Текст книги "Подарок к Рождеству"

Бетти Нилс
Подарок к Рождеству

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Плохо освещенное, пыльное помещение регистратуры, втиснутое в самый дальний угол больницы, едва ли можно было бы назвать располагающим к работе местом, однако девушка весело напевала какую-то мелодию, расхаживая между длинными рядами полок, сортируя и проворными, привычными движениями расставляя по местам папки.

Девушка была высокая, с великолепными формами, красивым лицом и копной рыжеватых волос, которые так и пылали в свете неоновых ламп. Юбка, блузка и жакет на ней хорошо сидели, но были совсем не модными.

Вот она подошла к столу возле побеленной стены и опустила на него стопку папок, все еще распевая – громко, во весь голос, потому что была здесь одна: регистратура находилась далеко от больничных палат. «Что за дивное утро…» – заливалась девушка, но вдруг замолкла, услыхав, как открылась дверь.

Дверь отделял от стола не один десяток шагов, и у девушки было достаточно времени, чтобы изучить мужчину, направлявшегося к ней. Он шел неторопливо – очень высокий, крупный, в отлично сшитом костюме… светлые волосы на висках уже серебрились, глаза на приятном лице были усталые, с тяжелыми веками. Раньше она его не встречала. Когда он подошел достаточно близко, девушка бодро спросила:

– Хэлло, вам что-нибудь нужно?

Он ровным голосом поздоровался, положил на стол папку.

– Да, я просил историю болезни Элайзы Браун. А не Элизабет Браун.

– Ох, извините. Сейчас принесу.

Она подхватила ненужную папку, прошла по узкому проходу между полками, отыскала нужную, поставила на место принесенную и вернулась к столу.

– Пожалуйста. Надеюсь, недоразумение не причинило вам больших неудобств.

– Причинило. – Голос его звучал сухо, и она слегка покраснела. – Вы здесь одна работаете?

– Я? Нет. Дебби взяла выходной, чтобы сходить к зубному врачу.

– А вы всегда поете за работой?

– А что? Вы же видите, как тут тихо, сумрачно, пыльно. Если бы я не пела, я бы завыла.

– Тогда почему вам не поискать другую работу? – Он прислонился к стене, явно не торопясь уходить.

– Нам – мелким служащим – грош цена. Найдем работу – вот и держимся за нее…

– Пока не выйдете замуж?

– Ну в общем, да.

Он взял папку.

– Спасибо, мисс…

– Хардинг. – Она улыбнулась: он показался ей довольно симпатичным – новый сотрудник, хирург, решила она, – ведь миссис Элайза Браун лежит в хирургическом отделении. Уходя, он приветливо кивнул. Она смотрела ему вслед; наверное, она больше его никогда не увидит. А жалко, сказала она себе, готовя аккуратную стопку папок для амбулатории.

Амбулаторная санитарка была в плохом настроении. Она пожаловалась, что старшая сестра не в духе, ничем ей не угодишь, что приемная битком набита.

– А у меня сегодня свидание, – простонала девушка. – Если прием пойдет так медленно, мы проторчим здесь всю ночь.

– Может, у медсестры тоже свидание, – попробовала утешить санитарку мисс Хардинг.

– У нее? Да она старая – ей, наверное, под сорок.

Санитарка выскочила, и ее место тут же заняла высокая, тоненькая девушка с. длинным лицом.

– Привет, Оливия, – девушка состроила милую гримасу. – Мне нужна история болезни Лейси Каттера, куда-то она подевалась. Я вчера просила Дебби найти… Может, она и похожа на красавицу фею с рождественской елки, но на работе от нее никакого толку, правда?

Оливия подошла к ближайшей полке и принялась за поиски.

– Она душечка, и такая молоденькая… Вот, пожалуйста.

– Ты говоришь так, будто ты ее бабушка. Ей все девятнадцать или около того.

– Двадцать. А мне двадцать семь, почти двадцать восемь.

