Текст книги "Демогоргон"

А отец Каструни, как следовало из документа – убит! Грек об этом не упоминал. Неудивительно, что он так страстно желает смерти этого Хумени.

Если, конечно, тот вообще существует.

Трэйс почувствовал, что у него совершенно затекли ноги. Тогда он встал и отправился на кухню сварить себе кофе. Прихлебывая ароматный горячий напиток, он дал себе одно обещание. Завтра воскресенье. А в воскресенье лучше и не пытаться что-нибудь сделать. Но в понедельник он первым же делом… военные ведь наверняка сохраняют свои архивы, верно? И медицинская служба, тоже. Пусть и прошло двадцать пять лет, но попытаться все же стоит. Он решительно кивнул. Нужно все перепроверить, хотя бы для себя выяснить в чем же истинная причина пережитого его матерью в 1957 году «потрясения», и точно узнать что вызвало необходимость психиатрического лечения.

Во всяком случае, помочь они – все эти психиатры, врачи, психоаналитики – ей ничем так и не смогли!

– Ха! – фыркнул Трэйс. Ему было всего восемь лет, когда он окончательно осознал, что с матерью неладно. По крайней мере так ему помнилось, но, даже и в еще более юном возрасте, он понимал, что она какая-то странная. Ее частенько мучали кошмарные сны и она едва ли не каждую ночь просыпалась от собственного крика.

Трэйс сосредоточился, попытался задержать ускользающие воспоминания, от которых его детский мозг в свое время постарался избавиться. О ее кошмарах, о том как он обычно залезал к ней под одеяло, обхватывал ее своими детскими ручонками, пытаясь успокоить, утешить мать, оплакивающую его близнеца – братика, который умер при родах.

"И ВЕДЬ Я БЫЛА РАДА ЭТОМУ, ЧАРЛИ, РАДА! Я ВИДЕЛА ЕГО ЛИШЬ МЕЛЬКОМ,

ОДИН ТОЛЬКО РАЗ. ЕСЛИ БЫ ТЫ ЗНАЛ КАКИМ ОН БЫЛ… ЧАРЛИ, ОН ВЫГЛЯДЕЛ УЖАСНО… "

Да уж, эти ее кошмары: о мертворожденном братце и кое-о-чем еще. О том, как кто-то набрасывается на нее. Наваливается. О каком-то чудовище. О ком-то, кто больше всего был похож… походил на дьявола!

И тут совершенно внезапно воспоминания буквально захлестнули Трэйса.

Воспоминания от которых по его напряженной спине как будто побежали крошечные ледяные ножки. Одна за другой перед его мысленным взором одна за другой стали возникать картины:

Ему было восемь лет, всего восемь, когда они с матерью на выходные отправились за город, на природу. Кажется, в Девоншир. Стояла осень, но море и небо были все еще по-летнему голубыми и однажды вечером, когда они нагулявшись возвращались в маленький городок на побережье, где снимали комнату в старом, стоящем чуть на отшибе пансионе.

… да именно тогда это и случилось. Он вспомнил, как они проходили мимо луга, где то катались в высокой траве, то игриво гонялись друг за другом веселые пони. Хотя, может это была вовсе и не игра.

Именно там она и сломалась окончательно, именно там и случился этот психический срыв, от которого она не смогла оправиться и по сию пору. Трэйс вспомнил, как она вдруг вскрикнула и бросилась бежать напролом через кусты, через канавы, не разибирая дороги и истерически визжа на бегу. А когда он, весь заплаканный, наконец нашел ее, оказалось, что она лежит свернувшись в клубок, ничего не отвечая, вся в царапинах, окровавленная и всхлипывающая.

– Чего ты так испугалась, мамочка? – по-детски ничего не понимая взывал он. – Ничего страшного. Это ведь просто лошадки. Они играли, вот и все, просто играли!

