Текст книги "Любовь – это путешествие"

Сейчас

Дилан

Заправочная станция «Чарнок Ричард», самая большая на магистрали М6, оказывается местом крайне мрачным, уныло сереющим под ясным голубым небом. Но мы все равно выбираемся из машины.

Маркус от души потягивается, и волосы лезут ему в глаза под порывом ветра. Ужасно он похож на задиристого мальчишку, каким был в детстве! Маленький, тонувший в форменном свитере Винчестерской школы подросток казался ребятам постарше легкой мишенью, но под конец осеннего триместра он всем показал, чего стоит. Двоих не полюбившихся ему учителей уволили, а Питера Ву по непонятной причине исключили из сборной по крикету, так что Маркус занял его место.

Как-то один из шестиклассников обозвал Люка и толкнул к стене. Маркус был на голову ниже Дэниела Уизерса и вполовину слабее, но были в нем запал и ярость, словно порожденные внутренней злобой, так и рвущейся наружу. «Я не стану тебя бить, – грозил он Дэниелу, пока я утешал побитого Люка. – Но я тебя прикончу. Медленно, но верно. Ты станешь для всех посмешищем. Ты же знаешь, мне это под силу».

– Что, придется есть это извращение? – кивает Маркус на рекламный щит с веганскими хот-догами.

– Это же противоречит твоим убеждениям? – отвечаю я, встав с ним рядом.

– Они постоянно меняются, мог бы запомнить, – отмахивается он с улыбкой, которая гаснет, когда мы доходим до дверей заправки. – Дил…

Он оборачивается на парковку, поглядеть, где остальные. Очки Адди блестят на солнце, верхняя часть комбинезона расстегнута и болтается у талии, под белой футболкой обрисовывается кружево белья.

– Твой отец предложил мне работу, ты в курсе?

Спотыкаюсь на ходу.

– Мой отец?!

По Маркусу видно: так и тянет съязвить.

– И какую работу? – удивляюсь я.

– Копирайтинг для нового сайта компании. Дал на полгода, но…

Отец сто раз предлагал мне этим заняться. «Выпускник факультета литературы, да еще без опыта, ничего лучше ты все равно не найдешь», – твердил он. Понятно, что и Маркуса он позвал назло мне. Зачем еще ему помогать моим друзьям?

– Для меня это важно, Дил. Родители денег не дают, плюс у меня судимость.

Даже Маркус – парень, который добивается чего хочет – не смог уговорить полицию снять обвинения за тот случай, когда по пьяни разбил стекло в офисе агентства недвижимости.

– Ну, тогда соглашайся.

– Я не знал, что вы даже не разговариваете.

– Люк с ним тоже не общается. Когда они с Хавьером рассказали родителям про свою помолвку, отец заявил, что на свадьбу не придет. Так что…

Маркуса передергивает.

– Я и не знал, честно. Люк, наверное…

– Да, ему тяжело пришлось. А ведь он заслуживает любви и признания от родного отца. Если уж на то пошло, Люку сейчас куда проще, чем раньше, когда он не мог даже пригласить Хавьера в гости.

– Мне надо позвонить Люку. Я… Надо позвонить.

Дальше идем в тишине. Люк простил Маркуса задолго до меня; с другой стороны, он и не его жизнь разрушил. И потом, брат переехал в Штаты.

– Если… если хочешь, я откажусь… – В глазах Маркуса мольба.

Подмывает сказать: «Давай» и проверить его дружбу. Но не такой я человек. Подозреваю к тому же, что он уже согласился.

– Ты что. Отличная возможность подвернулась!

Маркус подходит к холодильнику с молочными продуктами и делает вид, что собирается в него залезть. Не удержавшись, смеюсь над ним.

– Помнишь, ты на спор заставил меня выпить зараз два литра молока? На той вечеринке в «Ваху».

«Ваху» был оксфордским ночным клубом. Точнее, спортбаром, где по ночам устраивались тусовки. Там всегда пахло кукурузой, на экранах почему-то крутили телемагазин, а из колонок играл рэп.

– Не заставлял, – возражаю я.

Кассирша неуверенно поглядывает на нас – гадает, должно быть, что замыслил учинить Маркус.

– Заставлял, еще как! Иначе зачем я его пил? – Он лукаво ухмыляется.

– Потому что ты безрассудный гедонист, – вздыхаю я, и Маркус улыбается шире. – Ладно, пойдем, а то кассирша тебя за психа примет.

