Текст книги "Рось квадратная, изначальная"

Глава двадцатая,
где Благуша ускоренными темпами познает блага цивилизации

Суета суёт – верное средство для головной боли.

Апофегмы

Махина заметно снижала скорость, хотя махинист даже не притронулся к приборной доске – в полном соответствии с тем, что он говорил ранее. Веховые столбы уже не бежали, а вяло проплывали мимо. Огромный, неоглядный, сделанный весь из лазурного байкалита, усечённый конус храмовника поднимался ввысь гигантскими ступенями. Вот он занимает половину неба, а вот занимает и все небо, так что ничего, кроме лазури стен, уже и не видать. А прямо перед Махиной быстро вырастал тёмный зев туннеля, прорезанного в толще байкалитовых стен, куда и убегали рельсы.

– Экая ахава! – подумалось потрясённому столь величественной картиной Благуше. – За жизнь не обозреть!

Тут Махина влетела в тоннель, на мгновение все вокруг потемнело – но лишь на мгновение, так как в потолке уже вспыхнули маленькие, с ладонь, истекающие бледно-жёлтым светом зерцала, равномерно расположенные друг от друга на расстоянии шага. Благуше почудилось, что на него уставились быстро мелькающие, непонятно кем присобаченные к байкалиту буркала неведомых чудищ, пустоголовых и слепых, несмотря на испускаемый свет. Но лишь показалось. Сравнение пришло и сгинуло. Махина чесала дальше, продолжая потихоньку тормозить, а зерцала выполняли свою работу, и выполняли исправно – хорошо стало видно, как колёса несут их по нижнему ярусу храмовника вдоль расступающихся вширь стен, открывающих какие-то постройки.

Ухарь протянул длинную руку, дёрнул за шнур, и Махина издала последний прощальный гудок.

– Все, гости дорогие, приехали! – громко объявил Ухарь. – Спасибо за компанию, весёлая получилась поездка, против всех ожиданий! Может, мне и дальше без золушка ездить?

– Ага, – поддакнул Благуша, – только перчатки прихвати для тех, кого к котлу горюч-камень швырять поставишь.

Повернувшись, рыжеусый богатырь обнял Благушу, да душевно так обнял, аж ребра у того затрещали, затем, выпустив сдавленно охнувшего слава, чмокнул в щёчку зардевшуюся Минуту. Пока чувствительно взволнованный Благуша пытался подобрать подходящие ответные слова, Ухарь ткнул рукой в сторону тамбура и сказал:

– Прощаться не будем, ещё свидимся. А теперь быстренько дуйте через заднюю дверь, пока на перроне не оказались. Думаю, начальство уже торопится навстречу.

– Хорошо, Ухарь. Будем ждать в этой… как её…

– «Блудной деве»! – со смехом подсказала Минута.

Слав подхватил девицу за руку и побежал с ней к заднему выходу. И вдруг остановился как вкопанный. Так, что послушница Храма Света налетела ему на спину и удивлённо ойкнула.

– Оторви и выбрось, а где же Пивень?!

Место на лежаке пустовало. Бандюк исчез. А тамбурная дверь была открыта настежь. Ухарь подскочил, коротко глянул гневно сузившимися глазами и с неприкрытой досадой бросил:

– Эх, недоглядели, пар ему в задницу! Пока мы разговоры разводили, взял да и убег! – затем уверенно добавил: – Ничего, не уйдёт! Сейчас корешкам звякну, розыск объявят по всему храмовнику. Но за Пивеня награды нам теперь не видать, другие поймают… Ничего, остальная ватага уже на подходе, а за них куда больше дадут! Ну все, поторапливайтесь, к перрону подъезжаем!

Сейчас Махина уже еле плелась.

Благуша выбежал на край платформы, примерился и соскочил на рельсы. Как выяснилось, немного не рассчитал – зубы лязгнули от отдачи в пятках, но ничего, остались целы. Морщась, он быстренько обернулся, протянул руки и помог спрыгнуть Минуте. Ухарь махнул им рукой и скрылся в глубине махинерии, а Минута тут же потянула Благушу по оказавшейся рядом каменной лестнице вверх – на второй ярус. Благуша озирался на бегу, стараясь рассмотреть как можно больше – уж очень непривычной была картина окружающего. Было так просторно и светло, словно они находились под открытым небом, но стоило глянуть вверх, на байкалитовый свод Станции, устроенной, не в пример Краю домена, прямо в толще храмовника, как обманчивое впечатление пропадало. Потом они выбрались с территории Станции, и от бесчисленных переходов, лестниц и туннелей, по которым его повела быстроногая провожатая, у слава напрочь потерялась всякая ориентация.

