Текст книги "Любовь – это путешествие"

Тогда

Адди

Маркус совершенно меняется после случая со змеей: больше никаких заигрываний и попыток очаровать, теперь он попросту меня игнорирует. И все же временами я чувствую на себе его взгляд. Пару дней спустя понимаю: пока Маркус наблюдает за мной, за ним наблюдает Грейс.

– Ты опять на него смотришь, – поддеваю я. Мы вместе стоим у раковины: Грейс моет посуду, а я вытираю, незаметно счищая с тарелок кусочки яичницы, которые она пропустила.

– На кого, на Маркуса? – спрашивает Грейс, отводя взгляд от кухонного окна. – Я безнадежный случай, да? Но он все же очаровательный!

Мы с Грейс отлично ладим. Иногда ее действительно заносит, но жизнь с Шерри научила меня терпению ко всяческим экстравагантным выходкам. К тому же, хотя Грейс очень умная, она не выделывается, прямо как Дилан. И, что крайне важно, она никогда не смотрит на Дилана так, как на Маркуса.

– Если он такой клевый, то почему…

…ты спала с его лучшим другом?

Грейс смеется, прекрасно поняв намек.

– Дорогая, даже не спрашивай. Я – королева противоречий. И потом, с Маркусом серьезных отношений не построишь. Встречайся мы только друг с другом, он бы еще раньше охладел ко мне. Ему нужна была беззаботная Грейс, готовая на эксперименты Грейс, недостижимая Грейс. Он жаждет игр и скандалов.

– Ты заслуживаешь мужчины, который любит тебя такой, какая ты есть. И не пытается переделать.

Она хохочет, запрокинув голову.

– Такого я еще не встречала.

Грейс замечает, как я вздрагиваю.

– Прости. – Она сжимает мою ладонь мыльной рукой и заглядывает в глаза. – Я не про Дилана. Он не плохой, и не думай, просто у нас… Это было не по-настоящему.

– Для него это была игра? Отношения с тобой? – через силу спрашиваю я.

Грейс поджимает губы.

– Да, – серьезно отвечает она. – Прости, дорогая. Знаю, тебе это кажется до ужаса претенциозным, но я никогда не нравилась ему всерьез, да и он мне тоже, честно говоря. Маркусу я начала надоедать… Интрижка с Диланом его взбодрила. Ну а Дилану просто нравилось, что в кои-то веки что-то, принадлежавшее Маркусу, досталось ему. – Грейс бросает на меня сочувственный взгляд. – Поездка в Европу, конечно, ловкий ход с моей стороны. Если ребятам что и нужно, так это цель. Они бегали за мной куда дольше, чем если бы мы остались в Оксфорде. Думаю, идея секса с одной девушкой на двоих была им куда интереснее, чем я сама.

– Мне очень жаль, – выдавливаю я сквозь зубы. – Это ужасно.

– Я тоже не оставалась в долгу, поверь. – Грейс передает мне тарелку. – С другими я поступала куда хуже. Когда дружишь с ними, – она кивает в сторону компании у бассейна, – о спокойной жизни можешь забыть. Но Маркус… – вздыхает она. – У меня не получается выкинуть его из головы, как я поступала с другими парнями.

– Понимаю.

Грейс расплывается в улыбке.

– Дил действительно запал тебе в душу, да?

Я краснею, и Грейс улыбается еще шире.

– Что ж, будем надеяться, он тебя заслуживает, – заключает она и протягивает мне очередную тарелку.

Они постоянно что-то ломают: то лампу в обеденном зале, то дверь на втором этаже. Конни даже сломала палец, и дядя Терри, как самый трезвый из нас, повез ее в травмпункт. Похмелье мучит его так сильно, что он и не пытается угнаться за молодежью. А остальные пьют, смеются, курят, и дни расплываются под жарким французским солнцем.

А я тем временем все чиню, кроме пальца, конечно, – это вне моей компетенции.

Не буду врать, нас с Деб они считают своими, не обслугой. Но когда нужна помощь, они зовут меня или сестру, и тогда я понимаю – мы не ровня. Я не одна из них.

