Текст книги "Башкирский стих XX века. Корпусное исследование"

5.2. Метрический и строфический контекст

На наш взгляд, следует начать с признания факультативности принципа равносложия для тюркского стиха. Помимо изосиллабизма «вполне возможны и другие формы слогового порядка – не выравнивание количества, а, скажем, гармоничное сочетание разных количеств» [Илюшин 2004: 17]. Иными словами, упорядоченность может достигаться, например, правильным чередованием строк разной длины.

Именно это случай тюркской силлабики. Область такого обобщения не только башкирский стих, она гораздо шире: исследователями разных тюркских традиций не раз отмечалась заметная роль 8‒7-сложника в метрическом репертуаре доступного им материала. Урегулированное чередование строк 8– и 7-сложной длины можно назвать общетюркской стихотворной формой [Унгвицкая 1952: 13], [Родионов 1992: 143], [Замалиев 2011: 15]. Она же участвует и в оформлении облика башкирского стиха: «Основные размеры и ритмика современного башкирского стиха, основанные на 10‒9-, 8‒7-сложном размерах, обычно разделяемых в музыкальном фольклоре на узун-кюй (оҙон көй) – долгую, протяжную песню и кыска-кюй (ҡыҫҡа көй) – быструю, короткую, восходят к народному песенному стиху» [Хусаинов 1983: 12].

Такая специфика эмпирического материала ставит перед исследователем теоретический вопрос о рассмотрении форм типа узун-кюй и кыска-кюй как метрических или строфических. Иными словами, следует ли нам считать сочетание двух строк из 8-ми и 7-ми слогов отдельным метром, или следует признать, что каждый раз, встречаясь с этим сочетанием, мы имеем дело со специфической строфой, состоящей из строк разных силлабических метров? От этого напрямую зависит то, как выстроить подсчеты встречаемости метров в башкирском поэтическом корпусе. В первом случае мы будем видеть в двустишии метрическую единицу (ср. приводившийся выше случай из работы [Искакова 2007: 24], где исследователь находит возможным рассматривать размер именно так), во втором случае мы будем подходить к строкам формально и рассматривать 8-сложные строки отдельно от 7-сложных. Оба взгляда на эти формы хотя и близки, диктуют каждый свой способ членения материала, свою архитектонику его представления, свой набор конфигураций для статистического анализа.

Наиболее близкий случай к рассматриваемой нами проблеме в традиционном стиховедении – это элегический дистих, то есть двустишие, состоящее из строки гекзаметра и строки пентаметра в античном стихосложении. Если развивать аналогию, то при первом подходе, рассматривая две строки, включающие гекзаметр и пентаметр как особую единицу в метрическом контексте, мы считаем гекзаметрические строки в составе произведений, написанных собственно гекзаметром (и только им), некоторой иной сущностью, чем гекзаметрические строки в составе элегического дистиха. Мы считаем их раздельно и в финальной таблице, представляющей результаты таких подсчётов, для просто гекзаметра и для гекзаметра в сочетании с пентаметром будут разные графы. При втором подходе, рассматривая элегический дистих в строфическом контексте, единицей мы станем считать уже отдельные стихи, то есть гекзаметр в эпических поэмах (которые написаны гекзаметром целиком) и в элегиях (которые состоят из гекзаметров и пентаметров) оказывается одним и тем же гекзаметром, и для него в результирующей таблице найдётся только одна строка. Особенность этой проблемы подчеркивает то, что пентаметр не использовался вне элегического дистиха в древнеримской поэзии [Кузнецов 2006: 218]. Таким образом, при рассмотрении этой формы в метрическом контексте мы получили бы непоследовательность описания, поскольку все остальные размеры равнялись бы одному стиху, а гекзаметр+пентаметр – двум. При рассмотрении этой формы в строфическом контексте мы получили бы избыточность описания, поскольку данные для пентаметра не были самостоятельными и представляли бы собой простую функцию от числа вхождений гекзаметрических строк. Оба эти недостатка не фатальны, и выбор из двух зол того, которое кажется меньшим, можно было бы основательно аргументировать.

