Текст книги "Россия-2024. Выбор судьбы"

Оказалось, что в России полно героев нашего времени – людей свободной криминальной воли в местах заключения. Их не убеждали в том, что путь к свободе, лежит в покаянии и нравственной работе над собой – считали это напрасным трудом. Главный менеджер частной фирмы, оказывающей услуги разным государствам Африки в сфере войны, показал заключенным перспективу завоевания ими свободы и восхищения сограждан. Она в убийстве врагов на их поле брани – воинов чужой страны. Желающих стать героями освободили, чтобы они шли в бой и убивали.

Менеджер не призывал убивать, чтобы «освобождать» оставшееся в живых население от «нацистов и наркоманов», погрязших в «сатанизме». Из личного опыта он знал, что лиц, проходящих школу жизни в заключении, не обмануть. Они живут по понятиям, знают правду и ложь. Он призывал их биться за свою свободу. Убитые станут героями, их с почестями похоронят, семьям выплатят компенсацию, о них скоро будут слагать песни, ставить памятники, в их честь назовут улицы и юнармейские отряды. Внешне брутальный и уверенный в себе менеджер удовлетворенно потирает руки, когда изредка пугает обывателей и бюрократов отправкой их сыновей в бой. У него всё идет по плану: идут бараны, бьют барабаны. Уголовные пассионарии храбро воюют и утилизируются. Он не только стал героем нашего времени – на фоне безликих слуг власти, но олицетворил великого соблазнителя – дух пустыни Достоевского.

Менеджер – разносторонний светский человек, бизнесмен и политик, трикстер по духу, которому играть беса или быть им – особой разницы нет. Судя по всему, у него вся жизнь – острое блюдо и кровавая игра. Очевидно, что, исповедуя культ силы, смерти, суровых и справедливых мужчин, он отвергает сострадание, как одну из важнейших христианских добродетелей. В этом он явно следует «Антихристу» Ницше, который считал, что сострадание, как добродетель, «действует угнетающим образом» и через неё «теряется сила».

Через некоторое время после первых появлений менеджера в социальных сетях в полувоенном одеянии с тремя золотыми звездами на груди, он произвел фурор кратким выступлением перед заключенными с целью вербовки их в свою частную военную компанию. Если эта съемка была сделана с целью рекламы, то она достигла цели – имя нашего героя многие стали произносить с восторгом и придыханием. В это же время он подобрал себе партнера из гордой кавказской республики, и они вдвоём стали жестко критиковать руководство ВС РФ, требуя смены военных начальников уровня не ниже генерал-полковника. В соцсетях появились нелицеприятные, а порой просто хамские, отклики по поводу военных компетенций министра обороны и начальника Генштаба. Складывалось ощущение, что в РФ появилось сразу два Наполеона – выдающихся военных гения. Верховный главнокомандующий молчал, было непонятно – с его одобрения всё это происходит или нет. Но то, что это ничем не прикрытая дискредитация руководства армии, было очевидно. В критическом экстазе с этой парой слился ещё один герой нашего времени – бывший военный начальник донецких сепаратистов 2014 года, который умудрялся жестко критиковать всех, вплоть до Верховного.

Очевидно, руководители-правоохранители не усматривали во всём этом дискриминации ВС РФ и спокойно наблюдали за происходящим, пока восторженный вал откликов на критику набирал силу. Особенно разбушевались пропагандисты на главных каналах ТВ. Ответом была смена некоторых военачальников. Система работала, арестовывали и судили «за дискредитацию армии» тех, кто произносил в отношении СВО нечто, не совпадающее с официальной точкой зрения, или был родителем подростка нарисовавшего рисунок в пользу мира. Что надо было понимать под «дискредитацией», стало совсем непонятно и вызывало ресентимент у части активного населения: «Почему им критиковать даже хамски можно, а нам нельзя?»

