Текст книги "Мужской день"

АСФАЛЬТ

Однажды мы с Колупайским нашли страшно огромную дыру в асфальте. Вы, конечно, знаете, что есть в Москве такие места – или почва слабая, или, кто его знает, клад рыли, или кабель прокладывали, или, может, мертвое тело прятали. Короче, земля вот так проседает, асфальт подламывается, и все…

Не дай бог попадет машина в такую дыру. Это вообще ведь авария может быть. Ну а человек он что – не слепой. Обойдет, в крайнем случае, и нормально. На дороге там, правда, сразу приедут дорожные рабочие (не сразу, так на следующий день), поставят заборчик с дорожным знаком и станут ждать машину со свежим асфальтом. А во дворе – может пройти и день, и три, и даже целая неделя.

Вот такую бесхозную дыру в асфальте мы и нашли в тот летний день.

– Смотри, какая дыра, Колупайский! – сказал я. – Не дыра, а дырища! Туда человек целиком может войти, если его согнуть.

– Ну-ка давай я тебя согну! – заинтересовался он.

Но я уже сам лег на асфальт животом и сунул голову в это чудо городской природы.

– Ты смотри, что делается, Колупаев! – заорал я оттуда, не высовывая голову. Мне ее даже высовывать не хотелось. – Ты только посмотри, что тут творится, Колупян проклятый!

– Ну что, что там делается? – заныл он. – Давай высовывай голову быстрее, чудила.

Колупаев тоже засунул голову, но потом сразу вынул, страшно разочарованный.

– Ну и ничего нет, – раздраженно сказал он. – Только брюки испачкал. С тебя десять копеек за брюки.

– Как нет? – удивился я. – Ты посмотри получше, Колупайшвили. Там же асфальт слоями лежит. Понимаешь?

– Не-а, – честно признался он.

И я начал ему объяснять.

– Ну вот. Наш асфальт положили на тот асфальт. Тот асфальт положили на другой асфальт. Другой асфальт положили на еще вон тот асфальт.

– Ну и что?

– А то, что он, оказывается, не сливается! Мы-то думали, что он сливается, а он не сливается. Это как ковер. Один на другой. Один на другой.

– Ну и что?

– А то! Что можно отковырнуть этот асфальт и посмотреть – что было, предположим, восемь лет назад.

Колупаев задумался.

– Кто ж ради этого будет старый асфальт ковырять? Ты будешь?

– Ну давай попробуем, – сказал я и снова сунул голову в асфальт.

Я еще раз внимательно осмотрелся в этой тихой прохладной дыре. Чудовищных размеров была, надо сказать, дырища. Я спрыгнул туда ногами и сел.

– Что ты видишь, Лева? – взволнованно спросил Колупай-ага-оглы.

– Я вижу… Так… Я вижу пять слоев асфальта! Я вижу на дне рыхлую землю бледного коричневого цвета! Я вижу огромное количество старого бутылочного стекла! Я вижу слой сухой земли! Слой глины! Слой сухой земли! Я вижу металл! Я вижу много металла!

– Месторождение? – заинтересовался Колупаев. – Чем рыть у тебя есть, Лева?

Я быстро сбегал домой и принес старую детскую лопатку. Колупаев сидел, свесив ноги в яму.

– Слушай, – серьезно сказал он, – если мы ее расширим немного, получится хороший окоп. Окоп нам нужен. По крайней мере, он нам может пригодиться. Или знаешь что… Давай лучше вроем здесь столб. Вернее мачту. На мачту привесим флаг нашего двора. Флаг я придумал такой: череп и скрещенные кости. На черном фоне.

– Это не ты придумал, – быстро сказал я и пошел рыть.

Я уже прямо весь дрожал от нетерпения, чтобы углубиться в почву. Но сначала я стал отламывать асфальт. Кусками. Слой за слоем. И аккуратно раскладывать.

– Что ты делаешь? – заинтересовался Колупаев моей работой.

– Это музей асфальта нашего двора. Вот первый асфальт. Видишь? Это еще примитивный асфальт. Черный пополам с грязью. В нем очень много камней. Но по нему уже катали детские коляски. По нему, возможно, даже ездили машины. Кругом этого первого асфальта рос бурьян. Росли подсолнухи и какали козы. Но этот асфальт уже был городской. Он знал, что рано или поздно на его место положат новый. Гораздо более прочный, качественный, гладкий.