В одном месте они остановились, и Минута показала Благуше рукой вниз сквозь прорезанную в стене каменную решётку – он увидел уже остановившуюся тушу Махины, заполненный одетыми ярко, по-столичному людьми перрон и на нем – внушительную даже отсюда фигуру Ухаря, к которому спешила группа людей в зелёных и красных мундирах.

– В красных мундирах – фискальники, – пояснила Минута. – В зелёных – рядовые стражники. Совет Ухаря сэкономил нам пару часов. Лучше я покажу тебе город, чем сидеть и объясняться с этими жлобами.

– Буду рад быть твоим спутником, оторви и выбрось! – согласился Благуша, вытирая рукавом армяка взопревший лоб – в храмовнике было куда теплее, чем снаружи.

– Ну, пошли дальше. – Минута потянула его за руку.

Славу было приятно следовать за ней, так как от прикосновения нежной маленькой ручки (между прочим, способной вырубить бандюка не хуже мужской) он просто млел, уже не особенно-то и стараясь одёргивать себя мыслями о Милке. Вдобавок заблудиться в этих катакомбах одному труда не составляло, и он искренне радовался, что у него есть такая провожатая, как Минута.

Вскоре они вышли на городскую улицу, раскинувшую ряды трех-четырехэтажных зданий из дерева и камня под байкалитовым сводом, испещрённым множеством маленьких зерцал, которые создавали видимость естественного дневного освещения. Здания из четырех этажей потрясали воображение – больше двухэтажного трактира в Светлой Горилке да высокого, но вовсе безэтажного купола Станции на Краю ничего выше из жилья слав в своей жизни не видел (сам храмовник был не в счёт, город-гора был возведён ещё Неведомыми Предками, а не руками простых людей).

От царившего здесь многолюдья, среди которого уверенно и ловко лавировала Минута, у Благуши через некоторое время зарябило в глазах. А люди все шли и шли. Сотни? Тысячи? Люди толкались на улицах и площадях, шумели, спорили, что-то продавали-покупали, чем-то обменивались, о чем-то договаривались, в общем, кто во что горазд. Тёплый армяк стеснял все сильнее, и слав, наплевав на приличия, расстегнул его донизу, но все равно истекал потом. Один раз к ним попытался пристать какой-то закомура – высушенный, как вобла, тощий нанк в синей рясе, проникновенным голосом вопрошая, знают ли они настоящее имя Предка, – и отстал только тогда, когда Минута совсем не по-женски рявкнула в ответ, что знает даже его фамилию, а не то что имя. Затем перед ними развернулась ярко освещённая площадь с огромной статуей Смотрящего Олдя в центре, Великого Двуликого, вокруг которого толпились прилично одетые попрошайки и привычно гундосили, что сами они не местные, что вот, мол, ни кола у них и ни двора и вообще жизнь их столь тяжела, что дальше уже некуда, и неплохо бы облегчить её некоторым количеством бабок. Ну, эта публика была известна Благуше ещё по родной веси, да и на конах от неё продыху не было, так что он по своему обыкновению пропускал притворное, бессовестное нытьё мимо ушей.

Наконец они оказались на краю площади, где перед взором Благуши предстало трехэтажное здание с ярко размалёванной вывеской «Блудная дева». Минута, не останавливаясь, устремилась в солидную двухстворчатую дверь из морёного дуба. В гостевой зале им навстречу поспешил низкорослый толстяк-егр, чернокожий и светловолосый, как и все егры, видимо сам хозяин гостиницы. Круглое лицо расплылось в приветливой улыбке, пухлые ручонки, взметнув рукава шикарного халата из золотистого плиса, распахнулись в гостеприимном жесте. Минута представила егра Благуше (его звали Бодун), перебросилась с ним парой слов, а затем мило попрощалась со славом, что для него оказалось неожиданным ударом судьбы. Но тут же успокоила обещанием заглянуть через пару часиков и прогуляться вместе с ним по городу, чтобы показать местные достопримечательности.