– Дети великовозрастные, – однажды подмечает Деб, глядя на друзей Дилана с террасы. Они устроились на лужайке: Конни прилегла Марте на живот, Грейс сидит у Маркуса на коленях, Люк с Хавьером лежат в обнимку. А Дилан, наверное, где-то развлекает дядю Терри. Мы с Деб чистим бассейн от насекомых – Марта наплыла на громадного дохлого сверчка и прожужжала нам про это все уши.

– Они тебе нравятся? – спрашиваю я Деб.

– Конечно, а как иначе? – отвечает она, прислонившись к балюстраде. – Но я бы держала их на расстоянии. Не представляю, как можно попасть туда… – она показывает пальцем на клубок рук и ног на газоне, – …и не нажить неприятностей.

Опускаю голову на плечо сестры. Как хорошо, что она рядом! Без нее я бы всю неделю бродила, как потерянная. Кажется, Летняя Адди ускользает. А с Деб я всегда остаюсь собой, настоящей Адди.

– Я люблю тебя. Спасибо, что вернулась, когда они приехали.

– Ясное дело. Позови, и я приеду. На что еще нужны сестры?

В компании Дилан немного другой: меньше говорит, больше смеется. Он уже не разглагольствует о поэзии, но шутит про свои стихи. Да, очарование и мальчишеский задор остались при нем, вот только он стал… тихим. Иногда просто теряется в толпе.

Зато по ночам он все еще мой. Деб осталась одна в нашей квартирке, и каждый вечер я без сил валюсь на огромную кровать с балдахином. Мы с Диланом много занимаемся сексом, но и разговариваем много. Так было и в нашу последнюю ночь. Лицом к лицу, держась за руки.

– Когда стукаешься зубами о вилку, когда насекомые ползают, когда не слушают, – хрипло шепчет Дилан. Время пять утра. Мы разговорились о мелочах, которые бесят, – сама не знаю, как до этого дошло. – А у тебя что?

– Когда не слушают, согласна. – Я легонько целую его в губы. – Хороший пример. Еще крысы, терпеть их не могу. Еще бесит, когда твой дядя говорит: «Женщины!», будто этим все сказано.

– Да, Терри – особый случай, – вздыхает Дилан, и я смеюсь. – Извини, он невыносимый.

– Он… – Хм-м, как бы сказать помягче? В конце концов, он дядя Дилана. Меняю тему: – Твой папа похож на него? Терри ведь его брат?

Дилан долго думает над ответом.

– Нет, папа другой, – говорит он изменившимся тоном. – Он… жестче, чем Терри.

– Жестче? То есть? – хмурюсь я.

– С ним не повеселишься. А твой папа какой?

Смена темы получилась очень уж быстрой, учитывая, что мы сорок пять минут проболтали про покемонов и черепашек-ниндзя. И как-то я думала, Дилан уделит отцу больше десяти секунд. Пытаюсь разглядеть в темноте его лицо.

– Вы не ладите? – тихо интересуюсь я.

– Скажем, он как раз из тех людей, которые не слушают.

Дилан наклоняется и неспешно целует меня. По телу разливается теплота, будто я выпила горячего чаю. Пытается меня отвлечь? Что ж, у него получается.

– Ну? Твой отец, какой он? – напоминает Дилан, откидываясь на подушку.

– Просто папа. Никогда не задумывалась, – растерянно говорю я, но тут же понимаю, что улыбаюсь при одной мысли о нем. Накатывает тоска по дому, и я сжимаю пальцы Дилана. – Я так же близка с ним, как и с мамой. Он дает хорошие советы, а еще он забавный. По-своему, по-отцовски.

Дилан смеется и немного расслабляется.

– Ты по ним скучаешь?

– Да. – Неловко признавать такое в двадцать один год, и я краснею. – В универе постоянно ездила к родителям. Вообще, я впервые уехала из дома так надолго. Но со мной Деб. Лето было потрясающее.

– Потрясающее? – шепотом переспрашивает Дилан.

Сердцебиение учащается.

– Не хочу, чтобы оно кончалось.

Я шепчу так тихо, что Дилан ко мне наклоняется.

– А кто говорил про конец?

Его лица почти не разглядеть в сумраке, только глаза блестят.

Ну, это понятно – не скажет ведь он, что пора уезжать, конец летнему роману. И все равно пульс оглушительно стучит. Я так жду этого разговора, что даже страшно. Утыкаюсь лицом в подушку, отодвинувшись от Дилана. Он проводит ладонью по моей спине, и по коже бегут мурашки.

