Текст книги "Солнце на перекладине"

14. Он был абсолютно спокоен

На перемене Лена подошла к Вове и принялась теребить юбку. Это означало, что она хотела что-то сказать, собиралась с мыслями. Уже набрала воздуху и открыла рот, но тут ее толкнули, и воздух из нее вышел раньше времени. Она робко улыбнулась и опять набрала воздуху, но ее опять толкнули, и воздух опять вышел без пользы. И не было надежды, что третья попытка окажется более удачной. Это все-таки была школьная перемена – небольшой приступ общего сумасшествия после сорокапятиминутной выдержки. Тогда Вова догадался взять ее за руку и отвести к окну. У окна было относительно безопасное место, Лена опять стала собираться с мыслями, на этот раз водя пальцем по подоконнику.

– Ну? – спросил Вова.

– Ты почему не ходишь? – проговорила Лена. Вова понял, о чем его спрашивают. Его многие об этом спрашивали. И он научился твердо отвечать, что ушел из гимнастики. Захотел – ушел. Общество добровольное. Хотя последние дни какое-то беспокойство его одолевало. Он даже стал разминку делать по утрам самостоятельно. Но помогало мало: не уходило беспокойство, не покидало Вову. Однако тут он собрал всю свою твердость и заявил гордо:

– Я ушел из гимнастики!

– А Потапов уже ходит, – тихо сказала Лена.

– А Сушко Вадим?

– А Сушко Вадим все время ходил. Только один раз опоздал, это когда вы с Потаповым не пришли. Сушко Вадима мама за ухо привела.

– За ухо?

– Алеша сказал, что за ухо.

Тут Вова вдруг ясно представил, как Сушко тетя Ира ведет через весь город своего Сушко Вадима за ухо, и вот они так входят в троллейбус, и тетя Ира говорит какой-нибудь пассажирке: «Откройте, пожалуйста, мою сумочку и достаньте проездные талоны, а то у меня рука занята ухом». А Сушко Вадим смотрит на всех исподлобья. Вова засмеялся и сказал независимо:

– Меня, например, никто не приведет за ухо!

Тут Лена опять стала водить пальцем по подоконнику, посматривая на Вову с большим уважением. Потом проговорила еле слышно:

– А ты сам приходи…

Вова посмотрел на нее подозрительно и спросил:

– Ты чего это?

– Ян Яныч велел сказать, – призналась Лена.

– Ян Яныч? – удивился Вова.

– Его Василий Александрович попросил.

После этих ее слов Вова еще сильнее удивился.

Он удивился тому, что внутри у него что-то екнуло, и ему вдруг стало приятно и радостно почему-то. Но он радость эту неожиданно спрятал поглубже, промолчал. Не мог же он так сразу взять и согласиться!

Перемена между тем заканчивалась, вот-вот должен был грянуть звонок, народ уже потянулся в классы, а Лена все чертила пальцем на подоконнике какие-то невидимые узоры – еще что-то выложить собиралась!

– Ну? – опять спросил Вова.

Лена совсем смутилась, совсем потупилась и еле-еле выдавила из себя:

– Султанова Оля извиняется, что тогда засмеялась. Она тебя приглашает – приходи, завтра у нас соревнования начинаются на первенство области.

– А ты не приглашаешь? – спросил Вова абсолютно ровным голосом, не дрогнув ни одним мускулом, как пишут в книгах.

А Лена вдруг улыбнулась широко-широко, и лицо ее с короткими светлыми волосами стало похоже на солнышко, как его рисуют в «Веселых картинках». И в глазах-то, в глазах, всегда потупленных, вдруг появилось лукавство!

И сказала:

– Я тоже приглашаю.

И добавила, когда они уже, повинуясь безотчетному чувству времени, оторвались от подоконника и двинулись по направлению к классу:

– Ты приходи пораньше, мы с Олей тебя научим фляк делать, Оля сказала.

– Я сам уже научился, – заявил Вова, но очень может быть, что Лена не расслышала этого заявления: его заглушил звонок, который застал их у самой двери в класс.

Был урок природоведения, и учительница вдруг спросила:

– Розенталь Вова, а почему это ты все время улыбаешься? Ты что, все так хорошо знаешь? Тогда отвечай, что было задано.

