Текст книги "Второй Эдем"

Ночное венчание

Около десяти часов они вышли из маленького английского кафе со шведским столом и отправились на взятой напрокат машине на север. За рулем сидела Розали, потому что Макс выпил большую часть двух заказанных бутылок вина.

– Я не всегда буду за рулем, ладно? – сказала она. – Я ведь тоже не прочь иногда выпить.

– Отлично, иногда будем брать такси.

Проехав через несколько довольно милых, но не слишком привлекательных деревушек, они нашли идеальную церковь в деревне под названием Донзер, около восьми миль к югу от Монтелимара. Хотя по местному времени была уже почти полночь, они постучались в дом священника.

– Отец, мы хотим обвенчаться, причем немедленно, если вы не возражаете, – сказала Розали на своем школьном французском.

– Еще как возражаю, – ответил священник по-английски. – Вы с ума сошли, приходить в такой час, я ни за что…

– Отец, – перебила его Розали. – Я террористка в розыске и не могу выйти замуж, как все остальные люди. У меня есть пистолет, а у моего жениха полный чемодан денег. Либо то, либо другое непременно убедит вас обвенчать нас немедленно. Что вы выбираете?

– Вид молодых влюбленных – лучшее средство для пробуждения, – сказал священник. – Сколько вы готовы заплатить?

Обсудив сделку, священник быстро обрядился в рясу и провел ожидающую пару через церковный двор к темной церкви.

– Вы понимаете, что это не будет считаться законным браком? – спросил он. – Без надлежащих бумаг церемония носит только символический характер.

– Это как раз то, что нам нужно, – ответила Розали.

Затем священник провел церемонию венчания в маленькой церкви, освещенной лишь несколькими свечами. Ни Розали, ни Макс не были особенно религиозными людьми, но на родине Розали выходить замуж полагается в церкви, и точка. Другого варианта она и представить не могла. Макс же разумно умолчал о двух своих разводах.

Дорога в Дамаск

Хотя ФБР по-прежнему занималось усиленными поисками Розали, молодожены решили вернуться в Америку. Благодаря деньгам Макса и связям Розали получение нового паспорта не доставило хлопот, и Розали въехала в страну без проблем.

Она решила уйти со своего поста. Пусть Пластик Толстоу платит кому-нибудь еще за обязанность сообщать миру о необходимости покупать больше клаустросфер. С Розали было достаточно. Пять с половиной лет она сражалась практически без передыха и ничего не достигла. Воздух больше непригоден для дыхания, а вода – для питья, гулять под солнцем или наслаждаться каплями дождя на лице тоже нельзя, но у Розали не было сил беспокоиться об этом.

Она приняла решение во время суборбитального рейса до Лос-Анджелеса, сидя в самолете рядом с Максом. Оправившись от изумления от того, что у сиденья в первом классе подлокотники есть с обеих сторон, Розали включила канал новостей. Она хотела узнать, что происходит сейчас в Бельгии, но была поражена, когда поняла, что катастрофа уже мало кого волнует. Прошло три дня, и отравление целой европейской страны отошло в историю.

Розали направлялась не в Дамаск, а в Лос-Анджелес, но на секунду она увидела истину настолько же четко, как в свое время апостол Павел.

Люди привыкли к мысли о гибели планеты.

Им уже было все равно, ситуация давила на психику слишком долго. Земля была для них стареющей и вызывающей легкое отвращение родственницей, которая болела все сильнее, но все же отказывалась умирать. Она требовала все больше и больше внимания, опухоли на ее теле разрастались, кожа покрывалась мерзкими язвами, и простыни приходилось менять все чаще. Объект раздражения и неудобства, постоянное напоминание о семейной вине. Создавалось ощущение, что теперь, став хозяевами клаустросфер, люди хотели, чтобы мир погиб. Они хотели покончить со всем этим. Они так давно знали о неминуемой смерти планеты, что уже не могли волноваться по этому поводу.

Из туалета в конце прохода возвращался молодой человек. Он был одет в знаменитую рубашку «Клаустрофоб». Изображение уродливой мертвой планеты и под ним незатейливая фраза в чуть более благообразном варианте: «Ну и х^** с ней!»