– Можно кое-что сказать? – тихо спрашивает он.

От волнения перехватывает дыхание. Сейчас он произнесет те самые слова, и все: отношения разделятся на «до» и «после». Такое чувство, будто я гоню куда-то на всей скорости и хочу вдарить по тормозам от страха.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя, Адди.

По телу проходит электрический заряд. Все меняется, словно кто-то нажал «обновить». Кровь стучит в ушах. Вспоминаю стихотворение про сердце: отдавать его так же страшно, как солдату – опустить оружие.

Но я тоже люблю Дилана. Люблю, когда его друзья подтрунивают над его поэзией. Когда он сонно бурчит по утрам. Люблю так сильно, что иногда мне трудно говорить с другими, ведь я постоянно думаю о нем. О нас.

– Я тоже тебя люблю…

Впервые произношу эти слова. Когда бывший начинал что-то про любовь, я находила повод улизнуть: то вино кончалось, то подруга звала, то паук по стене полз. А до бывшего ничего серьезного не было. Интересно, для Дилана это тоже впервые?

– О чем задумалась? – Дилан утыкается носом мне в шею. – Составляешь список покупок на утро?

Смеюсь, и от смущения я все дальше сползаю к краю постели.

– Обойдемся без магазина. Просто… ты же будешь путешествовать. К чему тогда все это?

Целую его, чтобы не показаться навязчивой. Представить страшно, как буду скучать.

– Будем постоянно созваниваться. Буду слать тебе открытки со стихами. И приеду к тебе, как только вернусь в Англию, – обещает Дилан и гладит меня по волосам. – Или же… я могу остаться до конца лета. Что скажешь? – Он отстраняется и внимательно на меня смотрит.

Можно сказать «да». «Забудь о своих планах, ни Таиланда, ни Вьетнама, будь со мной». Он послушает. Эта неделя помогла мне понять, что Дилана легко убедить.

На мгновение меня охватило искушение. Это же так просто.

– Нет, – отвечаю я и прижимаюсь к нему губами. – Поезжай, не буду рушить твои планы. Это лето для того, чтобы понять, чего ты хочешь, верно? Так что разбирайся. А потом возвращайся ко мне.

Дилан

Остаток лета мы с Маркусом ездим по миру. Со временем плечи привыкают к тяжести походного рюкзака. Я посещаю десятки удивительных мест, снежно-белых пляжей, непролазных зарослей джунглей, где без мачете и шагу не сделаешь. Речные круизы, битком набитые поезда, шумные рынки, жара, выпивка, бесконечные вопросы о будущем и каждый, каждый день – тоска по Адди.

Казалось бы – вот оно, лето моей жизни, но я не нахожу себе места, куда бы мы ни направились. Там, в солнечном Провансе, я нашел ориентир – меня переполняла любовь к Адди, и впервые я был беззаботно счастлив и доволен тем, кто я есть. Увы, все это осталось во Франции, с ней. Уверенность пропала.

Порой, к собственному отвращению, мне лень даже вылезти из кровати. Я бесхребетный нытик, не способный закончить стихотворения. Всегда на шаг позади Маркуса. Вечное разочарование отца.

Он звонит, когда мы в аэропорту в Камбодже. Адди уезжает домой через три дня. Маркус пошел купить воды, а я стою у табло вылетов. Мы собирались остаться в стране, недельку побыть в провинции Сиануквиль перед отъездом, но, может, вернуться в Англию прямо сейчас? Встретить Адди в аэропорту, увидеть радость на ее лице, когда она заметит меня в толпе ожидающих и бросится в объятия.

– Тебе лучше вернуться домой! – с ходу велит отец.

Сейчас конец августа. Согласно первоначальному плану, мы должны были быть дома несколько недель назад – но какой смысл возвращаться в Великобританию, пока Адди все еще во Франции?

– И тебе привет, папа. – Тон получается мягче, чем планировалось: в последний момент беру себя в руки.

– Хватит дурака валять. Сколько можно пропадать на континенте?

– Подумаешь, всего несколько недель, – хмурюсь я.

– А кто будет подавать на стажировку? Все сроки вышли! Что ты творишь, Дилан? Когда ты наконец повзрослеешь?