– Пора устраивать свою жизнь. Как твой дружок?

– Спасибо, хорошо. Но придется еще подождать.

– Вот невезение! Послушай, в хирургии появился новый мужчина, консультант по всему на свете. Он откуда-то из Голландии, приехал оперировать миссис Браун. Он вроде виртуоз в таких делах, наш мистер Дженкс пригласил его, чтобы позаимствовать новые идеи. – Она направилась к двери. – Очень симпатичный.

Оливия молча согласилась, но не позволила себе задерживаться на нем мыслями. Во-первых, у нее слишком много работы, во-вторых, ей и так есть о чем подумать. Об их с Родни отношениях, например. Они с Родни дружили много лет, а познакомились еще до того, как умер отец, оставив их в бедности, так что Оливии с матерью пришлось уехать из Дорсета в Лондон и поселиться у бабушки в ее маленькой квартирке. Это случилось четыре года назад, и Оливия сразу же нашла себе работу, чтобы к доходу двух старых леди добавить и свой. Здесь не очень хорошо платили, но у Оливии не было никакой профессии – только дорогостоящее общее образование. А в регистратуре она вполне справлялась. Впрочем, через месяц-другой она поняла, что это работа без перспектив, и потому страстно желала научиться чему-то такому, что открыло бы ей возможности применить свой ум, но это была несбыточная мечта. Мать Оливии билась, чтобы свести концы с концами, и Оливия не могла добавлять ей забот.

Может, им было бы легче справиться, будь бабушка Оливии более сговорчивой. Но миссис Фицгиббон, предоставив им крышу над головой, посчитала, что выполнила свой долг, и не видела причин отказываться от стакана шерри или от дорогого сорта чая, а также от еженедельного визита к парикмахеру, причем на такси в оба конца. Она отказалась от услуг ежедневной уборщицы, заявив, что дочь вполне способна сама поддерживать чистоту в доме, но милостиво разрешила приглашать раз в неделю прислугу для тяжелой работы.

Положение было сложным, но Оливия не находила выхода. И понимала, что ей не выйти замуж за Родни, подающего надежды молодого человека, который работал на Фондовой бирже. Он то и дело повторял, что, как только у него будет квартира, точно такая, какую он хочет, и новая машина, они поженятся.

Оливия сидела за столом, ела сандвич, пила из термоса жидкий тепловатый чай и думала: четыре года, и все время ему что-то мешает… Впрочем, как я оставлю маму? Она станет рабой у бабушки.

Рабочий день закончился, Оливия надела плащ, повязала шарфом свои великолепные волосы, заперла дверь и отнесла ключ дежурному по зданию. Минутку постояла у дверей, вдыхая вечерний прохладный воздух, и пошла к автобусной остановке.

Ездить в больницу и обратно было чистым мучением, автобусы шли переполненными. Оливия с ее пышными формами втиснулась между крупной матроной, обвешанной сумками, которые были набиты какими-то остроконечными предметами, и щуплым сопевшим мужчиной. Но ничего другого не оставалось, как отдаться мечтам о чем-нибудь приятном. Темы были такие: обновки – пора бы надеть что-то новенькое, когда она пойдет на свидание с Родни; неожиданное наследство, клад, который Оливия находит в крошечном садике позади бабушкиного дома; приглашение на обед и танцы в один из лучших отелей – «Савой», например… она, конечно, в соответствующем наряде… они едят деликатесы и танцуют всю ночь напролет! Оливия ужаснулась, когда поняла, что ее воображаемый партнер не Родни, а тот человек, который ее спросил, почему она поет за работой. Нет, это не годится, сказала она себе и так свирепо нахмурилась, что стоявший рядом с ней тощий человек отшатнулся.

К той улице, на которой жила бабушка Оливии, подошло бы старомодное слово «благопристойная». Крошечные садики перед домами были похожи один на другой: лавровый куст, полоска травы и две ступеньки перед входной дверью, за которой скрывалась дверь поменьше, ведущая на второй этаж. Во всех домах на окнах тюлевые занавески, и никто из жильцов не скажет другому больше, чем «доброе утро» и «добрый вечер».

