Текст книги "Исполнение желаний"

Глава шестая

Прием в пионеры. – «Тайна двух океанов». – Переезд в другой город. – Новая работа отца. – Поход в баню. – Осознание своей половой принадлежности. – Фотоаппарат «Смена». – Дом пионеров. – Рождение Ксюши. – Поездка к бабушке и дедушке.

1

Немцы шли редкой цепью, чутко вслушиваясь в лесные звуки. Одетые в грязно-зеленые маскхалаты, с рогатыми касками на головах и автоматами наперевес, они бесшумно крались по лесу, готовые в любую секунду открыть огонь по партизанам.

Кирилл их, к счастью, вовремя заметил и тихо спрятался за серым валуном, каким-то чудом прилепившимся к старой разлапистой ели. Он возвращался в город, успешно выполнив задание подпольщиков, – вовремя предупредив командира партизанского отряда о готовящейся наступательной операции фашистов.

Цепенея от страха, Кирилл плотно прижался к поросшему мхом валуну, моля судьбу, чтобы молодой голубоглазый немец, пружинисто шагавший с другой стороны валуна, его не заметил. И казалось, беда миновала – немец прошел мимо, – как вдруг под ногой у Кирилла оглушительно хрустнула ветка. Немец мгновенно обернулся, вскинул свой «шмайссер» и нажал на гашетку.

Остолбенев от ужаса, Кирилл пронзительно воскликнул: «Мама!!!» и, мысленно прощаясь с жизнью, вдруг с невероятным облегчением… проснулся. Мокрый как мышь от пережитого страха, и в то же время испытывая безмерное счастье от того, что это был всего лишь сон, Кирилл зажмурился и вспомнил недавно увиденный и очень понравившийся ему кинофильм «Звезда». Поставленный по одноименной повести Эммануила Казакевича, фильм рассказывал о маленькой группе советских разведчиков, выполнивших поставленную задачу в тылу врага, но не сумевших вернуться назад. В фильме играли всеми любимые Николай Крючков, Василий Меркурьев и Лидия Сухаревская. Но удивила всех не столько замечательная игра артистов, сколько трагический финал. С таким подходом к военной теме советские кинозрители еще не встречались.

Воспоминания Кирилла прервал притворно-возмущенный шепот мамы:

– Ну перестань, Аркадий! Прекрати сейчас же! Кажется, Кирилл проснулся. Да и вообще, мне, видимо, пока нельзя.

– Да спит Кирилл, не беспокойся, – горячий папин шепот был таким довольным, что окончательно проснувшийся Кирилл решил послушать, что же будет дальше.

– Ну, Ритка, ты даешь! Два месяца молчала! – папа счастливо рассмеялся. – Ты что ж, боялась – на аборт пошлю?

– А кто вас знает, мужиков? – и в мамином чуть слышном шепоте Кирилл услышал столько счастья, что даже испытал что-то, похожее на ревность. А мама вдруг искательно спросила: – Нет, правда ты не против?

– Вот дуреха! Да я просто счастлив! – и папа вновь чуть слышно засмеялся. – А вдруг – девчонка?! Мне бы так хотелось!

– Угу! Тебе бы только дочку! Все хаханьки! Рожать-то мне! Да ну тебя!

– Ну не сердись, Ритуль! Прорвемся!

– Ага, прорвемся, – мама засопела, – жить-то как? И где? Куда кроватку-то еще одну поставим? Да и с работой у тебя совсем не ясно.

– А вот и мимо! Ладно, поделюсь секретом за секрет. Не торопился говорить, да что уж там! Не государственная тайна, – папа присел на постели и, подоткнув под спину подушку, продолжил: – Ты знаешь, что Мирон Михалычу недавно предложили возглавить автобазу в районном центре? Так вот, он мне советует послать куда подальше мой Дом культуры, поехать вместе с ним и стать экономистом. А главное – у автобазы есть квартира. Двухкомнатная, в строящемся финском домике, с маленькой верандой и водопроводом в кухне. Ну, как тебе?

– И ты молчал?!

– Да думал я. Ты ж понимаешь, из меня экономист, как из свиньи – певица!

– Ничего, освоишь! Мирон Михайлович в тебя ведь верит! Он же – не дурак!

– Вот я и думаю. Правда, теперь-то мне и думать нечего. Сегодня же скажу, что принимаю предложение и сажусь за книги. Не боги горшки обжигают!