Смотрю в потолок. От косых полос света перед глазами пляшут клеточки, как на килте. Отвечать отцу необязательно, он все равно скажет, что думает, независимо от моей реакции или ее отсутствия.

– Наверное, планируешь жить у нас?.. Хотя о чем я, ты и планирование – вещи несовместимые. Мама считает, что нет смысла покупать тебе квартиру в Лондоне. И я согласен. Ты еще не заслужил.

Мама хочет, чтобы я сам решил насчет Лондона. В некотором смысле, ее стойкая вера в меня еще хуже, чем полное разочарование отца.

– Поговорим, когда вернешься. Пристрою тебя к себе. Будешь каждое утро ездить в Лондон, но что уж теперь.

Падаю духом от каждого слова. Я – марионетка в руках кукловода.

Маркус возвращается с двумя бутылками воды. Он оброс, загорел и обветрился, одежда на нем так и просится в стирку. Друг ухмыляется и бросает мне воду. Я не могу поймать ее с телефоном в руке, и бутылка попадает прямо в живот.

В глубине души я понимаю, что сам надумал проблему. Передо мной целый мир возможностей! Я могу делать все, что захочу – мало кто может похвастаться тем же. Но у страха нет логики. Он внушает: будущее ужасно и неизбежно, и что бы я ни делал, меня ждет провал.

– Вообще-то, я собираюсь задержаться еще ненадолго, – вставляю я, когда в монологе отца наступает пауза.

Гробовая тишина. Даже приятная, – как почесать комариный укус. С той секунды, как увидел имя отца на экране своего телефона, я знал, что эта тишина наступит; все, что ей предшествовало, лишь нагнетание напряженности. Я уже разочаровал отца – дальше разговор пойдет проще, как ни странно.

– Зря только время трачу, – голос отца взвивается до крика. – Бесполезно! Ты бесполезный!

И пошла привычная тирада: сын пустое место, чем он только заслужил таких неблагодарных детей… Я слышал все это достаточно раз, чтобы не пытаться ответить, какой бы соблазнительной ни была эта идея. Себе дороже. Маркус постукивает по наручным часам и кивает на табло: начинается посадка.

Когда запас ругательств иссякает, отец бросает трубку. У меня щиплет в глазах. Вот бы сейчас обнять Адди, прижать ее к себе покрепче… Спотыкаюсь на ходу – ноги будто подсказывают, что я иду не той дорогой.

Маркус окидывает меня проницательным взглядом.

– Пойдем, друг. Забей на отца, на всех забей. Забудем про реальность еще на недельку!

Адди

– Ну и где он, твой Дилан? – спрашивает мама, усаживаясь на диване рядом с Деб.

Мы у родителей. Наконец-то. Я и не представляла, как соскучилась по дому, пока не вошла и не вдохнула родной воздух. Переодеться с дороги не успела, и на лодыжках у меня пыль Прованса.

– Он еще не вернулся из путешествия, – объясняю я и делаю глоток чая – настоящего, английского, с накипью из чайника.

– Мам, он тебе понравится, – уверяет Деб и стягивает носки. Только с босыми ногами она чувствует себя как дома. – Он милый. Одержим нашей Адди, а она – им.

– Неправда, – отнекиваюсь я, покраснев.

– Бога ради, – закатывает глаза Деб. – Ты по нему тосковала все эти недели.

– Не тосковала я! Скучала, вот и все.

– Ну да! Я скучаю по возможности есть все подряд и не толстеть, но слезы по ней не лью!

Я показываю язык, и Деб ухмыляется.

– Деб мне очень помогла в эти дни, – говорю я маме. – Всегда поддерживала.

– Конечно, мне нет равных, – спокойно соглашается Деб и закидывает ноги на журнальный столик. – Кормила, поила, даже вай-фаем не пользовалась, пока они болтали с Диланом. Святая доброта.

Мама улыбается нам обеим, и морщинки собираются в уголках ее глаз. Как я по ней скучала!

– И когда я с ним познакомлюсь?

– Скоро, – обнадеживаю я. – Не знаю, когда именно он приедет, но обещал побыстрее.

– Привет, я тебя слышу!

– Привет, ты меня слышишь?

– Да-да! Эй! Ты где? – Машу в экран, уже подустав улыбаться.