Розали взглянула на рубашку, автоматически повторив слоган.

– Да и правда, хер с ней, – сказала она себе под нос.

Однако ее услышали, по крайней мере, десять сидящих неподалеку пассажиров. Розали слушала новости в наушниках, а людям в наушниках сложно контролировать громкость своего голоса. Появилась стюардесса, наклонилась к Максу и сказала:

– Извините, сэр, не могли бы вы попросить свою спутницу выбирать выражения. В самолете находятся дети.

Затишье перед бурей

Мало кто может устоять перед соблазном роскоши, и Розали не сомневалась, что будет в восторге, получив возможность вволю понежиться. Однако, переехав в дом, рядом с которым находилась клаустросфера, причем размером с четыре-пять теннисных кортов, она очень удивилась своей реакции.

– Тебе нравится? – спросил Макс с неподдельной гордостью. – Тут даже бассейн есть.

– Макс, я пять лет занималась тем, что взрывала эти штуковины.

– Не вздумай взорвать и эту, а то я с тобой разведусь. Здесь можно классно отдохнуть, это настоящее произведение искусства, а рыбы даже икру могут откладывать. Ну же, дет… то есть, хм… дорогая, у нас медовый месяц.

Макс видел сомнения Розали: уйти из группы «Мать Земля» – это одно, а резвиться в клаустросфере – совсем другое дело.

– Послушай, – сказал он, – муж и жена должны разделять интересы друг друга, верно? Я пытался поучаствовать в твоей большой экологической войне. Теперь ты должна узнать мою жизнь.

– А именно?

– Развлечения, милая. Ты ведь знаешь, что это нормально.

И вдруг Розали отпустило. Казалось, огромная ноша упала с ее плеч. Она поняла, что может позволить себе забыть обо всем на время и отдохнуть. Решать ей.

– Ты прав, – сказала она. – Пошло все к черту, это не моя вина, что Землю отправили на живодерню. Я этого не делала. У меня отпуск.

К собственному изумлению, Розали в первое же утро своего пребывания в доме Макса надела бикини и отправилась загорать у бассейна в клаустросфере, хотя солнце уже более тридцати лет назад лишило людей такой возможности. Макс намекнул Розали, что, поскольку они женаты и совершенно одни в герметически закрытом пространстве, Розали могла бы снять купальник.

– Может быть, чуть погодя, – сказала Розали. Она быстро ко всему привыкала, но всему свое время. Быть в клаустросфере – одно дело, а разгуливать по ней совершенно голой – совсем другое.

Однако уже в течение первого дня она успокоилась. Они оба успокоились, наступил медовый месяц. Они плавали, играли в теннис в игровых костюмах виртуальной реальности, выпивали и занимались любовью в мягкой пышной траве.

– Наверное, именно такой была жизнь до того, как все испортилось, – сказала Розали, лежа на лугу, среди ромашек и лютиков.

– Видимо, да, если ты – высокооплачиваемая кинозвезда. Но для маленьких человечков, полагаю, все было труднее, – ответил Макс.

Они так и не вернулись в дом на ночь, а остались снаружи и одновременно внутри, лежа обнаженными на крошечном лугу, не заметив, как дневной свет превратился в бархатную темноту и в лесу замигали светлячки.

Проснувшись утром, они увидели росу на траве. Было прохладно, и около пяти утра Макс принес подушки и одеяла. Они снова занялись любовью, а затем наблюдали за искусственным рассветом, окрашивающим все из черного в холодный серый цвет в их маленьком личном мирке. Розали почувствовала на своем лице мелкие капельки.

– Это же… это же дождь, – в изумлении сказала она.

– Да, бывает, – отозвался Макс. – Причем всегда неожиданно. Все как взаправду. Количество осадков зависит от времени года, но выпадают они произвольно. Тебе здесь нравится?

– Это прекрасно, Макс. Я понятия не имела, что клаустросферы могут быть такими удивительными.

Конечно, Розали знала, что не все клаустросферы такие шикарные, как эта. Огромные муниципальные комплексы, построенные в виде общежитий в ближайших к Лондону графствах, или убежища на Лонг-Айленде, в Нью-Джерси или к югу от Средиземного моря не могли похвастаться такой роскошью, но в них тоже были теннисные корты и бассейны, правда, общественные, тоже по-своему удивительные.