– Не, она безобидная, – отмахивается Маркус, оглядев встревоженную девушку. – Такая не вызовет охрану, даже если сунуть банку пива в карман… Да не собираюсь я, не собираюсь! – Он закатывает глаза, заметив мое посерьезневшее лицо. – Сколько тебе объяснять, я ничего подобного больше не вытворяю.

Адди, Родни и Деб замирают на входе, заметив экзерсисы Маркуса, а я только закатываю глаза.

– Ну извините, пересадку личности сделать не успел, – говорит он без улыбки. – Но вы тоже должны меня поддерживать.

– Прошу прощения, – не выдержав, обращается к нам кассирша. – Я могу вам помочь?

– Ой, спасибо! – восклицает Маркус. – Вы не могли бы сдвинуть несколько бутылок молока, чтобы я смог протиснуться на верхнюю полку.

– Я не… не думаю, что это хорошая идея, – растерянно бормочет девушка.

С удивлением слышу, что Адди и Деб хихикают. Адди прикрывает рот, и браслеты соскальзывают к локтю. У меня теплеет на сердце от ее смеха, уютного и родного отзвука тех времен, когда я любил и был любим.

Думаю, Маркус прав: я слишком давлю и ожидаю всего и сразу. Это же Маркус, в конце концов. И кое-что в нем никогда не изменится. Сейчас, наблюдая, как он втолковывает что-то изумленной продавщице, я даже этому рад.

Тогда

Адди

С момента возвращения Дилан старается все время быть рядом. Даже приехал на Рождество из самого Уилтшира – два часа пути! – только ради того, чтобы вручить подарки и посмотреть новогодние фильмы, попивая подогретый в микроволновке глинтвейн.

Когда в школе начинается зимний триместр, Дилан меня поддерживает и всегда готов выслушать. Он понимает, как мыслят дети: тоже хулиганил в свое время. Однажды чуть не вылетел из дорогущей частной школы, хотя клянется, что виноват был в основном Маркус.

Возвращаюсь с работы, а Дилан валяется на диване и смотрит с папой документалку. Пока что Дилан снимает квартиру и ищет постоянное жилье, однако приходит к нам почти каждый вечер. Улыбаясь, разуваюсь в прихожей.

– Мы должны все вместе съездить на рыбалку! – предлагает Дилан, отпивая из кружки со сколом на краю. Похоже, для мамы он больше не считается гостем. – У моей семьи есть земля, выходящая к реке Эйвон, но никто там не бывает даже. Мы с братом никудышные рыболовы. Люку просто неинтересно, а мне терпения не хватает, – понуро объясняет он и чешет в затылке.

– Вот же, – отвечает папа удивленно. – Ей-богу, это будет классно!

Мама наводит порядок в гостиной: заблудший носок, пустой стакан, – и при этом довольно улыбается. «Мажор», – беззвучно произносит она дрожащими от смеха губами. Закатываю глаза.

– Только не говори, что не хочешь стать владелицей половины реки, – шепчет она, проходя мимо меня на кухню.

Смеюсь и следую за ней:

– Но он тебе нравится?

– Почему ты постоянно спрашиваешь? – удивляется мама, загружая посудомойку.

Наклоняюсь помочь, но мама отгоняет меня, когда я ставлю миску не в тот отсек.

– Просто… Мне бы хотелось, чтобы он тебе нравился.

– Так и есть. – Она пристально глядит на меня. – Может предложить ему пожить с нами, пока не найдет квартиру?

– Ух ты! – удивляюсь я.

– Он и так все время тут, солнышко. – Мама встает и вытирает руки о мешковатые джинсы-бойфренды, подвернутые на щиколотке. – Мы с папой вчера это обсудили.

Сердце взволнованно трепещет. Хочу ли я, чтобы Дилан жил с нами? Такой важный шаг…

– Адди? Не хочешь? Вы не отходите друг от друга, вроде бы у вас все серьезно, вот мы и…

Прислоняюсь к столу и обдираю заусенец, задумавшись.

– Ага… Да, так и есть.

– Но насчет него ты не уверена? – понижает голос мама.

– Уверена. Просто… когда он был далеко, я уже начала думать, что… не очень-то ему нравлюсь, иначе он бы быстрее вернулся домой.

– Но ведь в конце концов он приехал?

