Текст книги "Кто все расскажет"

Акт II, сцена вторая

Уэбб надумал убить её этим же вечером. Как раз на сегодня они забронировали места в «Куб Рум», чтобы отужинать в обществе Аллы Назимовой, Омара аш-Шарифа, Поля Робсона и… Лилиан Хеллман. Думали провести вторую половину дня вдвоём, нарядиться в последнюю минуту и приехать в ресторан на такси. Кэтрин Кентон передаёт мне рукопись, просит запрятать её обратно, в чемодан Уэбба, под рубашками, но поверх туфель, запихать поплотнее в угол.

В начале сцены камера долго снимает шахматный павильон. Издалека мы с мисс Кэти тоже кажемся парой фигур, удаляющихся пешком по тропинке, почти потерявшихся на фоне громад-небоскрёбов, и лишь голоса наши звучат ясно и громко. А вот гомон большого города, наоборот, затихает.

Нас легко различить, потому что мы держимся вместе. И всегда – точно в центре длинного-предлинного кадра. Вокруг бегают трусцой, прогуливаются, катаются на роликовых коньках одиночки, но я и мисс Кэти идём одинаковым размеренным шагом, нога в ногу, будто сиамские близнецы. Две точки, ползущие по прямой линии. Нерасторжимый тандем.

Пока наши крошечные шахматные фигурки пересекают пространство, голос мисс Кэти отчётливо произносит:

– Мы не можем обратиться в полицию…

– Почему? – задаю вопрос я.

– …тем более заикаться об этом газетчикам. Я ни за что не унижусь до такого скандала.

На самом деле, поясняет она, написать о чужой кончине – ещё не преступление, в особенности если речь идёт о кинозвезде, персоне, которая у всех на виду. Конечно, мисс Кэти могла бы добиться, чтобы Уэббу в судебном порядке запретили к ней приближаться, – наплела бы что-нибудь про насилие или угрозы с его стороны, однако тогда эта «жареная» история стала бы достоянием гласности. Стареющая королева кино, как несмышлёная девчонка, сидит на диетах, красит волосы, скачет по ночным клубам… Наивная дряхлая дура из романов Томаса Манна.

Таблоиды растерзают её, даже если Уэбб не посмеет.

Мы уже почти неразличимы вдали, а кадр всё длится. На парк опускаются сумерки. Мы двое по-прежнему бредём размеренным шагом, не ускоряя и не замедляя одной на двоих походки. Бредём и бредём, а камера движется следом, держа нашу пару точно по центру.

Слышится мелодичный бой часов на башне в парковом зоосаде. Семь ударов подряд.

Столик заказан на восемь.

– Уэбб написал целую книгу, это так ужасно, – произносит голос Кэтрин Кентон. – Даже если я стану сопротивляться, даже если разрушу его сегодняшний замысел, этим всё не окончится.

Сквозь фоновый шум пробивается рёв проезжающего автобуса – зловещее напоминание о том, как через час или два кровь моей мисс Кэти брызнет алыми бусинами. Как её знаменитые золотисто-каштановые волосы и безупречные зубы, белые и блестящие, точно протезы у Кларка Гейбла, застрянут в ячейках ухмыляющейся решётки радиатора. Как фиалковые глаза, разрисованные косметикой, покинут свои насиженные места и уже с мостовой уставятся на повергнутых в ужас поклонников.

Сумрак сгущается, когда наши крохотные фигурки выходят на окраину парка, неподалёку от Пятой авеню. В ту же секунду на улицах ярко загораются разом все фонари.

При этом одна из нас замирает на месте, а другая делает ещё несколько шагов вперёд.

– Погоди, – произносит голос мисс Кэти. – Надо же знать, что впереди. Надо будет непременно прочесть и второй вариант, и третий, и четвёртый, иначе не выяснить, как далеко Уэбб готов зайти со своей ужасной книгой.

По её словам, я должна спрятать первую рукопись в чемодан и ежедневно, после того как мисс Кэти сорвёт очередную попытку покушения, искать новый, исправленный вариант, так чтобы мы всегда на шаг опережали убийцу. До тех пор, пока не отыщется какое-нибудь решение.