Прошло несколько месяцев и положение изменилось: армейские начальники как-то ожили, не сильно искупавшись в грязи, между ними и их критиками сложился некий баланс сил, Стало ясно, что поставкой боеприпасов и прочими армейскими буднями военная система побьет любых менеджеров и рекламщиков. Ситуация на театре военных действий за это время не сильно изменилась, время текло уныло, изредка подпитываясь скандалами и истериками пропагандистов. Бессубъектная масса никак не реагировала на скандалы и верила правителю, который иногда появлялся на экране с объяснениями, «как нас обманули» нехорошие бывшие «партнеры». Это было скучно, но понимание необходимости работать, чтобы наши внуки и правнуки знали о времени, когда нам «растлили души пустопорожние врали», возвращало аналитиков к письменному столу, чтобы с холодной головой вести летопись трагедии России.

«Иногда кажется, что Россия предназначена только к тому, чтобы показать всему миру, как не надо жить и чего не надо делать», – написал философ, официально объявленный сумасшедшим. Его восхищение прогрессом и европейской просвещенностью угнетало внимание, которое наверняка заметило бы коррупционность и двуличие многих западных политиков – как и теперь западничество игнорирует усилия разного рода деятелей, которые невольно способствовали СВО. За Отчизну обидно, но слова «неволя заставит пройти через грязь», брали верх над эмоциями.

Всё-таки справедливо написал сумасшедший философ о русском народе: «Наше могущество держит в трепете мир, наша держава занимает пятую часть земного шара, но всем этим, надо сознаться, мы обязаны только энергичной воле наших государей, которой содействовали физические условия страны, обитаемой нами. Обделанные, отлитые, созданные нашими властителями и нашим климатом, только в силу покорности стали мы великим народом. Просмотрите от начала до конца наши летописи, – вы найдете в них на каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние почвы, и почти никогда не встретите проявлений общественной воли».

Достойный народ не потерпит недостойную власть. Может быть, мы, действительно, принадлежим к тем народам, которые существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру, как не надо жить? Тогда после окончания урока мы должны исчезнуть – не об этом ли говорит «русский крест», подтверждающий более 30 лет непрерывное вымирание русских?

Безликая столичная толпа, равнодушно наблюдавшая предательство царя и участвовавшая в незаконном свержении монархии, действовала от имени народа, и в октябре 1917 года отвергла свободу выбора. Затем людям без царя в голове понадобились новые господа, и они от страха приняли деспотию новых владык-большевиков. После убийства царской семьи, стало ясно, что на муки обречен весь народ. Равнодушие и предательство наказуемо свыше, он не заслужил иного правления. Достойные были убиты или изгнаны пришедшими к власти ресентиментными «рабами», которые правили массовым террором и репрессиями. Они развалили государство, скоро распадется его осколок. А народ и сейчас наблюдает за происходящим в надежде на правителя и, скрестив руки на груди. Блаженный Августин напоминал о необходимости правления достойных, у нас правителями скоро выступят люди свободной криминальной воли, коль иных мы не заслужили.

Если народ хочет стать навозом для произрастания других народов, то зачем ему мешать в этом? Ведь погубили Столыпина, сказавшего об этой простой истине. После столетия правления аморальной власти в стране бессубъектных винтиков столыпинские слова ещё более актуальны. Если они не станут руководством для государства, то жертвами циничного времени станут наши дети, внуки и правнуки.

Народу сейчас необходимо обратиться к творчеству Достоевского, посвященного пониманию бесов и бесовщине. Мы живем с бесами уже 150 лет и продолжаем тонуть в духовном болоте. Вот программа Верховенского (его прототипами были Нечаев и Петрашевский), в ней мы легко обнаружим практику многих политических вождей:

1. Уничтожение аристократии. Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает: послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям – не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезают язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспира побивают каменьями!

2. Уравниловка и всеобщее доносительство. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – равенство. Рабы должны быть равны: без деспотизма ещё не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство! Всё к одному знаменателю, полное равенство. «Мы научились ремеслу, и мы честные люди, нам не надо ничего другого», – вот недавний ответ английских рабочих. Необходимо лишь необходимое – вот девиз земного шара отселе. Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить.

3. Моральное разложение общества. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Одно или два поколения разврата теперь необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, – вот чего надо! Русский бог уже спасовал пред «дешевкой». Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «двести розог, или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению! Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы они еще попьянее стали!

