Текст книги "Кто все расскажет"

Акт II, сцена девятая

Прошу прощения: тут мне ещё раз придётся сломать четвёртую стену. Понимаете, в то время пока Кэтрин Кентон сражается за свою жизнь, на моих глазах происходит как бы обратное превращение. Близость мучительной смерти держит тело актрисы в отличном тонусе. Боязнь отравиться обуздала – если не умертвила – её аппетит, а необходимость постоянно быть начеку притупила влечение к таблеткам и алкоголю. Под беспрестанным давлением обстоятельств осанка стала прямой и решительной. С расправленными плечами и впалым животом Кэтрин Кентон держится, точно храбрый солдат, идущий на поле брани. Неотвязно витающее в воздухе присутствие смерти пробудило в ней страстную жажду жить. На щеках расцветают розы, а фиалковые глаза возбуждённо сверкают, выискивая источник предполагаемой опасности.

Ни один хирург, никакая косметика не смогли бы с такой полнотой вернуть ей цветущую юность, как это сделала угроза гибели.

Что же до Уэбстера Карлтона Уэстворда Третьего, ещё недавно холёного и безупречного красавца – он притих, осунулся, приобрёл немало шрамов. Миловидное лицо покрыто сетью морщинок… царапин… швов. Самец ежедневно теряет клочья некогда крепких, густых волос. Получая отпор на каждом шагу, он сделался похож на трусливую собаку, привыкшую к вечным побоям.

И всё же, трудно сказать почему, Уэбб продолжает встречаться с моей мисс Кэти. Скучать ей теперь не приходится: всегда есть возможность, что мы пропустили очередной план покушения. Однажды ради перестраховки она столкнула молодого Уэбстера с лестницы у фонтана Бетесда; юноша до сих пор прихрамывает – не успел свыкнуться со стальным штифтом, вживлённым в раздробленную лодыжку. В другой раз, в роскошном нью-йоркском ресторане «Русская чайная», неверно расценив торопливый жест своего спутника, в целях самозащиты мисс Кэти проткнула его волосатую руку столовым ножом. И вдобавок спихнула его с платформы в метро. Американское во всех отношениях лицо Уэбстера побледнело и распухло из-за ожогов, оставленных порцией горячего десерта «Банана Фостер». Ясные карие очи потускнели, да ещё и покраснели после профилактического знакомства с газовым баллончиком.

Вот вам и обратное превращение: мисс Кэти свежа и полна сил, а самец по кличке Уэбстер износился и одряхлел. Постороннему человеку при встрече с ними на улице пришлось бы ещё погадать, кто из этих двоих моложе. На лице знаменитой актрисы застыло надменное выражение; трудно определить, что её больше отталкивает – коварные замыслы молодого убийцы или же угасание внешних признаков его мужественности.

С каждым шрамом, ожогом, царапиной Уэбстер всё сильнее напоминает чудовище, от которого я предостерегала мисс Кэти.

А теперь мы внезапно перенесёмся обратно, в день последней костюмированной репетиции нового бродвейского представления, в тот момент, когда музыка достигает апогея; поёт вся труппа. Мисс Кэти при поддержке Джека Уэбба и Акима Тамирова водружает американский флаг над островом Иводзима. Кордебалет Фло Зигфелда, состоящий сплошь из красоток Мака Сеннета, изображающих солдат японской императорской армии в костюмах с глубокими декольте и прорезями от «Эдит Хэд», сцепившись локтями, вскидывает ноги к потолку; фашистские задницы так и сверкают. Сцена показана средним планом. Экран переполнен движением, светом и музыкой. Камера отъезжает, показывая – уже во второй раз – почти безлюдный зал.