– Ну, ночка! – мама, забывшись, громко засмеялась. – Тайны мадридского двора какие-то, а не семья!

– Да тихо ты, детей разбудишь, – папа вновь улегся, – нам тоже спать пора.

– Какой уж теперь сон, Аркадий? – мама, помолчав немного, все-таки спросила: – Когда же может состояться переезд?

– Да к лету, думаю. Там и рожать будешь. Попробуй только не родить мне дочку. Разведусь!

– Ага, на алиментах разоришься! – ткнув папу в бок, мама добавила миролюбиво: – Скорей всего – будет девчонка. Былого токсикоза нет и в помине. Радуйся!

Родители притихли, а ошарашенный Кирилл не знал, о чем и думать. О новом городе, о будущей сестричке или о новых незнакомых выражениях, прочно осевших в его памяти: «аборт», «тайны мадридского двора» и «токсикоз» – что бы это значило? Но не найдя ответа ни на один вопрос, он не заметил, как заснул.

Проснувшись утром, умываясь, завтракая и собираясь в школу, Кирилл мог думать лишь о том, что ненароком узнал ночью. Больше всего он опасался не сдержаться и выдать свое тайное знание каким-нибудь ненужным вопросом. В школе на уроках в этот день он был рассеянным и даже умудрился вызвать удивление не только у учительницы, но и у друзей.

– Да что случилось, Лаврик? Ты сам не свой сегодня. Не темни, рассказывай! – друзья недоумевали: – Ты, может, клад нашел? Или вернулась Рыжая?

– Если бы вернулась! Просто я узнал такое, о чем сказать пока что не могу. И не пытайте.

Предельно заинтриговав приятелей, но не проронив больше ни слова, Кирилл после уроков поспешил домой. Но оказалось – зря. Никто не проронил ни звука о том, что подслушал Кирилл ночью. Так прошло несколько дней, и ему уже стало казаться, что все услышанное было просто сном, как в субботу за обедом родители торжественно сказали, что все они, скорей всего весной, уедут в другой город, и что летом у мамы родится третий ребенок. Мальчик или девочка – неважно, но, так или иначе, у Кирилла и Кости появится братик или сестричка.

Что началось! Тетя Оля, вмиг запричитав, одновременно стала поздравлять взволнованную маму с решением обзавестись еще одним ребенком и тут же спрашивать о том, что будет с ней самой? Как же она станет жить без Костика, а Костик – без нее? Костик, что-то там такое поняв, тут же заревел своим противным басом, что он от тети Оли не уедет и что ему никто не нужен – ни братик, ни тем более сестричка. Кирилл, пытаясь сохранить серьезность, расспрашивал про новый город и про будущую папину работу.

В ответ на все вопросы папа твердым голосом сказал, что переезд – дело решенное; что город тот побольше – в нем много школ, и маме работа найдется; что есть, конечно, и музыкальная школа, и что, кстати, в ней работает родная сестра Веры Кузьминичны – Мария Кузьминична Рачковская; что папа будет работать в должности экономиста на автобазе под руководством Мирона Михайловича Грусмана, и что жить они будут в отдельной двухкомнатной квартире с водопроводом. Что касается тети Оли, то они с мамой были бы счастливы, если бы она поехала с ними. Но решить это, конечно, должна сама тетя Оля.

Буквально с той субботы жизнь семьи коренным образом переменилась. Все разговоры только и крутились вокруг будущего переезда, будущей квартиры и будущей работы папы. Их городок стал вдруг казаться маленьким и сиротливым, и у Кирилла больно сжалось сердце, когда он понял, что им действительно придется этот городок покинуть. Здесь было все таким родным и близким – и школа, и Замковая гора с парком, и центральная площадь, и их крутая улица с весенними ручьями, по которым он с друзьями пускал сделанные из коры кораблики, а зимой лихо катался на лыжах и санках. И все это придется оставить?!

С другой же стороны, было безумно интересно поселиться в городе побольше, пойти в новую школу, познакомиться с новыми людьми. Приятели, узнав о его скором переезде, и приуныли, и откровенно позавидовали:

– Везет тебе, Лаврик! Так, смотришь, не то что до Минска – до Москвы доберешься! И нас забудешь!