Оливия ненавидела этот дом. В первый год она надеялась, что они уедут из него, но мать считала своим долгом жить с бабушкой, раз уж та предоставила им жилье, а Оливия, как преданная дочь, не могла оставить мать, которой, она подозревала, этот дом так же ненавистен.

Оливия вынула ключ, отперла дверь и вошла в маленькую прихожую. Повесила уличную одежду на старомодную дубовую вешалку и прошла в гостиную. Мать подняла голову и улыбнулась ей:

– Привет, девочка. Работы было много?

Оливия наклонилась и чмокнула мать в щеку.

– Как обычно, – бодро сказала она и прошла в другой угол маленькой комнаты поздороваться с бабушкой. Миссис Фицгиббон сидела выпрямившись в огромном, времен Регентства, кресле с кожаным сиденьем и деревянными ручками. Очень неудобное было кресло, однако оно досталось миссис Фицгиббон в наследство от матери, а та получила его от какой-то дальней родственницы, жены баронета, почему миссис Фицгиббон и находила кресло вполне удобным.

Тон у бабушки был суровым:

– Оливия, у тебя волосы совершенно растрепались, и потом, разве так уж необходимо ходить с этой полиэтиленовой сумкой? Когда я была молодая…

Оливия быстро перебила ее:

– Я заглянула к мистеру Пейтелу, когда сошла с автобуса, у него сегодня отличный салат, ты же любишь салат на ужин…

Оливия состроила матери комическую рожицу и пошла к себе в комнату – совсем маленькую, где едва помещались узкая кровать, старомодный шкаф и небольшой комод со старым зеркалом. Родни говорил, когда звонил днем, что заедет около семи часов, так что она несколько минут ходила из угла в угол, решая, что надеть, и, так и не решив, отправилась на кухню заняться ужином. Бараньи отбивные, картофельное пюре и морковь. В холодильнике было два помидора и сморщенное яблоко. Она приготовила салат, накрыла на стол в тесной столовой рядом с кухней и пошла налить бабушке шерри. Она налила также бокал для матери, не обращая внимания на сердитый взгляд бабки.

Оливия вернулась в кухню, и тут зазвонил телефон. Это, наверное, Родни. Хочет сказать, что приедет раньше, чем договорились. Она выключила газ и пошла в прихожую, где стоял телефон. Это действительно был Родни. Его «привет, Оливия» прозвучало напыщеннее обычного, но на такие вещи Оливия давно решила не обращать внимания.

– Привет! – сказала она весело. – Если ты придешь раньше, я не буду готова.

– Видишь ли, какое дело, я не смогу прийти. Кое-что изменилось, Оливия, я не смогу…

– Какая досада. Тогда встретимся завтра.

Он медлил с ответом, и она почувствовала легкое замешательство. Наконец он сказал:

– У меня очень много работы. Может быть, придется уехать.

Она оживилась:

– Большой бизнес и ужасный секрет? Ну, если речь о твоем продвижении, я переживу. А когда тебе ехать?

– Еще ничего не решено. Я тебе позвоню. У меня уже кончилось время.

Она была разочарована, но все еще весела.

– Не переутомляйся…

Он попрощался, не дослушав, и она положила трубку с ощущением, что тут что-то не так. Не фантазируй, сказала она себе и пошла добавить еще порцию к ужину, а потом сказала матери, что сегодня никуда не идет.

Бабушка едко заметила:

– На нынешних молодых людей нельзя полагаться. У Родни слишком близко посажены глаза.

Прошла неделя. Дебби скрашивала скучные дни своей болтовней, хихикая, рассказывала, как она флиртует с разными парнями, тем временем Оливия терпеливо делала почти всю работу, а заодно быстренько исправляла результаты беспечных усилий Дебби.