Луиза Райнер слегка фальшивит, исполняя «Уничтожение Нанкина», Конрад Фейдт запорол несколько танцевальных па во время «Коррехидорского марша смерти», но в целом первый акт, похоже, отыгран неплохо. Посередине пятого ряда, над креслом Лилиан Хеллман растёт непрерывный столб, вернее даже облако-гриб сигаретного дыма. По бокам от неё сидят Майкл Кёртис и Синклер Льюис. На Западной Сорок седьмой вывешена большая афиша: лица Кэтрин Кентон и Джорджа Зукко под надписью «Безоговорочная капитуляция». Музыка Джерома Дэвида Керна, слова «Вуди» Гатри. У служебного входа в театр разгружают машину с глянцевыми программками. За кулисами Элай Хершел Уоллак в роли Говарда Хьюза занимается бизнесом, не выходя из кабины «Елового гуся» – разумеется, это всего лишь модель самолёта, исполненная в натуральную величину из бальзового дерева.

После первого акта занавес падает, и девушки опрометью бросаются переодеваться в расшитые бисером наряды акул, поскольку в начале второго акта военному кораблю США «Индианополис» предстоит погрузиться на дно. Рэй Болджер готовится умереть от застойной сердечной недостаточности: сегодня он Франклин Делано Рузвельт. Джонни Мак Браун повторяет слова, которые должен произнести при вступлении в должность в качестве Гарри Трумэна, когда рядом с ним в эпизодической роли-камео появится Маргарет Трумэн (Энн Сотерн).

Посреди моря пустых кресел, по центру двадцатого ряда, расположились мы с Терренсом Терри. Нас окружают пакеты, сумки из «Блумингдейл», разные термосы. По правую руку от сцены, в двенадцатом ряду, одиноко сидит Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий и не сводит сияющих карих очей с фигуры мисс Кэти. Широкие плечи подались вперёд, локти упёрты в колени, чисто американское лицо поворачивается вслед за её сиянием.

Между тем уже с пятнадцатого ряда заметно, что крашеные волосы Кэтрин Кентон напоминают жёстко торчащую проволоку. Движения – пугливые, напряжённые, тело как будто ссохлось от переживаний; «напомаженная фигурка из палочек», – фыркнула бы Луэлла Парсонс. Даже под угрозой смерти мисс Кэти отказывается вмешивать в это дело полицию, ведь иначе У. Эйч. Моринг из «Фильм Уикли» или Хэйл Хортон из «Фотоплей» ославят её как увядающую сумасбродку, одураченную коварным жиголо. Вот и приходится выбирать из двух зол: не то быть убитой Уэббом и униженной им же в письменной форме, не то остаться в живых и снести позор от руки Донована Педелти или Мириам Гибсон из журнала «Скрин Бук».

Пока рабочие сцены заменяют гипсовые скалы острова Иводзима на брезентовый корпус обречённого «Индианополиса», я потихоньку строчу в тетради. Шариковая ручка выводит строчку за строчкой, а в моей голове выстраиваются замыслы, посвящённые спасению мисс Кэти.

Покосившись на романтически-мужественный американский профиль самца по кличке Уэбб, Терри осведомляется, не попался ли нам на глаза новый план убийства.

Ещё не дослушав его вопрос, продолжая писать, я швыряю ему на колени очередную версию книги «Слуга любви». Объясняю, что нашла её в чемодане Уэбстера нынче утром.

Терри интересуется, позаботилась ли я об охране в день премьеры. Если нет, он мог бы забрать меня из особняка по дороге в театр. А потом, пробегая глазами отпечатанные строчки, спрашивает, ознакомилась ли мисс Кэти со свежим рассказом о собственной кончине.

Да, отвечаю я, перевернув страницу тетради и продолжая писать; вот почему её голос звучит как вибрато.

Терри с прищуром заглядывает ко мне в тетрадь поверх отпечатанного листа и любопытствует, чем это я занята.

Пожимаю плечами. Нужно ещё заполнить налоговую декларацию. Ответить на письма поклонников мисс Кэти. Проверить её контракты и инвестиционные планы. В общем, ничего такого. Ничего особенного.