На самом же деле они вовсе не «просто играли», и теперь он это понимал, но ведь тогда-то он был совсем ребенком и просто не мог знать, что происходило на самом деле. Его забавляло, как пони взгромоздился на свою дрожащую подружку и начал двигать задом. Он смеялся и думал, что мать тоже смеется, но теперь, вспоминая ту сцену, осознал, что издаваемые ей звуки были больше похожи на сдавленное всхлипы. Затем кобылка пала на колени и возвышающийся над ней стоящий на задних ногах и продолжающий свое дело жеребчик стал ужасно похож на человека. А потом он встряхнул своей длинной жесткой гривой и громким ржанием возвестил миру о своей страсти.

Да… и именно тогда Диана Трэйс окончательно тронулась.

Воспоминания о событиях, имевших место семнадцать лет тому назад, настолько утомили Трэйса, что у него буквально начали слипаться глаза. Он лег, а на следующий день проснувшись аж в полдень, принял душ, перекусил и только после этого вернулся к книгам и документам из чемодана.

Первым делом он принялся за тетрадь Каструни. Когда он мельком проглядывал ее накануне, ему показалось, что записей в ней не так уж много: под каждой буквой алфавита там в основном были вписаны слова на соответствующую букву.

Например на букву "А" там значилось несколько имен ( включая имя «Аб») несколько адресов, названий местностей и некоторые другие записи, очевидно выдержки из многочисленных эзотерических и оккультных источников. Но ничего такого, что с первого взгляда показалось бы достаточно важным для человека, пытающегося разобраться в загадке. На букву "В" шли разные выдержки из Ветхого Завета и перечень имен, таких как Вифсаида, Ваал, Вельзевул, Велиал и так далее. Нельзя сказать, чтобы Трэйс был уж вовсе профаном во всем этом – он знал, что последние три или четыре имени были именами либо демонов, либо ложных богов или падших ангелов – ну, во всяком случае, как минимум, злых духов. На букву "К" значились Капернаум, Крест, Каббала и, наконец, в самом конце тетради на букву "Х" он обнаружил Христа, Хоразин и так далее.

Казалось, что тетрадка является просто перечнем: все имеющиеся в ней слова были просто указателями на какие-то гораздо более обширные массивы сведений или информации.

Что ж, все равно с чего-то нужно было начинать. Люди и получше Чарли Трэйса предположительно черпали силу и вдохновение – да и ума кстати набирались – из Библии. Напротив слов Вифсаида, Хоразин и Капернаум он заметил ссылки на библейские тексты и загадочную запись «см. МС, 62». Это могло означать либо «манускрипт N 62», либо «Морган Селби, страница 62». Позже он разберется в этом, а пока нужно взглянуть, что об этой загадке говорится в Библии:

Первая взятая Трэйсом в руки Библия оказалась выбором крайне неудачным: небольшая, размером с кулак, и, с его точки зрения, наиболее удобная в обращении, она оказалась набранной таким мелким шрифтом, что Трэйсу было трудно разобрать слова. Тогда он бросился в другую крайность и принялся за массивную двухтомную Семейную Библию, выпущенную лондонским издательством «Сангстер» в начале века – превосходный академический труд некоего Джона Китто, доктора богословия.

Трэйс обнаружил несколько ссылок, самой понятной из которых ему показалась следующая: «Гл. Х, стихи 12, 13, 15 и 18 Ев. от Луки». Открыв объемистый второй том, он отыскал соответствующую главу, нужную страницу и принялся читать указанные стихи:

12: Сказываю вам, что Содому в день оный будет

отраднее, нежели городу тому.

13: Горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо, если

бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то

давно бы они, сидя во вретище и пепле, покаялись;

15: И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада

низвергнешься.

18: Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба,

как молнию;

Последний стих Трэйс перечитал еще раз…

Наконец он закрыл толстую книгу, осторожно отложил ее в сторону и задумчиво вернулся к тетради Каструни. Но одна фраза не переставая вертелась у него в голове: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию;»

ТАК ЕСТЬ ВО ВСЕМ ЭТОТ КАКАЯ-ТО СИСТЕМА? наконец спросил он себя. ИЛИ НЕТ?

А если есть, то что же это за безумная система такая?

Тетрадь раскрылась – как будто уже много раз ее открывали именно в этом месте – на букве "А" и глаза Трэйса сразу же уперлись в слово «Антихрист», как будто это слово только его и дожидалось.

