Текст книги "Крестоносец"

Глава 9

Прошел почти месяц, а мы так и не покинули Сицилии. Джоанну я тоже почти не видел, а приезд королевы Алиеноры и Беренгарии по непонятным причинам откладывался. Король и Филипп встречались несколько раз и расставались по большей части раздраженными. Будущее нашего смелого предприятия оставалось сомнительным.

Однажды вечером в гавани разгорелась драка между шайками пизанских и генуэзских моряков и матросами с английских кораблей. По общему мнению, зачинщиками были итальянцы. Беспорядки приняли такой размах, что Ричард смог подавить их только на следующее утро, выступив с сильным отрядом рыцарской конницы. С обеих сторон погибли десятки людей – причем совершенно напрасно, как пенял король капитанам пизанских и генуэзских кораблей. Наложив на пристыженных капитанов тяжелый штраф, а также потребовав судить и повесить зачинщиков из числа моряков, Ричард отпустил итальянцев.

– Божьи ноги! – прорычал он, стукнув кулаком по столу. – Я принимал Крест не для того, чтобы с христианами сражаться!

– Мы все того же мнения, сир, – сказал я. Не было никакой радости воевать против толпы плохо вооруженных пизанцев и генуэзцев.

– Лучше было бы отплыть в Святую землю немедленно, но нужно дождаться мою мать и принцессу Беренгарию. Не знаю, какую игру ведет Танкред, задерживая их. Будь он проклят!

Он имел в виду новость, полученную незадолго до этого. Ее принес еще один Филипп – граф Фландрский. Нам доводилось встречаться с ним прежде, под Шатору, когда французский король и отец Ричарда едва не развязали войну.

По словам графа Филиппа, Алиенора и Беренгария прибыли в Неаполь, от которого рукой подать до Мессины. Чиновники Танкреда сообщили дамам, что на присланных за ними кораблях не хватает места, и они по суше отправились в Бриндизи, где и пребывают с тех пор. Не желая задерживать наше отплытие в Святую землю, Филипп поехал прямиком на Сицилию и явился сперва к Ричарду, так как отношения его с тезкой, Филиппом Французским, были весьма натянутыми.

– Что будете делать, сир? – спросил я.

– Встречусь с Танкредом и, если понадобится, сверну ему костлявую шею, чтобы выжать правду. Меня не удивит, если Филипп приложил к этому руку. Он не упустит случая половить рыбку в мутной воде. Но в подобную игру могут играть двое. Я еще способен обернуть дело с Алисой в свою пользу.

Я понятия не имел, как такое возможно. По мне, королевская помолвка должна была стать еще одной причиной, по которой французское войско никогда не отправится в Святую землю. А стало быть, еще одной причиной, по которой нельзя будет взять Иерусалим.

Седмицу спустя Ричард взял меня с собой в Катанию, город к югу от Мессины, где он встретился с Танкредом. С нашей стороны были архиепископ Вальтер, де Бетюн, де Шовиньи и Филипп, граф Фландрский. Сицилийский король оказался именно таким уродливым, каким его описывали. Низкорослый, колченогий, с лицом, словно вылепленным из глины пьяным гончаром, он тем не менее держался уверенно. Весьма любезно поприветствовав Ричарда, Танкред опустился на колено. Так же поступили его советники дель Пин и Маргаритон, выглядевшие встревоженными, и несколько епископов. Расчетливый шаг Танкреда тут же принес плоды. Ричард отвесил в ответ глубокий поклон. Изначально он шел на переговоры как на поле боя, но теперь стал вести себя спокойнее; чувства и переживания скрылись за непроницаемой личиной государственного деятеля.

Когда закончился обмен любезностями, Ричард потребовал объяснений.

– Моей матери должно быть позволено отплыть в Мессину, – сказал он. – Свита ее невелика, и кораблей, посланных мною, более чем достаточно.

О Беренгарии не упоминалось, чтобы Танкред не предупредил Филиппа о ее приезде.

– Королева Алиенора уже в почтенном возрасте, – уклончиво промолвил Танкред. – У нее должна быть воистину веская причина, чтобы приехать к тебе.