– Но это безумие, разве ты не понимаешь? – наконец сказала Розали, пытаясь вспомнить, как остро она ненавидела саму идею клаустросфер.

– Да, да, конечно, это всем известно. Просто, понимаешь, иногда нужно разрешать себе отдыхать от самого себя, позволять себе что-то особенное. – С этими словами он обнял Розали, отнес ее к бассейну и прыгнул с ней в воду, не переставая целовать ни на секунду.

Если с утра первым делом ныряешь в собственный бассейн, это замечательно, но если при этом знаешь, что после завтрака тебя не ждут никакие дела, это замечательно вдвойне. Розали даже засмеялась от удовольствия. Она не чувствовала себя такой легкомысленной с самого детства.

Весь день, а также следующий, и еще один, и так далее, пока они не потеряли им счет, Розали и Макс плавали, играли и занимались любовью, ни разу не покинув клаустросферу. Это было началом их совместной жизни, и они хотели, чтобы так было всегда. Каждый день Макс занимался в маленьком тренажерном зале и смотрел фильмы, а Розали часами лениво валялась у бассейна с электрокнигой в руках. Это было невероятное изобретение, источник непередаваемого удовольствия. Электрокнига позволяла уместить на ладони все литературные произведения в мире. Конечно, вся литература уже давно умещалась на паре дисков, и можно было прочесть любой текст на экране компьютера, но этот способ чтения никому не был особенно по душе, потому что устроиться поудобнее с ноутбуком – не совсем то же самое, что устроиться поудобнее с книгой. Электрокнига решила эту по большей части эстетическую проблему. Это была настоящая книга в кожаном переплете с сотнями страниц, но не из бумаги, а из тонких, словно вафля, гибких дисплеев, состоящих из органических светодиодов. Эти страницы можно было складывать, гнуть, рвать, читать книгу вверх ногами, лежа в гамаке. И при этом выбрать из предложенного списка любое литературное произведение.

Однажды они снова были на лугу. Розали лежала на спине, а Макс положил голову ей на живот. Она отложила электрокнигу (в этот раз она читала «Дэвида Копперфильда») и рассматривала огромный геодезический купол над головой. Он был так прекрасен, озаренный мягким светом и окутанный нежной, поднимающейся к самому куполу дымкой. Розали купалась в непередаваемом чувстве покоя. Всю жизнь она тревожилась о нашем мире и вдруг оказалась в самом лучшем из миров. Она осуществила свое самое сокровенное желание: жить в идеальном мире. За его практически неприступными стенами лежала остальная вселенная, другие планеты – Марс, Нептун… Земля. Планеты, которые никак с ней не связаны. К чему беспокоиться о гибнущей Земле сильнее, чем о замерзшем мертвом Марсе? Ни одна планета не является ее миром. У нее есть собственный Райский сад.

Вдруг она вспомнила строки Шекспира, которые слышала давным-давно:

 
Подумать лишь, что царственный сей остров,
Страна величия, обитель Марса,
Трон королевский, сей второй Эдем…[11]11
  Цитируется в переводе Мих. Донского.


[Закрыть]
 

– «Ричард Второй», – сказал Макс, помнивший кое-что из курса актерского мастерства.

– Я думала, это старая реклама «Клаустросферы», – сказала Розали.

– Ты права. Хороший выбор, верно? Как будто специально написано.

Наступила долгая тишина, прерываемая только тихим жужжанием пчел. Это были особые пчелы, которые могли делать мед из обрезков ногтей с пальцев ног, жили пятнадцать лет и не жалили.

Наконец Розали снова заговорила:

– Макс, давай ее закроем.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты знаешь, что я хочу сказать. Давай запрем биодвери.

– Они заперты, дорогая. Цикл при открытых биодверях не включается.

– Я хочу сказать, давай запрем ее совсем. Включим таймер.

– В смысле… остаться внутри вдвоем, верно?