Вова действительно знал и все ответил.

Тогда учительница тоже улыбнулась и сказала:

– Это другое дело.

И поставила Вове пятерку.

На другое утро Вова пришел в спортклуб к девяти часам, за час до соревнований.

А Лена и Оля, оказывается, еще раньше пришли. Они ждали его на улице. Оля в своей шубке была еще красивее, чем в спортивной форме. Дело в том, что шубка была меховая, из искусственного меха, белая, даже белоснежная, и с капюшоном. А из-за капюшона выглядывала черная, как тушь, челка. На Лене Перекатовой пальтишко было тоже с капюшоном, но – старое, почти бесцветное, и Лена из него выросла, так что из рукавов торчали манжеты школьного платья. И Вове вдруг стало обидно за Лену. Он подумал, что Лена все-таки своя, верный друг и надежный товарищ. И еще подумал, что слишком, наверное, много у Перекатовых детей, и всем на шубки, должно быть, не хватает. Но эти мысли насчет Лены быстро прилетели и быстро улетели, он снова взглянул на Султанову Олю и сказал:

– Здравствуй, Оля.

И они поздоровались за руку.

Потом девочки пошли в раздевалку, а Вова разделся прямо в зале, в уголочке: раздевалки для мальчиков здесь уже не существовало.

А потом они втроем вышли на акробатическую дорожку.

– Я сам, – сказал Вова. – Можете посмотреть. Он сначала побегал, попрыгал – размялся. Потом сказал:

– Смотрите.

И принял исходное положение для фляка. Оля смотрела на него из-под своей челки – то ли ласково, то ли насмешливо, понять было трудно.

Лена смотрела с беспокойством: она боялась, что Вова опять стукнется головой о дорожку и снова получится конфуз.

Но Вова был абсолютно спокоен.

Он точно знал, что и как нужно делать.

Он заранее зафиксировал вытянутые в струнку руки, в полной уверенности, что они не согнутся.

И они действительно не согнулись в локтях.

Это был лучший в его жизни фляк.

Финал получился таким пружинистым, что захотелось тут же еще раз кинуть назад тело. И он не стал противиться этому желанию.

Это был фляк-фляк!

Вова поймал движение!

Поймал движение – и все тут!

И уже без натуги, для удовольствия сделал слитно рондат-фляк, рондат-фляк-фляк и рондат-фляк-фляк-фляк.

И победно посмотрел на Олю.

Оля засмеялась и захлопала в ладоши.

Лена тоже засмеялась и тоже захлопала в ладоши.

И тут Вова услышал голос, по которому, оказывается, здорово соскучился!

– Ну, Розенталь, ты даешь! Ну, это ты даешь, Розенталь! Чтобы в понедельник был на тренировке без опозданий. Понял, Розенталь?

Вова кивнул, что понял.

А девочки выступали красиво!

Они уже выходили под музыку так, что можно было заглядеться. Шли одновременно плавно и энергично, прогнувшись, как прямо лебеди, далеко вперед подавая руку с артистически отставленным мизинцем. Особенно красиво шла Оля Султанова. Они с Леной, вообще-то, замыкали шествие, вернее, Лена замыкала, а Оля шла перед ней, потому что остальные участницы были старше и выше ростом, были уже по-взрослому налитые девочки. Но Оля тем не менее шла красивей всех, да и вообще она была самая красивая, что там говорить! Зрителей довольно много набралось – и на балконе, и в зале на скамеечках. Алеша Перекатов пришел за сестру болеть, сел рядом с Вовой, который к тому времени успел уже одеться.

Красиво девочки выступали! Это был уже самый настоящий взрослый спорт со сложными элементами на разновысоких брусьях, бревне, коне – через коня прыгали с переворотом, с сальто и двойным сальто.

Было даже немного обидно, что девочки так опережают мальчиков. Например, никто из мальчиков в восемь лет не мог подумать о том, чтобы выступать по взрослому разряду, а девочки, пожалуйста, некоторые уже выступали. Может быть, это потому, что девочек раньше начинают тренировать – лет с пяти, а то и с четырех, и тренировки у них длиннее, они, как правило, даже домой перед школой не успевают забежать, обедают в столовой или с собой приносят…

Заканчивалось соревнование на другой день, в воскресенье. Вова опять пришел, и Алеша пришел, и Коля Потапов тоже пришел – ему тоже, оказывается, было интересно!