4. Разрушение государства, террор. Мы провозгласим разрушение. Надо, надо косточки поразмять. Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Тут каждая шелудивая «кучка» пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут да ещё за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой ещё мир не видал…

5. Провокация гражданской войны. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет пускают судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно. Скука есть ощущение аристократическое; у рабов не будет желаний. Желание и страдание – для нас.

6. Фальшивые лидеры. Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам… Ну-с, тут-то мы и пустим… Ивана-Царевича. Он есть, но никто не видал его. А главное – новая сила идет. А её-то и надо, по ней-то и плачут. Ну что в социализме: старые силы разрушил, а новых не внес. А тут сила, да ещё какая, неслыханная! Нам ведь только на раз рычаг, чтобы землю поднять. Всё поднимется!

7. Обман народа. Если из десяти тысяч одну только просьбу удовлетворить, то все пойдут с просьбами. В каждой волости каждый мужик будет знать, что есть, дескать, где-то такое дупло, куда просьбы опускать указано. И застонет стоном земля: «Новый правый закон идет», и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное.

Не только у Достоевского, но у других русских и советских писателей, герои измучены бесовщиной. Булгаков в романе «Собачье сердце» умом и руками дореволюционного профессора Преображенского с ассистентом Борменталем провел операцию над бездомной собакой и показал результат: Шариков – типичный продукт «бесовщины». Сатира Булгакова на власть была написана в 1925 году. В те времена в литературе главенствовали красные герои гражданской войны, публиковалась «Конармия» Бабеля о польском походе, отличавшаяся пьяным от крови натурализмом и гимном тачанке. Ужасные картины расправ с пленными тогда даже не воспринимались как критика – это было в порядке вещей.

Своей мужественной и злой «дулей» Булгаков хотел показать большевикам, что с Россией сделали бесы Октябрьского переворота и гражданской войны. Во имя классовой борьбы и мировой революции они прооперировали Россию, разрушая веру, вбивая классовую мораль и ложь о прошлом, – так они превращали русских в «советских людей».

Среди наиболее известных и ярких выразителей «униженных и оскорбленных», мучимых бесами и жаждущих мести, в произведениях Достоевского можно назвать Верховенского, Шигалева, Раскольникова, Смердякова и других персонажей. Достоевский предупреждает об угрозе расчеловечивания, увязывая сохранение человека и России с православием, которое должно «спасти и сохранить».

По Достоевскому, жить без Бога нельзя, такая жизнь немыслима и невыносима. Достоевский полагает, что без Бога человек из своей воли, по своему хотению и разумению не только создать или совершить нечто хорошее не сможет – он просто жить не сможет. «С таким адом в груди и в голове разве это возможно?…убьешь себя сам, а не выдержишь!» Удел человека без Бога – это разврат, сладострастие, убийство или самоубийство. Истина, добро, красота и любовь – это Бог. Весь гений Достоевского направлен на обоснование и доказательство этого. Ведь выдержать жизнь без Бога можно, лишь обладая силой карамазовской. А карамазовская сила – это «сила низости карамазовской».

Но персонаж «Записок из подполья» – один из самых сильных образов в сложном произведении русского гения. Исповедь героя вызывала желание задать себе вопрос: «А как бы я поступил?» Можно одновременно и восхититься авторским мастерством выворачивания наизнанку человеческой натуры, и ужаснуться этой натуре, которая гнездится в каждом из нас как личный бес. Написанная 160 лет тому назад повесть «Записки из подполья» дает представление о героях нашего времени, которые вышли из прошлого и никуда не собираются уходить.

Проведение анализа на основе литературных и философских произведений Достоевского и Ницше помогает лучше увидеть глубинные духовные и психологические мотивы вождей «из рабов». Оба автора выступают против диктата разума как совокупности общеизвестных банальных истин, подавляющих индивидуальное личностное начало в человеке. Представитель неклассической философии и иррационализма Ницше является последователем Достоевского. В основе их сочинений лежит сходный трагический опыт, который заставил их усомниться в разуме и морали и привел одного «к перерождению убеждений», а другого – «к переоценке ценностей».