– Красивая легенда, – согласился Колупаев. – Но рыть-то ты будешь когда-нибудь? Асфальт раскладывать и я могу в новых брюках. А тебе уже все равно.

Я мельком осмотрел рубашку. Действительно, уже было все равно. Осколки кирпича, глину, куски расколовшегося асфальта, взрытый песок, камешки и железячки я аккуратно вынимал из земли руками. Пот лил градом.

– Ну-ка, Колупайский, давай теперь ты!

– Не могу, Лева! – сказал Колупаев ласково. – Я же тебе сказал, у меня брюки новые.

– А ты их сними!

– Это что же, я в одних трусах буду? – изумился Колупаев.

– И я тоже сниму, – подсказал я ему простую мысль.

Мы сняли штаны и аккуратно положили их на кучку ломаного асфальта, вынутого мной предположительно из второго исторического слоя.

Вообще, по моему мнению, асфальт – это какое-то чудо. Камень, а ведет себя как стекло. Трескается. Ломается. Разлетается на куски. Кусочками асфальта очень удобно играть в классики. Даже в футбол. На асфальте хорошо лежать. Потому что он хранит тепло. Попробуй, ляг на землю, полежи. Даже летом! Простудишься, и все. А на асфальте – пожалуйста. Асфальт можно мыть. На асфальте очень удобно играть в футбол и другие игры с мячом. В общем, когда моя мама говорила: «Пресня – это же каменные джунгли! Это же асфальт, один асфальт!» – я всегда ей отвечал:

– Ну и что? А ты бы хотела, чтобы здесь была голая земля, мама?

Но она не отвечала и только махала на меня рукой.

…Итак, мы сняли с себя штаны и начали рыть яму вглубь с удвоенной силой. Пришел Сурен и мрачно сказал:

– Хочешь, лопату принесу? А?

– Нужна мне твоя лопата! – на выдохе сказал Колупайс, выбрасывая из ямы здоровенный кирпич.

– Кирпич нам тоже нужен, – отметил я, не прекращая ни на миг работы. – Мы из него делаем ворота в футболе. Мы можем рисовать им классики.

– Можем дать кому-нибудь по башке, – продолжил Колупайски. – Знаешь что, Сурен. Ты не стой здесь. Иди, действительно, за своей лопатой. А то мы, на фиг, роем, роем, уже мозоли нарыли, а этот стоит просто так, солнце загораживает.

И Сурен побежал. Он принес острую прямую настоящую лопату. Его мрачное мужественное лицо выражало полную решимость занять свое место в нашей дыре. Но места здесь пока не было.

Стоило мне сделать два сильных копка, как опять заблестел металл.

– Вот! Опять! – закричал я. – Металл! Внимание! Под обломками асфальта обнаружен клад!

Но тут нас немного отвлекли.

– Тут собака ваши штаны нашла! – сказал застенчивый женский голос. – Мальчики, вы меня слышите?

Я поднял голову и ахнул.

Вокруг нашей дыры, оказывается, собралась целая маленькая толпа: любопытные карапузы, за которыми поневоле притащились мамы с колясками, потом поодаль стояли и обсуждали нашу свежую яму две тихие испуганные старушки, мрачно смотрел на нас издалека пенсионер в белой нейлоновой рубашке с короткими рукавами и в черной шляпе. Но самое главное – почему-то прибежали две или три бродячие собаки, и одна из них почему-то писала на наши штаны.

– Колупаев, Колупаев, что она делает? – взволнованно закричал я.

Колупаев высунул голову, и тут же выскочил из ямы могучим прыжком, в одних трусах, чем, по-моему, немного ошеломил молодых мам с колясками. Он стал страшно орать и кидать в собаку кусками исторического асфальта.

– Мои новые брюки! С тебя за брюки рубль, Лева, ты понял! – чуть не плакал Колупевич, но тут его голос вдруг

повеселел. – Слушай, а собака меткая. Она попала только на твои. Мои сухие! Ты смотри, какая умная собака!

Колупайчюс аккуратно положил свои драгоценные брюки на деревянный столик и попросил молодых мам присмотреть за ними. Мамы возмущенно загалдели. Они и так были не рады, что дети притащили их на самую жару. А тут еще Колупай-ага-оглы с какими-то дурацкими приставаниями, и к тому же в одних трусах! От вида этих могучих трусов одна маленькая девочка вообще заплакала, и ее увели.

Колупаев протянул мне мои немного потерявшие вид брюки.