– Тебе надо почаще выходить, – как-то объявила Дебби, когда они утром пили кофе. – Не миндальничай ты со своим Родни, – беззаботно добавила она, – ему это пойдет на пользу. Он обязан водить тебя куда-нибудь, как только у него есть свободная минута. Вот позвони ему и скажи, что сегодня вечером хочешь в кино. В «Одеоне» на Лестер-стрит идет чудненький фильм.

– Его нет. Ему пришлось уехать. Что-то по делам фирмы.

– И ты не знаешь, где он?

– Понятия не имею.

– Позвони ему на работу, узнай адрес. Он же не агент секретной службы – какой-нибудь МИ-пять?

– Нет, он работает на Фондовой бирже.

Оливия встала и пошла обратно к полкам, и тут открылась дверь.

Это опять был он. Такой же элегантный, каким Оливия его запомнила, и такой же спокойный. Она предоставила Дебби поинтересоваться, чем помочь ему.

– У меня опять оказалась история болезни миссис Элизабет Браун, но моя пациентка – Элайза Браун.

Дебби просияла.

– Ох, простите, это все я… Я постоянно ошибаюсь – только Оливия их правильно расставляет и выручает меня. Знаете, ужасно скучная работа.

– Могу представить. – Он перевел взгляд на Оливию и вежливо поздоровался. – Оливия, – проговорил он и прежде, чем она успела ответить, сказал: – А вы, юная леди, – как вас зовут?

– Дебби. А вас? Вы ведь не из штата больницы? Вы здесь, чтобы подновить свои знания или что еще?

– Или что еще… – Он слегка улыбнулся. – Меня зовут ван дер Эйслер.

– Иностранец, – сказала Дебби. – Ни за что не догадаться, разве вот только вы великан. У вас тут есть друзья?

– Э-э… да, есть.

Оливия лихорадочно искала папку миссис Элайзы Браун, нашла, с облегчением вытащила из груды папок и отдала ему. Он, коротко кивнув, взял и сказал:

– Не буду отрывать вас от работы. – Казалось, он уже выбросил их из головы.

Едва за ним закрылась дверь, Дебби застрекотала:

– Оливия, ты почему спряталась? Потрясающий мужчина, да? Как жаль, что ты нашла ту историю болезни, а я как раз собиралась спросить, не хочет ли он, чтобы я показала ему город.

– Не выйдет, Дебби. Похоже, он ужасно важная персона.

– Он? Если бы он был из важных, то не пошел бы сам в нашу дыру, а послал санитарку. По-моему, я ему понравилась.

– Почему бы и нет? Ты хорошенькая, занятная и всегда, когда захочешь, притворяешься маленькой и беззащитной.

– Да, так, но ты ведь не просто хорошенькая, Оливия, ты красавица. Хотя и… довольно округлая.

Тут Оливия засмеялась.

– Знаю. К тому же сильная, как лошадь. Но если я упаду в обморок, не найдется никого, кто смог бы поднять меня с пола.

– Он бы смог. У него хватит сил внести вверх по лестнице рояль вместе с табуреткой.

– Я все-таки не рояль! – опять засмеялась Оливия. – Идем лучше обедать, уже почти что время перерыва.

Они ходили в буфет по очереди, и Дебби, которая пошла первой, вернулась с ошеломляющей новостью.

– Знаешь девушку, которая работает в секретариате?

– Мери Гейтс. Что с ней? Замуж вышла?

– Нет-нет. Она такое сказала мне… Она слышала, что у них нет средств, они планируют сокращение, каждый будет работать за двоих. Оливия, допустим, меня уволят – что мне делать? Папа без работы, у мамы неполный рабочий день, ее денег хватает, только чтобы платить за квартиру.

Оливия решительно произнесла:

– Погоди, мы же ничего наверняка не знаем. Возможно, они говорили о другой больнице. И вообще, я не представляю, как они смогут рассчитать одну из нас.