Розали не ответила. Вместо этого она обняла и поцеловала Макса. Это был долгий поцелуй, страстный и преданный, но в нем чувствовалась грусть, возможно, даже отчаяние.

Таймер

Все клаустросферы были оборудованы таймерами. Это было необходимо, так как люди боялись, что решимость может покинуть их. Они боялись, что перспектива пожизненного заключения в маленьком убежище может сломить их волю. Что они могут поддаться соблазну и, забыв о предостережениях многочисленных надписей и приборов, открыть дверь, чтобы взглянуть, на самом ли деле снаружи все так плохо, как им говорят. Но если сделать это, когда атмосфера снаружи отравлена, то ядовитые химические вещества моментально проникнут внутрь и полностью уничтожат внутреннюю экологическую систему, убив всех жителей клаустросферы. Поэтому было решено: когда наконец начнется «бегство крыс», властям придется рассчитать, как долго окружающая среда будет оставаться небезопасной для человека. Возможно, один год, а возможно, и сто. Как бы то ни было, обитателям клаустросфер было предписано установить таймер на этот срок. С момента начала отсчета и до истечения установленного срока биодвери не могли быть открыты ни при каких условиях. Эта система казалась особенно необходимой в больших общественных биоубежищах. Люди понимали, что стоит одному придурку свихнуться и открыть двери, как все погибнут, и они предпочитали добровольное заточение массовому отравлению.

Адам и Ева

Розали выпустила Макса из крепких объятий. Он выглядел ошарашенным.

– Ты хочешь нас запереть?

– Конечно, почему бы и нет? Людям и так очень скоро придется это сделать, не в этом году, так в следующем. Я была активисткой группы защиты окружающей среды, я знаю, насколько плохи дела, – быстро заговорила Розали, словно боясь передумать. – Давай сделаем это сейчас и забудем про всех остальных. Здесь и так только мы одни. Это наш мир. Давай запремся от всей вселенной.

Макс некоторое время раздумывал.

– На какой срок ты хочешь поставить таймер? – спросил он.

– Не знаю, на десять, может, пятнадцать лет. Пока не вырастет наш ребенок. А потом посмотрим на мониторы, что творится снаружи.

– Наш ребенок?

– Да. Наш ребенок.

– Я и не знал, что у нас будет ребенок.

– Он будет, и я хочу, чтобы он жил в прекрасном мире.

Макс взглянул на Розали и улыбнулся широкой, счастливой улыбкой. В клаустросфере наступал закат, но его улыбка озарила светом всю вселенную Розали.

– Хорошо, – сказал он. – Давай так и сделаем.

Выход из рая

Они вышли из клаустросферы впервые после начала медового месяца. Максу нужно было сделать пару дел, а Розали хотела позвонить бабушке с дедушкой. Она знала, что их расстроит ее отказ от прежних принципов, но ей было все равно. Они остались в прошлом, а будущее – это ее ребенок. У нее есть возможность подарить своему ребенку детство в раю, и она обязательно воспользуется ею.

Они вышли через биодвери и поднялись в дом. Проведя несколько недель в чистейшей атмосфере убежища, Макс и Розали решили, что мир уже умер. Воздух вонял, а фильтрованное солнце казалось тусклым и водянистым.

Макс сделал несколько звонков. Отказался от подписки на журнал Life. Положил все свои деньги под высокие проценты и сообщил своему потрясенному агенту, что уходит из бизнеса. Вскоре они были готовы. Розали оставалось лишь позвонить, после чего они собирались вернуться в свой маленький личный рай и запереться от окружающего мира.

В этот момент раздался звонок в дверь.

– Не смотри, – сказала Розали. – Мы больше не живем в этом мире.

– Ой, да ладно тебе, давай посмотрим, кто там, – отозвался Макс, и не успела Розали и слова сказать, как он включил видеокамеру на входной двери.

За дверью стоял Джуди.

– Не может быть! – ахнула Розали. – Это тот маленький ублюдок из ФБР.

– Плохи дела, – сказал Макс.

– Макс! – В голосе Розали была паника. – Не открывай дверь, пойдем, сейчас же пойдем в клаустросферу, не открывай ему. Мы ведь собирались уйти, так пойдем же.