– Знаешь, ты их лучше спрячь где-нибудь здесь, – ласково сказал он. – А то если их на солнце сушиться положить, все собаки начнут сюда стремиться. Они знаешь как запах чувствуют…

Я положил брюки в образовавшуюся нишу.

Дыра благодаря асфальту имела еще и массу боковых ответвлений и отверстий. Ну как бы шахт. Туда можно было засунуть руку не то что по локоть, а намного дальше. Туда ногу можно было засунуть! Но Колупаев не посоветовал нам с Суреном этого делать (Сурен все-таки влез в дыру):

– Асфальт придавит, вытаскивай потом твою ногу… Не толкайся, Сурен.

Работа продолжалась. Гора сырой рыжей земли пополам с кирпичами была уже такой величины, что некоторые дети забирались на нее с разбега, а потом, проваливаясь по колено, прыгали вниз с радостным визгом. Мамы с колясками, уже совершенно обалдев от нашего нескончаемого трудового

подвига, ушли в тень и там пили кефир. Старушки, которые продолжали живо обсуждать перспективы нашей дыры, принесли себе из дому по табуретке и теперь сидели со всеми удобствами, наблюдая, как мы втроем, голые и грязные, продолжаем идти вниз, к глубинам времен. К обломкам затерянных цивилизаций.

– Слушай, Лева, – говорил мне Колупаев громким шепотом, чтобы не услыхали старушки на табуретках. – Давай здесь оборудуем блиндаж. Укрепим стены. Возведем крышу. Можно поставить печку-буржуйку, а трубу вывести наружу.

– Какая буржуйка, Пай Колу! Сейчас лето. Здесь, наоборот, можно будет отдыхать от жары. Можно здесь открыть ковбойский бар. Принести квасу. И холодильника не надо!

– Это летом здесь прохладно! – опровергал меня Пай Колубек. – А зимой, если развести костерок, это будет любимое убежище индейцев, воров и бандитов нашего двора. Мы здесь поставим круглосуточную охрану, а сами с тобой и Суреном будем играть в карты и ножички.

Тут я решил проверить, куда положил брюки, и попросил всех выйти на некоторое время из дыры.

Неохотно и мрачно Колупай и Сурен покинули обжитое место.

Я стал медленно осматривать плоды нашей кипучей деятельности. Плоды были просто замечательные. Неровно темнела земля, расслаиваясь на типы почвы и породы камня. Красиво и тихо сыпался мелкой струйкой песочек. Асфальт, как и положено музейному экспонату, скромно виднелся в нишах и боковых отверстиях, его можно было трогать и щупать, но предельно осторожно – иначе он мог рухнуть на ногу. Все было просто прекрасно. Втроем с Суреном мы утоптали почву, и теперь она не вязла под ступней, не булькала и не хлюпала противно. Это была прекрасная настоящая яма, которую можно было использовать на радость людям и в назидание потомству. Но брюк не было. Наклонившись, чтобы разглядеть какой-то боковой ход – не попали ли туда мои несчастные брючки, – я вдруг снова обнаружил странный блеск металла под ногами.

– Эй! – заорал я. – Смотрите! Я вам точно говорю, здесь что-то есть.

Мой голос выдавал неподдельное волнение золотодобытчика.

Люди, давно уже бесцельно сидевшие и ходившие вокруг дыры, подошли близко, с изумлением глядя, как я руками счищаю грязь с металлического слитка шириной в хорошую потолочную балку.

– Дети! – вдруг сказала одна из старушек. – А что вы здесь делаете?

Мы с Колупансоном чуть не прыснули от смеха. Ничего себе, мы тут целый час роем, а она только решила узнать. С другой стороны, ее вопрос застал нас врасплох.

– Что, не видите? – сказал я сурово. – Мы нашли слиток белого металла. Ученые будут проверять его происхождение. Нас наградят почетной грамотой. И дадут денежную премию.

– Вы что, не видите, что это обычные хулиганы? – злобно сказала молодая мамаша с ребенком на руках.

Уже давно этот ребенок стремился слезть с ее рук и прямо отправиться к нам в дыру. И все время получал за это по попе. Однако своих усилий не оставлял.

– Были бы руки свободны, – мечтательно сказала эта молодая мамаша. – Ух, я бы уши им надрала… Устроили тут!