Соревнования закончились – стали награждать победителей. Первое место заняла совсем взрослая девочка, примерно пятиклассница. Как потом выяснилось, она действительно училась в пятом классе. Второе место еще более взрослая девочка заняла.

А третье – Лена Перекатова!

Перекатова Лена!

Она стояла потупившись на пьедестале почета – рядом с такими взрослыми спортсменками!

И стеснялась…

Ну чего, спрашивается?!

Коротко взглянула на Вову и Алешу, улыбнулась и опять голову опустила.

Оля Султанова никакого призового места не заняла. Она неплохие оценки получила, но не призовые все же.

Вова думал, что Оле, наверное, очень обидно, потому что, например, на вольных упражнениях она выступила лучше всех. И хороша же она была на вольных упражнениях!

Вова подумал, что она так, наверное, расстроена, что, может быть, даже плачет, хотя ему очень не хотелось, чтобы было именно так.

Такие девочки не должны плакать, думал он.

Не должны плакать такие девочки!

Но Оля и не думала плакать!

Больше того: она улыбалась!

Она улыбалась радостно, гордо, победно!!!

И Вове кивнула и подмигнула даже!

Одно из двух: или она действительно радуется, или умеет владеть собой, как настоящая спортсменка.

А Потапов Коля сказал Вове:

– Ты ходи давай. Мы теперь иногда на батуте занимаемся. Делово! Будешь?

Вова кивнул и сказал:

– Буду.

15. Алеша, не болей!

Что касается Алеши Перекатова, то он обожал своего тренера. Например, в самом начале учебного года, когда по телевизору показывали первенство мира по спортивной гимнастике и все более или менее самостоятельные (умеющие сами ходить) Перекатовы смотрели эту передачу, Алеша сказал ревниво:

– Все они подражают нашему Василию Александровичу!

Чем привел своего папу – Гену Перекатова – в полный восторг.

Если тренер, глядя на старательного до последних возможностей Перекатова, скупо улыбался, Алеша отвечал ему лучезарной улыбкой абсолютного счастья.

Вообще тренировка для него счастьем была.

А тренировки проводились каждый день.

Каждый день начинался со счастья.

Кроме воскресенья.

Воскресенье проходило в мечтах о понедельнике.

Алеша, само собой, никогда не опаздывал на тренировки. Во всяком случае – до переезда Перекатовых на новую квартиру. Не только не опаздывал, а приходил первым или одним из первых и до прихода тренера успевал напрыгаться и накувыркаться в поролоновой яме.

Иногда тренер для разрядки устраивал футбол-двадцатиминутку. Делились так: в одной команде тренер и кто-нибудь из ребят, в другой – вся остальная группа.

И когда тренер обводил глазами свое войско, выбирая напарника, Алеша ловил взгляд, подавался вперед, улыбался по обыкновению, и тренер чаще всего говорил:

– Перекатов!

А если человек, например, опоздает, разве опоздавшего он выберет?

Но с новой квартиры добираться до спортзала стало сложно. На двух автобусах приходилось добираться – с пересадкой. Обед ему теперь давали с собой: бутерброды и бульон в термосе. И яблоко или сырую морковку. Поэтому из дома Алеша отправлялся нагруженным и навьюченным: за спиной – ранец, а через плечо – большая сумка, в которой находилось все спортивное плюс обед.

А народу по утрам в автобусах было много! А Алеша по сравнению со взрослыми был таким маленьким!

С такой большой поклажей!

Он, главное, термос всегда прикрывал рукой, чтоб не раздавили.

Дома над его кроватью появлялись иногда призывы или указания, написанные на листочках бумаги папиной рукой:

«Алеша, пиши чисто!» – это призыв. Или: «Алеша, перепиши математику!» – это указание. Это означало, что хоть Алеша и папа лично не встретились, но тетрадки папа проверил и ушел в ночную смену.