Это показалось ему довольно странным, поскольку он уже смотрел слова на "А", но этого слова, очевидно, просто не заметил. Оно находилось в самом низу второй страницы раздела и после него значилось лишь краткое :"см. Реинкарнация"

Трэйс перелистал тетрадь, нашел букву "Р" и проведя пальцем по словам, наконец нашел «Реинкарнацию», а найдя нахмурился: перед ним был какая-то таблица и еще одно примечание: "см. МС, 47. "

Он принялся внимательно изучать таблицу:

347 н. э. – менее 20

327 – .. 25

302 – .. 30

272 – .. 35

237 – .. 40

197 – .. 45

152 – .. 50

102 – .. 55

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

1936

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – —

Трэйс ничего не понял. Он бессильно покачал головой и снова уставился на таблицу. У него была хорошая память. История Каструни тоже начиналась в 1936 году – в Хоразине. Он поджал губы и просто так, наугад сложил все числа выше даты – и обнаружил, что в сумме они действительно составляют 1936. Ну и что?

Двадцать минут спустя, когда он все еще пытался найти в таблице хоть какое-то рациональное зерно, зазвонил телефон. К тому времени он уже глубоко погрузился в раздумья и ему как раз показалось, будто он начинает что-то понимать. Поэтому, когда тишину квартиры вдруг разорвал звонок, он даже вздрогнул, а затем схватил трубку и рявкнул:

– Трэйс!

– Чарли? Ты в порядке? – Это была Джилли.

– Я-то? Конечно в порядке! А что со мной может случиться? Какого черта тебе нужно, Джилли?

– Ах ВОТ ты как заговорил…

Он смягчился. Не давая ей времени бросить трубку раньше него, он сказал:

– Джилли, я просто занят, вот и все.

– Ничего ты не занят. Это ты злишься на меня за то, что я брякнула вчера ночью. Насчет твоей ноги и того, какая она «смешная». Так вот, мне очень жаль, Чарли. И я по тебе ужасно скучала. Даже ночью проснулась в надежде, что ты окажешься рядом, а тебя не было.

– Джилли, я…

– Чарли, может между нами вообще все кончено? Да или нет? Если да, то я хотя бы должна знать…

При желании он мог закончить все прямо сейчас. Его так и подмывало сказать «да». Но… черт, Джилли была хоть какой-то частицей порядка в стремительно сходящем с ума мире. Нет, он просто не мог сказать «да» – во всяком случае не так.

– Чарли? – Казалось, она где-то далеко-далеко.

– Может встретимся? – спросил он – и тут же возненавидел себя за слабость.

Ее голос заметно потеплел.

– У тебя?

Он окинул взглядом комнату, поморщился, увидев разбросанные повсюду книги и документы, и ответил:

– Нет, давай лучше в «Корабле» – примерно через час.

– А потом – к тебе?

– Посмотрим, – сказал Чарли. И обратил внимание, что она не вешала трубку до тех пор, пока он не повесил свою.

Потом он немного походил по комнате, нагнулся, поднял с пола тетрадь Каструни… и тут же швырнул ее на ковер, да так сильно, что она даже подпрыгнула. Куда к черту покатилась его жизнь? Когда же наступит мир и покой?

Конечно, он в основном предпочитал активный образ жизни, но нужно же человеку время от времени и отдохнуть хоть немножко?

Он быстро привел себя в порядок и уже собирался уходить на встречу с

Джилли, как вдруг сделал то, что было ему совершенно несвойственно. Можно сказать, совершил отчаянный поступок. Он достал из тайника сверток с краденым золотом и выбрал одну вещицу – крошечный золотой спичечный корбочек на тоненькой, филигранной работы золотой цепочке. Пусть это будет его прощальным подарком.

Да, конечно, не стоило бы этого делать, но… черт с ним! Вероятность того, что Джилли когда-нибудь столкнется со старым Котом Картером равнялась приблизительно одному шансу на миллион.

К тому времени как Трэйс был окончательно готов выходить, у него в запасе оставалось еще целых двадцать минут. Он снова открыл тетрадь Каструни и хмурясь принялся изучать колонки чисел.