– Граждане! – сурово произнес я. – Неужели не понятно, что мы роем не сами, а по заданию? Здесь будет закладка памятника первопроходцам Красной Пресни. Для начала надо установить мемориальную плиту. В плите заложить капсулу. В капсуле будет лежать письмо от молодого поколения нашего двора к молодому поколению того двора, который здесь будет через пятьдесят лет. Дети ваших детей или их внуки должны достать эту капсулу и достроить памятникам первопроходцам.

Постепенно люди стали от нас отходить. Дети просились домой, старушки унесли свои табуретки. Остался только пенсионер в белой рубашке и черной шляпе.

– Мальчик, – сказал он, – а ты уверен, что вы удачно выбрали место? Не лучше ли было поставить мемориальную плиту где-нибудь в сквере, или, предположим, на площади?

– Нет, – сказал я. – Именно во дворе. По крайней мере, такое у нас задание.

– Спасибо вам за все, – сказал пенсионер и, сильно успокоенный, удалился.

Между тем солнце вдруг скрылось куда-то. Небо заволокло серым и противным налетом, от которого не последовало никакой прохлады, одна духота. Сильно захотелось есть и пить.

– Ну что, перекур? – сказал Колупаев. – Пойдем водички принесем. Заодно и хлеба. А то уже каторга какая-то получается, а не закладка памятника первопроходцам.

– Лева, а действительно, зачем мы ее роем? – вдруг пытливо посмотрел на меня Сурен. – Какая цель нашей работы? Будет ли от нее польза?

Колупаев начал было ему объяснять про ковбойский бар, мачту для пиратского флага, окоп и блиндаж, как вдруг замолк и смущенно закашлялся. Он смотрел на меня, пораженный моим молчанием и полностью отсутствующим видом. Лицо его сквозь трудовую испарину стало медленно наливаться багровым цветом заката.

…Ну что я мог им сказать?

Ну не мог же я им сказать то, что думал на самом деле?

Что дыра прекрасна и огромна сама по себе. Что стены ее уютны и прочны, асфальт надежен, глина мягка, песок бел и сыпуч, кирпич темен и загадочен… Что наш труд на благо двора объединил нас, таких, в сущности, разных, в одном трудовом порыве. Что памятник первопроходцам Красной Пресни, которые жили во времена первых асфальтов, когда вокруг еще цвели подсолнухи и какали козы – это не шутка, а моя заветная мечта. И что, наконец, мы с ними стояли уже по пояс в дыре, а ноги наши находились на уровне – страшно подумать – на уровне какого-нибудь тысяча девятьсот пятьдесят девятого года! Или даже еще раньше! Голова у меня даже слегка закружилась от понимания того, на какой исторической глубине стоят мои старые сандалии, и я хрипло сказал, повинуясь неожиданной интуиции:

– Смотрите. Он опять появился. Слиток белого металла.

Колупаев издал вопль и начал руками счищать слой за слоем. Сурен острой лопатой взрыхлял почву по бокам слитка.

– А если это золото? – прошептал Колупайшвили страшным голосом.

Сурен издал радостное бульканье и сказал, что побежит за отцом и братом, иначе нам одним не справиться.

Вскоре семья Сурена во главе с мамой в тапочках и фартуке взволнованно приблизилась к нам на безопасное расстояние.

– А это не бомба, Суренчик? – гортанно сказал мама. – Москву же бомбили во время войны, я знаю. Одна бомба запросто могла не разорваться. Такие случаи были, я знаю.

– Бомба была бы ржавая, – сказал отец. – Это явно не бомба.

– А ты уверен, что это слиток? – сказал брат Сурена в черных очках и с сигаретой. – Слиток не может быть такой большой.

Сурен гордо стукнул лопатой о металическую штуку, которая уже прилично высовывалась из земли, и раздался страшный звон.

– Ох! – сказала мама Сурена. – Ох, мне не нравятся эти ваши дела! Что скажет милиция, интересно мне знать? Вы роете московскую землю на глазах всего двора… Что скажут люди, в конце концов?

Отец Сурена, еще более мрачный, чем он сам, и очень небритый мужчина молча спрыгнул в нашу дыру и вытолкнул Колупянчика и меня одним движением короткой сильной руки.

– А черт его знает, – сказал он по-армянски. – Я не знаю, что это такое.

Но мы все почему-то поняли.

– Рыть опасно. Но и так бросать глупо. Чем черт не шутит, вдруг дети что-то нашли. Совершенно случайно. Так ведь бывает. А?

Мы с Колупаевым продолжали понимать армянский язык без всякого перевода. Это даже нас немного испугало.