– Но мог и раньше. А мне так нужна была его поддержка с этой новой работой.

– А ему ты об этом говорила?

– Нет, но я думала, он мог бы и догадаться, – отвечаю я, поморщившись от собственных слов.

Мама знаком просит меня отойти, чтобы протереть стол.

– Поговори с ним, зайка, и все прояснится.

Легко сказать. В Провансе я создала образ сексуальной, загадочной девушки. Удержать такой образ три недели было несложно. А теперь Дилан будет сидеть на нашем потертом диване, я буду приходить с работы в старушечьей блузке и поношенных брюках… Такая жизнь не в духе Дилана. Бытовуха. Он влюбился в Летнюю Адди. Конечно, прошедшие месяцы меня изменили, но и влюбился он в другую Адди.

– Как у тебя получается? – выпаливаю я, наблюдая за тем, как мама протирает полки. – В смысле, с папой? Вы вместе уже…

– Двадцать пять лет, – с улыбкой оглядывается она. – Главное, компромиссы.

– Например, когда папа смотрит телик по вечерам, а ты прибираешься? – поднимаю брови я.

– Вот-вот. А он готовит!

– Но меню и продукты на тебе, – напоминаю я.

– Каждый делает свое, – хмурится мама.

О хозяйстве всегда думают женщины, однако говорить об этом с мамой бесполезно. Она считает, папа – образец современного мужчины только потому, что сам гладит свои рубашки.

– Хоть помыть пол разрешишь? – спрашиваю я.

– Конечно! – радуется мама и передает мне резиновые перчатки. – Ты и вправду изменилась. Была беззаботной студенткой, и вот поглядите – ответственная молодая леди…

– Да ну тебя. В общем, не знаю, чего я стесняюсь. Предложу Дилану переехать.

– Только если сама этого хочешь, родная. У тебя вся жизнь впереди, торопиться некуда. А за интерес Дилана не волнуйся. Он же почти всегда рядом с тобой.

– Я могу как-то помочь? – спрашивает Дилан, появляясь на пороге кухни.

Мама бросает на меня многозначительный взгляд, будто желание Дилана помочь с посудой – признак того, что он не может вынести и пяти минут разлуки.

– Я дома! – кричит Деб, хлопнув дверью. – Тень Адди уже здесь? А, вот и он. Привет, Дилан! Помоги мне с резюме, хорошо? Посмотри, что я написала, и поправь… – Она швыряет пакеты на стол. – Поумнее, что ли.

– «Тень Адди»? – посмеиваясь, повторяет Дилан.

Деб отмахивается и раздраженно цыкает, не найдя чистых стаканов в шкафчике.

– Еще не домыла, что ли? – закатывает глаза сестра, потянувшись к посудомойке.

– «Спасибо за чистую посуду, мамочка», – спокойно отвечает ей мама.

– «Тень Адди»? Я что, преследую ее? – нервничает Дилан.

– Нет, ходишь за ней на веревочке, – поясняет Деб. – Мне нужна кружка! Пап! Папа! У тебя моя кружка с бульдогом?

– Нет! – гремит папа из гостиной.

– Она была под столом у тебя в комнате, – напоминает мама. – Я утром ее унесла, она в посудомойке.

– Под столом? – удивляюсь я.

– На веревочке? – не сдается Дилан, насупив брови.

– Когда приезжает Шерри? – спохватывается Деб.

– Завтра, – угрюмо отвечает папа. Он ворчит, потому что к приезду Шерри ему приходится убираться в так называемом «кабинете» – каморке, полной всякого хлама вроде деталей паровозиков и самолетиков, старых подшивок журналов и нерабочих ноутбуков. Папа терпеть не может, когда приезжают гости: для мамы это прекрасный повод избавиться от его запасов.

– И ты с ней согласна? – Даже хмурится Дилан очень мило.

Меня накрывает волной нежности, и все сразу кажется таким простым! Обнимаю его за шею и целую.

– Думаю, тебе пора перестать мотаться по съемным квартирам.

– То есть? – удивленно отстраняется он.

– Мама разрешила тебе пожить у нас, пока не купишь квартиру.

– Ух ты! – присвистывает Деб, проходя мимо. – Дилан переезжает к нам!

– На время, – краснею я, уже пожалев о своей опрометчивости. – Он и так постоянно у нас ночует.