Таким образом, если бы существовало статистическое описание античного элегического дистиха, то можно было бы опереться на принятое в рамках такого описания решение. Однако специфика материала античной поэзии такова, что диктует совсем другой принцип работы с ним. Так, отчетливо осознавая, что у нас в наличии только осколки древней письменной культуры, стиховеды не стремятся подсчитать частоту вхождений для разных метров. Насколько такие подсчеты отражали бы реальное распределение размеров у античных авторов, можно судить только гипотетически. Речь может идти лишь о тщательной систематизации латинских и греческих размеров, исследованиях их соотнесенности с просодией и догадках об их происхождении.

Таким образом, в стиховедческой традиции, описывающей античные поэтические формы, не приходится искать фундамент для решения вопроса о контексте рассмотрения силлабических форм типа узун-кюй и кыска-кюй. Мы включим в наш очерк оба контекста, сначала описав метры как самостоятельные единцы, а затем – в составе структур более высокого уровня организации.

Вероятно, если пользоваться терминологией М. И. Шапира, уместно будет определить двустишия узун-кюй и кыска-кюй как строфу, то есть парадигматическую константу, принудительно вычлененную в тексте, объединяющую группу строк (минимум две) и повторяющуюся не менее двух раз (либо подряд, либо в урегулированном чередовании со строфами иной конфигурации) [Шапир 2000: 84]. В таком случае графические строфы, состоящие из этих форм, будут подходить под определение гиперстрофы: «Парадигматическая константа, принудительно вычлененная в тексте, объединяющая группу строф (не менее двух) и повторяющаяся в тексте минимум два раза подряд» [Шапир 2000: 84]. Речь о строфике пойдет ниже.

5.3. Метрический репертуар башкирской поэзии

Метром силлабического стиха мы считаем строку определенной длины в слогах (в приложении к этой системе стихосложения термины «метр» и «размер» синонимичны). Для башкирской силлабики имеет смысл говорить о строках длиной от 4 до 18 слогов. В [Хөсәйенов 2003] говорится о верхнем метрическом пределе в 17 слогов, однако в корпусе мы находим хотя и малое, но в целом заметное число 18-сложных стихов3838
  В более ранней работе тот же автор признает наличие в башкирской поэзии 18-сложника: «В поэзии М. Гафури иногда встречаются и восемнадцатисложные стихи с цезурой обычно после десятого слога» [Хусаинов 1959: 87].


[Закрыть]. Их доля в корпусе отражена в таблице 5 и на рис. 63939
  При подсчётах силлабическими считались все тексты корпуса, то есть из него не удалялись тексты, написанные арузом. Во-первых, потому что таких ничтожно мало, во-вторых, потому что надежного способа автоматически атрибутировать аруз у нас нет.


[Закрыть].

Таблица 5. Доля силлабических метров в башкирском поэтическом корпусе.

По востребованности метры в башкирской поэзии делятся на три группы. В первой располагаются наиболее частотные: 9-, 10-, 8-, 7-сложники.

Рис. 6. Доля силлабических метров в башкирском поэтическом корпусе

Разница между соседствующими на этой шкале размерами составляет около 5‒7 %. Вместе они представляют более 80 % всех строк корпуса.

Самым частотным метром башкирской силлабики является 9-сложник. В типологической перспективе это необычно. В наиболее широко известных силлабических традициях, генетически не связанных с тюркской поэзией, доминируют другие метры. Так, самыми употребительными в польской силлабике были два размера – 11-сложник и 13-сложник [Гаспаров 2003а: 174‒178]. «Основными размерами русской силлабики были те же, что и в Польше: 8-сложник, 11-сложник и 13-сложник, особенно последний» [Гаспаров 2000: 32]. Более того, это необычно даже для тюркского стихосложения: в киргизской устной поэзии 9-сложники отсутствуют совсем [Рысалиев 1965: 46] и практически никем из специалистов по конкретным тюркским поэтическим традициям не упоминаются как ведущие. Единственной литературой, в которой 9-сложным строкам отводится значительное место, является татарская. Ещё Т. Ковальский отмечал, что этот метр не встречается в известных ему османских текстах, но у казанских татар распространен шире других [Kowalski 1921: 107]. Таким образом, господство 9-сложника – это отличительная черта поволжско-кыпчакской метрики даже на фоне других тюркских традиций.