Светофор вспыхивает зелёным, и мы пересекаем Пятую авеню.

Резкая смена кадра: мы подходим к особняку мисс Кэти. Поднимаемся по парадному крыльцу к двери (тут нужна съёмка средним планом). С улицы видно, как в окне будуара волосатая рука чуть отодвигает занавеску, и ясные карие очи следят за нашим приближением. Из дома доносится грохот шагов по ступеням. Дверь распахивается, и мистер Уэстворд встречает нас на пороге, в лучах света, льющегося из прихожей. На нём двубортный смокинг «Брукс Бразерс», точь-в-точь как из последней главы «Слуги любви». В петлице – орхидея. Концы белого галстука-бабочки ещё не завязаны.

– Давай поторопимся, – говорит Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий, – а то не уложимся в срок. – И, взявшись за концы галстука, наклоняется к нам: – Не поможешь? Ты же от этого не умрёшь, а мне будет проще.

Вот эти нежные руки скоро станут орудиями убийства. Эта улыбочка – лишь прикрытие для коварных мыслей предателя. За телесной смертью последуют новые оскорбления: домыслы молодого человека о постельных похождениях мисс Кэти жадно расхватают такие, как Фразьер Хант из «Фотоплей», Кэтерин Альберт из журнала «Модерн Скрин», Говард Барнс из «Нью-Йорк геральд трибьюн», Джек Грант из «Скрин Бук», Шейла Грэхем и разношерстная шайка жулья из «Конфидентал» и вся последующая череда биографов. Пошлые, недостоверные, омерзительные россказни затвердеют и окаменеют навеки. Вульгарная ложь всегда победит благородную правду.

Фиалковые глаза мисс Кэти встречаются с моими.

По улице с рёвом несётся автобус. Дорога под ним содрогается. Следом тянется хвост ядовитых выхлопов. Вокруг нас вихрится воздух, тяжёлый от пыли и близкой смертельной угрозы.

Мисс Кэти поднимается на ступеньку, где её ждёт особь по кличке Уэбстер. И, встав на цыпочки, начинает завязывать белый галстук. Её прославленное лицо приближается к его лицу на расстояние вздоха. В ближайшем обозримом будущем она решила держаться как можно дальше от беспрерывного убийственного потока омнибусов.

А Уэбб, этот злобный лживый ублюдок, глядит на неё сверху вниз и целует в лоб.

Акт II, сцена третья

Резкая смена кадра: мы внутри роскошного театра на Бродвее. Арка просцениума, занавес начинает двигаться. В оркестровой яме блестят причёсанные головы и медные музыкальные инструменты. Дирижёр, «Вуди» Герман, поднимает палочку, и начинается воодушевлённая увертюра Оскара Леванта в переложении Андре Превина. Дополнительные музыкальные номера – Зигмунд Ромберг и Виктор Херберт. За пианино – Владимир Горовиц. Когда занавес поднимается, мы видим кордебалет с участием Рут Доннелли, Барбары Мерилл, Альмы Рубенс, Закари Скотта и Кента Смита, выделывающий коленца на палубе военного корабля США «Аризона» (автор дизайна – Роман де Тиртофф), пришвартованного посередине сцены. Танцы японских адмиралов Исороку Ямамото и Хара Тадаичи исполняют соответственно Кинуё Танака и Тора Тейе. Энди Клайд отплясывает шальную чечётку в мундире Кацуо Сакамаки, официально первого японского военнопленного. Анна Мэй Вонг отбивает каблуками соло в роли капитана Мицуо Фучиды, между тем как Текс Риттер изображает генерала Дугласа Макартура. Среди младшего офицерского состава японцев главные танцоры – Эмико Якумо (капитан-лейтенант Сигэкадзу Шимазаки) и Тиа Ксео (капитан Минору Гэнда).

Хореография – му, ко-ко-ко, гав… Леонид Мясин.

Постановка – чирик, иа, мяу… У. Маккуин Поуп.

С правой стороны сцены под грохот оркестра военный корабль США «Оклахома» взрывается около ватерлинии и начинает тонуть. Горящий мазут перекидывается в глубину сцены и поджигает военный корабль США «Вэст Вирджиния». Тем временем на авансцене японская торпеда пробивает корпус военного корабля США «Калифорния».