– Возраст – лишний повод пропустить ее немедленно, – резко ответил король. – Почему ты ее задерживаешь?

– Мне сообщили, что по пути она остановилась в Лоди, – сказал Танкред, словно не услышав вопроса Ричарда. – И встретилась с Генрихом Гогенштауфеном.

– По случайности. Генрих ехал в Рим, где на него должны возложить корону императора Священной Римской империи.

Генрих взошел на трон после смерти своего отца Фридриха Барбароссы, утонувшего в Малой Азии по пути в Утремер.

– Ты не упомянул о Констанции, жене Генриха, которая была с ним, – лукаво заметил Танкред.

– А она тут при чем?

Танкред удивленно фыркнул:

– Констанция – тетка Вильгельма, точнее, была ею, как тебе прекрасно известно. – Речь шла о покойном короле Вильгельме, супруге Джоанны. – Некоторые считают, что именно она и Генрих должны править Сицилией, а не я. От Рима до Неаполя не так уж далеко, а там и Мессина рядом.

– У меня нет намерения искать союза с Генрихом, – отмахнулся Ричард. – К тому же мы с тобой уже пришли к соглашению.

Танкред был упрямым, как пес, вцепившийся в кость.

– Оттого мне еще любопытнее, какой смысл твоей госпоже матери встречаться с Генрихом, – сказал он. – Мне он не друг, а вот тебе – неизвестно. Разве не собирался ты когда-то жениться на его дочери?

– Полжизни тому назад. В твоих подозрительных речах есть необычная стройность, но нет правды.

– Это ты так говоришь. Насколько мне известно, Генрих собирается выступить на юг и переправиться на Сицилию. Его войска, объединившись с твоими, в два счета свергнут меня.

– Если бы я этого хотел, то сделал бы и без чужой помощи.

Пока Ричард произносил эту угрозу, голос его оставался ровным.

– Полагаю, так, – признал Танкред.

– С тех пор как мы заключили соглашение…

– Соглашение мы заключили после того, как ты взял приступом Мессину и выбил из меня сорок тысяч унций золота.

– Деньги эти по праву принадлежат мне и моей сестре!

Танкред скривился, но возражать не стал.

– Разве с тех пор что-либо дало тебе повод усомниться в искренности моих намерений? – продолжил Ричард. – Мои солдаты вернули награбленное, им запрещено играть в азартные игры и напиваться допьяна. На вино и хлеб установлены твердые цены. Когда пизанцы и генуэзцы устроили мятеж, я быстро подавил беспорядки. В Мессине по большей части царит мир.

Последовала короткая пауза.

– Ты говоришь правду, – ответил наконец Танкред.

– Устроить свидание моей матери с Генрихом посреди зимы, в столь отдаленном местечке, как Лоди, почти невозможно. Их встреча – всего лишь случайность, – с вызовом заявил Ричард. – Подозреваю, что Филипп Капет сеет в тебе семена сомнения.

Я перехватил взгляд дель Пина, брошенный на Маргаритона, и подумал, что король попал в точку.

– Ну? – спросил Ричард.

Танкред откашлялся.

– Филипп говорит, что твоим словам нельзя верить. Он считает, что вы с Генрихом заодно.

– Филипп – словоблуд, обманщик высшего порядка. Я же, напротив, человек простой и прямолинейный.

– А еще воитель, имеющий веские причины благосклонно относиться к поползновениям Генриха и Констанции на трон.

Такая прямота таит в себе опасность, подумал я, но расчет Танкреда сработал.

Ричард хмыкнул:

– Это верно, но мы с тобой заключили мир. Поклялись в дружбе. Знай, что если уж я дал слово, то не отступлю от него.

Они посмотрели в глаза друг другу. Мне показалось, что лицо Танкреда несколько смягчилось, но утверждать не берусь.

Первым шаг навстречу сделал Ричард.

– Тебе известна истинная цель путешествия моей матери? – спросил он.

– До меня не раз доходила молва, что…

– Ты должен знать правду. – Король поднялся со стула. – Давай прогуляемся вместе, ты и я.

– Он собирается рассказать ему о Беренгарии, – шепнул я де Бетюну.