– Привет!

Дилан сияет от радости. Он сидит в темном углу, вижу только коричневые стены и вентилятор на потолке. Наверное, он в Камбодже или во Вьетнаме… Стыдно, конечно, но я уже потерялась.

– Как дела? – спрашиваем мы одновременно и хохочем.

– Давай ты. – Снова одновременно.

– Ладно, – начинаю я, чтобы не продолжать нелепую сцену. – Я боюсь.

– Конечно! У тебя все получится.

Бессмыслица какая-то, ну ладно. Суть он уловил.

– С этой стажировкой просто вздохнуть некогда.

Гляжу на свое лицо в окошечке на рабочем столе. Молодое лицо. Слишком молодое для учительницы средних классов.

– У них крутые требования, ну так и ты крутая!

Невольно усмехаюсь.

– Жаль, ты не со мной.

– Правда? – Дилан улыбается.

– Ну конечно.

– Ты раньше не говорила.

– Говорила, сто раз!

Или нет? Вроде да…

– Не-а, никогда.

– Я надеялась, ты скоро приедешь. Когда ты уже вернешься?

Он мрачнеет, словно вспомнил что-то плохое.

– Не знаю. Мне нужно понять, что я хочу делать, прежде чем вернуться домой, понимаешь? Мы ведь об этом уже говорили…

– Конечно, – отвечаю я, а сама думаю: неужели можно ездить и ездить, пока не надоест или не закончатся деньги?

– У отца на меня свои планы, а я и не знаю… – Он смотрит вдаль невидящим взглядом. – Если не захочу жить дома и участвовать в семейном бизнесе, надо придумать какую-то альтернативу.

– О, ясно. – Знаю, что Дилан не хочет работать на отца, но я вообще не знаю, чего он хочет, кроме как писать стихи. А этим, очевидно, на жизнь не заработать. – И какой тогда план? – Он сидит мрачный, можно сказать, сердитый. Я хмурюсь. – Дилан?

– Не знаю. – Он раздраженно откидывает прядку со лба. – Не знаю, потому я все еще и здесь.

– А обязательно быть в Таиланде, чтобы все понять? Разве не проще искать работу дома?

– Адди, не дави! – бросает Дилан, и я отшатываюсь от экрана. – Прости, пожалуйста, – тут же извиняется он. – Я переживаю и накручиваю себя. Вдобавок папа каждый день звонит с угрозами, вот мне и хочется еще немного побыть подальше от всего этого, понимаешь? Пока я здесь, могу все словно поставить на паузу. И не могу ничего испортить.

Сомневаюсь, честно говоря. Хотя логика в его словах есть.

– Конечно, не торопись, – успокаиваю я.

– Спасибо! Знал, что ты поймешь, – благодарит он, слегка повеселев.

Отгоняю смутную тревогу. На самом деле я ничего не понимаю, только притворяюсь, потому что не хочу его пилить.

– Расскажи, как прошла твоя неделя? – спрашивает Дилан, откинувшись в кресле. – Обо всем! Я…

Тут видео рассыпается на пиксели, голос Дилана превращается в «ту-ту-тууу», и он исчезает.

Сердито захлопываю ноутбук. Так называемые отношения на расстоянии – полная туфта. Ненастоящие они! Хочу, чтобы Дилан меня обнимал. Хочу, чтобы он вернулся.

Первый триместр в школе «Барвуд» – настоящее испытание.

Не знай я, какая мне выпала удача, уже сто раз бы все бросила. Дети такие злые!

Кое-как удалось вернуть уважение восьмиклассников после позорного начала: задала им сделать ракеты из папье-маше, а они все понаделали фаллосов, я много плакала, один из них сломал палец на ноге – короче, кошмар. С девятым, десятым и одиннадцатым классами проблем не было, семиклашки тоже в целом славные. А вот восьмиклассники – демоны в препубертате. С ними не так-то просто поладить, но оно того стоит.

А Дилан все не приезжает. Минимум раз в неделю мы болтаем по видео, переписываемся и вовсе каждый день, но я все равно психую. А как иначе? Он кажется совсем другим. Отдалился. Сколько ни спрашивай, когда он приедет, отвечает: «Скоро!». Я стараюсь не давить, не навязываться, быть понимающей, но… Он по-прежнему милый, но он не рядом. Он может говорить, что любит меня, но разве его поступки не говорят об ином?