Дилан только и хлопает длинными ресницами, а я все больше переживаю. Но тут он стискивает меня в объятиях и зацеловывает щеки, лоб, шею. Извиваюсь и хихикаю.

– Спасибо, – обращается он к маме. – Вы с Нилом так добры… И спасибо тебе, – шепчет он мне в ухо.

– Подожди благодарить. – Я с улыбкой его отталкиваю. – Вот надоест папин храп за стенкой и набеги Деб на кухню в пять утра, еще сам сбежишь.

Дилан встречает Шерри на вокзале. Понятия не имею, где он раздобыл машину. Она просто раз – и появилась! Новенькая, с цветочным ароматизатором, созданным человеком, который о розах и лилиях только в книжках читал.

Шерри как всегда похожа на образцовую студентку частной школы. Высокий хвост, никакого макияжа – но только на первый взгляд – я-то знаю, сколько времени и усилий она тратит на уход за собой. Мы жили вместе на втором курсе, так что между нами не осталось никаких секретов. Личные границы были размыты, правила приличия забыты, чистые трусики одалживались только так.

Шерри с порога кидается ко мне, и мы радостно повизгиваем, как девчонки в американских комедиях. Когда-то сделали так шутки ради, но теперь это уже традиция.

– Адди, как я скучала!

– Заходи же! – Тащу ее внутрь. – Папа даже навел порядок в твоей комнате.

Шерри часто к нам приезжает. Ее родители еще более эксцентричны, чем она сама: стоит ей приехать домой, как они поручают ей какое-нибудь абсурдное дело: то связать длиннющий шарф для благотворительной ярмарки, то приютить заезжих монашек.

– Надеюсь, Нил оставил мне модельку самолета, – смеется Шерри по пути в папин кабинет. – Дом, милый дом! – радостно восклицает она, подпрыгивая на кровати. – Ладно, один из домов. Самый очаровательный! О, мистер и миссис Гилберт! Привет!

– С приездом, дорогая, – обнимает ее мама.

Родители любят Шерри, как и все на свете. Не любить Шерри – это как ненавидеть щенят.

– Поставлю пока чайник, – вызывается она, оттолкнув Дилана с дороги. – Мне столько надо рассказать!

И мы все идем на кухню следом за ней.

– Хорошая из меня вышла сваха? – спрашивает Шерри маму, наливая воду в чайник. – Говорила же, что подыщу Адди парня?

– Никто не просил, – хмурюсь я.

– И во Францию я тебе пригласила, – говорит она, ткнув в меня пальцем. – А она собралась в учителя! В школах нет мужчин!

– А вот и есть! – смеюсь я. – У нас директор мужчина.

– Директор-то конечно, – закатывает глаза Шерри, включив чайник. – Наверняка скучный старикашка.

– Нет, молодой и обаятельный. – Я достаю чистые кружки. – А уж красавчик!

– Да ладно! Тогда я тоже к тебе устроюсь. А где кружка с бульдогом? Деб ее припрятала, да?

– Чего шумишь? – раздается за спиной голос Деб. – Раньше вроде не была такой громкой.

– Деб! – Шерри бросается ей навстречу, но спохватывается. – Никаких обнимашек, помню-помню. Ну привет, красотка!

– Привет, Шерри, – улыбается Деб. – Кружка на нижней полке.

– Ура! Моя любимая.

– Чего? – теряется Деб под нашими взглядами. – Попробуйте сказать «нет» этой женщине.

Дилан

Значит, молодой, обаятельный, да еще и красавчик?!

Шерри передает кружку и внимательно приглядывается ко мне – слишком хорошо меня знает.

– Все норм? – беззвучно шепчет она.

Улыбаюсь, подавив затаенный липкий страх.

– Конечно.

Неубедительно вышло, но тут Деб начинает жаловаться: мама, мол, теперь покупает обезжиренное молоко вместо прежнего, полуобезжиренного. Они принимаются спорить, с какой крышечкой продается цельное молоко – зеленой или синей, и Шерри напрочь про меня забывает.

Я пью чай и наблюдаю за Адди: на ней любимый комбинезон, а собранные в пучок волосы растрепались. По-домашнему уютная, искренняя, не при параде. Вот она, настоящая Адди, в кругу семьи. Господи, да в такую кто угодно влюбится!

«Молодой, обаятельный и красавчик». Вообще не помню, чтобы она раньше упоминала директора. Разок сказала, что старшие коллеги ее поддерживают, но я-то представлял их женщинами средних лет.