– Это убедит Танкреда, что за встречей в Лоди ничто не кроется, – ответил рыцарь.

Так и произошло. Танкред поверил Ричарду, рассказ которого подтвердил и заслуживавший доверия Филипп Фландрский. Оба короля, взяв в свидетели епископов с обеих сторон, возобновили клятву о союзе. Королева Алиенора и Беренгария должны были незамедлительно отбыть из Бриндизи в Мессину. Король подарил Танкреду бесценный меч, принадлежавший, как считалось, прославленному Артуру. В ответ сицилийский монарх пожаловал Ричарду пятнадцать галер и четыре больших грузовых судна. Неожиданная дружба связала этих двух несхожих между собой людей: низкорослого, мужиковатого Танкреда и стройного, воинственного Ричарда. А потому мы провели в Катании пять дней вместо двух.

Отменное настроение короля еще более улучшил прощальный подарок Танкреда – письмо, посланное ему Филиппом в октябре. В нем французский король разглагольствовал о коварстве Ричарда и предлагал Танкреду совместно выступить против него.

– Попался, французский пес, – сказал мне Ричард, сверкая глазами. – Я загнал его в угол.

Мы отбыли из Катании накануне приезда Филиппа – продуманный шаг, призванный позлить французского короля перед следующей встречей. Она состоялась несколько дней спустя в Мессине. У Филиппа, по выражению Ричарда, было «достаточно времени, чтобы потомиться в собственном соку».

Хотя королю требовалось срочно переговорить с Филиппом, он позволил французскому монарху сделать первый шаг. Когда от того пришло письмо с предложением переговорить, Ричард не ответил. И только получив второе, более настойчивое, послание, дал согласие на встречу.

В итоге все оказалось просто. Филипп дулся и угрожал, укорял Ричарда в том, что он избегает его как прокаженного. До него наконец дошли вести о скором прибытии Беренгарии, и Филипп обвинил короля в отказе жениться на Алисе.

Спокойный, как мельничная запруда в тихую погоду, Ричард протянул ему полученный от Танкреда пергамент.

Народу при этом присутствовало много: я, де Бетюн, де Шовиньи, Филипп Фландрский, а со стороны Филиппа – герцог Гуго Бургундский и еще несколько человек, знать и прелаты. И тем не менее, пока французский государь читал письмо, можно было услышать, как волос падает с головы.

Дочитав, Филипп заметно побледнел и поднял глаза на Ричарда.

– Ну? – спросил тот.

– Это подделка, определенно.

– Танкред утверждает иначе.

– Еще бы.

– Зачем ему вбивать клин между нами?

– Он негодяй с низменными намерениями. Без сомнения, он рассчитывал укрепить свое положение.

Ричард фыркнул:

– Это письмо ничего не говорит о нем. Зато изобличает тебя как подлого двурушника.

Спутники Филиппа недовольно загудели. Французский король распрямился во весь рост, не слишком внушительный.

– Если не работа Танкреда, то, значит, твоя – ты хочешь получить предлог, который искал уже многие годы.

– Какой же предлог?

Голос Ричарда был таким ледяным, что если бы ему в рот положили масло, оно бы не растаяло.

– Ты сам прекрасно знаешь! – Филипп возвысил голос. – Чтобы разорвать помолвку с моей возлюбленной сестрой Алисой.

«Возлюбленной сестрой! – подумал я. – Эх, лицемер! Часто ты навещал ее, бывая при дворе Ричарда?»

– Танкред поклялся перед Богом, что письмо подлинное, и я ему верю. – Ричард посмотрел на Филиппа Фландрского. – Что скажете, сэр?

Французский король и его граф поглядели друг на друга. Они испытывали взаимную неприязнь – даже слепой увидел бы это.

– Как ты оказался в это замешан? – резко спросил Филипп Капет.

– По пути на Сицилию я остановился в Риме, сир. Случайно встретившись с королевой Алиенорой, я проделал часть пути в ее обществе, так как мы ехали по одной дороге. Когда чиновники Танкреда задержали ее в Бриндизи, я предпочел отплыть прямиком в Мессину. Там я наткнулся на короля Ричарда, который предложил сопровождать его на встречу с Танкредом.