– А я очень хорошо представляю. Ты слишком добрая, Оливия. Эти… которые сидят там… сидят, пьют и объедаются… думаешь, они не урежут рабочие места, если так можно сэкономить на какую-нибудь их новую затею? Мы для них не люди, мы стат… стат…

– Статисты, – подсказала Оливия. – Дебби, не беспокойся. Если – это большущее «если» – одну из нас уволят, то меня. Им приходится мне больше платить, потому что я старше. А тебе нет двадцати одного, поэтому твоя зарплата меньше.

Дебби повеселела и спросила:

– А что же ты будешь делать?

– Ну, у меня руки ко всему пригодны, – беспечно ответила Оливия и пошла в буфет. С ней за столом оказались две служащие из приемного покоя, обе старше ее, компетентные, работящие женщины.

Как только Оливия уселась, одна из них тут же ей сообщила:

– Ходят ужасные слухи, что будет сокращение. Начнут с уборщиц, а потом возьмутся за нас.

– Неужели это правда?

– Завтра мы получим уведомление, а в конце будущей недели в конвертах будут лежать записки тем, кого сокращают.

Оливия поковыряла в тарелке с картофельной запеканкой и овощами. Дебби надо как-то помочь. Нехватка ее собственной зарплаты почувствуется в доме, но все же они не будут голодать, и у них есть крыша над головой. А вот семья Дебби окажется в отчаянной нужде… Оливия съела чернослив и крем, выпила крепкий чай и отправилась в приемную секретаря.

Секретаря не было, но на месте она застала его личного помощника – милую девушку, которую немного знала.

– Я хочу, чтобы вы мне посодействовали, – сказала Оливия серьезным тоном.

Девушка выслушала ее, не прерывая, а затем произнесла:

– Я постараюсь… Можно, я скажу, что вы нашли другую работу – лучше этой? Наш менеджер будет в восторге, ему и так предстоит оказаться очень непопулярным среди персонала больницы.

Оливия вернулась к себе и остаток дня только и делала, что ободряла Дебби.

Назавтра был день зарплаты, и конечно, у каждого в конверте с деньгами оказалось письмо, объясняющее необходимость урезать расходы, а также улучшить организацию работы в больнице.

– Как они это сделают, если нас и так не хватает? – требовала ответа Дебби. – Я не решусь сказать маме…

– Подожди до следующей недели, – урезонивала ее Оливия. – Ты же еще не уволена.

Следующая неделя пролетела, и Оливия нашла в своем конверте записку, извещавшую, что через неделю она получит расчет. Хотя она прекрасно знала, что именно ей придется уйти, это все же был удар – в какой-то степени смягченный тем, что Дебби расслабилась.

– Но как я одна буду справляться, не представляю, – говорила она Оливии. – Я всегда все путаю.

– Да нет же, не всегда! Теперь ты станешь просто внимательнее.

– А что будет с тобой? Ты нашла, куда пойти работать?

– Еще нет, но мы справимся, пока я что-нибудь подыщу. Слушай, Дебби, у нас с тобой впереди неделя, давай вместе проверим полки, чтобы к моему уходу все было о'кей.

Матери Оливия пока ничего не говорила – это подождет, пока она действительно не получит расчет. Слава Богу, сейчас весна, размышляла Оливия. Мы можем сэкономить на отоплении. Если бы еще удалось договориться с бабушкой, чтобы она не включала свет там, где он не нужен, и не забывала про включенные электрокамины. Но, в конце концов, дом-то ее, о чем она постоянно напоминает.

Всю следующую неделю они трудились, как пчелки, и хотя Оливия радовалась, что больше не придется работать в этой унылой подвальной комнате, ей было жалко расставаться с Дебби. Однако Оливия храбрилась. Когда в последний раз она получила конверт с зарплатой, то уверила девушку, что уже присмотрела себе несколько приличных мест, и отправилась домой. Автобус, как обычно, был переполнен. Оливия стояла, не замечая, что ей отдавили ногу, что пожилая дама с острыми локтями все время толкает ее под ребра. Оливии было жаль, что она не повидала того милого человека, который был с ними так приветлив. Сейчас он, конечно, уже в своей Голландии и совсем о нас забыл, думала Оливия.