Тогда Терри начинает вслух читать новый финал биографии:

– «Кэтрин Кентон и не догадывалась от том, что японские якудза давно и по праву заслужили в мире недобрую славу не знающих жалости, кровожадных убийц…»

Акт II, сцена десятая

– «Якудза, – читает закадровый голос Терренса Терри, – способен убить человека за каких-нибудь три секунды…».

Наплывом: полуразмытая сценка на улице. Вымышленные мисс Кэти и Уэбстер неспешно прогуливаются вдоль витрин по безлюдным городским тротуарам. Их силуэты окаймлены позолоченной дымкой – на небе то ли встаёт, то ли, наоборот, садится солнце, трудно сказать наверняка. Стройная парочка всё чаще задерживается возле ювелирных магазинов. Мисс Кэти пристально всматривается в развешанные напоказ ослепительные колье и браслеты, густо усеянные сияющими гроздьями рубинов и бриллиантов, а Уэбстер не отрывает глаз от лица своей спутницы; похоже, он очарован её красотой не меньше, чем Кэтрин – великолепием драгоценных переливающихся камней.

Закадровый голос:

– «Обычная практика для убийцы – подкрасться к цели со спины…».

Камера возвращается на несколько шагов назад, и мы замечаем фигуру, одетую во всё чёрное. На руки натянуты иссиня-чёрные перчатки, лицо скрыто под чёрной же лыжной маской.

– «Думаю, произошедшее так навсегда и останется одной из извечных загадок мира кино. Ни единой душе не удалось докопаться, кем было оплачено это ужасное нападение, – не умолкает Терри, – однако все признаки профессионального заказного убийства налицо…».

Довольные любовники безмятежно гуляют, не замечая ничего, кроме блестящих камешков и собственного счастья. Снятые в замедленном режиме, они словно плывут в пузыре из нечеловеческого блаженства.

– «Орудием стал заурядный пестик для колки льда», – сообщает Терри.

Фигура в маске вытаскивает из кармана пиджака острый, точно игла, стальной предмет.

– «Японскому мафиози достаточно приблизиться к человеку сзади…» – читает закадровый голос.

Незнакомец в чёрном в то же мгновение оказывается за спиной мисс Кэти. Пройдя за ней пару шагов, он тянется к гибкой шее поблескивающим пестиком.

– «Затем опытный убийца выбрасывает руку через плечо жертвы и всаживает стальное оружие глубоко в мягкую плоть над ключицей, – не унимается Терри. – Быстро чиркнув туда-сюда остриём, он ловко рассекает подключичную артерию и диафрагмальный нерв, что за одну секунду приводит к летальному обескровливанию и вызывает удушье…»

Да, да, да, всё это происходит и на экране. И вот уже обагрилась ближайшая витрина, заполненная искрящимися, блистательными сапфирами и бриллиантами. Кровавые капли и сгустки ещё стекают по безупречно вытертому стеклу, а незнакомец в маске уже удирает по элегантной Пятой авеню. Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий стоит на коленях в ярко-алой луже, растекающейся вокруг мисс Кэти, и нежно сжимает огромными мужскими ладонями прославленное лицо. Отблески света в её фиалковых глазах стремительно гаснут, гаснут, гаснут.

– «Испуская последний вздох, – читает закадровый голос, – моя горячо любимая Кэтрин промолвила: «Уэбб, обещай мне, пожалуйста… Если только тебе дорога моя память, – сказала она, – осчастливь своим невероятно талантливым пенисом самых красивых, хотя и менее удачливых женщин этого мира».

И приторная двойница мисс Кэти, обмякнув, беспомощно повисает на руках своего полуразмытого спутника. По его лицу стекают потоки слёз.

– Клянусь, – отвечает он. И, яростно потрясая над головой окровавленным кулаком, кричит: – О моя горячо любимая Кэтрин, я клянусь, что любой ценой исполню твою предсмертную волю!