После чего выпорхнула из гостиницы, а её хозяин Бодун, шустро семеня короткими ножками, повёл Благушу в свой лучший, по его уверению, номер, располагавшийся на третьем этаже. Там, как оказалась, и ванну принять было можно, и для естественных надобностей никуда не надо было отлучаться, и еду можно было заказать прямо с доставкой. Благуша стал прикидывать в уме, во сколько же бабок ему выльется такая забота и предупредительность, и собственный кошель, где ещё позванивали бабки в количестве почти шести матрёшек, то есть почти целого бочонка, показался ему неожиданно тощим и жалким для столицы. И уж совсем забеспокоился слав после сообщения хозяина о том, что в этом номере был недавно сделан капитальный ремонт. Что такое «капитальный ремонт», Благуша не ведал, но по тону егра до него дошло, что это нечто особенно крутое, настолько крутое, что, похоже, ему не хватит никаких бабок А бабки ему ещё были ох как нужны для других надобностей. «Влип», – подумал слав и от этой мысли вспотел ещё сильнее. Но как отказаться? Минуту подводить не хотелось, да и себя на посмешище выставлять тоже.

А хозяин продолжал разливаться трепыхалой по поводу достоинств своей гостиницы. Тогда торгаш решил камила пока не гнать и нарочито скучным голосом поинтересовался, во сколько ему этот «капитальный ремонт» обойдётся. Ответ коротышки приятно удивил. Бодун заявил, что это храмовая квота и что, дескать, храмовые гости за честь его странноприимному дому. «Ай да Минута! – пыхтя на очередном лестничном пролёте, мысленно похвалил слав, сразу сообразив, откуда на него свалилось такое счастье. – Молодец девица!»

Наконец они добрались до нужного номера, и егр Бодун предупредительно распахнул перед Благушей дверь. После подъёма на третий этаж коротышка даже не вспотел и дышал ровно, чему можно было только позавидовать. Показав гостю, как пользоваться водоналивными кранами с холодной и горячей водицей, удобным нужником с высоким, непривычного вида сиденьем из белого мрамора и шнурком колокольчика, по которому вызывался коридорный, Бодун вежливо откланялся и оставил его одного.

Благуша устало вздохнул, смахнул со лба испарину, скинул пропотевший армяк прямо на пол, оставшись в алой рубахе, и осмотрелся. Номер и вправду был роскошный. Даже чересчур. Прежде всего, в глаза бросалась чудовищных размеров кровать – на такой можно было не только всей семьёй спать, но и соседей по Светлой Горилке пригласить, с целой кучей сопливых детишек, да и то, наверное, место ещё бы осталось. Непонятно, зачем такая нужна? В догонялки, что ли, с супругой играть? Так, глядишь, и до утра не поймаешь, все желание пропадёт.

Ладно, Смотрящий пусть на ней и почивает, Благуше она все равно ни к чему. Ему не то что ночевать, просто поваляться времени не было – скоро обещалась зайти Минута. С любопытством скользнув взглядом по огромным, от потолка до пола, гардинам из какой-то дорогой красивой материи, прикрывавшим просторное окно номера от света улицы, слав решительно отправился в моечную – небольшую комнатушку размером четыре на четыре шага, с бассейном вместо пола. Там уже плескалась прозрачная голубоватая водица, заметно исходившая паром – хозяин расстарался. Быстренько скинув всю одежду, Благуша потрогал ногой водицу, оказавшуюся терпимо горячей, и бултыхнулся целиком. Какое-то время он просто неподвижно сидел, отмокая, аж прикрыв от наслаждения глаза, затем принялся орудовать мылом и мочалкой, смывая с себя грязь и усталость.

Когда через полчаса он выбрался из бассейна, благоухая чистотой, то в номере на просторном столе его уже ждал горячий обед. От закрытых крышками блюд исходили такие аппетитные запахи, что слав, несмотря на недавнюю трапезу в Махине, вдруг почувствовал зверский голод и принялся уминать все подряд, даже толком не понимая, что он такое ест. После чего, довольно потирая туго набитый живот обеими руками, вышел на балкончик – проветриться.