Их творчество объединяет противопоставление божественного откровения, природа которого иррациональна и таинственна, философскому умозрительному знанию. Достоевский и Ницше пытаются проникнуть в психологию личности оказавшейся в «подполье», объектом их изучения становится человек, пытающийся разобраться в себе, ещё не одоленный бесовщиной, как бы низко он ни пал. Оба не предлагают готовых истин, а находятся в постоянном поиске, не выступая учителями и проповедниками.

Достоевский тем велик, что увидел риски революционной бесовщины и разобрался в сути бесов либеральной и антигосударственной части русской интеллигенции, которые вольно или невольно породили «бесовщину действия» в лице Ткачевых и Нечаевых, вырастили бесов: Ленина, Троцкого, Свердлова, Сталина и их подельников.

В то время Ткачевы и Нечаевы позвали Россию к топору и расправе, сейчас – к кувалде и убийствам под видом «освобождения». При этом, как и в те времена, бесы прикрываются словами о величии и будущем России. Тогда готовили убийства царей и революцию – сейчас всерьёз обсуждают перспективы ядерного апокалипсиса и убийство миллионов, заранее выстроив себе бункеры. Бесы Достоевского – призраки прошлого вновь возникают перед нами.

Попытка представить поиск путей избавления от человека «ветхого» и раскрытия человеческой личности в Боге как некий замысел темных сил, исходит от сторонников уравнительных идей, в которых нет никакой иерархии способностей, никакого личного успеха, даже если он направлен на общественное благо. Сверхчеловек чудится уравнителям как узурпатор, который поставит их на место в соответствии с их потенциалом – а это положение ниже среднего. Сверхчеловека боится тот, что не дотягивает в своих духовно-нравственных и профессиональных качествах до уровня хотя бы начальника низшего звена, но намеревается быть им, получив дополнительный «бонус» как сторонник уравнивания всех и вся.

Ницше, искавший выхода Европейской цивилизации из плачевного положения, неправомерно объявлен автором нацистской идеи о «белокурой бестии», которой вовсе не Ницше, а именно нацисты придавали облик некоего расового идеала, понятого даже не как лучший генетический материал (кто поймет, что такое «лучший»?), а как экстерьерный эталон, которому лишь вслед внешности приписывали какие-то психологические и духовные характеристики. Нацисты постоянно сбивались с этой своей установки, понимая, что их аргументы неубедительны и не могут быть внесены в жизнь, кроме как в виде мотивации к агрессии и уничтожению «недочеловеков». Селекционный эксперимент полностью провалился, а Ницше к этому не имел никакого отношения. Неслучайно в пропагандистских брошюрах нацисты предпочитали упоминать Гобино[31]31
  Жозеф Артюр де Гобино (1816–1882) – французский социолог, автор «арийской» теории, на которую опирались в XX германские нацисты.


[Закрыть]. Ницше им был не по мозгам и слишком далек от задачи мобилизации немцев в условиях войны.

В книге «По ту сторону добра и зла» Ницше мотивировал поведение особых людей волей к власти, которая диктовала им особую этику – которая далеко не во всех случаях предосудительна, если отличается от общепринятых норм. Он писал о некоем «гении сердца», обогащающем любого, кто обращается к нему – тайне, которую Ницше и сам толком не осознавал, а только чувствовал. В «Генеалогии морали» Ницше писал о «благородных расах» вовсе не в антропологическом смысле – ему были чужды подобного рода материалистические примитивизмы. Скорее всего, это типы личностей, прошедшие школу «гения сердца» и ставшие особыми – достигшими таких этических высот, которые неведомы большинству.

«Белокурая бестия» у Ницше – совсем не то, что слышится уху недообразованного русскоязычного человека, который с детства помнит, что Ницше – идейный предтеча нацизма. Он не только не был таким предтечей, но его «бестия» – это гордый «зверь» (лев), природа которого немыслима для других, и поэтому он – царь зверей. «Белокурость» – это лишь знак, расовый символ, но не обязательный признак. Дурное понимание Ницше привело к блондомании – человек светлой пигментации с плоским как блин лицом может в таком случае выдавать себя за «истинного арийца». Видимо, подобная компенсация комплексов – одно из последствий ницшеанства.