 
¹Ту²ңып ³ҡал⁴маҫ ⁵һал⁶ҡын ⁷Та⁸рын⁹да.
(Мөслим Марат «Яҡташ ҡыҙҙы осратҡас»)
 
 
‛Не замерзнет в холодном Тарыне’
(перевод Г. Вильдановой)
 
 
¹Кар²пат ³бу⁴йын⁵да⁶ғы ⁷бал⁸сыҡ⁹та…
(Ғәйнан Әмири «Һалдат дуҫтарға»)
 
 
‛В глине около Карпат…’
 

Важное место 10-сложника с точки зрения типологии стиха не столь удивительно. 10-сложник известен как один из ведущих метров французской средневековой силлабики [Гаспаров 2003а: 106], ведя, однако, свое происхождение от латинского 12-сложника, который на тюркскую поэзию влияния не имел. Свою роль в культуре сыграл и сербский народный десетерац, заимствованный как пятистопный хорей в немецкую книжную традицию [Гаспаров 2012: 364‒365]. Но в тюркском поэтическом ареале (за исключением татарского извода) он имеет второстепенное значение4040
  Разумеется, при разговоре о тюркском ареале все эти сопоставления следует считать типологическими; трудно подозревать прямое влияние латинской или немецкой метрики на башкирский или татарский стих.


[Закрыть].

 
¹Е²рән³сәй⁴ҙе ⁵шу⁶лай ⁷бер ⁸сың⁹ла¹⁰тып…
(Миңлегөл Хисмәтуллина «Ерәнсәй»)
 
 
букв.: ‛рыжий конь-так-один-раз-звеня’
 
 
¹Бын²дай ³рух⁴һыҙ ⁵йә⁶шәй ⁷ал⁸май ⁹донъ¹⁰я…
(Мәхмүт Һибәт «Сит илдә бабичты һағынып әйткәне»)
 
 
‛Мир не может жить без такого духа…’
 

8-сложник, известный как один из центральных размеров романской и славянской силлабики, занимает в башкирской традиции сравнительно скромное место, охватывая менее 17 % всех стихотворных строк корпуса. Такая диспропорция в распределении этого размера в европейских литературах с одной стороны и башкирской поэзии с другой не должна удивлять. На чешскую и польскую (а через нее и на русскую) традицию оказал влияние латинский стих, который «был 8-сложным хореизированным размером гимнов типа “Stabat mater dolorosa”» [Гаспаров 2003а: 171]. Очевидно, что воздействие латинской культуры на тюркские литературы было минимальным.

Что касается распространенности 8-сложника в свободной от книжного влияния устной среде, то здесь мы наблюдаем широкую вариативность как в европейских, так и в тюркских традициях. М. Л. Гаспаров говорит о 8-сложнике как об основном размере латышского и литовского народного стихосложения [Гаспаров 2003а: 15‒16], возводя его, однако, к праиндоевропейскому размеру, что сомнительно в силу обстоятельств, подробно изложенных А. И. Зайцевым [Зайцев 1994: 89‒118]. Что касается тюркского материала, то, с одной стороны, 8-сложник – один из наиболее распространенных размеров уйгурского [Хамраев 1963: 107] и туркменского народного стиха [Абдуллаев 1983: 21], с другой – он вообще не засвидетельствован в киргизской песенной традиции [Рысалиев 1965: 41].