Отсюда хорошо просматривалась площадь, по которой его привела Минута, и Благуша засмотрелся на статую Смотрящего, бывшую даже выше третьего этажа, на котором его разместили. В его сторону было обращено доброе лицо Двуликого, исполненное вселенского великодушия, а злое смотрело в противоположную, заставляя ёжиться входящих на площадь, – он посчитал это хорошим знаком. Глядя на ласково взирающие на него глаза Смотрящего, Благуша ощутил, как на него нисходят небесная благодать и спокойствие, а затем и вовсе впал в какое-то благоговейное оцепенение.

Неизвестно, сколько он так простоял, прихода Минуты он не заметил и очнулся от ступора, лишь услышав рядом её милый голос:

– Красиво, правда?

Благуша порывисто обернулся и снова замер, восхищённый уже видом самой Минуты. Девица избавилась от своего невзрачного шерстяного плаща, переодевшись в небесно-голубой наряд, лёгкий, воздушный и весьма соблазнительно подчёркивающий формы её тела, оказавшиеся не такими уж и скудными, как ему показалось при знакомстве. По крайней мере, грудь девицы ничем сейчас не уступала красотам Милки, а то даже и превосходила – например, смелостью шейного выреза открывая приятные глазу нежные округлости. Сердце слава сладко затрепетало где-то в районе переполненного желудка – и куда только подевалась серая послушница?! Сейчас перед ним усладой глаз предстала красивейшая из женщин, которых он когда-либо видел в своей жизни!

– Не то слово! – вырвалось у него. – Просто лепота!

– Ну что ж, друг мой, – Минута кокетливо улыбнулась, оценив по достоинству вызванное её видом восхищение, полыхавшее в глазах слава, причём её собственные очи сияли ничуть не меньше, – времени у нас до полуночи ещё немало, так что пойдём, покажу тебе мой город. Я всегда выполняю свои обещания.

«Ценное качество, особенно для женщины», – подумал слав. Потом спохватился:

– А ежели Ухарь зайдёт, когда нас не будет, оторви и выбрось?

– Ничего, ежели что и будет передать, то оставит хозяину гостиницы. Бодун исключительно честный малый, я его давно знаю.

– Интересно, а вагоны уже прибыли или нет? – задумчиво проговорил слав.

– Не терпится получить награду за бандюков? – Минута снисходительно улыбнулась.

– Да нет, оторви и выбрось! О людях беспокоюсь! – Слав энергично помотал головой, отметая всякие подозрения в материальной заинтересованности, которая, конечно, имела место – какой же он торгаш, ежели не будет думать о прибыли? Тем более о дармовой? Но портить о себе впечатление он не собирался, а что может подпортить – это он почувствовал, поэтому развивать тему благоразумно не стал.

– Нет, вагоны, как ни странно, ещё не прибыли. То ли Ухарь не рассчитал со скоростью, то ли бандюки ещё что-то с ними сотворили. Остаётся только ждать. Кстати, как я узнала, Махину с нашим махинистом уже послали обратно – навстречу составу. На этот раз Ухарь поехал в компании с целой толпой стражников, так что скучать ему снова не придётся.

– Понятно… – Благуша кивнул. – А тот пакет, что ты прятала в вагоне… Теперь уже можешь сказать, что там было?

Минута укоризненно покачала пальчиком у него перед глазами:

– Эти дела тебя не касаются, Благуша. Пакет я забрала, но что внутри…

– Понял, понял, оторви и выбрось!

– Только не обижайся, хорошо? Это не мои личные секреты.

– Да что ты, Минута, – какие обиды! – искренне воскликнул слав – Я тебе и так до конца жизни буду благодарен за помощь, оторви и выбрось!

– Так уж до конца жизни? – Девица лукаво прищурила свои прекрасные зеленые глаза.

И тут Благуша не удержатся. Стремительно шагнув к Минуте, он обнял её, испытывая сладостное чувство от прикосновения ладоней к нежной девичьей коже, прикрытой лишь тончайшей шелковистой тканью, и запечатлел на её губах крепкий поцелуй. Затем отступил на шаг – полюбоваться результатом. Лично ему ощущения понравились.

Изумлённая его поступком, Минута, казалось, лишилась дара речи и лишь молча смотрела на слава, хлопая длинными ресницами. Затем глубоко вздохнула и медленно, прерывистым от волнения голосом проговорила:

– Больше так… не делай… Не могу сказать, что мне не понравилось, но я же послушница Храма Света, и близкие отношения с мужчинами мне запрещены.