Сапфиры и бриллианты бросают холодные отсветы сквозь покрасневшее стекло. Их бесчисленные сверкающие грани до бесконечности умножают и погибающую мисс Кэти, и объятого нестерпимым горем Уэбстера. Изумруды, рубины… Бесстрастные, непреходящие, вечные свидетели глупых человеческих драм, совершающихся под солнцем. Тут персонаж-Уэбстер опускает взгляд, замечает кровь на своём «Ролексе», поспешно вытирает циферблат о платье мисс Кэти и прикладывает часы к уху: тикают или нет?

– «Конец», – произносит закадровый голос Терри.

Акт II, сцена одиннадцатая

Профессиональная сплетница Эльза Максвелл однажды сказала: «Все биографии состоят из нагромождения лжи. – И, подумав, добавила: – Все автобиографии тоже».

Критики были готовы простить Лилиан Хеллман некоторые фактические неточности в отношении событий Второй мировой войны. Как-никак, перед ними предстала сама история, только в улучшенном виде. Возможно, это не настоящая война, но именно такую нам и хотелось бы выиграть – блистательную, насыщенную увлекательными событиями, да ещё с участием Марии Монтес, перерезающей горло Луи Костелло. После чего Боб Хоуп исполняет фирменную чечётку на участке, усыпанном ещё не взорвавшимися минами.

Ни один из американских солдат не корчился в окопах, не трясся внутри боевого танка с таким же страхом, который наполнил сердце мисс Кэти, шагнувшей на театральную сцену в ночь премьеры. Танцуя и напевая, она чувствовала себя чересчур удобной мишенью для публики. Её могли застрелить с любого кресла. Каждая нота, каждое па легко могли стать последними, а кто бы это заметил посреди оглушительного шквала поддельных пуль и шрапнели? Коварный убийца мог преспокойно скрыться после рокового выстрела, пока театралы рукоплескали бы умирающей Кэтрин Кентон, ошибочно принимая разверстую грудь или взорванный череп за восхитительный спецэффект, а живописную гибель на публике – за любопытный поворот в эпической саге Лили Хеллман.

Тем временем мисс Кэти танцевала. Она металась между декорациями так, словно от этого зависела её жизнь, старалась ни на секунду не оставаться одна, то и дело взбиралась на нос корабля, ныряла в тёплые волны Тихого океана и, пробулькав из-под воды строчку из песни Артура Фрида, появлялась над лазурной поверхностью с нотой Гарольда Арлена на устах.

Ужас наполнил её игру такой силой, такой выразительностью, какими актриса не радовала публику уже несколько десятилетий. Этот вечер зрители будут вспоминать до скончания дней. Я и забыла, когда мисс Кэти в последний раз вот так кипела от преизбытка жизненной энергии.

Приглядевшись к залу, мы можем заметить сенатора Фелпса Рассела Уорнера с очередной половинкой. Пако Эспозито в обществе индустриальной секс-бомбы Аниты Пейдж. Меня рядом с Терренсом Терри. На самом деле в театре осталось единственное пустое кресло: осунувшийся Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий нарочно купил два билета, чтобы было куда положить гигантскую охапку красных роз, которые он, без сомнения, намерен подарить мисс Кэти, когда актрису вызовут на поклон. В таком букете легко припрятать и пистолет-пулемёт, и винтовку. Любую «пушку» с глушителем, хотя подобная мера предосторожности ни к чему в то время, пока японские истребители-камикадзе с пикирования бомбят американские военные корабли в заливе Перл-Харбор.

Сегодняшнее представление – не что иное, как битва за собственную личность. Беспрестанное самосотворение. Эти завывания и ходульные движения свидетельствовали о страстном желании задержаться в мире, не дать заменить себя новой версией; так переваривается пища в желудке, так мёртвый остов дерева превращается в топливо или мебель. Выполняя разнообразные па, мисс Кэти кричала миру о том, что она – живой человек. Хрупкое существо, которое во что бы то ни стало силится произвести впечатление на окружающих и тем самым отсрочить свою кончину, насколько это возможно.

Под лучами прожекторов перед нами явился младенец, воплями требующий материнскую грудь. Визжащая зебра, напуганный кролик, угодивший в зубы стае голодных волков.