И вот однажды будильник разбудил Алешу в шесть часов утра. Протерев глаза, Алеша взглянул на стену. Там как раз висело указание насчет математики.

Оказалось, Алеша сделал три ошибки – папа их отметил птичками. Исправлять не стал, чтобы Алеша сам пересчитал. Отметил карандашиком, и все.

Сначала Алеша перерешал все заново, потом переписал, причем, когда переписывал, мама уже торопила завтракать. Алеша все старательно переписал, чисто, одним словом – на твердую пятерку.

Но времени ушло много: минут на пятнадцать больше, чем можно было потратить. Завтракал наспех и все равно из дома выскочил позже, чем обычно.

И не на тот автобус сел, на который всегда, а на следующий.

И на пересадке долго ждал в этот раз. Одним словом, опаздывал.

А когда вышел уже на своей остановке – тренера увидел.

Тренер к залу подходил, а Алеше нужно было еще улицу пересечь. Он и рванул, не надеясь уже – раньше тренера, надеясь – одновременно. Одновременно – это ничего, это не опоздание.

Рванул через дорогу, видя только тренера и трамвай, приближающийся справа, но трамвай приближался медленно, и Алеша решил, что успеет перед трамваем.

Успеть-то успел – пересек со своей поклажей трамвайную линию перед самым носом испуганной вагоновожатой…

Перед трамваем-то успел…

А «Волга» шла вровень с трамваем и в этот как раз момент его перегоняла…

Но «Волгу» же он не видел!

А когда увидел, ничего не успел сообразить, только глаза его, распахнутые для счастья, наполнились ужасом.

Почувствовал удар, потом еще один страшный удар, а боли не успел почувствовать – провалился в какой-то шум, а за шумом была тишина. Иногда сквозь тишину прорывались какие-то звуки. Сирена «скорой помощи», например. И чьи-то голоса:

– Что это, кровь такая горячая?

– Это не кровь. Это бульон, господи… И все.

Очнулся уже в палате, весь перевязанный и загипсованный. Очнулся и увидел папу. Папа всматривался в его лицо и не улыбался. Алеша приоткрыл рот и произнес тихонько:

– Папа.

И папа улыбнулся. И Алеша заплакал. И кто-то сказал – Алеша не видел кто:

– Пускай поплачет, ничего плохого в этом нет. Потом тот же голос сказал:

– Посещать можно каждый день…

На другой день пришел тренер.

Алеша обрадовался тренеру. Очень. Глаза его посветлели, он смотрел из своих бинтов на тренера, как маленький раненый солдатик на своего полководца. Много можно было прочесть в этом взгляде: и конфуз, что оплошал, и благодарность за посещение, и преданность.

Окно задребезжало – в него запустили снежком. Вслед за тем долетел сквозь двойные рамы мальчишеский хор:

– А-ле-ша! А-ле-ша!

Тренер осуждающе покачал головой, словно раздосадованный таким непорядком, словно не он сам привел под окно всю перспективную группу.

Сестра, пожилая добрая женщина (пожилые женщины почти всегда добрые!), подошла к окну и сказала:

– Вон сколько друзей к тебе пришло, Алеша! Смотри– ка, на снегу что-то пишут палкой. – Подождала, пока на пишут, и прочла: – «Алеша, не болей!»

И удивилась:

– Да разве же у нас больные? У нас травмированные.

– Это специально, чтобы мне смешно было, – проговорил осторожно Алеша. – Это, наверное, Вова… Потому что мы никогда не болеем…

И слабенько, но все же улыбнулся.

– Смеется уже! – восхитилась сестра. – Значит, скоро выкарабкается. Здесь отремонтируют – будет как новенький. И на турнике на вашем станет болтаться…

Алеша опять захотел что-то сказать, показал глазами – сестре… И, когда сестра наклонилась, поправил:

– Не турник, а перекладина…

16. Солнце на перекладине

Вова Розенталь сказал своему папе:

– А у нас Потапов на перекладине сделал большие обороты.