– Ты бы лучше усердствовал на службе своему государю, а не английскому, – съязвил Филипп.

– Так уж случилось, сир, что я поехал в Катанию. Я лично видел, как Танкред передал пергамент Ричарду, рассказав, как заполучил его. И могу поклясться в этом на святой реликвии.

– Но это еще не доказывает подлинность письма, – сказал Филипп. – Я утверждаю, что это уловка, позволяющая тебе, Ричард, отказаться от нареченной невесты.

– Ну, в одном ты точно прав, – сказал король. – Я не собираюсь жениться на Алисе.

– Я так и знал! – воскликнул Филипп.

– И не из-за твоих козней с Танкредом.

В глазах Филиппа блеснуло подозрение.

– Как же ты оправдаешься?

– Я не желаю жениться на шлюхе, принадлежавшей другому.

Повисло гнетущее молчание, потом все заговорили разом. Все французы, если точнее. Ричард стоял, сложив руки, с невозмутимым лицом и пристально смотрел на Филиппа.

– Ты смеешь оскорблять мою сестру?

С губ Капета брызнула слюна.

– Я говорю правду, и только. Все в этой комнате знают ее. – Ричард хохотнул. – Как и все до единого в Аквитании, Нормандии, Бретани, Анжу и Франции! Сначала в постель к моему господину отцу легла Розамунда де Клиффорд, потом Алиса. Поговаривают, что она даже родила ему ребенка, но у меня нет доказательств. Может, ты меня просветишь?

Снова послышались возмущенные голоса французов.

– Чудовищная ложь! – заявил Филипп, перейдя через комнату и встав перед Ричардом. – Ты врешь!

– Повтори еще раз, – процедил король, – и ты пожалеешь об этом.

– Мессиры, пожалуйста. – Филипп Фландрский торопливо подошел и осторожно разделил двух государей. – Нельзя доводить дело до драки.

На устах Ричарда заиграла злая усмешка.

– Ведь мы оба знаем, чем она кончится.

– Честь моей сестры вне подозрений! – огрызнулся Филипп Капет.

– Найдется множество людей, способных подтвердить мое обвинение, – громко заявил Ричард. – Один из них стоит сейчас передо мной.

Французский король потрясенно посмотрел на Филиппа Фландрского.

– Ты?!

– Да, сир. Я не стану лгать. То, что говорит Ричард про своего отца и Алису, – правда.

– И это только один, – сказал Ричард. – Есть многие другие.

Воцарилась мертвая тишина.

К моему удивлению, французский король оправился первым.

– Ну хорошо. Вы с моей сестрой не поженитесь.

Ричард был захвачен врасплох.

– Ты согласен?

– Да. Но сестра должна получить щедрое возмещение.

– Само собой. Какую сумму ты имеешь в виду?

– Десять тысяч марок.

Ричард даже не моргнул.

– Это справедливо.

Напряжение пошло на убыль. Невероятно, размышлял я, как трудность, назревавшая годами подобно гнойнику, разрешилась, и притом сравнительно легко. Французский король повсюду трубил о чести своей сестры, но в итоге и для нее нашли сходную цену.

Филипп, казалось, обрадовался тому, какой простой выход нашелся из безнадежного по видимости положения. Он рассыпался в любезностях, предложил возобновить договор о дружбе, чтобы во всеуслышание засвидетельствовать крепость их союза, а заодно показать, что Ричард волен жениться на ком пожелает. Придя в дружеское расположение духа, два монарха уладили территориальные разногласия, касавшиеся многострадальных Жизора и Вексена, а также иных областей. Филипп дерзко предложил, чтобы де Барру вместе с остальными французами разрешили отправиться в Утремер. Ричард согласился при условии, что этот знаменитый рыцарь не будет попадаться ему на глаза.

– Пусть Филипп думает, будто кое-что выиграл, – шепнул я де Бетюну.

– Верно. Но французишка совсем не рад, – последовал ответ. – Обрати внимание на его лицо, когда ему кажется, что на него не смотрят.

Встреча подошла к концу. Ричард и Филипп обменялись поцелуем мира. Наш король завел разговор с архиепископом Вальтером, а Филиппа обступили его соратники. Я продолжал исподтишка наблюдать за Капетом и вскоре перехватил его взгляд, направленный на Ричарда.