Обыкновенное пение, танцы? Ну нет, это был скорее отчаянный, оглушительный вой твари, заглянувшей в пустые глазницы Смерти. И уж точно не заурядное повторение предыдущих ролей мисс Кэти, таких как миссис Ганга Дин, миссис Горбун Ноттердамский, миссис Последний из могикан.

Только я и Терри заметили холодную испарину, проступившую на её лбу. Только мы обратили внимание на то, как тревожно мечется её взгляд, обшаривая балкон и оркестровую яму. Впервые за долгие годы Кэтрин Кентон отбросила страх перед критиками. Она не боялась ни Фрэнка С. Наджента из «Нью-Йорк таймс», ни Говарда Барнса из «Нью-Йорк геральд трибюн», ни Роберта Гарланда из «Нью-Йорк америкэн».

Между тем Джек Грант («Скрин бук»), Глэдис Хэлл и Кэтерин Альберт (журнал «Модерн скрин»), Гаррисон Кэрролл («Лос-Анджелес геральд экспресс») и весь легион театральных критиков напропалую строчили в блокнотах, напрягая извилины в поисках дополнительных наречий в превосходной степени. Даже обозреватели Шейла Грэхем и Эрл Уилсон, в любое другое время и на любом другом представлении составлявшие, по выражению Дороти Килгаллен, «жюри присяжных зубоскалов», даже они – аспид с ехидной – готовились рассыпаться в искренних похвалах.

Тем временем я набрасываю собственные заметки. Радость сегодняшнего триумфа принадлежит не только мисс Кэти и Лилиан Хеллман; это и моя личная победа. Такое ощущение, словно родное дитя-калека наконец научилось ходить.

Подтолкнув меня локтем, Терри шепчет: уже позвонил Дик Кастл, забрасывал удочку насчёт прав на экранизацию. Потом пристально смотрит, как я постукиваю туфлями в такт музыке, и с улыбкой интересуется:

– В тебе, случайно, не умерла знаменитая танцовщица Элеонор Торри Пауэлл?

Хотя сам то и дело дрожащими пальцами загребает «иорданский миндаль» из пакета, чтобы забросить в рот ещё одну горсть.

А на сцене моя мисс Кэти горланит очередной стопроцентный хит, заворачиваясь в дымящийся и хлопающий на ветру флаг корабля «Аризона». При этом кидаясь то вправо, то влево, как обезумевший от ужаса зверь, которого загоняют в ловушку. Как бабочка, залетевшая в сеть паука. Сверкают блёстки, сияют ярко обведённые глаза. Волосы выкрашены и уложены так, как не приснилось бы даже павлину под кайфом. Челюсти широко раздвинуты, зубы оскалены в ярости, ротовое отверстие судорожно дёргается на свету, изображая улыбку. С выпученными от натужного воодушевления глазами моя мисс Кэти буквально пробивается сквозь каждый свой музыкальный номер, неистово, бешено отвергая угрозу нависшей гибели.

Каждым жестом она словно хочет остановить невидимого убийцу. Мисс Кэти то примерзает к месту, то вдруг почти припадает к полу, то медленно движется, то скользит, будто по льду – тогда как на самом деле она сражается, уклоняется, бежит от судьбы. Стуча каблуками по доскам сцены, актриса крутится и визжит пронзительным голосом, подобно безумному дервишу, который вымаливает себе лишний час жизни. Мисс Кэти на подъёме, возбуждена, вся кипит – в лицо ей дышит близкая смерть.

За кулисами, в ожидании непременного вызова на бис, сценарист Дор Шери уже замышляет бомбить Нагасаки. Для второго и третьего вызова он выбрал Токио и Йокогаму.

По словам Уолтера Уинчелла, вся Вторая мировая война – это Первая, только повторенная на бис.

Маньчжурия падает. Поколеблены Гонконг и Малайзия. Микки Руни в роли Хо Ши Мина поднимает Вьетминь[26]26
  Вьетминь («Лига независимости Вьетнама») – организация, созданная Хо Ши Мином для борьбы за независимость Вьетнама от Франции и Японии.