Благуша устыдился, что поддался мимолётной слабости.

– Прости, Минута. Я…

Пальчик девицы лёг ему на губы.

– Молчи. Что сделано, то сделано. А теперь пошли со мной.

Глава двадцать первая,
Дорога, дорога, осталось немного…

Чем меньше знаешь, тем меньше сомневаешься.

Апофегмы

Взмыленный не хуже своих коняг, Выжига тряской рысью подъезжал к огромному, необозримому конусу храмовника, когда дневной свет начал тускнеть. Вечер только-только наступал, животворный Луч бил из вершины чудо-горы ещё почти в полную силу, прожигая лёгкие перистые облака и отражаясь от Небесного Зерцала в Мировой Грани на радость всем живущим на ней, поэтому движение вокруг пока было оживлённым. Пешие путники, телеги, кавалькады и просто одинокие всадники, среди которых затесался и Выжига, растекались по дороге в обе стороны, к столице Простор-домена и от неё. Больше – в храмовник.

Седло уже с трудом удерживало в себе тело, в коем бродила, остервенело кусая все подряд, зубастая усталость. Особенно муторно ныли бока, ноги и спина. Да и поникшие плечи не желали держать буйную головушку, осоловело глядевшую перед собой. Роскошные усы слава поникли от пота, лицо и одежду покрывала дорожная пыль. Под ним, тяжко вздыхая, рысил гнедой, сзади на привязи тащился серый, напоминая вихляющей поступью накачавшегося выпивоху.

А чуть позади коняг неутомимо чесало его, Выжиги, личное ходячее проклятие, взбивая шлёпками когтистых лап фонтанчики дорожной пыли. Израсходовав все свои предназначавшиеся строфокамилу матюгальники и махнув на него рукой, слав давно не обращал на него внимания. Птица за весь день так и не отстала, но и в руки не далась, бесполезные попытки схватить её за свободно болтающиеся поводья пришлось в конце концов оставить, чтобы не растрачивать силы понапрасну. Правда, пару раз камил сворачивал куда-то в сторону, но потом догонял снова – то ли резвился от непривычной свободы, то ли искал пищу. Выжиге было все равно.

Даже дивный вид самого храмовника, величественного сооружения Неведомых Предков, потрясающего воображение любого, даже самого нелюбопытного человека, причём не только в первый раз, но и во все последующие (сколько на него ни смотри – все равно не привыкнешь к этакой мощи), не особенно-то Выжигу и тронул. Что и говорить – храмовник выбрал неудачный момент, чтобы покрасоваться перед путником.

Путнику, мягко говоря, было начхать.

Потому что больше всего на свете ему хотелось только одного – чтобы все как можно быстрее кончилось. А пока – Добраться до Портала хотя бы за несколько часов до полуночи и, ежели Неведомые Предки хоть немного благосклонны к нему, провести эти несколько часов на любой, самой завалящей койке. Потому что после переноса его снова ждала изнурительная гонка, и он не без обоснований опасался, что без отдыха, пусть кратковременного, может её не осилить. Пёсий хвост. Провести целый день в седле без соответствующей подготовки и опыта! Стереть бедра и задницу о седло чуть ли не в кровь! Да Выжига просто не помнил такого дня за всю предыдущую жизнь – чтобы он так чудовищно уставал.

Поэтому лишь остатки силы воли, помноженные на стремление к заветной цели, заставляли его сейчас продолжать путь. Выжига выругался сквозь зубы, медленно и остервенело. И дал себе клятву, что это путешествие будет для него последним, чем бы оно ни закончилось. Его дело заниматься торговлей, а не познавать особенности мира на собственной шкуре. «Ну Скалец, ну братан недоделанный, лучше тебе не попадаться под руку, когда я вернусь домой…»

Сейчас же его интересовали только три вещи: жратва, сон, Портал. Больше ему в этом домене желать было нечего.

Глава двадцать вторая,
Экскурсия по храмовнику

Странное дело, вдали от дома так и тянет купить что-нибудь ненужное!

Апофегмы

Они вышли из гостиницы и снова прошли мимо Смотрящего Олдя, только уже свернув на другую улицу, как пояснила Минута – в сторону торговых кварталов. Несмотря на обилие уже полученных впечатлений, Благуше по-прежнему было интересно все, поэтому он вертел головой без остановки, глазея на те чудеса, о которых прежде только слышал или читал. Но ещё больше было вокруг того, о чем он и не знал и не догадывался.