После ужина она сказала матери и бабушке о том, что потеряла работу. Мать сразу же стала горячо утешать ее:

– Ты найдешь что-нибудь получше, а мы пока вполне справимся…

От бабушки не приходилось ждать утешения.

– А чего ты ждала? Ты же ничего не умеешь. Впрочем, девушки вообще не должны ходить на работу. Люди нашего круга… – Миссис Фицгиббон, по мужу связанная с престарелым баронетом и его семьей, где на нее не обращали никакого внимания, всячески подчеркивала свое особое положение. Она продолжала: – Все равно ты должна сразу же найти работу. Я не собираюсь жить в нищете. Видит Бог, я принесла великую жертву, чтобы вы обе имели дом и уют. – Она уставилась на внучку глазками-бусинками. – Послушай, Оливия, может, твой молодой человек хоть теперь женится на тебе?

– Может быть, – легко ответила Оливия, про себя подумав, что, может, и нет. Уже три недели от Родни ничего не слышно… К тому же в последнюю встречу он говорил, что присмотрел новую машину. В голове у Оливии пронеслась гадкая мысль, что автомобиль для Родни гораздо важнее, чем она… Родни никогда не сгорал от любви, и Оливия объясняла это тем, что они давно знакомы и его чувства слегка потускнели. Может, и хорошо, что они несколько недель не виделись: он взглянет на нее новыми глазами и предложит пожениться. Чего еще никогда не делал, хотя они понимали друг друга без слов. Все равно сейчас не время об этом беспокоиться. Первое, о чем надо подумать, – это работа.

Оливии дали хорошую рекомендацию, но, похоже, умение расставлять папки не очень-то требовалось. Каждый день Оливия выходила из дома, вооруженная вырезками из газет с предложениями подходящей работы, но ей не везло: она не представляла, как обращаться с компьютером, не умела пользоваться устройством для электронной обработки текста, и кассовый аппарат был для нее непонятной «машиной». Неделя подходила к концу, когда позвонил Родни. Голос его звучал – Оливия подыскивала слово – возбужденно, и ей было интересно, почему. Он сказал:

– Я хочу с тобой поговорить, Оливия. Давай где-нибудь встретимся? Ты же знаешь, что будет, если я приеду за тобой в дом твоей бабушки…

– Где ты предлагаешь?.. У меня тоже есть что сказать.

– Да? – В голосе Родни не слышалось интереса. – Жди меня в том французском ресторанчике на Эссекс-роуд. Вечером в семь.

Он повесил трубку раньше, чем она согласилась.

Сегодня у него какой-то необычный голос, думала она, идя к матери, чтобы сказать, что вечером уходит. Миссис Фицгиббон, читавшая у окна, отложила газету.

– Давно пора, – заметила миссис Фицгиббон. – Будем надеяться, что он сделает предложение. – И она опять раскрыла газету. – Одним ртом меньше, – буркнула она противным голосом.

Может, и я буду такая же, когда состарюсь, подумала Оливия и весело подмигнула маме. Что толку раздражаться… К тому же Оливия знала, что старуха гораздо добрее к ее маме, своей единственной дочери, которая вышла замуж за недостойного, с точки зрения бабушки, человека, и не любила Оливию, потому что та была больше похожа на отца, чем на мать. Если бы Оливия была тонкая, изящная и нежная, как ее мама, был бы совсем другой разговор…

Оливия тщательно одевалась, надеясь произвести на Родни самое лучшее впечатление. Жакет и юбка, приобретенные четыре года назад, казались вполне свежими, как и шелковая блузка. Выгляжу неплохо, решила Оливия, изучая себя в зеркале шкафа, только вот хорошо бы быть маленькой и хрупкой. Она напудрилась, поправила напоследок волосы и пошла попрощаться с матерью.