347 н. э. – менее 20

327 – .. 25

Что ж, 347 минус 20 действительно составляло 327, а 327 минус 25 соответственно равнялось 302. И так далее. Но что означало "н. э. "? Нашей эры? (Вроде бы они проходили это в школе.) От рождества Христова?

«См. МС, 47».

Трэйс взял книгу Моргана Селби «Мои путешествия и открытия в Святой Земле» и нашел 47-ю страницу. Оказалось, что Каструни ничего не оставлял на волю случая: информация, которую он хотел передать – или по крайней мере та, что больше всего интересовала самого Каструни – была четко отмечена на полях жирными линиями. Ими были испещрены почти все поля на страницах 47 и 48, а некоторые слова и фразы были даже целиком обведены чернилами.

Отрывок оказался длинным и касался какого-то «утраченного» писания, писания столь богохульного (это показалось Трэйсу каким-то противоречием в терминах), что его так никто и не осмелился напечатать. Откуда автор книги почерпнул подобную информацию не сообщалось, но предполагаемое содержание утраченного писания все же приводилось:

СОГЛАСНО писанию Иисус проклял Капернаум, Вифсаиду и Хоразин. Совсем

недавно специалисты по оккультным наукам и дьяволистике в основном

сошлись на том, что местом рождения антихриста должен стать Хоразин.

Как это следует понимать, учитывая то, что Хоразин на протяжение вот

уже четырнадцати столетий стоит в развалинах, совершенно неясно. Но с

географической точки зрения оккультисты совершенно правы. Единственное

в чем они ошибаются так это в своих хронологических выкладках.

Поскольку, в соответствии с поверьями местных жителей, Хоразин,

расположенный на берегу Галилейского моря, уже БЫЛ местом рождения

антихриста.

В утраченном писании (по моим данным) говорится следующее:

На самом деле в озере «потонули» не все гадаринские свиньи – по

крайней мере одна из них уцелела. Легион бесов поначалу вошедших в

захлебнувшихся животных перебрался в уцелевшую свинью, которую

впоследствии Демогоргон, посланец Сатаны оплодотворил семенем

самого дьявола. И в тот момент когда Иисус умер на кресте, эта

свинья родила уродливого отпрыска в человеческом образе.

Когда ребенок немного подрос, его усыновила обитающая в

пустыне в окрестностях Хоразина ведьма. Мальчик "вещал на разные

голоса" и был одержим «многими демонами». Его приемная мать, женщина

довольно образованная и сведущая в некромантии, на основании

сказанного исходящими из приемыша голосами составила два текста

огромной демонической силы, один из которых обладал свойством

умилостивлять Демогоргона и самого дьявола, а другой – лишать их силы

и таким образом их изгонять. С помощью одного можно было

выпустить на волю все силы ада, с помощью другого – лишить Демогоргона

его могущества. Эти высеченные на каменнх плитах тексты, как и

вышеуказанное «писание» считаются утраченными, хотя в действительности

в одном из редких гностических обрядов изгнания «беса» применяется

«заклинание» или «заклятие» предположительно палестинского

происхождения, которое во всех отношениях можно считать заимствованным

с так называемого второго – «изгоняющего» – Хоразинского камня.

Что же касается Аба, сына Демогоргона (или, вернее, сына Сатаны —

антихриста), то в молодости он половину времени бывал безумен, а

половину пребывал в здравом рассудке. Приемная мать использовала его в

качестве оракула и неплохо зарабатывала на его предсказаниях.

Несмотря на то, что он был калекой и левая нога его была усохшей, он

прижил с приютившей его ведьмой множество детей, хотя все они были

ужасны на вид и умирали уже наутро первого же дня своей жизни. Аб все

рос и мужал, но по-прежнему сожительствовал со своей приемной

матерью-ведьмой. По мере же того как она начала стариться, похоть его

становилось только еще более ненасытной. Когда старухе исполнилось

семьдесят семь лет в припадке безумной похоти, продолжавшемся несколько

дней и ночей подряд, Аб замучал ведьму до смерти и жители Хоразина

нашли ее тело с промежностью разорванной так, будто она пала жертвой

какого-то животного, после чего Абу пришлось искать убежища в пустыне,

где он впоследствии и жил отшельником, совершенствуясь в черной магии.