В кармане вибрирует телефон, и я вздрагиваю – наверняка отец. Прошлый раз я не взял трубку, только смотрел и смотрел, как его имя мелькает на экране, словно наживка перед доверчивой рыбой.

– Офигеть! – восклицает Шерри. – Та, через дорогу? Которая вся в пирсинге?

– Она самая! – Адди сгибается пополам от смеха.

– А с кошкой что? – таращит глаза Шерри.

– Отправили ее матери, – улыбается мама Адди.

Все хохочут, даже папа Адди громко фыркает – на моей памяти он смеялся только над неуклюжими спортсменами по телевизору. Жаль, что я провел эти пять минут в лабиринте мучительных мыслей и пропустил начало истории.

Вытаскиваю телефон.

Перезвони. Хватит глупить с переездом в Чичестер. Возвращайся домой и займись делом, понял?

Нервно тереблю прядку волос.

– Все в порядке? – тревожится Адди, глядя на телефон у меня в руках.

Быстренько прячу его в карман.

– Ничего, – уверяю я. – Папа скинул еще один вариант недвижимости.

– «Недвижимости»! Настоящий взрослый зануда.

Я?! По вечерам Адди со стоном сбрасывает туфли в прихожей, распускает пучок и жалуется, как старшеклассники отказались отдать ей сигареты. Я стараюсь поддержать ее и что-то посоветовать, однако, по правде говоря, чувствую себя обманщиком. Адди живет в реальном мире, а я о нем ничего и не знаю. Когтистая лапа привычного ужаса вновь тянется к горлу.

Снова вибрирует телефон. На этот раз Маркус.

Ты еще жив? Друг мой, я уже и забыл, как ты выглядишь.

Теперь я еще чувствую себя виноватым. После возвращения домой мы с Маркусом почти не виделись. Размышления прерывает еще одно сообщение.

Может, заскочишь сегодня? Мне нужно показать тебе кое-что действительно крутое, ну и было бы здорово уже повидаться?

– Так что скажешь? – Адди дергает меня за рукав.

– А? – встряхиваю я головой. – Извини, отвлекся.

Адди вздыхает и легонько стукает меня по лбу.

– Снова вдохновение нахлынуло?

– Вроде того.

– Только дай мне строку, я тебе помогу! – восклицает Шерри и включает тостер.

Сто раз объяснял ей, что в стихах рифма не обязательна, но разве ее переубедить?

– Спасибо, справлюсь сам, Шерри.

– Шерри! Помидорки черри! Двери! – скандирует она, проскочив под рукой Деб к холодильнику. – В сквере, пещере, вольере!

– А пульт к ней прилагается? – со вздохом спрашивает папа Адди. – Сделать бы потише.

– Она скоро утихнет, – с нежностью говорит мама. – У нее был насыщенный день.

– Может, выгулять ее? – в отчаянии предлагает Нил.

– Мы обсуждали планы на вечер, – объясняет Адди. – Фильм и вино? «Бинго от Шерри» – будем опрокидывать по стопке всякий раз, когда она что-то кричит?

Очень хочется, но… Тяжело покидать Адди хоть на минуту: в глубине души я понимаю, что наверстываю потерянное время. Только вот Маркус…

– Мне надо съездить к Маркусу, извини.

По лицу Адди скользит тень – не то чтобы раздражения, скорее… разочарования? Обиды? Она отворачивается так быстро, что я не успеваю понять.

– Да, конечно, – бросает она и уходит из кухни.

Джоэл, отец Маркуса, в молодости играл за футбольный клуб «Арсенал» и получал по пятьдесят тысяч фунтов в неделю. Дом, спроектированный им же, наглядно это демонстрирует: броская роскошь, безвкусное излишество, аляповатая экстравагантность. Краны в особняке золотые – и я не о цвете, а о материале, а на кованных перилах повторятся эмблема «Арсенала».

Я так часто здесь бывал, что перестал замечать громадные зеркальные шкафы в каждой комнате, домашний кинотеатр в подвале, водную горку на заднем дворе. Теперь приходится специально останавливаться и осматриваться, чтобы заметить, насколько все это абсурдно.

– Ты опоздал на ужин, – упрекает Маркус, спускаясь по парадной лестнице. – Индия принесла тако.