Столько месяцев разлуки, и все из-за чего? Потому что он, видите ли, ищет себя? Будь на его месте кто-то другой, я бы только посмеялась. Но это мой милый Дилан, потерянный мальчик, и я изо всех сил стараюсь встать на его сторону. Он запутался, а возвращение домой только все усложнит. С другой стороны… Когда твой парень месяцами с тобой не видится безо всякой причины, дело плохо.

«Он тебя забыл», – шепчет противный голосок в голове. Посредственная, заурядная Адди. Вечный середнячок. Неужто я думала, что смогу удержать Дилана?

На пятое ноября – Ночь Гая Фокса – у нас с Деб большие планы.

Все эти месяцы она была мне опорой. Пока что мы остаемся у родителей, копим на отдельное жилье. Деб выслушивает мои разглагольствования про работу, каждое утро приносит мне чай и бодро целует в лоб, пока я крашусь. Когда я подумываю написать Дилану гневное письмо – Возвращайся уже! – она отбирает телефон и напоминает – сестры Гилберт на коленях не ползают.

Ночь Гая Фокса станет праздником нашей с ней любви. Я забронировала нам столик в модном баре. Праздничная программа называется «Феерия» – в сущности, обычный набор развлечений, только куда дороже. Мы наряжаемся: высокие каблуки, короткие платья. После скромного школьного дресс-кода хочется почувствовать себя сексуальной. И потом, я заждалась Дилана… Пусть другие парни тоже обращают на меня внимание.

К моему удивлению, так оно и получается.

– Нет-нет, молчи, я сам угадаю имя, – говорит парень в очереди у бара. Ему приходится перекрикивать музыку. В нем есть грубоватое очарование: шрамы от прыщиков на щеках, ярко-голубые глаза, бородка.

– Ну, попробуй, – пожимаю плечами я. – Думать придется долго.

– А я никуда не спешу. – Он кивает на очередь. – Ханна.

– Холодно.

– То есть, Элла. Пардон, Бетани. Эмили. Сидни?

– Длинный еще список?

– Ладно. А если признаюсь, что это бессовестная уловка, чтобы поболтать с тобой подольше?

– Да не может быть!

– Позволишь тебя угостить, Эмма? – улыбается он.

– Пока не знаю. До бармена мы доберемся минут через двадцать.

– Надеешься, за это время найдется вариант получше, Кэсси? – Голубоглазый парень комично обшаривает глазами толпу, будто высматривает соперника.

Если я разрешу ему купить коктейль, то переступлю черту? Хочу ли я ее переступить? Или уже переступила, когда напялила это платье времен университетских тусовок?

– Адди! – кричит Деб у меня из-за спины.

Оборачиваюсь.

– Ага! – торжествует мой ухажер. – Ты Адди, угадал?

– Я сделала заказ за столик! – кричит Деб.

Толпа завистливо вздыхает.

– Но как? – удивляюсь я, протискиваясь к сестре.

– Увидимся, Адди? – спрашивает голубоглазый парень, но я приняла решение и даже на него не оглядываюсь.

Дилан

Захожу, а она болтает с каким-то парнем у барной стойки. Ревность острым уколом вонзается в сердце, ледяной рукой сжимает горло. С внезапной ясностью понимаю: я убивал время на однообразные пляжи и жалкие потуги сочинять, думать, жить. Оставил одну такую изумительно прекрасную, сказочную девушку – совершенство в миниатюре.

Платье обрисовывает каждый изгиб ее тела. Желание охватывает меня через несколько секунд после ревности, как только вижу, как она смеется. Какой идиот слоняется по Бали, оставив такую девушку? Как я мог быть таким глупцом? Страдания минувших месяцев – парализующий ужас, поджидающий меня каждое утро – теперь кажутся нелепыми. Почему я не приехал сразу? О чем только думал?

– Я предупреждала, – говорит Деб у меня из-за плеча.

На прошлой неделе я написал ей, что хочу сделать Адди сюрприз на Ночь Гая Фокса – Адди говорила, что только и ждет праздника. «Всем сюрпризам сюрприз, – сказала тогда Деб. – Если честно, она уже перестала надеяться, что ты вернешься».