В нем не было доброжелательности – лишь злость и чувство унижения.

Филиппу нельзя верить, решил я. И осознал горькую истину: вопреки подтвержденному союзу, будущее совместного предприятия двух королей в Святой земле по-прежнему покачивается на острие ножа.

Глава 10

Мои подозрения подтвердились несколькими днями позже, тринадцатого марта. За несколько часов до того, как королева Алиенора и Беренгария должны были пристать в порту Реджо, Филипп вышел в море. Ричард, совершенно невозмутимый, не пытался его остановить. Стоя на палубе галеры – первые несколько лиг мы провожали Филиппа – и глядя, как французский флот медленно уходит на юг, король повернулся ко мне и сказал:

– Я бы на его месте поступил так же.

– Филипп вам этого не забудет, сир, что бы он ни говорил, – отозвался я, припомнив злобный взгляд французского монарха.

Ответом на мое предупреждение стали смех и заявление о том, что Филипп волен поступать, как ему заблагорассудится.

Король имел полное право быть уверенным в себе, но мне показалось, что не стоит так пренебрежительно относиться к Филиппу. Попытка Капета заключить союз с Танкредом была лишь крайним звеном в череде происков, и Ричард понимал это. Но он пребывал в приподнятом настроении, говорил только о матери и о Беренгарии, поэтому я прикусил язык.

Затем мы взяли курс на Реджо, направляясь на встречу с Алиенорой и Беренгарией. Мне, как и всем, не терпелось поглядеть на невесту государя. Ей предстояло плыть с нами в Святую землю – как и Джоанне, по словам Ричарда. Последняя новость была самой чудесной, и, когда я поделился ею с де Бетюном, тот принялся нещадно подтрунивать надо мной.

Алиенора и Беренгария ждали в цитадели Реджо, где их любезно поселил тамошний сеньор. Возбужденный, как ребенок, Ричард сбежал по сходне в тот же миг, как ее установили. Он был красиво одет: пурпурная туника, коричневые шоссы, на поясе – кинжал в богатых ножнах. Возвышаясь на полголовы даже над самыми рослыми спутниками, с гривой рыжевато-золотистых волос, выделявшей его среди чернявых итальянцев, он выглядел величественно.

У ворот цитадели Ричарда встретил майордом. Король шагал стремительно, и низенькому пузатому чиновнику приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него. Проводив нас до дверей в большой зал, он остановился, отдуваясь, и стал смотреть, как Ричард идет к женщинам, что устроились на оконных сиденьях в дальнем конце зала.

Я узнал его мать, потом пробежал взглядом по остальным в надежде вычислить Беренгарию. И решил, что это худенькая девушка с желтоватой кожей и длинными черными косами, не сводившая глаз с короля. Одетая в платье из синей шерсти, она выглядела довольно привлекательной. Но не чета Джоанне, поймал я себя на мысли.

Алиенора поднялась на ноги, и стало ясно: вот оно, истинное воплощение королевского достоинства и красоты. Лицо королевы излучало радость, но полностью скрыть следы усталости ей не удалось.

– Ричард, ты приехал!

– Мама! – Ричард преклонил колено и, схватив обе ее руки, расцеловал их. – Какое счастье видеть тебя.

– Встань. Ты ведь король, – пристыдила его Алиенора, просияв, однако, при этих словах.

Ричард снова расцеловал ей руки, встал и принялся рассматривать худенькую девушку с длинными косами. Взгляд его оценивающе скользил по ней, снизу доверху. Большинство женщин смутились бы и отвели глаза, но Беренгария ответила таким же взглядом.

– Ричард, это не лошадь, – с укором заметила Алиенора.

– Точно, мама, – усмехнувшись, сказал король. – Прошу простить меня, госпожа.

– Прощать тут не за что, сир, – ответила Беренгария по-французски с сильным выговором. – Вам занимательно видеть меня в первый раз, как и мне вас.

– И каким вы меня нашли? – спросил Ричард с лукавым видом.

– Таким же красивым, как вас описывают.