Серый налет на небе опять куда-то делся, и солнце начало жарить по новой.

– Иди, покорми мальчишек обедом, – сказал отец Сурена. – А мы с Левоном пока разберемся.

– Нет! Нет! Спасибо! – разом закричали мы с Колупаевым.

Отец Сурена удивленно посмотрел на нас. Видимо, он решил, что мы действительно знаем армянский, потому что сказал тут что-то такое, чего мы уже не поняли.

– Он говорит, идите спокойно к нам в гости. Умойтесь. Поешьте. Никуда не денется ваш слиток, если это слиток, – сказала мама Сурена.

– Кладоискателям полагается пятая часть, – сурово сказал Колупаев.

Отец Сурена захохотал.

– Хороший парень! – хохотал он. – Пятая часть!

Потом он неожиданно кончил хохотать и рассудительно сказал:

– Вот втроем и разделите эту пятую часть. А пока идите поешьте. У нас дома очень вкусный суп приготовила мама. А мы с Левоном посторожим вашу яму…

Колупаев предусмотрительно захватил с собой Суренову лопату, чтобы они пока не вздумали без нас копать, и мы пошли обедать. Есть действительно хотелось очень сильно.

Но до обеда мы дойти не успели. Навстречу нам бежал и страшно махал руками белый человек в белом костюме и белой панамке.

– Стойте! – кричал он и махал руками. – Здесь нельзя копать. Здесь ни в коем случае нельзя копать… – задыхался он.

Увидев в руках Колупаева острую прямую лопату и двух мрачных мужчин над нашей дырой, белый человек зашатался и стал падать. Но падал он недолго. Мама Сурена его подхватила и немного встряхнула. Человек отдышался и оказался начальником жэка.

– Вы что, копали вот этим? – с ужасом спросил он, глядя на лопату.

– Ага! – гордо сказал Колу-Пай.

– Это ужасно, – тихо вздохнул начальник жэка. – Однако хорошо в таком случае, что вы живы.

Тут начала валиться набок мама Сурена, но начальник жэка тоже подхватил ее и немного встряхнул. Так они обменялись любезностями. Папа Сурена мрачно смотрел издали на эту сцену.

– А вы! – накинулся на него начальник жэка. – Что вы смотрите! Как вам не стыдно! Вы что, не можете отличить кабель от трубы? Ведь могла произойти авария!

– Я же тебе говорил, что это кабель, – сказал по-армянски брат Сурена.

– Отстань, Левон, – мрачно буркнул отец Сурена.

Теперь я понимал по-армянски настолько спокойно, что и сам мог бы что-нибудь сказать на этом красивом наречии.

– А почему у вас дыра уже три дня стоит? – спросил отец Сурена. – Или неделю… Это как? Хорошо?

– Интересно, как эта дыра может стоять? – удивился начальник жэка.

– Ну лежит! – пожал плечами отец Сурена.

– Я жду рабочих! – вдруг плаксиво закричал начальник жэка. – И не надо давать мне указания! Я сам знаю, что надо делать в таких случаях, не хуже вашего.

– Не волнуйся, дорогой, – сказал отец Сурена (в этом месте я уже и сам не понимал, на каком языке он говорит). – Мы пришли специально, чтобы дети чего-то не натворили. Слава богу, взрослые были дома. А если бы нас не было?

– Спасибо, – сказал начальник жэка, пожал руку отцу Сурена, и они втроем быстренько закопали нашу дыру.

Я смотрел на них и думал: кабель-кабель! Ну что кабель! Ну надо писать, что кабель! Есть же такие таблички: «Копать только в присутствии представителя». Где табличка? Вся наша работа пошла псу под хвост. Остался только асфальт. Груды старого асфальта. Он грустно лежал на другом асфальте, старый и никому не нужный. Я подошел и стал его гладить по шершавой поверхности. А один самый красивый кусочек решил даже отнести домой.

И тут я заметил маму. И сразу вспомнил про штаны.

– А! А! А! – кричал я диким нечеловеческим голосом.

– Что, что, что? – в один голос спрашивали меня все. Но я ничего не мог сказать и только показывал рукой в сторону мамы.

– А-а-а-а-а!.. – вопил я на весь двор, и постепенно меня стали окружать все те же люди: Сурен, Колупаев, старушки, карапузы, пенсионер в черной шляпе – они кружили вокруг меня хороводы, участливо заглядывая в глаза.