– Я болван. Думал…

– Что она будет ждать тебя вечно?

– Но она ждала? – Я взволнованно гляжу на Адди. – Она… ни с кем не встречается?

Мы никогда не обсуждали, что у нас есть обязательства друг перед другом, – сразу перешли к признаниям в любви. Вроде и так было понятно, что мы официально встречаемся. Теперь перебираю в памяти все разговоры. Мелькали там мужские имена?.. Ревность снова закрадывается в душу.

– Конечно, нет! – Деб сердито скрещивает руки на груди. – Ты-то сам чем занимался?!

Прятался. Убегал. Опускался на дно. Тонул.

– Пытался разобраться, – устало говорю я. – Знаешь… Адди сказала возвращаться домой, когда я разберусь со своей жизнью. А у меня все никак не получалось, и чем больше проходило времени, тем сложнее было решиться.

– Не слишком-то разумно, – хмурится Деб.

– Да, уже и сам понял.

Собеседник Адди наклоняется к ней поближе, и мне аж выть хочется.

– Давай скажем ей, что я здесь? Пожалуйста.

Деб испытующе оглядывает меня.

– Ты правда ее любишь?

– Правда.

– Тогда почему не приезжал?

Скрежещу зубами от бессилия. Разве объяснишь про страх, апатию, ужас? Допустим, я признаюсь в своей трусости, и что? В глубине души понимаю – мне нет оправдания. Этот страх уже преследовал меня в подростковые годы, тогда отец ясно дал понять, что это всего лишь слабость.

– Не знаю, ясно? Я не знаю. Маркус твердил: «Оставайся», отец достал разговорами про работу, у Адди была своя жизнь, я не был уверен… найдется ли мне в ней место.

– И решил сдаться?

– Нет, ждал! Пока не стану достойным ее.

Деб окидывает меня взглядом.

– И как, стал?

– Ну, наверное, не совсем…

– Вот-вот. Каким был, таким и остался, разве что загорел.

– Прошу, Деб! – Вижу, как Адди смеется и поправляет волосы. – Я напортачил. Позволь мне все исправить.

– Ладно, – кивает Деб. – Хорошо. Но больше без приколов, ясно? Во Франции она была счастлива, врать не стану. А потом страдала из-за тебя целыми днями. Спрячься пока, а я заманю ее к нашему столику. Уж постарайся, чтобы получился хороший сюрприз. Я хочу снова увидеть улыбку на лице сестры.

Адди

– Адди? – голос из-за спины.

Мы разливаем по бокалам шампанское, которое чудом достала Деб. И прежде чем оглянуться, я замечаю, что сестра лукаво улыбается, глядя на меня: значит, она была в курсе!

– Наконец-то счастливая мордашка, – радуется Деб, увидев, как я сияю.

Не успеваю я и слова сказать, как Дилан сгребает меня в объятия и поднимает со стула.

– Господи! Адди Гилберт, ты хоть представляешь, как я по тебе скучал?

Если честно, нет. Он частенько это говорил, но немного вяло. Если так скучал, почему не возвращался? Но все мысли испаряются, как только он прижимается своими губами к моим. Мой Дилан! Непослушные вихры, пронзительные зеленые глаза. Даже в духоте клуба от него пахнет солнцем и виноградниками. Мы целуемся, и мир вокруг плывет. Отрываемся друг от друга, и Дилан смеется, нежно проводя пальцем по моей щеке.

– Извини, что меня так долго не было. Я дурак. Простишь меня?

Как он спокойно извиняется! Необычно для парня. Похоже, извинения не ущемляют его мужское самолюбие. Вот только… Разве слова могут исправить ситуацию? Достаточно одного «прости», и ошибка исправлена?

– Адди, прошу, пожалуйста, – шепчет он. – Не сердись на меня, я этого не вынесу.

– Где Маркус? – внезапно спрашиваю я.

Дилан удивляется. Я сама, признаться, тоже.

– Дома, – отвечает он. – В Хэмпшире. Я сказал, что сразу поеду к тебе, а он отправился к отцу.

Утыкаюсь носом Дилану в грудь, пытаясь разобраться в потоке мыслей. Пока я ждала Дилана, все гадала: не Маркус ли виноват, что он не приезжает? Уж наверняка Маркус не спешил его отпускать.