Впервые в их отношениях именно Максу пришлось быть разумным и практичным.

– Розали, – нежно сказал он, – послушай, ты убедила себя в том, что клаустросфера – это абсолютно другой мир…

– Так и есть, – кивнула Розали.

Снова раздался звонок.

– Это не так, Розали, это всего-навсего клаустросфера. Сооружение на земельном участке, который существует в реальном мире. За дверью стоит агент ФБР, который однажды уже пытался арестовать тебя. Есть вероятность, что на этот раз ему это удастся. Если мы исчезнем, то можешь не сомневаться, что в первую очередь они взорвут биодвери. Тебе нужно спрятаться, пока я поговорю с ним. Может быть, мне удастся от него избавиться. А потом мы решим, что делать дальше.

Розали вдруг увидела, как ее мечта стремительно тает, так и не воплотившись в реальность. Она отчаянно попыталась ухватиться за нее.

– Давай убьем его, – предложила она. Макс озадаченно посмотрел на жену.

– Надеюсь, тебя заставили сказать это вызванные беременностью гормональные изменения, – ответил он. – Не говоря уже о том, что убивать людей – сомнительное дело с точки зрения морали. Особенно если учесть, что это безнадежный вариант. Если убить агента ФБР, они присылают следующего, а потом еще и еще. Такие уж у них правила. А теперь – спрячься за односторонним зеркалом, а я впущу его в дом.

– Одностороннее зеркало? – переспросила Розали, с трудом переключившись на другую тему.

– Да… ну… в общем, до меня тут жил один порнокороль, – признался Макс и, подтолкнув Розали в нишу за зеркалом, нажал кнопку, открывая входную дверь, и впустил Джуди.

– Поднимайся сюда! – крикнул он, и Джуди нервно взбежал по ступенькам.

– Я чуть не ушел, – сказал Джуди, заходя в гостиную.

– Да я был в самом дальнем конце клаустросферы. Приятно снова видеть тебя, приятель. Что случилось? – ответил Макс.

– А мисс Коннолли не с вами? – поинтересовался Джуди. – Вы, кажется, поладили в Ирландии, я подумал, она может быть здесь.

– Нет, ее здесь нет.

– Ладно, это не важно, – махнул Джуди. – Я хотел поговорить именно с вами.

– Со мной? – подозрительно спросил Макс. – Ну и что тебе от меня надо?

– Мне нужно, чтобы вы помогли мне поймать безжалостную, мерзкую, аморальную гадину, человека, не знающего ни сострадания, ни приличий, которому к тому же наплевать на всех, кроме себя.

– Эй, дружище, это Голливуд, – сказал Макс. – Я знаю кучу такого народа, так что давай поконкретнее.

Глава 24
Сделка века

Теплая встреча

Макс находился в компании Пластика Толстоу уже около получаса. Он попросил его о встрече якобы для того, чтобы обсудить судьбу фильма, сценарий для которого должен был писать Натан, но на самом деле он пришел с другой целью.

Толстоу с готовностью согласился встретиться и пригласил Макса к себе в дом, несмотря на крайнюю занятость. Макс все-таки был одной из известнейших личностей в киноиндустрии, и даже занимающие столь высокое положение в обществе люди, как Толстоу, понимали значимость «денежного мешка».

Они разговаривали в офисе Толстоу, потому что Макс отклонил приглашение пройти в клаустросферу. К его одежде был прицеплен крошечный передатчик, и он знал, что стены клаустросферы не пропускают радиоволны.

– Я проторчал в своей клаустросфере почти месяц, – сказал Макс вместо объяснения. – Иногда даже свежего воздуха и ясного солнца может быть слишком много. Ненавижу чувствовать себя настолько здоровым.

– Ты провел месяц в своей клаустросфере? Зачем?

– Вообще-то я на своем винограднике работал. Первый урожай. Я принес с собой бутылочку, твое мнение для меня важно.

Макс достал пол-литровую бутылку красного вина с этикеткой: «Вино от Макса».

– Ты в своей клаустросфере вино делаешь? Надо же! А у меня вот виноградника нет.