– Что ты хочешь, наконец! – кричал по-армянски папа Сурена.

– Я понял! – раздался голос Колупаева. – Вы зарыли его штаны!

– Что? – удивился начальник жэка. – При чем тут его штаны? Какие штаны?

– Штаны! Штаны! – отчаянно кричал Колупаев, пока моя мама неумолимо приближалась к нам.

Когда отец Сурена, его брат и начальник жэка поняли, наконец, в чем дело, они стали дико хохотать. Мама Сурена тоже улыбалась, и все вокруг тоже начали подхихикивать. Наступило безумное веселье. Все ржали как лошади. Даже я.

Не смеялась только моя мама. Дождавшись пока все угомонятся, она спросила:

– Простите, что здесь происходит? А ты, – сказала она мне, – будь добр, надень, пожалуйста, свои штаны.

Опять раздался взрыв хохота.

– Он не может! – задыхаясь, пытался объяснить начальник жэка. – Он… то есть мы… мы их зарыли!

Брат Сурена начал кататься по асфальту.

– Понимаете, – сквозь смех говорил моей маме Колупаев. – Мы чтобы не испачкаться, мы рыли дыру, ну чтобы сделать блиндаж или там окоп… Ну вот, а потом пришел начальник жэка и сказал, что мы нашли какой-то кабель, и вот эти дяденьки зарыли дыру вместе со штанами. Вот.

После этого все вдруг замолчали, и в наступившей тишине отчетливо прозвучал холодный голос моей мамы:

– Прекрасно. Я все поняла. Теперь отройте, пожалуйста, эту яму обратно. Потому что без штанов я его домой не пущу.

– Что? – завопил начальник жэка. – Ни в коем случае! Об этом даже не может быть и речи! Мало того, что ваш мальчик устроил все это безобразие, вы еще требуете, чтобы мы опять тут копали без представителя, опять с нарушением техники безопасности, опять самовольно… А меня за это по головке, между прочим, не погладят! Из-за каких-то штанов я под суд идти не хочу! Имейте это в виду!

Начальник жэка опять стал весь белый, но маму это почему-то не смутило.

– А вы имейте в виду, что штаны у него одни. Может, вы ему купите новые?

– Я? – изумился начальник жэка.

– Ну а кто же? – в свою очередь изумилась моя мама. – Вы оставляете во дворе огромную дыру. Во дворе, оказывается, зарыт опасный кабель. И что? И кто виноват, что дети оказались в этой дыре?

– Дети, – ехидно сказал начальник жэка, – должны во время каникул посещать кружки и спортивные секции.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – тревожно сказал папа Сурена и посмотрел на маму Сурена.

– У нас тоже нет вторых штанов, – сказала мама Сурена. – А эти тоже придется стирать.

Эти слова окончательно добили мою маму.

– Ну что ж, – сказала она. – Если всем наплевать на просьбу женщины, женщина сама должна выполнить свою просьбу.

Она взяла лопату из рук Левона и начала копать.

– Ну что мне делать? – жалобно сказал начальник жэка. – Ну давайте я вам, в конце концов, действительно куплю новые брюки. Я виноват. Я признаю. Но только не откапывайте вы, бога ради, обратно этот кабель. Он опасен! Он может разгерметизироваться… И тогда…

– Не нужны мне ваши брюки. Мне нужны наши брюки, – отвечала мама, непреклонно роя землю. – А ты, – сказала она мне, – ответишь за эти фокусы дома по полной программе.

И тут я, к стыду своему, заплакал.

Должен вам заметить, что быстрые слезы довольно часто в этом возрасте приводили меня к выходу из тупиков и самых неразрешимых ситуаций. Но во взрослом состоянии это уже никогда мне не помогало. Да и плакать я перестал. А жаль…

Увидев, как я безутешно рыдаю, мама плюнула в сердцах, взяла меня за плечи и увела домой, посылая проклятья начальнику жэка. А начальник жэка, посовещавшись с отцом Сурена и с его братом Левоном, разрешил им быстренько вскрыть нашу дыру и найти штаны.

Больше того, мама Сурена их постирала, что окончательно примирило мою маму с этой замечательной армянской семьей.

Вечером все мы пили чай у нас дома и смеялись над этой историей.

– Ну зачем? Ну скажи, зачем ты полез в эту дыру? – смеялась моя мама. – Я только одного не могу понять – зачем ты это сделал?

А я молчал.

Ну что я мог ей сказать?