– Так ты… пока остаешься?

– Остаюсь навсегда. С полным осознанием того, что я никогда не должен был покидать тебя.

– Шампанское забираю себе! – кричит Деб. – Смотрю, вы двое заняты.

Смеюсь и показываю ей большой палец. Деб допивает мой бокал, а я тащу Дилана на танцпол. Мы танцуем, тесно прижавшись друг к другу. Мерцают огни, голова кружится от радости. Он вернулся!

– Знаешь, – говорит Дилан мне в ухо, – боюсь, вся моя жизнь – череда неудачных решений и глупых ошибок, кроме того дня, когда я постучал в твою дверь. – Он касается губами моих волос. – Больше я тебя не оставлю.

– Будет непросто.

– Непросто?

– Твоя семья живет часах в двух отсюда, нет?

Он не слышит, и я повторяю вопрос ему в ухо.

– Домой я не поеду, – торжествующе отвечает Дилан. – Переезжаю сюда.

– Сюда? – Это и есть тот грандиозный план, на который он потратил месяцы? – В смысле, в Чичестер? А где будешь работать?

– Что-нибудь придумаю. – По его лицу снова пробегает тень. – Если Чичестер меня примет.

Огни окрашивают его волосы в желтый, зеленый, опять желтый. Музыка играет так громко, что превращается из шума в гул.

– Будешь снимать квартиру?

– Или куплю. Отец меня вечно пилит насчет «вложений в недвижимость».

Изумленно таращусь на Дилана. Он серьезно?

– Или нет, сейчас неважно, – он неловко смеется и опять притягивает меня к себе. – Я просто хочу быть здесь. Я должен был быть здесь все это время.

Кто-то врезается в меня, сильно прижимая к Дилану, и я обнимаю его за талию. Всегда верила во второй шанс. Он же извинился! Ну, затянул с возвращением, решал, как жить дальше. Что такого?

И потом… Я по-прежнему его люблю. Тоже вполне себе довод.

Тайком провожу его в комнату. Как только дверь закрывается, мы срываем друг с друга одежду, задыхаясь от страсти. Дилан рвет воротник моего платья и замирает, удивившись самому себе. Я прикрываю рот рукой, чтобы не засмеяться в голос.

Его тело такое же, но другое: загар темнее, а мускулы тверже. Но это мой Дилан. Мы жадно целуемся. Я на грани, сгораю от желания. От волнения не могу распечатать презерватив, и Дилан сдавленно смеется.

– Не торопись, – хрипло шепчет он, сжимая мои трясущиеся руки. – Я никуда не уйду.

Он кладет меня на кровать и ложится сверху, крепко обнимая. Требовательно вскидываю голову, и он нежно, неспешно прижимается ко мне губами. Я уже просто умоляю его. Мы оба вскрикиваем…

Усталость доходит до пика и вдруг исчезает: наверное, дело в алкоголе. А биологические часы Дилана и вовсе сбиты из-за бесконечных перелетов. Все еще пьяная, не поспав ни единой минуты, в восемь утра я волочу Дилана на кухню – завтракать.

Кладем ломтики бекона на гриль, и тут заходит мама. Она замирает на пороге, одетая в свой любимый халат – когда-то лиловый, а теперь уже тускло-серый.

– Ну и ну, – качает головой она. – Даже не знаю, чему больше удивляться: незнакомцу на кухне или тому, что дочка встала в восемь готовить завтрак.

– Дилан, – представляется он и протягивает маме руку, сначала вытерев ее о передник, который сам где-то отыскал. – Очень приятно.

– О! Дилан!

Мама бросает мне типичный родительский взгляд, такой многозначительный, с намеком. Похоже, когда у человека рождаются дети, он теряет всякую деликатность.

– Да, мам, это Дилан. – Намазываю хлеб маслом, стараясь сдержать улыбку.

– Значит, вернулся?

– Именно так, – кивает Дилан. – И больше никуда не собирается. Никогда. Вообще.

– Что ж. Приятно это слышать, Дилан, – говорит мама, и в ее голосе тоже звучит улыбка. – А теперь держитесь! Папа окажется здесь, как только унюхает бекон…

– Кто жарит бекон? – кричит отец с лестницы. – Это для меня?