Далее ему приписывают совершение великого множества

преступлений, включая похищения девушек и женщин, с последующим их

убийством, убийства животных, зачастую совершаемые таким ужасным

способом, что лучше его даже не описывать, осквернение святынь и разные

прочие злодеяния. Считается, что он, как и прочие библейские персонажи

до него, прожил необычайно долгую жизнь, а именно 347 лет!

Обстоятельства его смерти, документально никак не зафиксированные, тоже

легли в основу легенды: согласно сохранившемуся с незапамятных времен

преданию в 347 году н. э. в ночь, когда разыгралась ужасная гроза, Аб

явился в Хоразин и наложил заклятие на трех молодых людей. Результаты

этого заклятия – и, что, возможно, еще более важно, его цель —

неизвестны, но в ту же ночь жители

покинули город, вернувшись обратно лишь через несколько недель.

После этого на протяжение ста пятидесяти лет город постепенно

приходил в упадок и в конце концов совершенно опустел. В последующие

столетия здесь останавливались на ночлег лишь кочевые племена, а

постоянных обитателей так и не появилось. Когда я сам оказался там,

моим глазам предстали лишь развалины и совершеннейшее запустение.

Кочевник, поведавший многое из изложенного выше, вообще отказался

входить на территорию города и остался ждать меня за его

пределами. Он объяснил свое поведение тем, что место это проклято.

Таким образом, совершенно ясно, что пророчество Иисуса

исполнилось: воистину "Горе тебе, Хоразин! "

Трэйс еще раз пробежал глазами текст. Наиболее запомнились ему слова «Хоразинский камень», «усохшая левая нога», "347 н. э. ", «гроза» и слово «трех» во фразе «трех молодых людей».

По словам Каструни получалось, что Джордж Гуигос также взял с собой в Хоразин в ту ночь в 1936 году трех молодых людей. А потом еще эта дата, 347 год н. э. – кажется, дата смерти Аба? Тем не менее, Селби утверждает, что документальных сведений о смерти Аба нет…

Трэйс взглянул на часы. Пора на встречу с Джилли. С разгадкой тайны придется повременить. Но одно ему было ясно: раз уж он все-таки взялся за это дело, то непременно доведет его до конца. Чего Трэйс совершенно выносил, так это неразгаданных тайн…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Когда Трэйс наконец появился в «Корабле», Джилли уже дожидалась его; какие-то двое незнакомых разудалых парней клеились к ней у стойки бара, что было вполне нормально: в пабе всегда было полно всякой богемы, голубых и ирландцев из Кроуч-Энда и Хорнси. Трэйс избавил Джилли от их заигрываний, взял выпивку – виски для себя и джин с тоником для нее – и отвел ее в только что освободившийся кабинет, который неожиданно покинули занимавшие его до этого четверо панков с торчащими во все стороны раскрашенными волосами и вразвалочку вышли из паба, громко стуча огромными башмаками на толстенной подошве.

Он не стал терять времени и начал прямо с подарка. Увидев, что он ей преподнес, она ошеломленно вытаращила глаза. Потом открыла крышечку золотого коробка и заглянула внутрь. Трэйс не подумал об этом, но там к счастью все равно ничего не оказалось. Оказывается, миниатюрный коробок мог служить заодно и медальоном.

– Я могу вставить туда твою маленькую фотографию, – сказала она. – А цепочка как раз такой длины, что коробок будет висеть у меня между грудями. И получится, что ты как бы все время касаешься меня.

Трэйс понял: или теперь, или никогда.

– Джилли, я пас.

Она в это время как раз аккуратно прятала его подарок в сумочку, но, услышав его слова медленно подняла голову и недоуменно посмотрела на него.

– Ты… что?

– Это тебе на прощание, – сказал он. – Так что можешь вставить туда фотографию кого-нибудь другого. Не гожусь я для оседлой жизни, Джилли.