[Закрыть] на битву. Участники рейда Дулитла[27]27
  Рейд Дулитла – эпизод Второй мировой войны, в котором 16 средних бомбардировщиков под командованием подполковника Джеймса Дулитла, взлетев с американского авианосца, впервые атаковали территорию Японии. Налёт имел малое военное, но большое политическое значение. По сути, это был первый серьёзный укол не знавшей до этого поражений японской империи.


[Закрыть] поливают огнём Нору Байс.

А рядом со мной, в соседнем кресле, Терренс Терри хватается обеими руками за горло и уже мёртвый сползает на пол.

Акт III, сцена первая

Следующая сцена начинается гулким, рокочущим аккордом органа. Немного продлившись, он плавно вливается в мелодию «Свадебного марша» Феликса Мендельсона. Затемнение рассеивается, и перед нами возникает моя мисс Кэти, облачённая в подвенечное платье, в маленькой комнатке с большим витражом. Дверь открыта; за ней можно различить высокие своды собора и длинные скамьи, заполненные людьми.

Вокруг актрисы кружит маленькое созвездие из стилистов. Сидни Гилларов и М. Ла Барбе убирают случайно выбившиеся волосы, похлопывая и приглаживая ладонями безупречную причёску. Макс Фактор наносит последние штрихи макияжа. По профессии я не подружка невесты и уж точно не девочка, которой доверили бы нести корзинку цветов. Формально я вообще не участвую в церемонии, однако именно мне приходится встряхнуть и красиво расправить длинный шлейф платья.

– Улыбнись, – прошу я и, просунув палец между губами мисс Кэти, стираю пятнышко от помады на верхнем резце. Потом опускаю вуаль и спрашиваю: может быть, она передумала?

Сквозь дымку вуали на меня смотрят сияющие фиалковые глаза. Побледнев, как цветы, прибитые первым инеем, невеста отвечает:

– Се ля ви. В переводе с русского, – уточняет мисс Кэти, – значит: «Я это сделаю».

Неожиданно для самой себя я вдруг поднимаю вуаль, наклоняюсь и нежно касаюсь губами напудренной щеки. Во рту появляется привкус парфюма «Мицуоко» и талька. Нагибаюсь, отворачиваюсь, чихаю. А моя дорогая мисс Кэти произносит:

– Ich liebe dich[28]28
  «Я люблю тебя» (нем.).


[Закрыть]. – И прибавляет: – Это значит «Будь здоров» по-французски.

Рядом с нами – Лилиан Хеллман в сизой визитке, щёлк-щёлк-щёлкает пальцами, мотнув головой в направлении длинных скамеек, заполненных гостями. Подхватывает невесту под локоток и уводит от меня к алтарю. Руки моей мисс Кэти, затянутые в длинные перчатки, сжимают букет из белых роз, фрезий и подснежников. Венский хор мальчиков исполняет «Однажды чудным вечером». Мариан Андерсон поёт «Я – просто девчонка и «нет» не скажу…». Оркестр под управлением Сэмми Кайе выводит «Зелёные рукава». Складки сияющего атласа и белого кружева медленно, шагом, уплывают прочь. Рука об руку с Лилиан Хеллман мисс Кэти приближается к алтарю, где её дожидается Фанни Брайс, замужняя подружка невесты. Руководит церемонией Луис Барт Майер. Над ними высится арка, в которую вплетено огромное количество желтых лилий и розовых роз «Нэнси Рейган». Между цветами виднеются камеры и микрофоны.

Мисс Кэти преодолевает, по выражению Уолтера Уинчелла, «невестину милю» в «ну очень почти что белом», как охарактеризовала бы этот оттенок Шейла Грэхем, воплощая собой то, что Хэдда Хоппер называет «красиво завуалированной угрозой».

«Что-нибудь старое, что-нибудь новое, что-нибудь взятое в долг, – написала бы Луэлла Парсонс в своей колонке, – и что-нибудь жутко подозрительное».