Он радостно засмеялся, склонился, взял ее руку и поцеловал унизанные перстнями пальцы.

– А такой прекрасной девушки, как вы, сударыня, я целый век не встречал.

Беренгария расцвела. Как мне предстояло выяснить, по большей части она была серьезной, но стоило ей улыбнуться, и в комнате становилось светлее.

Не задержавшись в Реджо, мы отправились на корабле в Баньяру, где все еще обитала Джоанна. Мне вновь довелось наблюдать радостную встречу, на этот раз между матерью и дочерью. Слез пролилось немало, и даже Ричард, как я заметил, потирал уголки глаз. Пока Алиенора и Джоанна рассказывали друг другу, как прожили последние четырнадцать лет, король и Беренгария направились в тот самый сад, по которому я прежде прогуливался с его сестрой. Рыцари – де Бетюн, де Шовиньи, Фиц-Алдельм и я – удалились в передний двор, где под присмотром Риса, Филипа и других оруженосцев стояли кони.

– Она не из робких, это хорошо, – сказал я.

– Ага, – согласился де Шовиньи. – Ричард – это стихийное бедствие. Ему нужна сильная женщина.

– Похоже, она ему понравилась, как и он ей, – добавил де Бетюн. – Многообещающее начало.

– Пусть родит королю сына, и все будет хорошо, – заявил Фиц-Алдельм.

Наш разговор коснулся подготовки к отплытию, продвигавшейся довольно споро. Долгожданная свадьба Ричарда и Беренгарии пока не могла состояться: шел Великий пост. Нам предстояло отплыть, как только на корабли погрузят все необходимое, а капитаны сочтут погоду благоприятной.

После стольких месяцев Утремер снова стал казаться досягаемым.

Приготовления завершились к десятому апреля, среде Страстной седмицы. Королева Алиенора отбыла неделей раньше, проведя в обществе Ричарда и Джоанны всего три дня. Расставание матери и сына принесло еще больше волнений, чем в прошлом году в Нонанкуре: никто не знал, увидятся ли они снова. Архиепископ Вальтер уехал вместе с Алиенорой, но в последнее утро отвел меня в сторону и напомнил о епитимье. После этого меня несколько ночей преследовали сны о Генри.

Завершением погрузки король руководил лично. Рыцарских коней, как ронси, так и дестрие, держали на берегу до самого конца. Как бы их ни выучивали, замкнутое пространство и путешествие по морю лошади переносят плохо. Скакунов заманивали на борт, затем каждого заводили в отдельное стойло и привязывали ему голову. Под животом пропускали широкий парусиновый ремень, чтобы животное не упало во время качки. Ричард сам погрузил Урагана, и я, воспользовавшись случаем, повел по сходне Поммерса. Мне не хотелось оставлять его, но Рис вызвался быть на корабле и приглядывать за всеми моими конями, поэтому я не слишком беспокоился.

Я также видел, как грузили последние дромоны, низко осевшие в воде под тяжестью припасов: бочек с водой, соленой свининой и говядиной, мешков с мукой, солью, орехами, сушеными фруктами. В трюмах нашлось место для бочонков с вином, кувшинов с медом и целебными настоями, одеял и палаток. Были закуплены паруса, весла, канаты и запасные рули. Заносили тысячи стрел, вместе с дополнительными древками для луков и ложами для арбалетов. Камни для метательных машин служили балластом, сами же эти орудия разбирались на части и складывались под палубой. Даже башню Матегрифон разъяли для перевозки.

Жители Мессины радовались нашему уходу. Многие, наверное, посылали вслед нам проклятия, но так, чтобы мы не слышали. Да нам и не было до них дела. «С глаз долой – из сердца вон», – гласит любимая поговорка моего отца. Мы отплыли из города на юг, подгоняемые попутным ветром, красные с золотом знамена Ричарда реяли на мачтах. Берега пролива расступались по мере того, как Сицилия и Италия отдалялись друг от друга.

– Великолепное зрелище, – сказал Ричард, стоя на палубе галеры, когда мы вышли в открытое море.