– Вы что! Друзей не забывают! Я буду вам писать! – упрямо возразил приятелям Кирилл, но умные мальчишки, смеясь, шутливо отмахнулись от него:

– Какие письма? Забудешь нас, как миленький! Новые друзья появятся! Да ладно, уезжать тебе еще не скоро. Там видно будет. Айда на лыжах, пока снег не стаял!

И, похватав в охапки лыжи, они, как оголотелые, носились с горки по искрящемуся на солнце и слепившему глаза снегу. Переезд и впрямь был делом далеко не близким, а обыденная и налаженная жизнь Кирилла и его друзей продолжалась как ни в чем не бывало сегодня.

Однако, не в пример друзьям Кирилла, все папины и мамины знакомые отнеслись к их скорым переменам с невиданным энтузиазмом.

– И правильно, Ритуля! Отсюда надо уезжать. Закиснешь тут и век не вырвешься! – хором заверяли маму тетя Женя с Инной Станиславовной. – Да и своя отдельная квартира – это роскошь! И город больше, и вообще, там – перспективы. А Аркадий справится, он – умный!

– Ох, девочки! Да понимаю я, а все же страшновато. Как сложится с работой, с новыми знакомыми? Найду ли няню? Ведь Оля с нами не поедет. Она от двух своих могил – ни шагу.

– Так не одна ведь едешь! С Грусманами.

– И все равно мне страшно, – всплеснув руками, мама отрешенно спрашивала у подружек: – А как же я без вас там буду?

– А мы как без тебя, эгоистка ты этакая? – и Женя вместе с Инной Станиславовной, одновременно и смеясь, и вытирая слезы, бросались обниматься с мамой так, как будто другой город находился не в шестидесяти километрах, а где-нибудь на самом краю света. Смотреть на эти сцены, повторявшиеся раз за разом, было и весело, и грустно. «Можно подумать, навсегда расстаются», – посмеивался про себя Кирилл, но тем не менее и он испытывал какое-то щемящее, неведомое раньше чувство грусти.

Папины приятели были поконкретней. Постукивая папиросными мундштуками по пачкам «Беломора» и коробкам «Казбека», неторопливо разминая табачные гильзы в пальцах и задумчиво закусывая мундштуки, они, прищурившись, прикуривали и, красиво выпуская кольца дыма, авторитетно изрекали:

– Не дрейфь, капитан! Сдюжишь! Понятно, что проклятая «гражданка» – далеко не армия. Приказа тут нет. Но нет тут и тыла. Никто о тебе не подумает, иди куда хочешь. Мы ведь, сам знаешь, к другому привыкли: столько лет все решали за нас! – Табачный дым тянулся к потолку, а бывшие сослуживцы капитана Лавровского продолжали рассуждать о наболевшем, обращаясь то ли к нему, то ли друг к другу: – Ты вот, Аркадий, – счастливчик! Причем дважды. Сначала с культурой тебе повезло, теперь, видишь, Грусман с собой забирает. Не вздумай отказываться. Он – мужик стоящий.

– Да я и не отказываюсь. Вот только боюсь, что не справлюсь.

– Да справишься ты, справишься! Надо справиться! За экономикой, сам знаешь, – будущее. Садись-ка за учебники, зубри гранит науки, – друзья похлопывали папу по плечу, потом пили вино из красных с белыми гранеными полосками фужеров, затем переходили к чаю с сушками, и уже за чаем, позвякивая ложечками в стаканах с подстаканниками, давали папе дельные советы:

– Возьми за жабры своего экономиста – ведь есть там кто-то у тебя в Доме культуры; сходи и в автотранспортное предприятие, познакомься, авось поделятся каким-никаким опытом. Да и у нас в дивизии экономисты есть, пусть растолкуют кое-что по старой памяти. Подумаешь – экономист! Экая невидаль. Пожалуй, на рояле-то играть сложнее.

Но самый дельный и практический совет дал Грусман:

– Не трусь, Аркадий, все получится. В науку ты пока не лезь, успеется. Бери-ка лучше в руки арифмометр и учись считать. Я думаю, освоишь быстро. Ведь я тебя не только за красивые глаза позвал. Раз ты артиллерист, то, значит, с математикой – на «ты». Логарифмической линейкой, надо полагать, владеешь, но экономика – не артиллерия, линеечка, скорей всего, не пригодится. А вот о простых счетах я б не забывал. Умеешь с ними обращаться?

– Мирон Михайлович, побойтесь бога! Ну, не в магазине ж мы.