Индия – мачеха Маркуса – вполовину младше его отца. Когда-то была бэк-вокалисткой у Майли Сайрус и построила бизнес-империю на продажах веганских лакомств для собак. Мама Маркуса умерла, когда ему было пять, а отец привел в дом Индию каких-то полгода спустя. Казалось бы, у Маркуса сотни причин ненавидеть вторую жену отца, но стоит только с ней познакомиться, сразу понимаешь, почему он так ее любит. Вернее, любил когда-то.

Индия женщина громкая, добрая, и порой до грубости прямолинейная. Когда Маркус был подростком, они скандалили целыми днями, аж жилы на лбу вздувались. Оскорбления летели в разные стороны, и примирение невозможно было даже представить. Однако Индия чудесным образом умудрялась добиться от Маркуса извинений, и они мирно шли играть в гольф. Такой и была семья Маркуса, покуда Индия не бросила мужа ради его брата. Мы тогда учились на первом курсе.

Маркус был сломлен и пустился во все тяжкие: бесконечные попойки, оргии, дорогущие поездки на горнолыжные курорты и стычки с полицейскими. Последней каплей стала ночь, когда я нашел Маркуса с бутылкой абсента на крыше часовни колледжа: отец заявил, что или сын берет себя в руки, или отправляется в реабилитационный центр. Этот ультиматум наконец-то пронял Маркуса, вид у него был действительно испуганный. Вообще-то, мне давно стоило пригрозить ему реабилитационым центром – Маркус же ужасно боится оказаться где-то в одиночестве.

Конечно, все еще нельзя сказать, что он в полном порядке, но хоть немного угомонился. Старается, по крайней мере.

Как ни странно, Индия не забыла о пасынке: до сих пор приезжает повидаться, звонит и пишет ему. Она по-прежнему считает себя его мачехой, вот только Маркус с ней не согласен. И теперь в конце ссоры они не мирятся, а Маркус выскакивает из дома, хлопнув дверью, и звонит мне.

Неудивительно, что он не хотел возвращаться из путешествия. Так что, когда у меня не было сил даже выбраться из постели, Маркус все понимал. Охватывающий меня ужас был ему прекрасно знаком.

– Что ты хотел мне показать? – спрашиваю я.

Маркус подходит ко мне – его грязные кроссовки оставляют цепочку словно нарисованных коричневых следов на белоснежном мраморе, – и кивает в сторону сада.

– Тебе понравится, – обещает он с улыбкой. – Идем.

Невольно улыбаюсь в ответ. Хорошее настроение обычно длится у моего друга недолго, как проливной дождь.

Выходим в вечерние сумерки. Громадное заднее крыльцо дома мерцает розовым благодаря лампочкам, вмонтированным между каменных плит, и в таком свете лицо Маркуса кажется жутковатым.

Лужайка простирается до искусственного озера, где Маркус праздновал двадцать первый день рождения. Гости страшно ворчали, что он велел прийти в купальниках и шортах – мы все-таки в Британии, – но, когда первый смельчак нырнул в воду, оказалось, она подогрета.

Маркус идет по дорожке из камней, которую Индия велела выложить еще во времена его детства. Розоватые лампочки остались позади, и он включил фонарик на телефоне. Луч света неровно скачет туда-сюда.

На озере устроен небольшой причал, именно на нем состоялась свадебная церемония Индии и Джоэла. Мне тогда было лет восемь. Джоэл познакомился с моей мамой на рауте в Лондоне, и с тех пор наши семьи подружились. На свадьбе я стоял возле Маркуса. Помню, на нем был голубой костюм с жилетом, а цветочный венок норовил сползти с кудрей к правому уху. Услышав свадебные клятвы, Маркус беззвучно заплакал. Я знал, что он скучает по маме, но не догадывался, насколько сильно. Я крепко сжал его ладошку, а Люк подошел и взял за вторую.

– Куда ты меня ведешь?

Маркус убежал вперед. Свет его фонарика скользит вокруг, и я замечаю на воде маленькую лодку. Хм. Обычная, деревянная. Два весла, два сиденья. Оглядываю ее с подозрением.

– Да не бойся ты, залезай! – слегка подталкивает меня Маркус. – Будто не ты провел половину детства на рыбалке!

– Рыбачил-то на берегу, – напоминаю я.

Маркус снова меня толкает. Запрыгиваю и хватаюсь за скамейку, чтобы удержать равновесие. Друг смеется – свет фонарика проносится по деревьям вдалеке, по темному озеру, по пирсу, – и прыгает вслед за мной. Воздух такой холодный, что даже пар изо рта идет.