Она медленно переваривала услышанное, затем заметила:

– Ты одной рукой даешь, а другой отбираешь.

– Мы же договаривались, что не будем прирастать друг к другу, – не удержался, чтобы не напомнить он. – Но, если мы и дальше будем вместе, то прирастем так, что просто удушим друг друга. Понимаешь, хоть я и занимался с тобой любовью, но я тебя не люблю.

Она же, будто не слыша его и просто продолжая разговор, заметила:

– Знаешь, я часто задумывалась – чем же ты меня так привлекаешь? Ведь ты мне очень нравишься. Но, будь я проклята, если знаю почему. В общем-то, ты не такой уж симпатичный – слишком худой, да и в постели так себе.

Просто, наверное, ты… Какой-то таинственный, что ли?

– Ты имеешь в виду непонятный?

– Да, наверное дело в этом, – согласилась она. – Непонятный. – Трэйс почувствовал, что она готова подняться и уйти. Она снова заглянула ему в лицо.

– Чарли, а ты уверен?

– Да, – кивнул он. И тут все еще не дававшие ему покоя мысли о Каструни, побудили его приукрасить свою ложь. – Понимаешь, у меня есть подружка в Париже. И мы с ней каждый год летом отдыхаем в Греции. Я должен встретиться с ней в Афинах, а потом мы отправимся куда-нибудь на острова. На неделю там, или на две. Мне просто не хотелось потом изворачиваться и врать тебе насчет того, куда я исчез, вот я…

– А когда вернешься.. ? – Она встала и взглянула на него в упор. Ноздри ее раздувались, а прищуренные глаза превратились в щелочки. Такой он ее еще никогда не видел.

– Не стоит, Джилли, – качая головой сказал он.

– Ладно, буду хранить твой подарок, – сказала она. – Всегда. Он будет напоминать мне о тебе.

– Спасибо. – Он просто не знал, что еще сказать.

– И напоминать о том, как легко ошибиться в человеке.

– Джилли, я…

– Да пошел ты! – беззлобно сказала она, повернулась и растворилась в толпе посетителей.

Трэйс допил свое виски, постарался успокоиться, погрузившись В СЕБЯ, и постепенно начал чувствовать себя лучше. Наверное, примерно такие ощущения испытывает человек, с которого сняли наручники, подумал он. Подойдя к стойке он заказал еще порцию. А потом, стоя со стаканом в руке, рассеянно покачивая им, и позволяя шуму паба омывать его со всех сторон, он вдруг понял, что за ним кто-то наблюдает. Какой-то человек, пристроившийся у самого дальнего конца бара – там, где стойка смыкалась со стеной.

Трэйс сначала взглянул на него лишь уголком глаза, а затем решился взглянуть на него открыто. Но всего лишь раз. Этого было вполне достаточно. Лицо незнакомца мгновенно отпечаталось у Трэйса в памяти так, что позже на досуге он мог внимательно рассмотреть его и отправить в один из ящичков своего мысленного архива.

Незнакомец сидел нееестественно прямо, будто кол проглотил. Одет он был в дорогой костюм, да и сам производил весьма внушительное впечатление. На вид ему было где-то между сорока пятью и пятьюдесятью пятью, голову украшала серо-стального цвета шевелюра, глаза отливали голубизной, а кожа была удивительно чистой и бледной. Он был не так худ, как Трэйс, зато чуть выше его ростом, и вид у него был какой-то замкнутый, неприветливый – даже скорее неприступный – а его речь, когда он отвел взгляд от Трэйса, чтобы заказать у бармена еще порцию бренди, оказалось исключительно правильной, как у настоящего итонца. Трэйс точно не знал, как должны выглядеть отставные гвардейские офицеры – он мог руководствоваться только почерпнутыми из фильмов смутными представлениями – но решил, что возможно именно так. Или незнакомец больше походил на мужскую модель для модного женского журнала?

К тому же (Трэйс мысленно пожал плечами) вполне возможно, что этот человек вовсе не наблюдал за ним. Рядом с Трэйсом сидела довольно смазливая медленно накачивающаяся водкой и непрерывно хихикающая девица.