– Дурак! – Мирон Михайлович насупился и прорычал в усы: – Ритуля, хватит вам там сплетничать с Марией! Поди сюда и посмотри на дурака-мужа!

– Случилось что, Мирон Михайлович? – мама удивленно выглянула из-за кухонной двери.

– Случилось! Твой Аркадий – очень умный! Он презирает счеты! Думает, что пользуются ими только в магазинах. Каково?

Тут рассердился уже папа:

– Я, может, и дурак, но складывать на счетах я умею.

– А вычитать, делить и умножать? – Мирон Михайлович даже заурчал от удовольствия.

– А разве это можно? – удивился папа.

– Вот, полюбуйся, Рита, – Мирон Михайлович торжествовал.

– Ты что, Аркаш! Конечно можно. Я школьников классе в шестом учу считать на русских счетах. И множить, и делить. Тут только навык нужен. Конечно, с арифмометром полегче, но я как раз-то с арифмометром знакома плохо. Их в школы не дают. Но в крупных бухгалтериях, да и в конструкторских бюро, их давно используют. К примеру, разделить число из пяти знаков на четырехзначное для арифмометра – раз плюнуть.

– Вот и возьмись за обучение мужа. И счеты пусть освоит, и арифмометр – я помогу достать на время, – Мирон Михайлович, покрутив усы, с довольным видом пробасил: – Кто чай-то обещал нам, с тортом? А ну, давайте! Сладкого хочу!

Мама, засмеявшись, возвратилась в кухню, а папа, подняв руки вверх, как бы сдаваясь, пообещал Мирон Михалычу освоить все, какие только есть на свете, счетные приборы.

И действительно, в их доме вскоре появились счеты, а чуть попозже – арифмометр. Железный, черный, тяжеленный – килограммов на пять – этот причудливый прибор с вращающейся эбонитовой ручкой, девятью прорезями и двигающимися в них никелированными рычажками; с кареткой, как у пишущей машинки, и еще с какими-то окошечками, рычажками и стрелками сразу же понравился Кириллу. Но вот прикасаться к арифмометру ему строго-настрого запретили.

– Сначала папа научится с ним обращаться, а уж потом, если захочешь, – и твоя очередь настанет, – сказала мама жестким голосом, и Кирилл понял, что лучше не связываться.

И вот теперь по вечерам папа осваивал этот прибор под чутким руководством мамы, и, наконец освоив, очень этим достижением гордился. Ну, а поскольку это произошло не скоро, Кирилл, понаблюдав за папиными мучениями, как-то незаметно потерял к сему прибору всякий интерес. Ему вполне хватило сообщенных мамой сведений о том, что арифмометр придумал в конце прошлого века молодой немецкий инженер по фамилии Однер, или Орднер, учившийся в Стокгольме, а затем приехавший в Петербург и оставшийся там до конца жизни. Он стал русским инженером, работал на заводе, который позже назывался «Русский дизель», и был известен еще тем, что изобрел машинку для набивания папирос.

– А почему на нем написано мужское имя – «Феликс»? – спросили хором папа и Кирилл.

– А потому, – сказала мама, – что выпускает эти арифмометры завод имени Дзержинского. А как звали Дзержинского? Вот то-то!

Но самое любопытное во всей этой истории заключалось в том, что арифмометр папа освоил гораздо быстрее, чем простые русские счеты. Как оказалось, вычитать, делить и множить на этом древнем и на вид очень простом счетном устройстве, придуманном в России несколько веков тому назад, было гораздо муторнее и сложнее, чем на современном вычислительном приборе.

2

И все же, несмотря на то, что все члены семьи были уже внутренне готовы к переезду, до самого отъезда оставалось еще много времени. Маме надо было доработать до декретного отпуска, папе – завершить все дела в своем Доме культуры и передать их новому директору, Кириллу – окончить третий класс в общеобразовательной и музыкальной школах.

Переезд был назначен на конец мая, а пока жизнь семьи шла так же, как и прежде. Правда, Грусманы уже уехали. Мирон Михайлович приступил к обязанностям директора своей автобазы и ждал папу, который должен был приступить к работе в июне. Мама с папой на автобусе дважды ездили в районный город: осмотрели свою будущую квартиру в достраивающемся финском домике, побывали и на автобазе, и у Грусманов дома. К тому же маме удалось договориться и о своей новой работе после выхода из декретного отпуска. Вот только будущую няню им пока найти не удалось.