– Куда мы плывем?

– Терпение, дружище! Бери весло.

С горем пополам отчаливаем от берега. В университете Маркус занимался всеми видами спорта подряд, да и от отца должны были передаться гены, но в гребле толку от него нет. Сначала мы вертимся на месте, обрызгавшись с головы до ног и весело чертыхаясь, потом дело идет на лад.

Я согрелся, вместе с теплом приходит возбуждение от грядущего приключения. Как это часто бывает рядом с Маркусом, меня покидает чувство страха, и я готов забыть об осторожности, пойти наперекор отцу, выбрать поэзию вопреки всему и всем.

На другом берегу причала нет, и, выбираясь из лодки, мы вымокли насквозь. Пока Маркус неуклюже пытается привязать веревку к деревянному столбику у воды, я понимаю, что его отец отключил на зиму подогрев озера. Ноги дрожат в сырых джинсах, совсем закоченели.

– Сюда, – только и говорит Маркус, указывая мне путь среди деревьев.

Нашариваю в кармане телефон – к счастью, сухой – и тоже включаю фонарик. Деревья смыкаются вокруг нас, о переплетенные корни легко можно споткнуться. По грязи тянутся две глубокие колеи, полные дождевой воды, – похоже, тут проехала машина. Кроссовкам теперь дорога только на помойку. Надо было надевать резиновые сапоги, но кто ж знал… Прогулки с Маркусом непредсказуемы.

Только открываю рот в очередной раз спросить его, куда мы идем, как деревья расступаются, и луч фонарика Маркуса освещает небольшую постройку.

Домик в лесу, хм. Вроде из дерева, но в тусклом свете телефона как следует не разглядеть. Крыльцо приподнято над землей, а передняя стена в основном стеклянная – от пола до островерхой крыши. Маркус что-то нажимает, и все подсвечивается волшебными мерцающими огоньками.

– Вот это да…Погоди, он всегда здесь был? – недоумеваю я, любуясь деревянными балками над крыльцом.

– Не-а. Папа с прошлого года над ним работал. Подожди, сейчас еще зайдем внутрь.

Маркус взбегает по ступенькам, а я следую за ним, стягивая на пороге промокшие грязные кроссовки. Стены деревянные, пол устлан толстыми коврами. Домик не так мал, как кажется: в гостиной два дивана, от входа видно кухню, а под лестницей пристроен туалет.

– Невероятно, – восхищаюсь я, поднявшись на второй этаж.

На втором этаже еще две комнаты с обшитыми деревом стенами, серым ковролином и двуспальными кроватями.

– Он наш. Твой и мой.

Замираю на полдороге вниз. Маркус глядит на меня, довольно улыбаясь.

– Что?

– Папа построил его для нас. Как домик для пожилого родственника. В нашем случае для подросших детей.

Маркус уходит на кухню за пивом. Я задумчиво брожу в одних носках по мягкому ворсу ковров, пытаясь осмыслить происходящее.

«Твой и мой».

– Твой отец отстроил нам целый дом?

– А почему нет? – Маркус пожимает плечами и протягивает мне банку пива. – Участок-то наш.

– Я думал, ваша земля заканчивается озером…

– Нет, конечно, – смеется Маркус. – До самой дороги все наше. Отец проложил асфальт, так что к заднему двору можно подъехать на машине. Просто через озеро эффектней выходит, – подмигивает он. – И девчонкам понравится.

– Я не могу… здесь жить, – выдавливаю я. – Если ты об этом.

Маркус устраивается на диване и делает большой глоток пива.

– Еще как можешь. Мы оба понимаем, что Лондон и компания твоего отца, – не лучший вариант. Про жизнь с предками в Уилтшире вообще молчу. Где же тебе сочинять свой великий опус?

– В Чичестере. Устроюсь там на работу и буду жить с родителями Адди, пока не найду квартиру.

– Даже не начинай, – фыркает Маркус. – Нечего тебе там делать. Не можешь ты переехать к родителям какой-то девицы, с которой кувыркался летом. Да еще и в Чичестер.

Холодная банка потеет у меня в ладонях.

– Она не какая-нибудь там «девица». Это Адди.

Маркус вскакивает с дивана. Он почти допил пиво и теперь идет на кухню за новым.

– Сколько ты знаком с Адди?