Скорее всего, незнакомец поглядывал именно на нее. И, возможно, даже тешил себя надеждой провести вечер с милашкой, которой вполне годился в отцы.

Стоящий за стойкой бармен Фредди поднял бутылку виски и вопросительно взглянул на Трэйса. Тот отрицательно покачал головой и знаком дал понять, что ему достаточно. Фредди обслужил еще кого-то и через несколько мгновений окликнул Трэйса.

– Тебя, – сказал он, кивнув на дверь рядом со стойкой. За этой дверью начинался коридор, в котором располагались туалеты, висел телефон, а в конце был запасной выход на улицу.

Трэйс удивленно поднял брови. К телефону? Его? Он пожал плечами и отправился в коридор. Должно быть, Джилли решила еще раз послать его куда подальше или что-нибудь в этом роде. В коридоре на шнуре болталась трубка.

Держа в правой руке стакан с недопитым виски, Трэйс неуклюже взял трубку левой рукой и зажал ее между щекой и плечом.

– Алло?

– Чарли Трэйс? – осведомился голос с едва уловимым иностранным акцентом.

– Да, это я, – ответил Трэйс.

– Просто решил, что вам будет интересно узнать, – флегматично продолжал его невидимый собеседник. – Мистер Картер решил вернуться на неделю раньше. Прилетит ближайшим же рейсом. Думаю, скорее всего в следующий четверг.

Трэйс от неожиданности едва не выронил стакан и тут же схватился за едва не выпавшую трубку. Несколько мгновений он лихорадочно думал, что ответить, затем переспросил:

– Картер? Но я не знаю никакого Картера. А кто это говорит?

Из трубки донесся гортанный смешок.

– Похоже, мистер Картер получил очень тревожное – можно сказать неприятное – анонимное сообщение, в котором говорилось, что в его интересах было бы немедленно вернуться в Англию. Нечто вроде предупреждения – как и то, которое сейчас получили вы.

– Предупреждение? Что вы, черт побери, имеете в виду? – огрызнулся Трэйс. – Говорю же вам – не знаю я никакого Картера! Кто он такой?

– Ну прощай, золотой мальчик! – сказал голос и телефон замолчал.

Дверь на улицу открылась, впуская внутрь звуки улицы и Трэйс поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть как отставной гвардейский офицер, стряхивая с рукава невидимую пылинку выходит из паба…

Было воскресенье и жара стояла просто невыносимая. Трэйс подумал не собрать ли ему самого необходимого, оседлать свой «триумф» и рвануть из Лондона? Стряхнуть с себя паутину, как следует все обдумать. Он может отправиться, например, в Йоркшир, на ночлег останавливаться в сельских гостиницах, провести несколько дней в тамошних садиках, потягивая ледяное пиво или грея косточки под солнцем на расстеленном поверх пружинистого вереска одеяле. Впрочем, нет, ничего не получится – ведь во вторник он должен отвезти товар Джо Пелхему на Холлоуэй-роуд.

Просто ему неожиданно захотелось избавиться от всего этого. Сбежать куда-нибудь подальше. Похоже, ситуация становилась чересчур напряженной.

Начали пробуждаться воспоминания, которым всплывать никак бы не следовало.

Ему на голову неожиданно свалилось прошлое, которого он знать не желал и неразрешимая загадка, которая обещала не давать ему покоя до тех пор, пока он с ней не разберется. Он услышал целиком (или частично) выдуманную историю о чудовищном создании, бывшем то ли чем-то большим, то ли меньшим чем человек. Он видел как случайная молния угодила в такси и разнесла машину в куски. Какой-то неизвестный «предупредил» его о том, что о его последнем деле стало известно, хотя никто на свете об этом узнать никак не мог…

Или мог?

Ну, допустим, если бы он подарил Джилли этот несчастный кулончик вечра, то это еще можно было бы – хоть как-то! – объяснить. Кто-то мог бы заметить, узнать безделушку, спросить у Джилли откуда она у нее, сложить в уме два и два и получить четыре. Но только не за пять минут. Такого просто представить себе невозможно. А уж тем более никто не мог за эти же пять минут суметь связаться с Картером и тем более ТОЧНО знать, что старик вернется домой в четверг..!

