейчас.

– Но если бы ты была тем же человеком, что сейчас? Или это невозможный, дурацкий вопрос?

– Да, дурацкий. Потому что, видишь ли, ты не знаешь, что если бы на моих плечах тогда была теперешняя голова… – Она повернулась и взяла его лицо в свои ладони. – О, мой дорогой, о, мой очень дорогой, ты же знаешь, что я отвечу «да». Тысячу раз «да».

В гостиной Энни играла гаммы. Внизу в импровизированной детской, которая еще не была закончена, Бобби и два его четырехлетних друга играли в какую-то шумную игру.

– Я надеюсь, – сказала Линн, – тебе удастся привыкнуть к нашему очень шумному дому.

– Я слишком долго жил в слишком тихом доме. Я привыкну к шуму с большой радостью.

Они стояли в маленькой прихожей и смотрели на двор. Она провела его вокруг дома, его приветствовала вся ее семья, которая, по-видимому, угадав, что происходит, оставила их одних в этой комнате.

– Посмотри туда, – сказала Линн, что ты там видишь?

– Не хочешь ли ты сказать, что вы привезли купальню для птиц с собой?

– В последний момент я поняла, что не смогу ее оставить.

Зернистый, полурастаявший слой снега лежал на мраморном основании бассейна, а кругом, на лужайке, снег уже растаял, земля ждала весну.

– Мне пришлось подогревать купальню зимой. Птицам и зимой необходима вода.

– Это так похоже на тебя – подумать только. Девяти человекам из десяти это бы в голову не пришло.

– Смотри, смотри на это прелестное создание! Это первая малиновка этой весной. Смотри, как она пьет. Должно быть, она устала и хочет пить после долгого перелета с юга.

Птица помахала крыльями в воде, отряхнулась и улетела в сторону деревьев.

– Интересно, что она думает. Может быть, что впереди – целое яркое лето.

– Не могу себе представить, но знаю, о чем я думаю.

Она взглянула в его родное лицо. Он снова сдвинул очки вверх, на свои кудрявые каштановые волосы, а глаза его сверкали.

– Я думаю о нашем с тобой ярком лете и обо всех тех годах, что у нас впереди.