– Сам знаешь.

– Ответь.

– Мы встретились в начале июля.

– И?

– Сейчас январь. Мы знакомы… шесть месяцев.

– И сколько из них ты провел с ней?

Шипение открывающейся банки.

– Это неважно.

– А вот и важно. Иначе парни женились бы на девчонках, с которыми разок потанцевали в сельском клубе, как это было в старые времена. Сейчас все изменилось, Дилан. Сейчас мы зовем их на свидания. Вместе ходим по магазинам. Если девушка нравится по-настоящему, мы проводим с ней все больше времени, и через несколько лет съезжаемся. Затем, если не хватает силы воли и жажды свободы, – а иначе не объяснишь, – мы решаемся и женимся на ней. Но точно не меняем всю жизнь из-за хорошего перепихона.

Сердце бешено колотится о ребра.

– Перепихон здесь ни при чем. Я люблю ее, – сдавленно возражаю я.

Маркус втягивает пивную пену, пока не полилась через край.

– Дил, я все понимаю. Адди красотка, умная, независимая. Поверь, я не осуждаю. Но… она тебе не подходит.

Маркус дерганный больше, чем обычно. Может, успел что-то принять?

– Не подходит, – повторяет он.

Делаю три ледяных глотка подряд. Голова кружится.

– Подходит. Она совершенство.

– Прекрати! – выкрикивает Маркус, и я подпрыгиваю на месте, пролив на себя пиво. – Ты превращаешь ее в идеал, не замечаешь? Она не твоя прекрасная муза, Дилан. Она сложная, опасная, своенравная. Бомба замедленного действия. У нее есть власть над людьми, хотя она еще об этом не знает. Это… это только начало.

Изумленно таращусь на Маркуса: он ходит туда-сюда по комнате и нервно теребит волосы.

– Она тебе не подходит, ясно?

– Ты неправ, – слабо возражаю я.

Он явно под кайфом, и как я раньше не догадался? В последний раз они с Адди виделись во Франции, и вообще мы редко о ней говорили. С чего ему взбрело в голову, что она для меня опасна?

Маркус останавливается и покачивается с пятки на носок, чтобы успокоиться.

– Вообразим обратное, – предлагает он. – Представь, что в нее влюбляюсь я. Меняю все планы, становлюсь другим человеком, ставлю ее на пьедестал. Вы с Индией тут же вмешались бы!

Честно говоря, так и было бы. Но я не Маркус! Он влюбляется в девушек и теряет к ним интерес так же, как и ко всему остальному: быстро, бездумно и с удовольствием. А вот я… Я никогда еще не испытывал таких чувств, как сейчас.

– Понимаю, со стороны кажется, что я слишком тороплюсь, не думаю о последствиях. Но какая разница, где планировать будущее? Да хоть бы и в Чичестере!

Маркус разводит руками.

– Ладно. Поступай как хочешь. И все же пока ищешь жилье, оставайся здесь. Только не говори мне, что лучше тесниться у родителей Адди.

На мгновение представляю, как на рассвете гуляю у озера с записной книжкой в кармане и ручкой за ухом. Спокойно сочиняю, ни о чем не тревожась… Нет, у Адди куда лучше! Куда лучше слушать шуточки про соседскую кошку и полуобезжиренное молоко, любоваться растрепанным пучком волос Адди, слышать ее хрипловатый голос по утрам, раздвигать шторы и видеть, как она морщится и сонно моргает.

– Не могу я жить у твоего отца. Очень мило с его стороны, что он предложил погостить, но…

– Папа построил его для нас, – обрывает Маркус. – Ни о каких «погостить» и речи не шло. Дом наш. Дар нашей дружбе. – Хотя Маркус и салютует мне банкой с пивом, в его взгляде сквозит холод.

– Здорово. Здорово, – бормочу я. – Надо подумать. Все это довольно сильно меняет планы.

Оглядываюсь вокруг: над камином висит огромный телевизор, подушки на диване из белоснежного меха.

– Ладно. Давай пока просто выпьем, – расслабляется Маркус и допивает остатки пива. Сразу видно, что настроение у него улучшилось. – Утром снова поговорим. Надеюсь, к тому времени образумишься. – Он усмехается и опять направляется к холодильнику. – Давай, Дилан, дружище, у меня настроение повеселиться. Помнится, на первом курсе ты был в лидерах нашего «виски клуба»!