Папа вяло реагировал на это сообщение. Он листал красочный журнал, состоявший сплошь из одних фотографий. Но нельзя было сказать, что он так уж поглощен журналом. Например, иногда он вглядывался не в фотографии, а в текст, причем меланхолически шевелил губами, потому что текст был написан на одном из тех европейских языков, которыми Вовин папа не владел. Одним словом, к журналу он был невнимателен, к Вове – тоже. А к чему же тогда внимателен? Во всяком случае, было обидно и было не по себе.

Тогда Вова через некоторое время сказал:

– А Потапова вчера по телевизору показывали. – Подумал и добавил: – В программе «Время».

Тут до папы дошло, добралось, просочилось сквозь отрешенность и задумчивость, и он взглянул на Вову и даже журнал отложил – все равно от него не было никакого толка.

И спросил, окончательно возвращаясь к реальной жизни:

– То есть как это в программе «Время»? Почему?

– Так, – охотно объяснил Вова. – Сначала все время показывали наводнение в Англии, потом – раз! – Потапова, как он крутит солнце на перекладине, потом опять – наводнение в Англии.

– Да ты что, сынок, – наконец-то по-настоящему удивился папа. – Да как же это, сам посуди, могло быть?

– А так! – Тут Вова загорячился по-настоящему, потому что папа ему не верил, а он теперь уже был убежден, что так оно на самом деле и происходило.

– А так, – сказал он, – так, что у них, наверное, пленка оборвалась и они, когда ее склеивали, случайно подклеили кусочек про Потапова.

– Да где же они взяли Потапова-то? – все еще не сдавался папа.

Вот тут-то папа, оказывается, кое-чего и не знал. И Вова заявил торжествующе:

– Вот тут-то ты кое-чего и не знаешь! Нас ведь приходили снимать для телевизора, и Потапов как раз тогда и крутанул большие обороты.

Папе, конечно, нечем было крыть, и он сказал:

– Вот оно что, – и сложил оружие. В том смысле, что поверил и обещал прийти в зал и лично посмотреть. Раз уж он пропустил эту совершенно замечательную программу «Время», в которой совершенно случайно подклеили Потапова.

Одним словом, папа пришел в зал и лично наблюдал, как Потапов крутит солнце, то есть большие обороты.

Надо сказать, что папа Розенталь, Владимир Розенталь-старший, пришел в зал с камерой, чтобы снять Потапова, и снять других мальчиков, и Сережу Балясного тоже. Он вдруг подумал, что почти целый год, а точнее – целый учебный год маячили перед ним эти симпатичные мальчишеские рожицы и маленькие стройные тела, и его так или иначе затрагивали возникавшие в этом зале маленькие страсти. Уж затрагивали, что говорить… Что, в свою очередь, приводило к мысли о фоторепортаже или серии фотографий, а немалый опыт газетного фотографа нашептывал даже ему различные «обвальные» названия. Например, «Большие обороты в малом зале» и так далее. Но самое удачное название родилось в тот момент, когда Владимир Розенталь поймал в кадр Потапова, потому что в этот момент в открытое окно влетел солнечный луч, он наткнулся с налета на блестящую перекладину и расщепился на большое количество лучиков – больших и малых, и они закрутились вокруг перекладины вместе с Колей Потаповым, образуя веселое комнатное солнышко, и сам Потапов Коля, вытянутый в струнку, был как лучик. И Владимир Розенталь стал нажимать на кнопку затвора – и раз, и другой, и третий, – стал бегать вокруг Потапова, крутящего свои обороты, стал приседать, ложиться на спину, стал запрыгивать на козла… В результате этих его стараний получился превосходный снимок, причем цветной, где было все: и движение, и радость, и солнечные блики. И подпись под снимком была та самая, что вспыхнула в мозгу в тот момент, озарила, как прямо лампа-вспышка, хотя как раз лампой-вспышкой Розенталь пользоваться не любил. Подпись была такая: «Солнце на перекладине».

В общем, это был превосходный снимок. Он доставил радость читателям тех журналов и газет, в которых был напечатан, а у некоторых из них, например, у менее выдающихся, чем Потапов, юных спортсменов и менее талантливых, чем Владимир Розенталь, фотографов, даже вызывал хорошую зависть.

17. И меня примут в институт физкультуры

Мы расстаемся с юными гимнастами и их родителями, увы!