Японские палубные истребители яростно решетят ряды кордебалета пулями. Пикирующие бомбардировщики «Айчи» атакуют Пирла Уайта и Тони Кёртиса, устроив маленький взрыв из красного кленового сиропа. За огнями рампы так и крейсируют взад-вперёд перископы японских мини-подлодок.

«Аризона» кренится, и мы видим Кэтрин Кентон – она пробирается к орудию, чтобы с усилием оттащить от него убитого артиллериста. На её форме цвета хаки крупно вышито: «ХЕЛЛМАН, РЯДОВОЙ ПЕРВОГО КЛАССА». Моя мисс Кэти буксирует мёртвого героя из-под огня, а затем опускает раскрытые ладони ему на грудь. Под оглушительные разрывы шрапнели её губы беззвучно возносят к небу молитву. Ресницы покойника (Джеки Куган) начинают дрожать. Мисс Кэти нежно держит его на руках. Молодой человек моргает, медленно поднимает взгляд, видит прославленные фиалковые глаза и произносит:

– Я что, в раю? А ты… Бог?

Под визг проносящихся палубных истребителей «Аризона» погружается в залитые мазутом пылающие волны Перл-Харбора. Мисс Кэти смеётся, целует юношу в губы и отвечает:

– Почти угадал… Я Лилиан Хеллман.

С этими словами, не дожидаясь следующей ноты, она вскакивает на ноги, чтобы затолкать артиллерийский снаряд в огромное орудие и, развернув его на колёсах, навести на пикирующий бомбардировщик «Аичи». Её матросская форма искусно продырявлена и запятнана Адрианом Адольфом Гринбергом; на кровавые раны зрителю намекают блестящие лоскуты, расшитые кусочками горного хрусталя и багровым бисером, возле каждого пулевого отверстия. Исполнив первые такты своей большой песни, мисс Кэти стреляет, и вражеское воздушное судно разлетается ослепительной вспышкой папье-маше.

– Стоп! – восклицает за кадром женский голос, перекрывая скрипки, валторны, разрывы снарядов и пулемётные очереди. – Стоп, чтоб вам всем!..

По центральному проходу громко топает некая дама, размахивая над головой туго свёрнутым сценарием, напоминающим полицейскую дубинку.

Оркестранты нестройно умолкают. За ними – певцы. Танцоры замирают на месте. Боевые самолёты беспомощно повисают в воздухе на невидимых лесках.

Камера поворачивается на сто восемьдесят градусов, и с авансцены мы видим, что кричала не кто иной, как Лилиан Хеллман.

– Нельзя же грешить против исторической правды! Клянусь любовью Анны К. Нильссон, я вообще-то правша!

Оказывается, театр почти безлюден. В пятом ряду перешёптываются, близко наклонившись друг к другу, Кинг Видор и Виктор Флеминг. Чуть поодаль сидим я и Терренс Терри. Качаем на руках младенцев. Вокруг нас целыми пачками лежат подкидыши, попискивая и пуская слюни в плетёных ивовых корзинах. Пухлые розовые ручки потрясают разнообразными погремушками.

– Думаю, вам лучше надеяться на провал, – подаёт голос Терренс Терри, подбрасывая лепечущего сиротку на коленке, точно в седле. – Между прочим, где наш Ромео-киллер?

Я сообщаю, что после случившегося вчера парень должен возненавидеть мисс Кэти всем сердцем.

Тем временем Лилиан Хеллман орёт на сцене:

– Слушайте все! Начинаем сначала. С того места, когда истребители-камикадзе императорской армии пикируют с неба на Гонолулу, чтобы пламенным ливнем обрушить смертельный огнеопасный груз на Констанс Талмадж.

В настоящее время самец по кличке Уэбстер находится на лечении в «Докторс хоспитал». Пока мисс Кэти, избегая возвращения в особняк, принимает участие во всех репетициях, Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий поправляется от неглубоких рваных ран, появившихся на его животе и руках.

– Царапины от ногтей? – предполагает Терри.