Минута не уставала комментировать – ей доставляло удовольствие быть для Благуши гидом. Вот уличные лицедеи закончили (к сожалению) представление из жизни древних берендеев – народа мифического, возможно и не бывшего вовсе, и, суетясь, складывали макет Небесного Зерцала при этом шутливо говоря зрителям, что наступает ночь и всем пора на боковую. А вот среди клеток с говорун-птицами, больших и малых, сидит торгаш-птичник, бледный ликом и кучерявый волосом армии, а на плече у него говорящая синица редкостного красного цвета – такого цвета и не бывает в природе вовсе, – которая стращает окружающих скабрёзными выкриками:

– Мер-ртвяки! Ур-роды! Ур-рою!

Благуша загляделся, но Минута бесцеремонно потащила его дальше, сказав, что это ещё не самое интересное. Чуть дальше стоял окружённый детьми другой торгаш – низенький смуглый манг с огромной связкой разноцветных воздушных шаров, которые упорно рвались в воздух, а торгаш, с трудом удерживая их в руках, с натужной улыбкой накрикивал:

– А вот кому летучие шары, лопни мои глаза! Подходи выбирай! Доставьте радость себе и своим деткам!

Когда Благуша с Минутой проходили мимо, детишки радостно завизжали – один шар все-таки вырвался из общей связки и устремился алым пятном к байкалитовому своду.

– Лопни мои глаза! – горестно взвыл манг, беспомощно глядя на улетающий убыток.

– Интересная забава, – улыбнулся Благуша, мысленно посочувствовав собрату по ремеслу.

– Да, забава, – согласилась Минута и туманно добавила: – хотя всякую забаву и в дело приспособить можно.

– Угу. – Реплика спутницы заставила слава задуматься. Он поскрёб пятернёй затылок, подвигал бровями и изрёк: – Вот ежели, оторви и выбрось, сделать огромный такой шар, то можно и человека в воздух поднять. Представляешь, как здорово с высоты обозревать окрестности?

Минута от удивления даже остановилась:

– Сам придумал или подсказал кто?

– Сам… а что, оторви и выбрось?

– Да Бова Конструктор уже сделал такой, сейчас испытания проводит! К шару канатами будет пристёгиваться корзина, куда смогут поместиться аж четыре человека!

Благуша озадаченно хмыкнул.

– А ты молодец, – похвалила Минута, – головастый.

И потянула польщённого слава дальше по улице.

Вскоре они оказались среди многочисленных прилавков книжного развала и здесь задержались надолго. Минута рылась в стопках книг, что-то спрашивала у продавцов, переходя от одного к другому, а потом, похоже, разговорилась с давним знакомым, забыв о спутнике начисто – так увлеклась. Понимающе пожав плечами, Благуша побрёл вдоль книжных рядов самостоятельно, решив присмотреть себе что-нибудь на память. Такого изобилия книг он ещё никогда не встречал – разве можно было сравнивать это богатство с тем, что имелось в избе читальне родной веси, Светлой Горилки! На Краях книги были товаром дорогим, вовсе не первой необходимости для жизни, поэтому в избе-читальне потихоньку копилось лишь то, что приобретал на собранные обществом бабки староста их веси, Подорожник, – книги для учения, но никак не для развлечения. Да ещё там же оседали случайные – подаренные или забытые кем-то из проезжих. А здесь – здесь каких только книг не было! И маленькие, и большие, и тонкие, и толстые, и строгие обликом, и яркие красочным разноцветьем! Праздник для души, да и только!

Благуша выудил из груды наугад две связанные вместе книжки, развязал и начал листать. Двухтомник назывался «Конец Света», причём слово «Конец» было вытиснено серебром на обложке первой книги, а слово «Света» – золотом на второй. Лишь через минуту мучительных умственных усилий, сообразив, что это какой-то философский труд о строении мира, причём изложенный столь заумным языком, что нормальным человеческим умом этого не понять, слав отложил книги в сторону и взял взамен небольшой аккуратный томик размером с ладонь и толщиной в палец. Называлась книжица «Апофегмы». Слово было незнакомое, но Благуша, ничуть не раздосадованный первой попыткой с двухтомником, смело открыл книжку. Надпись на титульном листе гласила, что сборник апофегм составлен неким Ежом и изготовлен в первопечатне Федора, что находится в славном городе Свинница домена Крайн (откуда родом была ватага Рыжих и махинист Ухарь). Открыв томик где-то посерёдке, слав наткнулся на любопытное изречение: «Хорошо, когда собака – друган, но плохо когда друган – собака» и захохотал. Уж очень это высказывание было точным, прямо про Выжигу! Он ещё полистал страницы, выяснив, что сборник составлен довольно своеобразно – на каждом развороте была запечатлена только одна апофегма. Зато среди них порой попадались такие перлы красноречия, что хоть стой, хоть падай!