 
¹Эй ²мә³рә⁴кә! «⁵Клуб ⁶ү⁷ге⁸ҙ»ен…
(Ғәлим Дәүләди «Клуб үгеҙе»)
 
 
‛Вот забава! “Клубного быка”…’
 
 
¹Таш ²ҡой³ма⁴лай ⁵те⁶кә ⁷ер⁸ҙә…
(Зәйни Рафиҡов «Ҡая битендәге исем»)
 
 
‛На крутом берегу, как каменная ограда…’
 

Замыкает группу наиболее распространенных размеров 7-сложник. Его доля в башкирском стихе около 12 %, что не так много по сравнению с 28 % 8-сложника, особенно если учесть, что именно 7-сложные строки являются самыми распространенными в чувашском [Иванов 1958: 8], якутском [Васильев 1965: 75] и азербайджанском [Аллахяров 2011: 102] слогосчитающем стихе.

 
¹Ке²ше ³ас⁴маҫ ⁵би⁶гем ⁷юҡ.
(Гульфия Юнусова «Дим ҡыҙы»)
 
 
‛Нет замка, который не открыл бы человек’
 
 
¹У²ян³дым⁴мы – ⁵юҡ ⁶там⁷сы…
(Зөлфирә Шаймарҙанова «Мөхәббәт тулы силәкт…»)
 
 
‛Проснулась ли – нет капли…’
 

Вторая группа размеров: 6-, 4-, 11-, 5-, 12-сложники, частотность каждого из них располагается в коридоре от 2 % до 4,5 %, а совокупная доля составляет около 18 %, что сопоставимо с долей строк, написанных одним 8-сложником. Если говорить о сопоставлении, то 6-сложник, к примеру, может выступать как основная стиховая форма в творчестве якутских поэтов [Васильев 1965: 85], но для башкирских занимает, очевидно, подчиненное место.

Только два из этих размеров, притом не самые распространенные, дают сравнительно длинные строки, хотя именно 11– и 12-сложники занимают определяющее место в романской силлабике: «11-сложник стал абсолютно господствующим размером всей итальянской поэзии с XIII до XIX в., все остальные размеры рядом с ним отошли на третий план» [Гаспаров 2003а: 103]. Одновременно с этим 11-сложник не только один из самых употребительных размеров казахского фольклорного творчества [Ахметов 1964: 383], туркменской авторской поэзии [Реджепов 1969: 57], но и занимает «видное место в поэзии почти всех тюркоязычных народов» [Рысалиев 1965: 50] – почти всех, кроме башкирской.

 
¹Ал ²ҡы³ҙа⁴рып ⁵беш⁶кән ⁷һы⁸лыу ⁹ал¹⁰ма¹¹лар…
(Дауыт Юлтый «Айһылыу»)
 
 
‛Поспели, заалев, красивые яблоки…’
 
 
¹Си²бек³тәр⁴гә ⁵те⁶рәк ⁷бу⁸ла ⁹а¹⁰лыу ¹¹ми¹²кән?
(Йыһангир Вәлиев «Һин нимә һуң, бәхет?»)
 
 
‛Может быть, опора для слабых?’
 

Наконец, в третью группу входят наиболее редкие размеры, доля каждого из которых не дотягивает и до 1 % от всего объёма строк. Это длинные размеры: 15-, 13-, 16-, 14-, 17-сложники и – условно – самый длинный, 18-сложник, существование которого в башкирской поэзии скорее внесистемное явление, чем регулярное правило.

18-сложные строки встречаются в башкирской поэзии эпизодически и никогда не составляют большинства в тех стихотворениях, в которых появляются. Характерный пример: 12-строчный текст Д. Юлтыя «Яуа ямғыр кеүек пулдәр…», он почти изосиллабичный, написан правильным 16-сложником, но пятая строка удлиняется на два слога:

 
¹Рә²хим³һеҙ ⁴пуль! ⁵Ни⁶ңә ⁷а⁸ҙы⁹раҡ ¹⁰йәл¹¹лә¹²мәй¹³һең ¹⁴был ¹⁵ғә¹⁶зиз ¹⁷баш¹⁸ты?
‛Жестокая пуля! Почему нисколько не жалеешь эту драгоценную голову?’
 