А я поясняю, что наш дом осаждают медсёстры, монашки и соцработницы. Кастинг подкидышей всё продолжается: мисс Кэти никак не определится с выбором. В последние дни каждый новый кроха напоминает мне уже не благословение, а прелестную атомную бомбочку. Сколько их ни люби, ни тискай, в конце концов всё равно получишь Мерседес Маккэмбридж. Сколько ни окружай малютку нежностью, в будущем он запросто может разбить вам сердце, превратившись в Сидни Скольски. Или окажется, что ваши бессонные ночи, забота и ласка были потрачены на очередного Ноэла Кауарда. Или вы обремените человечество новым Аланом Рене. Стоит лишь посмотреть на Уэбба: его уже не исправят никакие излияния любви со стороны мисс Кэти.

У малыша, что лежит у меня на руках, вокруг запястья завязан похожий на чётки браслетик с надписью: «НЕВОСТРЕБОВАННЫЙ МЛАДЕНЕЦ НОМЕР ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ».

Странно даже представить, как я буду пестовать младенца в то время, когда нужно нянчить мою мисс Кэти. Младенец – это же чистый лист, его всему придётся учить, как дублёра, которому однажды предстоит играть оставленную вами роль. С одной стороны, вы искренне надеетесь, что роль не будет загублена, а с другой – втихомолку мечтаете, чтобы когда-нибудь критики написали: предыдущий исполнитель всё же был куда лучше.

– Не надо на меня так смотреть, – обращается Терри к подкидышу, которого только что качал на коленях. – Тут бы самому на ногах удержаться.

Несмотря на необходимость шарахаться от любого проезжающего автобуса и ужин в «Куб Рум» в компании Лилиан Хеллман, мисс Кэти всё-таки пригласила Уэбба переселиться к ней в особняк – дескать, так будет проще обшаривать его вещи в поисках нового экземпляра незаконченной книжки. Она призналась мне: теперь, когда стало известно, что Уэбстер – маньяк-убийца и коварный безжалостный душегуб, их интимные отношения стали даже более пылкими, нежели прежде.

Это Уэбб притащил ей сценарий и заманил мисс Кэти в этот проект, сказав, что из неё выйдёт идеальная Хеллман, непрошибаемая и напористая героиня, соблазнённая Сэмми Дэвисом-младшим, которую сбрасывают с десантом на Вайкики-Бич с одной лишь бутылочкой средства против загара и приказанием остановить продвижение императорской армии. По ходу событий она влюбляется в Джои Лэнсинг. По словам Уэбба, по этой роли так и плачет премия «Тони».

Если верить Терренсу Терри, особь по кличке Уэбстер попросту хочет навести на мисс Кэти лоск. За последние пару лет её слава несколько померкла. Во-первых, из-за упорных отказов сниматься и выступать на сцене. Во-вторых, из-за неухоженных седых волос и запущенной фигуры. Подрастающее поколение уже и не слышало имени Кэтрин Кентон, не представляло себе её грандиозного вклада в культуру.

Пожалуй, в такое время убийство себя не слишком окупит. Вот когда мисс Кэти с успехом вернётся к работе – это другое дело. И вот наш Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий для начала ухитряется убедить её похудеть. Будь его воля, он затащил бы её и к хирургу на удаление морщин и провисаний кожи.

Если шоу произведёт фурор, если мисс Кэти снова взойдёт на вершину славы и завоюет легионы новых поклонников, – тогда и пробьёт час дописать последнюю главу. Газетчики едва успеют сочинить некролог вдогонку к восхищённым рецензиям на свежий бродвейский мюзикл, как пресловутая «бла-бла-графия» уже оккупирует магазинные полки.

Но только не на этой неделе, говорю я, вытирая накрахмаленным подолом фартука потное лицо младенца у себя на руках.

Затем наклоняюсь почти до пола, чтобы вытащить из-под непромокаемой пелёнки ближайшего малыша стопку бумаги. И протягиваю Терренсу перепечатанные под копирку страницы. Второй вариант «Слуги любви». Не весь, а одну заключительную главу. Описание недавней встречи мисс Кэти со смертью.

– Ну и как же наш кровожадный громила угодил на больничную койку? – не отступает Терри.

Я швыряю к его ногам переиначенный отрывок из рукописи.