Мы расстаемся с ними, а также с тренером Василием Александровичем веселым солнечным днем двадцать первого мая, в тот примечательный момент, когда под музыку помолодевшей пианистки (весной все пианистки молодеют!) наши славные пацаны маршируют перед началом весенних классификационных соревнований. И взгляд наш опять, как зимой, останавливается на первой перспективной группе, фиксируя и осанку мальчиков, и серьезность, и достоинство, и – что делать! – все явственнее проступающую печать избранности. Тем более что Сережа Балясный за зиму подрос и никто теперь с уверенностью не скажет, что это обязательно детсадовец. Он вполне может сойти за первоклассника. Да он и есть уже первоклассник, по сути дела, много ли остается до первого сентября: спортивный лагерь, месяц отдыха, и все. Что его ждет в жизни? Так и тянет на предсказания и на напутствия. Но – как можно? Он ведь, несмотря ни на что, совсем еще маленький. Хотелось бы, конечно, чтобы из него получился скульптор. Это будет, конечно же, талантливый скульптор. И хотелось бы, чтобы, наоборот, спортсмен из него получился. Это был бы конечно же большой спортсмен. Но впереди – первый класс, и пятый, и десятый. Мало ли какие увлечения посетят еще его душу! Ничего пока не известно.

А Вова Розенталь – как уверенно он ставит ногу!

Никакого волнения. Он такой, Вова: если чему уж научился, так научился навсегда. И – не ошибется. И – абсолютно спокоен.

А может быть, Вова в писатели пойдет? С его фантазией… И папа в газете работает… Большая у Вовы с папой дружба. Конечно, Вова не может знать, как его тренер воспитывал его папу. Это случилось, когда Перекатов Алеша попал под машину. Тренер так тогда к своим пацанам заботой проникся и нежностью, ну будто не тренер прямо, а старая бабушка. И он сказал тогда Владимиру Розенталю:

– Вы все-таки, я вас попрошу, с Балясным меньше занимайтесь, а с Розенталем Вовой – больше.

Деликатно сказал, без нажима на щекотливые моменты.

Но Розенталь-старший тогда вспылил, а проще сказать, завелся.

– Это, – говорит, – не в вашей компетенции.

Тренер не смутился таким отпором. Он возразил, что – в его все-таки компетенции, так как Балясный сам делает бланш, а Розенталь без папиной помощи бланша ни за что не сделает. И повторил эту фразу несколько раз, пока Розенталь-старший не понял, что тренер имел в виду не только гимнастику.

А Потапов опять, наверное, займет первое место. Для него уже приготовлен родителями подарок: трусы и маечка спортивной фирмы «Адидас». Его папа теперь кельнером работает, нисколечко не пьет, а даже, наоборот, может, если надо, достать что-нибудь заграничное. Не хуже мамы Сушко Вадима – Сушко Иры.

А Сушко Вадим вдруг в круглые отличники вышел!

Мама здорово на него весь год наседала и уже с отличным табелем явилась вместе со своим Сушко Вадимом в спортзал, и они показали табель тренеру.

А Перекатова Алеши нет в строю. Он сидит на скамеечке рядом с Леной и Олей, и рука у него в гипсе пока еще.

Зато Алеша Перекатов – единственный в группе, – твердо знает, кем хочет быть. Он сказал своему папе:

– Я буду тренером, как Василий Александрович. Я хорошо учусь и стану мастером спорта, и меня примут в институт физкультуры.

Бросим последний взгляд на родителей, они сидят в зале, который оборудовали своими руками, приготовили карандаши и бумагу – записывать результаты. Волнуются, конечно.

Только Ларисы Балясной нет среди них: она как раз сегодня очень занята, и не может прийти, и будет ждать своего Балясного дома. У кого поднимется рука осудить ее за это?

Еще раз вместе с родителями взглянем на мальчиков и за несколько минут до начала состязаний подведем предварительные итоги. Чему же они научились за год?

Главное: они повзрослели и научились товариществу.

Вот и все. Вступительная часть окончена, и мы покидаем малый зал в момент, может быть, наивысшего напряжения, когда звучат слова команды:

– Приступить к соревнованиям на снарядах!