Затем подобное удлинение происходит и в одиннадцатой строке:

 
¹О²но³то⁴лоу ⁵гөл⁶дә⁷ре ⁸үҫ⁹мәҫ, ¹⁰ми¹¹нең ¹²ул ¹³ҡә¹⁴бе¹⁵ре¹⁶мә ¹⁷һис ¹⁸тә
‛Никогда не вырастут цветы самозабвенья на моей могиле’
 

Можно рассматривать это как элемент сложной строфической организации: в 12-строчном стихотворении удлиняется всегда предпоследняя строка шестистишия.

Мы наблюдаем такие эффекты почти исключительно в 1910-е годы, когда в башкирской поэзии ещё были относительно распространены длинные размеры.

Мы видим, что наиболее востребованы в башкирской силлабике строки средней длины от 7 до 10 слогов; более длинные размеры появляются эпизодически, заметно реже, чем короткие строки от 4 до 6 слогов. Примечательно, что распределение метров в слогоисчислительных системах за пределами культурного влияния латинской культуры решительно отличается от того, что мы наблюдаем в европейских традициях, и даже в собственно тюркском силлабическом ареале словесность выбирает разные размеры в качестве основных.

Поскольку башкирская слогоисчислительная поэзия представляет собой закрытую систему, то есть такую, в которую не вводятся новые элементы, возможные метрические формы располагаются в ней в диапазоне от 4 до 18 слогов, мы можем рассчитать меру её сложности. Мерой сложности закрытых систем выступает информационная энтропия, то есть количество информации, приходящейся на одно элементарное сообщение источника, вырабатывающего статистически независимые сообщения. Если предположить, что появление того или иного метра в стихотворении наряду с другими художественными средствами сообщает читателю некоторую информацию, то, учитывая данные о распределении размеров в башкирской поэзии, какова мера информации, сообщаемой её размером читателю-носителю традиции? Расчеты показывают число 1,924 бит. Зная его, можно оценить, скольких размеров хватило бы башкирской силлабике, чтобы получить то же самое значение энтропии, если бы все размеры были распределены равномерно. Это значение вычисляется по формуле

n = 2^1,924

Возведя 2 в степень 1,924, мы получаем число 3,794. То есть башкирской метрической системе достаточно было бы 3,8 метров вместо нынешних 15, чтобы выразить ту же сложность. Иными словами, она несёт в себе столько же информации, сколько несла бы система, содержащая 3,8 равномерно распределенных метров. Это не очень высокий показатель, говорящий о единообразии системы, которое, впрочем, было свойственно башкирским авторам и в эпоху квантитативного стихосложения, которое ограничилось четырьмя размерами.

5.4. Динамика употребления размеров во времени

Доли описанных размеров не равномерно распределены во времени, в течение XX века они имеют свою историю, отраженную на рис. 7 и в таблице 6.

Как мы видим, 9– и 10-сложник драматично соревнуются за первенство в башкирской метрике, а 8– и 10-сложник находятся в отношениях притяжения и отталкивания. При этом характерная для XX века ситуация распределения метров складывается только в 1920-е годы, до этого метрическая система выглядит радикально иначе. Такая датировка формирования башкирской силлабики согласуется со сведениями о конструировании национальной идентичности (см. § 1.1). Поскольку именно в 1920-е годы проходит граница, отделяющая наследие старой поэзии на тюрки́ от становления новой советской башкирской поэзии, эволюцию метров до 1920-х годов и после следует рассматривать отдельно: слишком масштабны изменения, произошедшие в метрической системе на этом рубеже, чтобы сколько-нибудь значимым на их фоне выглядело то, что происходило позднее.

Рис. 7. Распределение наиболее частотных метров по десятилетиям

Таблица 6. Распределение размеров по десятилетиям

Количественное превосходство 9-сложника обеспечивается его популярностью в 1920‒1930-е и особенно в 1960-е годы. С 1970-х годов доля 9-сложника падает, этот метр какое-то время остаётся в башкирской поэзии доминирующим, но с 1990-х начинается заметный спад, приводящий к современной ситуации, когда 9-сложник серьёзно уступает свои позиции 10-сложнику.