– Ну, ты просто обязан им обзавестись. Чем можно заняться в тропическом лесу? Разве только на игуан охотиться. А с виноградником сколько угодно лет скучно не будет. Попробуй.

– Хорошо. Очень хорошо, – сказал Пластик, делая маленький глоток. – Сильный аромат. Я люблю вино с сильным ароматом… Значит, вот чем ты занимался. Я слышал, ты вроде как ушел на дно.

Макс задумался, знает ли Толстоу, что он был в доме Натана в ночь его убийства. Узнал ли его убийца под шлемом? Рассказал ли об этом Толстоу? Макс предполагал самое худшее, поэтому признался честно:

– Да, я какое-то время прятался. По правде говоря, Пластик, я пережил нехилое такое потрясение… Ты помнишь Натана Ходди? Парня, который собирался написать для нас сценарий?

– Да, я знаю, что он умер, – сказал Пластик с очевидным безразличием.

– Я был у него в тот вечер, когда его пришили, – сказал Макс.

– Да ты что? Ты был там? – Казалось, Толстоу действительно удивлен. – Ну и кто же прикончил бедолагу?

– Да в том-то все и дело, – ответил Макс. – Я там был, но я не знаю, кто это сделал. Когда его убили, мы боролись в виртуальной реальности и оба были в шлемах. Я не видел, как он умер. Хочешь верь, хочешь нет, я видел его мысли, когда он умирал, хотя я, конечно, не понял, что это такое, пока не увидел труп. Это было так необычно.

– Ты видел его мысли перед смертью? Ничего себе! У тебя запись осталась? Я мог бы запросто ее толкнуть.

– Ни фига подобного, приятель. Увидев тело, я просто сбежал. Вот поэтому я вроде как исчез, понимаешь? В смысле, мне не казалось, что я поступаю неправильно… Я ничего не знал, копам помочь не мог, да и вообще.

– И ты не хотел впутываться в это дело.

– В расследование убийства? Ни за что! А ты бы захотел? От этого дерьма потом не отмоешься. Я так и слышу, что обо мне говорили бы. Бешеный, крутой Макс Максимус… слыхал, поди? Он был в комнате, когда прикончили его дружка, а он и пальцем не пошевелил. Говорит, заигрался и не заметил!

– Но теперь все уже, наверное, в прошлом? У копов с тех пор еще тысяча глухарей образовалась, – уверил Пластик Толстоу, дружески хлопнув кинозвезду по плечу. Нервы Макса на мгновение сдали, и он слегка подпрыгнул от этого прикосновения. Макс надеялся, что Пластик ничего не заметил.

– Да, – сказал Макс. – Думаю, теперь это быльем поросло, и мне вдруг стало интересно, что с фильмом-то будет, понимаешь? В смысле, Натана, конечно, ужасно жаль, но ты же знаешь, в городе полно писателей. Ты понимаешь?

– Конечно понимаю, Макс, – кивнул Пластик. – Можешь не сомневаться, я все еще очень заинтересован в том, чтобы ты играл в фильме об этих придурках из группы «Мать Земля».

– Что ж, просто отлично, Пластик, – сказал Макс и понял, что больше тянуть нельзя. Если препарат подействовал, результат уже должен был появиться; для моментального эффекта нужна всего одна капля. Настало время проверить.

– Слышишь, Пластик, – небрежно заметил Макс. – Я слышал, ты любишь смотреть, как девчонки в туалет ходят, правда?

– Да, люблю, – ответил Пластик, даже глазом не моргнув.

Макс заметно расслабился. Препарат работал, сомнений нет. Осмелев, он решился на еще одну проверку.

– Но как, черт возьми, тебе это удается? В смысле, ты что, заставляешь их над собой присесть, или как?

– Я лежу вон под тем стеклянным столом, а они присаживаются на нем на корточки.

Толстоу кивнул в сторону журнального столика, на котором стоял стакан Макса. Макс почувствовал, что пить больше не сможет. Ему хотелось скорее выполнить задание и свалить. С напускной небрежностью он приступил к последней и самой опасной проверке.

– Я уверен, что ты подписал Натану смертный приговор в ту же минуту, как он вычислил, что именно ты платишь «зеленым» террористам.