– Ключ возьми, – приказала бабка. – Нечего будить нас среди ночи.

Оливия промолчала. Ни разу Родни не привозил ее домой позже одиннадцати.

Может, они с Родни слишком давно знают друг друга, размышляла она, сидя в полупустом автобусе. Хотя, если люди любят друг друга, какое это имеет значение? От мысли, что она его не любит, у Оливии перехватило дыхание. Конечно, любит! Он ей нравится, она его обожает, они замечательно проводили время в разных необыкновенных ресторанчиках, ходили в театр. А еще она была у него дома. Правда, только один раз. Возле реки, в новом многоквартирном доме с астрономической платой. Оливии показалось, что квартира прекрасно обставлена, но у Родни был целый список вещей, которые еще надо купить. Только тогда он намерен устраивать свою семейную жизнь, сказал Родни.

Идти от автобуса было недалеко, и она пришла вовремя, но он уже был там, сидел за столиком на двоих в углу. Увидев ее, он встал и сердечно сказал: «Привет!» – совсем не так, как обычно.

Оливия села и сдержанно улыбнулась ему.

– Привет, Родни. Поездка была успешной?

– Поездка? Какая… Ах да, очень. Что ты будешь пить?

Почему у нее возникло чувство, что ей надо как-то себя подбодрить?

– Джин с тоником, – сказала она. Этот напиток она не любила, но Дебби, которая все про эти вещи знала, однажды говорила, что ничего нет лучше, чтобы собраться с духом. Родни удивился:

– Что-то на тебя не похоже, Оливия.

На это она не ответила.

– Родни, расскажи, что ты делал и о чем хочешь поговорить? Я очень рада тебя видеть, но по телефону ты мне показался таким… настойчивым.

Он не успел ответить, потому что официант принес меню, в которое они оба и углубились. По крайней мере, Оливия делала вид, что изучает меню, но на самом деле ее мысли занимал Родни. Она заказала грибы в чесночном соусе и палтус по-дуврски с салатом. Желая подбодрить себя, Оливия глотнула непривычный напиток. Он был ужасен, но Оливия поняла, что Дебби имела в виду. Она сделала еще глоток.

За едой они вели обычный разговор. Что бы Родни ни собирался ей сказать, он скажет после кофе. Родни был занятный собеседник, переходил от одной темы к другой и никогда не упоминал про свою работу. И Оливию не спрашивал ни о работе, ни о том, что она делала. Она сама ему сейчас все скажет, решила Оливия. Она с трудом подавила досаду, когда он жестом отослал официанта, разносившего десерт, и заказал кофе. У нее был здоровый аппетит, и она была совсем не прочь съесть персик.

Она разлила кофе в чашки и перехватила взгляд Родни.

– Ну? – сказала она приветливо. – Вперед! Послушай, тебя не уволили?..

– Оливия, мы так давно знаем друг друга, мы были добрыми друзьями… Может быть, ты даже ждала, что мы поженимся. Мне очень трудно говорить…

– Ничего, говори! – подбодрила она его решительным тоном, скрывавшим ее потрясение. – Как ты сказал, мы же старые друзья.

– Возможно, ты уже догадалась. – Родни с трудом переходил к сути дела.

– Знаешь ли, нет.

– Дело в том, что я не уезжал. Я хотел тебе сказать, но слишком трудно было. Я полюбил. Мы собираемся пожениться… и как можно скорее.

– Еще до того, как ты купишь новую машину? – спросила Оливия. Глупо, конечно, но что еще сказать?

– Да. Она стоит десятка новых машин. Она замечательная.

Оливия взглянула на Родни через стол. Бабушка права: глаза у него слишком близко посажены. Она улыбнулась сладчайшей улыбкой.