Кирилл Аркадьевич смутно помнил тот предотъездный период. В памяти остались только два эпизода: долгожданный прием в пионеры и фильм «Тайна двух океанов» – первый двухсерийный фильм, который он увидел в своей жизни.

Он живо вспомнил, как их любимая учительница Любовь Матвеевна тщательно готовила своих питомцев к торжественному акту приема в пионеры. Как она рассказывала им про историю пионерского движения в стране, про пионерскую символику, про героев-пионеров, в том числе и про Павлика Морозова, но главное – про помощь пионеров партизанам и подпольщикам в годы Великой Отечественной войны.

Сам прием в пионеры проходил 22 апреля – в день рождения В. И. Ленина, на главной площади города у памятнику вождю. Вся церемония – очень торжественная и праздничная – запомнилась Кириллу на всю жизнь. Более того, он до сих пор помнил текст пионерской клятвы, которую вместе со всеми взволнованно продекламировал в тот теплый апрельский день:

«… вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, как требуют Законы пионеров Советского Союза».

Навсегда осталась в памяти и та первая пионерская линейка, и их отрядное знамя, и звуки горна, и дробь барабана. Запомнилось и то, как они – новоиспеченные пионеры – потом все вместе дружно пели:

 
Взвейтесь кострами синие ночи,
Мы пионеры – дети рабочих.
Близится эра светлых годов,
Клич пионеров – всегда будь готов!
 

Ну, а затем уже, безмерно счастливые, вместе со своими родителями, расходились по домам, гордо косясь на повязанный пионерский галстук и приколотый на груди пионерский значок. И каждому хотелось, чтобы все встречные видели: идет не просто ученик, идет – пионер.

В принципе, Кирилл Аркадьевич решительно не мог понять, почему в начале 90-х новое российское государство отказалось от пионерской организации, ничего не противопоставив ей взамен. Ведь суть пионерии, как и ее предшественницы – организации скаутов, – состояла не столько в идеологии, сколько в естественном стремлении мальчишек и девчонок к игре, обладающей некими собственными ритуалами и атрибутикой; в стремлении быть причастными к одновозрастной среде, объединенной общей, всем понятной целью. Никто из пионеров не задумывался всерьез о коммунизме и идеалах партии. Но все они, во всяком случае, подавляющее большинство из них, мечтали о красивой форме, дальних походах, пионерских кострах и военизированных играх.

«Скорее всего, те наши скороспелые политики и слыхом не слыхивали ни о скаутах-разведчиках, ни о скаутизме, ни об английской книге “Скаутизм для мальчиков”, так понравившейся Николаю II, – усмехнулся про себя Кирилл Аркадьевич. – Как, впрочем, мало кто сегодня помнит и имя скульптора Иннокентия Шутова – идеолога не только российского скаутизма, но и зарождающейся советской пионерии, удачно предложившего в 1922 году как сам термин “пионер” и девиз “Будь готов!”, так и всю пионерскую атрибутику: институт вожатых, сборы у костра, пионерский галстук, горн и барабан, ну и, конечно же, значок, в котором, по его же предложению, три скаутских лепестка были заменены тремя языками пламени костра, символизирующими – как и три конца пионерского галстука – единство трех поколений: пионеров, комсомольцев и коммунистов».

Кирилл Аркадьевич в который уже раз досадливо подумал, что лидеры Советского Союза, в отличие от нынешних руководителей, прекрасно понимали важность детского и молодежного движений и, уделяя им немалое внимание, в итоге получали, в принципе неисчерпаемый, отличный кадровый резерв. Забота о пионерской и комсомольской организациях страны стояла у лидеров партии и государства едва ли не на одном из первых мест. Чего, к примеру, стоит вся история с видоизменениями пионерского значка. Казалось бы – мелочь! Ан нет!

Первый значок, утвержденный в 1923 году, являл собой развевающееся красное знамя с выбитыми на нем горящим костром, серпом и молотом и девизом «Будь готов!». В 1925 году на этом значке появился еще и мавзолей В. И. Ленина. В 1934 году призывный девиз «Будь готов!» был заменен девизом ответным – «Всегда готов!» В 1942 году – в самый разгар войны – значок обрел форму пятиконечной звезды, в центре которой был изображен костер и уже знакомый девиз. Спустя два года – в 1944-м – костер был заменен серпом и молотом, а над звездой взвились три языка пламени костра. И, наконец, в 1962 году вместо серпа и молота на звезде появился профиль Ленина.