10-сложник имел более сложную судьбу. Достигнув своего первого пика в 1920-е, в дальнейшем до 1960-х годов он постепенно терял долю, после чего начался такой же последовательный рост интереса к этому метру, превративший его в 1990-е годы в самый востребованный метр башкирской поэзии. Если количественно 9-сложник в истории башкирской поэзии использовался чаще, то динамика последних десятилетий говорит и о преобладании, и о перспективной динамике именно 10-сложника.

История 8-сложника складывалась противоположным образом. До середины века этот метр не занимает значительной доли в системе башкирских размеров, а с 1940-х до 1980-х годов существует в этой системе без значительных колебаний со средними показателями. В 1990-е и 2000-е можно наблюдать спад востребованности этого метра, произошедший на фоне разной судьбы двух других частотных метров башкирской поэзии – 9-сложника и 10-сложника. Первый переживает ещё более резкое падение, а 10-сложник становится центральным метром периода.

8– и 10-сложник в истории башкирского стиха связаны системными отношениями: по крайней мере, до 1980-х годов набирающая силу популярность одного метра означает спад интереса к другому и наоборот. Это своего рода «метры-антагонисты», спорящие друг с другом за долю в стихе. Статистические вычисления это подтверждают: коэффициент корреляции Пирсона для 8– и 10-сложника, если рассчитывать его для доли этих метров, начиная с 1920-х годов, составляет −0,531. Знак «минус» говорит об обратной связи (чем меньше доля одного метра, тем больше доля другого, см. § 3.2.1). Если бы корреляции не было, коэффициент был бы равен 0.

Тот же статистический метод показывает заметный коэффициент обратной корреляции для 9– и 10-сложника: −0,552. Конкуренция этих размеров определяет основной вектор эволюции башкирской метрики в XX веке.

Если считать наши данные достаточно представительными, то в целом начиная с 1980-х годов в башкирской поэзии прослеживается твёрдый курс на обновление метрического репертуара и отказ от инерции метрических традиций 1960-х годов.

Процессы, происходящие во второй группе размеров, отражены на рис. 8

Рис. 8. Распределение метров второй группы по десятилетиям

До формирования башкирской силлабической метрики самым востребованным размером (по крайней мере для сложившегося в башкирской литературе канона, см. § 4.1) был 11-сложник, доля которого в первые десятилетия века стремительно падает. В целом для поэтической традиции, как мы видим, не характерны значительные колебания в востребованности этого метрического сегмента: за исключением периода перестройки всей системы стихосложения, пришедшегося на первые десятилетия, каждый размер сохраняет за собой отведенную ему долю в корпусе.

Устойчивая корреляция существует между 6– и 4-сложником. Эти размеры приобретают и теряют популярность в рамках своего коридора возможностей примерно в одни и те же периоды, как об этом свидетельствует коэффициент −0,486.

Поначалу общую судьбу имеют сравнительно длинные 11– и 12-сложник. Они вместе уходят со сцены в начале века, когда совокупно покрывали около 70 % всего корпуса. Если брать в расчет это падение 1910‒1920-х, то коэффициент корреляции между ними доходит до 0,968, то есть предельно близок к единице. Но в советский период их пути разошлись: считая корреляцию только между значениями, которые демонстрирует нам временной промежуток с 1920-х годов по конец века, коэффициент корреляции будет близок к нулю.

Рассмотренная в диахронии башкирская метрика показывает себя как устойчивая, последовательно реализующаяся система, пережившая значительную перестройку на этапе становления в 1900‒1910-е годы и затем не менявшая принципов до 1980-х годов. Годы, которые лучше всего представлены в корпусе, то есть середина XX века, хотя и имеют свою внутреннюю динамику, демонстрируют стабильность показателей распределения метров, и только с 1980-х наблюдается новый эволюционный скачок. Метрика 1990‒2000-х годов не напоминает откат к дореволюционному стихосложению, это вектор оригинального развития поэзии, становление новых форм которой ещё, по всей видимости, не завершено.