Все пространство до горизонта было покрыто кораблями – их насчитывалось более двухсот. Три четверти составляли дромоны и большие грузовые суда, пузатые чудовища, тяжело покачивавшиеся на волнах. Кроме них, были еще быстроходные галеры с развешанными вдоль бортов яркими щитами и вымпелами на мачтах – сторожевые псы, охраняющие стадо от врагов.

– Воистину так, сир.

Я пытался высмотреть дромон, на котором плыли Беренгария и Джоанна, но безуспешно. К моему огорчению, Ричард решил, что женщинам будет безопаснее на борту более тихоходного и надежного судна, а наша галера низко сидела в воде.

– Самое крупное войско из тех, что собирали английские короли. Семнадцать тысяч солдат и моряков. Клянусь, солнце никогда не восходило над таким могучим флотом, – продолжил Ричард.

Впечатляющее количество. Я подумал о Кайрлинне и о шести десятках воинов, которые мог выставить мой отец.

– Бог даст, этого хватит.

Ричард произнес эти слова так, что я посмотрел на него. Самый решительный из известных мне людей, он был склонен действовать стремительно. А теперь выглядел тихим и задумчивым.

– Вас что-то тревожит, сир?

Накануне отплытия из Утремера прибыл гонец, поведавший нам об отчаянном положении войск, осаждавших Акру.

Король взглянул на меня:

– Трудно в это поверить, да? Люди вступают в драку за мясо издыхающих лошадей, пожирая все, вплоть до потрохов.

Я покачал головой, пытаясь представить, насколько нужно проголодаться, чтобы есть траву.

– Мы способны помочь этим беднягам только одним способом – прибыв к ним как можно скорее. Жаль, что мы не могли отплыть раньше, но тут уж ничего не поделаешь.

– А Филипп, сир? Он вас заботит?

Улыбка.

– Нет, только не этот мошенник.

– Саладин и его мамлюки?

– К ним я отношусь с опаской, это верно. Но что меня на самом деле пугает, так это страна.

– Солнце и жара, сир?

Меня страшил палящий зной.

– Да, они. А еще недостаток воды. Постараемся идти вдоль берега, но самая трудная задача – достичь Иерусалима.

Он впал в задумчивое молчание, которое я, также обеспокоенный, предпочел не нарушать.

Надежда на то, что путешествие будет быстрым и спокойным, оказалась напрасной. На второй день мы заштилели, а на третий, в Страстную пятницу, налетел шторм. Строй флота рассыпался, корабли разделились. Громадные валы накатывались на нас, от непрестанного скрипа корабельных остовов становилось жутко. Меня в жизни так не тошнило. Позже говорили, что матросы не раз опускали руки, оставляя нас на произвол волн. Слава Богу и всем его святым, что мы не утонули. Ричард принял превосходное решение поместить в фонарь на носу галеры огромную свечу, чтобы ночью суда держались вместе. Всякий раз, как волны немного успокаивались, мы ложились в дрейф, давая отставшим подтянуться.

Долгожданная перемена погоды застала нас на якоре близ Крита вечером семнадцатого апреля. Темнота не позволяла понять, сколько судов смогли укрыться в бухте. Главной нашей заботой был дромон с Беренгарией и Джоанной, который в последний раз видели три дня назад. Ричард сходил с ума от беспокойства, хотя тщательно скрывал это. Он заявил, что следует дождаться наступления дня. Я тоже переживал и спал плохо, хотя и жутко вымотался.

Поднявшись на заре, я мерил шагами палубу, все еще чувствуя тошноту, и считал корабли, стоявшие неподвижно вместе с нашим. Выходило двадцать с чем-то, и дромона среди них не было. Беспокойство, преследовавшее меня всю ночь, нахлынуло с новой силой. Когда появился Рис, с улыбкой до ушей и караваем свежеиспеченного хлеба, наверняка украденным, я отмахнулся – к горлу снова подкатил ком. Я стоял у борта, снова и снова пересчитывая суда, и говорил себе, что корабль Беренгарии и Джоанны либо проскочил мимо Крита, либо сбился с пути. Он вот-вот появится, если не с теми двумя галерами, что виднелись на горизонте, то с другими отставшими судами, которые подойдут в течение дня.