«Нет-нет, совсем не мелочь, – подумал Кирилл Аркадьевич, – как не мелочь и то, что популярнейшая пионерская песня “Картошка” была написана главным редактором журнала “Вокруг света” Владимиром Поповым отнюдь не в советское время, а задолго до Октябрьской революции и являлась одной из любимейших песен российских скаутов. Однако все советские пионеры и их старшие товарищи – вожатые-комсомольцы, – самозабвенно распевавшие:

 
Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка —
Пи-онеров идеал-ал-ал,
Тот не знает наслажденья-денья-денья-денья,
Кто картошки не едал-дал-дал, —
 

об этом обстоятельстве даже и не подозревали.

«Странная штука – память, – подумал Кирилл Аркадьевич, – вспоминаешь детство, а вылезает глупое политиканство. Ну при чем тут сегодняшнее состояние детских и молодежных организаций? Точнее, их, пожалуй, полное отсутствие. Ну неужели это обстоятельство так ранит душу? А вот поди ж ты, ранит!»

Кирилл Аркадьевич поморщился, прикрыл глаза и снова вызвал в памяти незабываемые эпизоды той последней весны в городке, где прошло его детство.

Одним из самых памятных событий тех чудесных дней стал поход с друзьями в кинотеатр «Летний» – новенький, с иголочки, ядовито-зеленый павильон с кинобудкой, только что выстроенный в парке. В честь ввода в строй нового культурного объекта кинопрокат сделал «Летнему» царский подарок: доверил ему ленту нового цветного двухсерийного приключенческого фильма «Тайна двух океанов», поставленного по одноименному роману известного писателя-фантаста Григория Адамова.

Что началось! Ажиотаж достиг предела, и билеты были проданы мгновенно чуть ли не на неделю вперед. Кирилл Аркадьевич не помнил, как ему с друзьями удалось попасть на один из субботних сеансов – возможно, помог отец, – но он хорошо помнил то состояние немого восторга, в котором они вышли из кинотеатра.

Ну еще бы! Зрелище оказалось и впрямь фантастическим! Невиданные ранее картины жизни океана; невероятная, немыслимо-прекрасная подводная лодка «Пионер»; сумасшедшие автомобильные гонки через один из разводящихся мостов Ленинграда! А шпион-предатель в команде лодки и вражеский радиопередатчик, встроенный в рояль! А наш разведчик, майор КГБ, внедренный в команду под видом старшины! А дух захватывающие лекции по науке и технике, прочитанные мудрым ученым пионеру Павлику, подобранному на льдине в Атлантическом океане! Да что там говорить! А актеры! Игорь Владимиров, Михаил Глузский, Павел Луспекаев, Сергей Столяров! Все молодые, красивые – глаз не оторвать!

И, нарушая все законы юных пионеров, в ряды которых они только что вступили, Кирилл с друзьями умудрились-таки посмотреть этот фильм снова: назавтра, смешавшись с выходящими из кинотеатра зрителями, они сумели незаметно просочиться в зал и спрятаться под креслами. Ну, а уж выползти из-под сидений и прижаться к стенке зала в темноте начавшегося сеанса было делом не таким и сложным.

«Да, было дело, – вновь увидев себя третьеклассником, контрабандно проникающим в зал летнего кинотеатра, Кирилл Аркадьевич вдруг вспомнил: – Батюшки-светы! На дворе-то 2008-й! Так ведь именно в 2008 году по замыслу писателя и должны были происходить те события в двух океанах! Господи ты боже мой! Как все перевязано! Да и свою чудо-лодку Адамов назвал “Пионером”! Случайность? Может быть. Но что такое “случайность”? – Махнув безнадежно рукой, Кирилл Аркадьевич уже не в первый раз упрямо подумал: – Прав марксизм, трактующий случайность как непознанную закономерность. Как, впрочем, прав марксизм и в незаслуженно забытой трактовке понятия “свободы”, являющейся-таки осознанной необходимостью!»