В книге «Так говорил Заратустра» Ницше делает следующий шаг – предполагает появление новой расы «сверхчеловеков», которые возвышаются над другими людьми, как люди возвышаются над животными. Это творцы и эгоцентрики. Эгоцентрики не в том смысле, в котором «простой человек» осуждает себе подобного. Эгоцентризм сверхчеловека расширяет его «Я» до размеров человечества или даже Вселенной. Все для него – «Я». Он – не утешитель своих плотских потребностей, а их усмиритель, преодолевший обывательский материализм, предавший забвению идею ранга, аристократизма, служения высшему.

Ницше говорил лишь о прототипах сверхчеловека среди известных исторических деятелей, но вовсе не предполагал, что какой-то народ или каста могут в порядке самозванства присвоить себе звание «расы господ». На русской почве среди великих людей есть такие прототипы. Но и в других обстоятельствах обычные люди, ведомые такими сверхлюдьми, становятся чудо-богатырями Суворова, чудо-человеками, противостоящими архетипу «чуда-юда» – трехглавому дракону-погубителю. Чудесный человек совершает поступки, немыслимые для обывателя, которые всегда готовы обвинить его в эгоцентризме, в разросшейся до невероятных размеров «самости». Им удобнее жить без русского чудо-человека (Теркин у Твардовского), и самим не быть, а существовать, отдавшись в распоряжение своей плоскоматериальной натуры.

Если Достоевский описывает человеческое страдание и пытается выявить его смысл, то Ницше принимает жизнь такой, как она есть. Он разделяет человечество на меньшинство и массу, но считает, что каждый должен стремиться стать личностью, преодолевая свои пороки и болезненные состояния.

«Во все времена человечества существовали также и человеческие стада (родовые союзы, общины, племена, народы, государства, церкви) и большое число повинующихся по сравнению с небольшим числом повелевающих. Принимая во внимание, что до сих пор повиновение с большим успехом и очень долго практиковалось среди людей и прививалось им, можно сделать справедливое предположение, что в общем теперь каждому человеку привита от рождения потребность подчиняться, как нечто вроде формальной совести, которая велит: “ты должен делать что-то безусловно, а чего-то безусловно не делать”, словом, “ты должен”». Эта потребность стремится к насыщению, к наполнению своей формы содержанием; при этом вследствие своей силы и напряжённого нетерпения, малоразборчивая, как грубый аппетит, она бросается на всё и исполняет всё, что только ни прикажет ей кто-нибудь из повелевающих – родители, учителя, законы, сословные предрассудки, общественное мнение.

«Необыкновенная ограниченность человеческого развития, его медленность, томительность, частое возвращение вспять и вращение на месте – всё это основывается на том, что стадный инстинкт повиновения передаётся по наследству очень успешно и в ущерб искусству повелевания», – говорит Ницше и завершает словами: «…для возможности повелевать им понадобится предварительно создать себе иллюзию: именно, делать вид, будто и они лишь повинуются».

Эти слова Ницше определяют статью 3 Конституции РФ, во многом скопированной с европейских примеров, о народе как источнике и носителе высшей власти в РФ: иллюзия о том, что повелевающие лишь повинуются, была создана. Вебер и Шумпетер в отношении плебисцитарной демократии сказали о народе, который проголосовал и должен выйти вон, а власть сама дальше управится. В афинской демократии знаменитая погребальная речь Перикла, наполненная пафосом и риторическим блеском, заканчивается словами: «А теперь, оплакав должным образом своих близких, расходитесь». Политики высказались, граждане выслушали и теперь должны заняться повседневными делами, а политики – политикой.