– Беру, оторви и выбрось! – заявил Благуша заинтересованно смотревшему на него книжнику. – Сколько?

Названная цена оказалась не так уж и мала, но вопреки своему обычаю торговаться слав молча полез в кошель и отделил от початой матрёшки десяток бабок, разочаровав такой поспешностью книгопродавца, которому поторговаться явно хотелось. Вернувшись обратно к Минуте, которая все так же увлечённо беседовала со своим знакомым книжником, он похвастался покупкой, и покупка была благосклонно одобрена. Затем Минута попрощалась с собеседником, напомнив ему о каком-то своём заказе, и они отправились дальше.

До наступления вечера, ознаменовавшегося частичным угасанием зерцал на байкалитовом потолке яруса, слав успел увидеть ещё много интересного, например пару номеров в набитом довольной ребятнёй передвижном цирке, где шло выступление трех дрессированных поросят – Сина, Бада и Морехода. Под звуки незатейливой песенки: «Я поросёнок, ну и пусть, я поросёнок, и тем горжусь!» – три милые розовые животинки ловко танцевали вальс. После них выступил старый дедушка Можай, продемонстрировавший публике невероятно способного старого седого зайца по кличке Лайк, которого сумел-таки после семилетнего мучения научить бренчать на балабойке какую-то нехитрую мелодию. Благуша ещё подумал тогда, что зайцы вроде столько не живут, но крамольная мысль мелькнула и пропала. Настроение было благодушное, и придираться к мелочам не хотелось.

После цирка для слава наступил предел насыщения впечатлениями, и события в его опухшей от перегрузки голове изрядно перемешались. Помнилось только, что где-то ещё они стояли и слушали бродячего барда Boxy Василиска, который под бренчанье балабойки исполнял жалостную песенку о юной русалке, пойманной старым, давно зачерствевшим сердцем рыбаком. Рыбак тащил русалку домой, плотоядно облизываясь в предвкушении сытного и вкусного ужина, а юная дева Океании горько причитала и плакала о своей незавидной участи. И красиво же пел Воха Василиск, прямо заслушаешься!

А затем ярусные зерцала и вовсе потускнели, возвещая о наступлении снаружи храмовника тёмного времени суток – до полуночи с этого момента оставалось всего два часа. И наша сладкая парочка отправилась обратно к гостинице «Блудная дева», но уже другим путём. Оказывается, для удобства перемещения горожан по всем семи ярусам храмовника ходили небольшие миниатюрные Махины, вот на одной из них, к немалому восторгу слава, путешественники и добрались до площади с Двуликим, откуда уже было рукой подать до гостиницы. Здесь, прежде чем снова покинуть слава, Минута объяснила, куда он должен прийти за полчаса до полуночи, и отправилась договариваться о льготном пользовании Порталом.

Проводив девицу грустным взглядом, Благуша глубоко вздохнул, тряхнул головой, словно пытаясь таким образом привести её в порядок – а головушка изрядно гудела от впечатлений, – и вяло зашагал в гостиницу, не представляя, чем себя занять на час с лишним.

Тут ему на глаза и попался трактир под названием «Благочестивый лик».

Сие двухэтажное здание было причудливо выкрашено в темно-синий цвет и вертикально расчерчено оранжевыми полосами, наверное, чтобы лучше бросалось в глаза, а сбоку, перед входом, лепилась яркая афиша, поверху которой шла крупная надпись «Рукомахание для всех желающих», а в центре красовался здоровенный чернокожий егр, гордо демонстрирующий свои огромные бицепсы.

Недолго думая, Благуша взял да и нырнул в этот трактир. В кои-то веки попал в храмовник, так что, можно сказать, сам Смотрящий велел провести время весело!