Этого не случилось, и тревога моя усилилась. Ричард тоже был озабочен, но решил, что медлить не стоит и искать пропавшие корабли тоже.

– Мы можем бороздить море недели напролет и не найти их, – мрачно сказал он мне. – Они встретят нас у Родоса, а если нет, то у Кипра.

Он распорядился отправить послание в Утремер – сообщить христианам под Акрой, что мы задерживаемся. Затем король погрузился в угрюмое молчание, которое никто не осмеливался нарушить. На вопросы он отвечал односложно, «да» или «нет», и люди между собой стали называть его старым прозвищем «Oc e non»[14]14
  Прозвище Ричарда, данное ему в молодые годы и означавшее в переводе с окситанского «Да и нет».


[Закрыть].

Мы пережили трудный день, сражаясь с сильными волнами и ветром, чтобы добраться до Родоса. В краткие минуты затишья я молился за Джоанну, а потом за Беренгарию. Рису качка была нипочем; знавший причину моего беспокойства, он все время наблюдал за морем, высматривая дромон.

Его не оказалось среди кораблей, пришедших раньше нас на условленную стоянку, хотя в общей сложности собралось сорок с лишним судов.

Несмотря на гладкое, как зеркало, море и яркое солнце, я погрузился в тяжкую печаль. Пугающая будущность, о которой я старался не думать во время плавания, приходила теперь на ум. Корабль Беренгарии и Джоанны мог затонуть, обрекши их на ужасную смерть в пучине. Я твердил себе, что Господь не может быть так жесток, не может забрать суженую Ричарда еще до того, как они поженились, а тем более – его любимую сестру.

У меня, понятное дело, имелись свои основания желать, чтобы Джоанна осталась в живых, – помыслы мои были себялюбивыми, но благородными. Подробности нашей беседы в Баньяре хранились в моей памяти: я помнил румянец, выступивший на ее щеках, когда она стала мягко подтрунивать надо мной, говоря о женщинах и любви. И пусть я с тех пор провел в ее обществе очень мало времени, мои чувства к ней только окрепли.

Смерть казалась слишком жестоким жребием для столь блистательной особы.

Надежда пришла с неожиданной стороны, когда Рис, посланный в числе прочих пополнить запасы воды, вернулся с берега. Остроглазые местные обитатели заметили несколько кораблей, проплывших несколько дней назад мимо острова. Поручиться, что среди них находился дромон Беренгарии и Джоанны, никто не мог, но, как сказал Ричард, это было вполне возможно.

Я порывался сразу поднять паруса, и, подозреваю, король разделял мои чувства. Но, движимый заботой о своих людях – моряки валились с ног после тяжелейшего плавания, – он приказал постоять несколько дней на якоре и отдохнуть. Злая судьба нанесла удар на следующую ночь: государь снова свалился с приступом четырехдневной лихорадки, и отплыли мы только через десять дней. Тревогу за Джоанну вытеснили переживания за Ричарда: за все время болезни я почти не отходил от его ложа. К несчастью, прописанные лекарем снадобья, дурно пахшие и отвратительные на вкус, не оказывали явного действия. Однако Ричард обладал крепким здоровьем. Болезнь постепенно отступила, он начал поправляться.

Наконец первого мая мы отплыли на восток, к Кипру. Ричард, все еще со впалыми щеками, радовался, как маленький ребенок, взятый на ярмарку.

– Когда найдем Беренгарию и Джоанну, – объявил он, – они будут топать ножками и спрашивать, где нас так долго носило.

Я рассмеялся, убеждая себя, что они и в самом деле должны были добраться благополучно.

Шестого мая, вскоре после рассвета, зоркий впередсмотрящий заметил Кипр. Услышав его крик, Ричард вышел на нос, где уже стоял я в надежде разглядеть дромон Джоанны и Беренгарии. Король пребывал в превосходном настроении и сгорал от желания приступить к делу. Завязался разговор, и он упомянул о встреченном нами накануне грузовом корабле, привезшем новости из Святой земли. Филипп Капет добрался до Акры двадцатого апреля, с тех пор его войско собирало осадные машины и засыпало землей рвы вокруг стен. Хотя осада шла туго, Филипп продолжал наседать.