Ницше называет это моральным лицемерием повелевающих и вспоминает представительные органы власти и французского императора: «Там же, где считают невозможным обойтись без вождей и баранов-передовиков, одну за другой предпринимают попытки заменить начальников совокупностью умных стадных людей: такого происхождения, например, все представительные общественные органы. Какое благодеяние, какое освобождение от нестерпимого гнета вопреки всему приносит с собою для этих стадных животных, европейцев, появление какого-нибудь абсолютного повелителя – последним великим свидетельством этому служит воздействие, произведенное феноменом Наполеона: история этого воздействия есть почти что история высшего счастья, которого достигло все текущее столетие в лице своих наиболее значимых представителей и в самые свои значимые моменты».

О демократии он говорит откровенно: «Мы же, люди иной веры, – мы, которые видим в демократическом движении не только форму упадка политической организации, но и форму упадка, точнее, измельчания человека, низведение его на степень посредственности и понижение его ценности, – на что должны мы возложить свои надежды?» Упадок преодолевается не выдвиженцами застарелой демократии, а новой порослью самодеятельных личностей, несущих на себе черты более возвышенные, чем окружающая их деградирующая чернь и ее вожди.

На высших уровнях власти: от губернатора до президента должна быть выстроена вертикаль повелевающих и отвечающих за результаты своей работы, которых народ может ежегодно оценивать путем честно проведенного плебисцита, без «волшебников» из избирательных комиссий. Но, чтобы выбраться из цивилизационного кризиса, совершенно недостаточно выбирать из своей среды таких же, как мы. Напротив, как писал Иван Ильин, демократия чего-нибудь стоит, только если выдвигает вперед подлинную аристократию. Уничтоженную аристократию Империи нам уже не восстановить, но мы в состоянии ощутить «инаковость» личностей, которые не растворены в гниющей повседневности и не замкнуты на свои частные интересы и переживания, а стоят над повседневностью и выше окружающего их «среднего уровня» персонажей нашего времени – довольно неприглядного вида. И это есть олицетворенные образы Сверхчеловека, который только и способен вернуть народу историческое бытие.

Разбирая детали биографии и высвечивая характеры крупных исторических фигур, стоит видеть отличие действительно великого деятеля – Сверхчеловека – от случайно возвеличенного ресентиментного раба. И тем самым предупредить: будущее России во многом зависит именно от того, кто придет на смену нынешнему правлению.

Ницше понял Достоевского и искал выход из состояния общества, в котором «Бог умер» – не в общих рекомендациях и не в увещеваниях мелких людей стать крупными. Он искал и нашел идею самосохранения – монархическую и аристократическую, идею Сверхчеловека. Только Сверхчеловек может создать сверхдержаву – не угрожающую смертью и социальным хаосом всему человечеству, а закладывающую новую эпоху и продолжающую начавшую клониться к закату цивилизацию. Органичность иерархии и ранга – вот, в сущности, что такое идея Сверхчеловека. Люди неравны, и идея равенства – всегда гибельна.

Сверхчеловек говорит себе: «Не убоюсь зла, ибо Ты со мной». Он не пасует ни перед внешними силами зла, ни перед личными бесами, и только тогда он – спаситель народов. Нет, Раскольников не сверхчеловек в смысле Ницше. Достоевский показывает, сколь он жалок в своём «тварь я дрожащая или право имею». Сверхчеловек такого вопроса не знает и не задает его себе. Из «твари дрожащей» рождается «право имею» – произвол ничтожества. Только на каторге, приближаясь к искуплению, Раскольников видит сон со сценами гибели человечества от моровой язвы: «Спастись во всём мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса». Здесь – трагедия, которая подстерегает Сверхчеловека. Он может быть не узнан и не услышан. (Ницше: «среди людей будешь ты всегда диким и чужим», «Ты, отчизна моя, одиночество!») Но он – заведомо спасется, а если его узнают и услышат, то спасутся многие. И, возможно, история продолжится, цивилизация продлится – до последних времен.

Воля к власти не занимается расчетами карьеры, не изводит себя комплексами – это не черты Сверхчеловека. Полнота жизненных сил, когда единение с Богом естественно и необременительно («бремя Мое легко», Матф. 11:30). Эта естественность не дается натурам, «выходцам из низов», не преодолевшим свою низость.