Значит, Картер решил прервать свой отдых, так? И что с того? Он никак не может связать кражу именно с Трэйсом. Ведь он даже не знакомы. Просто НИКТО – за исключением горстки барыг, скупщиков краденого и сомнительных ювелиров – не знал о склонности Трэйса к подобного рода озорству.

Он сам придумал называть свои дела "озорством. " Это слово отдавало чем-то этаким бесшабашно удалым. И к тому же рифмовалось с "воровством. " Да, Чарли Трэйс был опытным домушником – первоклассным вором – но никто об этом не знал. Или по крайней мере не должен был знать…

Вот такие примерно мысли и мелькали в голове у Трэйса, когда он, сняв и перекинув через руку куртку, шагал по пыльным улицам летнего Лондона. Он не стал возвращаться прямо домой, а зашел в парк и принялся бродить по дорожкам между деревьями, стараясь по возможности держаться в тени и дав мыслям возможность свободно жужжать в голове с тем, чтобы они сами постепенно улеглись в нужном порядке.

«Жужжать» – да, точно. Они действительно жужжали, как пчелы. За последние два с чем-то дня с ним произошло столько, что его голова и впрямь стала напоминать гудящий улей!

А тут еще и Джилли. В другое время он, может быть, и не стал бы рвать с ней.

Или во всяком случае, не так резко. Да еще эта дурацкая история, которую он ей рассказал! Трэйс даже фыркнул:"Ха! " и почти пожалел, что у него и в самом деле нет французской подружки. Что же до каникул на греческих островах, так он никогда в жизни и близко не бывал к Средиземноморью. Как там назвал его Каструни: «Мало путешествовавшим»?

Каструни: почти пятьдесят лет в бегах. По крайней мере, по его словам.

Боялся грозы и пал жертвой испепелившей его шальной молнии. Да еще не где-нибудь, а в Лондоне!

Выйдя из парка и оказавшись на одной из торговых улиц, Трэйс остановился у туристического агентства и принялся разглядывать витрину. Сначала он бездумно скользил взглядом по выставленным там материалам, но постепенно его внимание привлекли глянцевые, роскошно оформленные обложки аккуратно разложенных буклетов. Девушки, девушки, девушки. И пляжи. И море – море, голубое до боли в глазах. Даже воспроизведенное на бумаге, оно выглядело удивительно красивым и ослепительно сверкающим.

КРИТ: "Остров Твоей Мечты! "

И КОРФУ! – с огромным – во весь разворот – видом места, называющегося Пляж Каминаки, при одном взгляде на который начинали течь слюнки.

СКИАТОС.

СКОПЕЛОС.

АЛОНИССОС.

И на всех фотографиях совершенно пустые, безлюдные пляжи. Лишь почти обнаженные нимфетки, окунающие ноги в голубое-голубое море, или, выставив напоказ загорелые груди, задумчиво взирающие на просто невероятные закаты.

НАДО МНЕ БЫЛО СТАТЬ ПОЭТОМ, подумал Трэйс.

И РОДОС! – "Исторический, великолепный Родос, где 300 солнечных дней в году… "

И КАРПАТОС: "Жемчужина Додеканесов! "

Карпатос…

А ведь еще вчера утром Трэйс вообще не подозревал о существовании такого острова!

Но когда он уже отвернулся от витрины и направил свои стопы в направлении дома… идея, даже несколько идей, вдруг совершенно волшебным образом расцвели в его подвижном как ртуть уме. Между прочим, а когда он последний раз отдыхал?

Что? Да ведь он вообще НИКОГДА не отдыхал! Во всяком случае, не отдыхал толком. И ведь вовсе не потому, что не мог себе этого позволить, верно?

Все больше вдохновляясь идеей, Трэйс непроизвольно ускорил шаги. И, когда он прошел уже мили полторы, в голове у него наконец созрел план и он окончательно придумал, как ему замести следы. Ничем подобным ему еще в жизни заниматься не приходилось: создавать себе алиби. Но сейчас…