– Поздравляю, Родни! Я и сама собираюсь замуж.

– Могла бы мне сказать…

Она стрельнула в него взглядом. Родни смутился, но спросил:

– Каков он собой? У него хорошая работа? Когда вы собираетесь пожениться?

– Красивый. У него есть профессия, и поженимся мы очень скоро. Хватит обо мне, Родни, расскажи лучше о девушке, на которой ты женишься. Она красивая? Блондинка? Брюнетка?

– Очень симпатичная. Я думаю, ты бы назвала ее белокурой. Ее отец – глава нескольких больших компаний.

– Как это замечательно – жена с чемоданами денег!

Он, казалось, удивился:

– Оливия, как ты можешь такое говорить? Мы же старые друзья, я ушам своим не верю.

– Старые друзья говорят друг другу все, что хотят, Родни. Если я здесь останусь, то наговорю еще больше, так что я лучше пойду.

Он поднялся вслед за ней.

– Не надо… – затараторил он. – Я тебя подвезу, это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

– Не будь напыщенным ослом, – сладеньким голоском сказала Оливия и пошла к автобусной остановке.

Сидя в автобусе, Оливия решила, что сердце ее… нет, не разбито. Правда, ее гордости был нанесен жестокий удар, и она чувствовала грусть, которая могла заставить Оливию – если она поддастся – переполниться жалостью к себе. Конечно, такое случается с тысячами девушек. Оливия должна была признаться, что считала Родни частью той милой и приятной жизни, которая была, пока не умер отец, и что надеялась как-то повернуть время вспять после того, как они с Родни поженятся. Она была влюблена в него, потом он стал больше, чем другом. Хотя в этой любви были приливы и отливы. Оливия никогда не отдавала своего сердца полностью – решила, что сделает это после свадьбы.

– Как можно быть такой глупой? – пробормотала Оливия, и строгая пара, сидевшая впереди, обернулась и уставилась на нее. – Я порадовалась раньше времени, – важно объявила Оливия и вышла на своей остановке. – Это, наверное, джин с тоником, – разговаривала сама с собой Оливия. – Или я в шоке. – Она отперла входную дверь и вошла. – Сделаю-ка я себе крепкий чай. Дверь в гостиную была приоткрыта.

– Ты рано вернулась, девочка, – сказала мама. – Родни с тобой?

Оливия просунула голову в дверь.

– Я приехала на автобусе. Собираюсь выпить чаю, тебе принести? – Она взглянула на бабушку в дальнем углу. – И тебе, бабуля?

– Ты ему отказала, – обвинительным тоном произнесла миссис Фицгиббон. – Пора бы взяться за ум, Оливия.

– Ты была права, бабушка, у него глаза слишком близко посажены, и он собирается жениться на дочке главы нескольких больших компаний.

– Поделом тебе! Что ты теперь собираешься делать?

– Поставить чайник и пить чай.

– Девочка, ты не слишком расстроилась? – с тревогой спросила мать. – Мы все думали, что он хочет жениться на тебе.

Оливия отпустила дверь, подошла к матери и чмокнула ее в щеку.

– Я ничуть не расстроилась. – Оливия говорила бодро и уверенно, потому что мать явно выглядела огорченной. В отличие от дочери она была маленькой и хрупкой женщиной, муж всю жизнь ее лелеял, и, несмотря на заботу Оливии, она до сих пор не оправилась от утраты. – Пойду приготовлю чай.

Вскоре Оливия уже сидела между ними двумя. Бабка принялась жаловаться, что нет денег, укоряла Оливию за то, что она потеряла работу и что неспособна выйти замуж.

– Ты такая большая, – брюзжала миссис Фицгиббон.

Оливия привыкла к подобным разговорам и не слушала; допив чай, она вышла, помыла посуду, приготовила поднос для бабушкиного завтрака, а также для их с мамой завтрака и наконец закрыла за собой дверь своей комнаты.

Вот теперь она выплачется от души.