А в памяти вдруг всплыло новое воспоминание, впрямую связанное с понравившимся фильмом. Посмотрев кино, все бросились в библиотеки искать книгу Адамова. Но, разумеется, искомой книги не нашлось, ибо, она, как водится, была давно уже кем-то взята. Но были ведь другие книги – и самого Адамова, и его коллег. Здесь важен был толчок, и, получив его, потенциальные читатели спешили утолить свой голод. В итоге приключенческая литература, и так не жаловавшаяся на спрос, вмиг стала дефицитной. Ну, а книжки, взахлеб читавшиеся родителями, не могли не заинтриговать и их отпрысков.

Вскоре и в доме Кирилла стали появляться книги с косой полосой на обложке и заветным логотипом «Библиотечка военных приключений» в левом верхнем углу. С каким же вожделением хватал Кирилл эти томики! И хотя мама, не прикоснувшаяся к ним ни разу, едко высмеивала папу и Кирилла за страсть к «бульварному чтиву», они не огорчались:

– Да, не Толстой, не Чехов, не Тургенев, – смеялся папа, соглашаясь. – Литература – так себе. Но интересно! Да и познавательно, ведь так, Кирилл? – шутливо обращался он за поддержкой к сыну.

– Конечно, познавательно, ведь в школе нам про это не рассказывают, – с готовностью включаясь в перепалку, Кирилл с ехидством спрашивал: – Мам, если эти книги так плохи, то почему их печатают? «Воениздат» ведь серьезное издательство! Да и кино по ним снимают.

– Да читайте, что хотите, олухи несчастные, – отмахивалась от них мама и сердито хлопала дверью.

И они читали – и тогда, и в следующие годы. Кирилл Аркадьевич, разумеется, не помнил, все ли двадцать с чем-то томов «Библиотечки» ему удалось проглотить, но многие названия бестселлеров тех лет до сих пор сохранились в его памяти. «Ученик чародея», «Над Тиссой», «И один в поле воин», «Бумеранг не возвращается», «Под чужим именем», «Кукла госпож и Барк», «Атомная крепость» – эти и другие, подобные им книжки, как ни крути, оставили свой неизгладимый след в сознании нескольких поколений.

А потом они азартно следили за невероятными приключениями «майора Пронина», созданного воображением Льва Овалова – в жизни писателя Льва Шаповалова, осужденного в 1941 году на пятнадцать лет лагерей и ссылок «за разглашение секретных сведений», реабилитированного только в 1956-м и тем не менее сумевшего дожить до глубочайшей старости.

Ну и, конечно же, и папа, и Кирилл, спустя годы, запоем читали «Щит и меч» Вадима Кожевникова, с восторгом следя за невероятными приключениями Иоганна Вайса, не говоря уже о славной многотомной эпопее Юлиана Семенова с его невероятно-упоительным Владимировым-Исаевым-Штирлицем.

«Да, было время, – вновь подумал про себя Кирилл Аркадьевич, – замечательное время! Или мне так только кажется? – Кирилл Аркадьевич задумался: – Быть может, это чисто стариковское брюзжание, ностальгия по ушедшей юности? Нет? – И это штирлицевское “Нет?”, невольно всплывшее в сознании и насмешившее Кирилла Аркадьевича, вдруг неожиданно взбодрило его душу и привело к уверенному умозаключению: – Все эти мои вздорные копания – чепуха на постном масле! А время все-таки было прекрасным! Во всяком случае, вся страна училась по одним и тем же учебникам, читала одни и те же книги, запоем смотрела одни и те же фильмы. И была, была некая общность людей. Да и кино в те годы действительно являлось важнейшим из искусств. И, что бы там ни говорили, в своих лучших достижениях оно правдиво отражало жизнь. Чего стоили хотя бы “Дом, в котором я живу”, “Я шагаю по Москве”, “Офицеры”, да и многие другие картины, не умирающие по сей день, – Кирилл Аркадьевич улыбнулся и, словно обращаясь к воображаемому оппоненту, задиристо спросил: – А что сегодня? Полтора десятка телевизионных каналов с практически одним и тем же содержанием новостей и американской киножвачкой? Смешные для России тиражи книг и журналов. Да и где эти журналы? А ведь они были – десятка три превосходных, не гламурных, от корки до корки читаемых журнальных изданий, издаваемых огромными тиражами! Так что осталось? Ничего! Разве что – Интернет да радио “Эхо Москвы”. Ну что ж, спасибо хоть за это, – Кирилл Аркадьевич засмеялся, показал невидимому оппоненту кукиш и бодро заключил: – Ничего! Прорвемся! Будем жить!»