На сцене Лили демонстрирует Кэтрин Кентон, как надо исполнять tour en l’air[22]22
  поворот в воздухе (фр.).


[Закрыть], одновременно перерезая горло вражескому солдату.

Терри собирает страницы. И, не снимая ребёнка с колена, произносит:

– Давным-давно…

Подсаживает его поудобнее, наклоняется прямо к лицу, словно перед ним радиомикрофон или объектив камеры, словом, некое записывающее устройство, и начинает заполнять пока ещё пустой ум найдёныша, его зрение и слух своим голосом:

– «Можно усмотреть здесь некую иронию судьбы, – читает он, – однако никто из киношных критиков – ни Джек Грант, ни Полин Каейл, ни Дэвид Огден Стюарт не сумел бы растерзать мою Кэтрин в кровавые клочья так быстро и ловко, как это сделали дикие гризли…»

Акт II, сцена четвёртая

Закадровый голос Терренса Терри продолжает читать исправленную финальную главу «Слуги любви». Хотя предыдущая сцена в театре уходит в затемнение, мы продолжаем слышать шум репетиции: стук молотков, которыми плотники сколачивают декорации, чечётку, автоматные очереди, предсмертные вопли сгорающих заживо моряков и громче всего – Лилиан Хеллман. Потом звуки постепенно гаснут, а на экране медленно проявляется интерьер будуара мисс Кэти. Перед нами Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий, снятый выше пояса. На его обнажённом торсе сверкают капельки пота. Молодой человек поднимает к носу ладонь и, зажмурившись, глубоко вдыхает запах собственных пальцев, с которых сочится влага. Затем опускает обе руки за границу кадра и вновь поднимает их до уровня своих плеч, крепко сжимая стройные женские лодыжки. Широко разводит их в стороны. Подаётся бёдрами далеко вперёд, отстраняется, вперёд, отстраняется… Закадровый голос читает:

– «В последний день жизни прославленной Кэтрин Кентон я самым нежнейшим образом страстно бороздил наконечником своего любовного стержня замысловатые складки её запретного коридора…»

И вновь нам показывают совокупляющихся приторных двойников Уэбба и мисс Кэти. Изображение даётся сквозь толстые фильтры; движения персонажей – замедленные, плавные, возможно, даже размытые.

За кадром звучит голос Терри:

– «Все мои чувства дразнил пьянящий аромат её самого сокровенного отверстия. Сгорая от желания выплеснуть кипящий во мне всевозрастающий восторг вкупе с профессиональным восхищением, я ещё глубже проник между податливыми, увлажненными лепестками её пышной мясистой розы…»

В год накануне Французской революции, по рассказам Терренса Терри, антироялисты искали способы подорвать уважение масс к монаршей чете. В том числе было создано множество рисунков, изображающих Луи Шестнадцатого и Марию-Антуанетту за грязными распутными делишками. Распечатанные в Швейцарии и Германии, тайно доставленные на территорию Франции карикатуры обвиняли королеву в беспрестанных совокуплениях с уличными собаками, слугами, священнослужителями. Ещё до падения Бастилии, ещё до «национальной бритвы» и Марата эти грубые нераскрашенные картинки посеяли первые семена бунта в сердцах французов. Насмешка оказалась лучшей формой пропаганды. Непристойные анекдоты и рисунки прошли по стране победным маршем, подрывая доброе имя монархов, подготавливая дорогу для приближающейся кровавой резни.

Вот почему самец по кличке Уэбстер и написал эту грязь.

Между тем голос Терренса Терри за кадром читает последнюю главу из книги «Слуга любви»:

– «Погружая стальное достоинство в священные недра роскошной филейной части Кэтрин, я волей-неволей переживал наяву её лучшие роли. Подо мною рыдала со стонами Элеонора Аквитанская. Взвизгивала и впивалась ногтями в кожу Эдна Сент-Винсент Миллей. Когда мои звериные лапы неистово обхватили миниатюрную талию, сама Зельда Сейр Фицджеральд запрокинула голову и начала подвывать с каждым вздохом…»

В чуть размытом изображении юные миндальные голубки перекатываются в кровати, путаясь в тонких полупрозрачных простынях. Терри читает дальше:

– «Прелестные ноги, приковавшие к себе моё исступлённое желание, когда-то с лёгкостью топтали подмостки «Карнеги-холл» и «Лондон Палладиум». Восхитительная плоть, размеренно качавшаяся внизу на волнах блаженства, сладостная симфония взаимного поглощения, нежный цветок, хлюпавший под натиском моих грубых проникновений… Во всём этом она походила на Елену Троянскую. Ребекку с фермы Саннибрук. Марию Стюарт.

Чирик, ко-ко-ко, гав… Леди Макбет.

Ууу, иа, пип… Мэри Тодд Линкольн.

– «Покидая влажное великолепие окружённого складочками укрытия, – не унимается Терри, – я извергнул ещё дымящуюся лаву страсти резкими струями; перламутровые капельки обожания и глубочайшего почтения оросили невыразимо прекрасный лик моей Кэтрин…»

Тут сладкая парочка немедленно поднимается, вытирается полотенцами и берет свою одежду. Не говоря ни слова, мисс Кэти подкрашивает губы. Самец начищает туфли щёткой из конского волоса. Каждый из них перед отдельным зеркалом проверят, как выглядят его зубы, любуется на себя в профиль, оскаливается и ногтем снимает с щеки случайно прилипший волосок. Всё происходит как бы в замедленном действии.

Закадровый голос Терри:

– «Возможно, некий глубинный инстинкт неодолимо увлекал мою Кэтрин навстречу року. Сейчас я припоминаю, что ей было хорошо и легко среди самых разных разумных существ, и именно эта склонность заставила нас искать общества прожорливых узников-обитателей зоосада в Центральном парке…»

Покинув особняк, любовники прогулочным шагом направляются к Пятой авеню. С безоблачных голубых небес на них льётся солнечный свет. Птицы стройным хором выводят весёлые трели. В наружных ящичках под каждым окном цветёт ослепительно красивая красная и розовая герань. При виде карамельной мисс Кэти с безупречно гладким личиком швейцары в ливреях приподнимают шляпы, сверкая золотыми косичками, а та словно плывёт над тротуаром, почти не перебирая ногами.

Закадровый голос:

– «Вероятно, для Кэтрин вся жизнь представляла собой нечто вроде тюрьмы, откуда её так и тянуло сбежать. Должно быть, кинозвезде всегда любопытно взглянуть на диких животных, выставленных напоказ в любом зоосаде мира…»

Камера следует за любовниками, бредущими по извилистым тропам парка. Вот позади остаётся пруд с морскими львами. Возле колонии императорских пингвинов слащавый Уэбстер идёт вразвалку, пятками внутрь, передразнивая неуклюжих птиц. Слащавая мисс Кэти смеётся, сияя зубами и выгнув лебединую шею. Потом вдруг порывисто бросается вперёд, вон из кадра.

– «Среди последних ласковых слов, которые расточала мне Кэтрин, было её заверение о том, что я обладаю самым искусным и опытным мужским орудием, которое только было известно в истории человечества…»

Закадровый голос несколько запинается и продолжает:

– «Это какие же презренные грубияны должны были прежде меня выжечь своё позорное клеймо на её театральной кассе…»

Мисс Кэти замедленно мчится по дороге, разметав по ветру золотисто-каштановые волосы, а мы слышим, как Терренс Терри читает:

– «Задыхаясь от невысказанной нежности, я бросился догонять свою прославленную возлюбленную. Тогда мои руки сами собой раскинулись, дабы изловить и обнять в лице Кэтрин всех женщин, какими она была: Синдереллу, Гарриет Табмен, Мэри Кассат…»

В замедленной съёмке слегка размытый Уэбб несётся к ней с распростёртыми для объятий руками. В самый последний момент мисс Кэти опрокидывается назад, выпадая из кадра.

Дальше, уже в реальном времени, мы видим, как сверкают острые зубы. Слышен утробный рык и хруст ломаемых костей. Раздаётся ужасный визг.

– «В то мгновение, – продолжает закадровый голос, – моё всё, мой смысл жизни, кумир миллионов, Кэтрин Кентон утратила равновесие и рухнула за ограду к медведям гризли…»

Дочитывая главу из книги «Слуга любви», Терренс Терри произносит:

– «Конец».