Пожалуй, мисс Кэти и впрямь чересчур охотно дала «посадить себя под супружий арест», как говорит Эльза Максвелл.

У алтаря прохлаждается шафер Лон Маккалистер, а возле него поблёскивают карие очи. Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий – загнанный, измождённый, покрытый шрамами женишок текущего года. Среди гостей на скамейках со стороны невесты можно заметить Кэй Фрэнсис и Дональда О’Коннора, Дину Дурбин и Милдред Коулз, Джорджа Бэнкрофта и Бониту Грэнвилл, а еще Альфреда Хичкока, Франшо Тоуна и Грету Гарбо – словом, всех, кто не смог или не пожелал явиться на похороны малыша Казановы.

Как выражаются в «Метро-Голдвин-Майер», «Тут звёзд больше, чем на небе…»

По пути к алтарю мисс Кэти бросает взгляды и воздушные поцелуи Кэрри Гранту и Теде Баре. Ладонью в белой перчатке машет Артуру Миллеру, Деборе Керр и Денни Кей. Улыбается сквозь вуаль Джонни Уокеру, Лоуренсу Оливье, Рэндольфу Скотту и Фредди Бартоломью, Бадди Пепперу, Билли Халопу, Джеки Куперу и малютке Сандре Ди. При виде знакомых усов опускает ресницы со вздохом:

– Граучо!

Именно сквозь вуаль моя дорогая мисс Кэти больше всего похожа на себя настоящую. Такую девушку вы замечаете из окна поезда или по ту сторону оживлённой дороги, кишащей полуразмытыми от скорости экипажами, и едва увидев её лицо – гармоничное, безмятежное, – воображаете вашу свадьбу, а потом – «жили долго и счастливо до конца своих дней». Она вся – воплощенное обещание. Ответ на любую печаль, на любое несовершенство. Просто поймать на себе взгляд фиалковых глаз – уже счастье.

В подземной части этого самого собора, в усыпальнице, где хранятся останки «отбывшего» мужа Оливера «Ред» Дрейка, эсквайра, рядом с пеплом Лотарио, Ромео и Казановы, среди «павших солдат», они же – пустые бутыли из-под шампанского, там внизу ожидает зеркало, которому хорошо известны её сокровенные тайны. С каждым годом, по мере того как мир убивает мисс Кэти, на обезображенном стекле всё отчётливее проступает маска смерти. Сеть из шрамов, процарапанных бриллиантом «Гарри Уинстон», тем самым, который самец по кличке Уэбстер теперь надевает невесте на палец.

Но здесь и сейчас, окутанная вуалью из кружев, моя мисс Кэти – это вечное обещание нового будущего. Между цветами сверкают всполохи фотовспышек. Розы и лилии вянут, коробятся от иссушающей жары. В воздухе висит запах сладкого дыма.

Надо сказать, Уэбб ухитряется показать себя в этой сцене превосходным актёром. Обняв мисс Кэти, он наклоняет её, беспомощную, назад, а потом наклоняет ещё сильнее, чтобы поцеловать. В карих очах мерцают искры. На губах играет ослепительная мечтательная улыбка.

Невеста бросает букет в толпу подружек, среди которых – и Люсиль Болл, и Джанет Гейнор, и Кора Уизерспун, и Марджори Мэйн, и Мари Дресслер. Джун Эллисон, Джоан Фонтейн и Маргарет О’Брайен устраивают настоящую свалку. Наконец из кучи-малы выныривает, сжимая цветы в руках, потрёпанная Энн Рутерфорд, и все мы бросаемся рисом.

Сей Зу Питтс разрезает свадебный торт. Мэй Мюррей ведёт книгу отзывов.

Дождавшись минуты, когда мисс Кэти выходит переодеться, я подхожу к жениху. И в качестве свадебного подарка вручаю ему отпечатанные листы бумаги.

Пробежав помутневшими карими глазами заголовок – «Слуга любви», – юноша осведомляется:

– Что это?

Я говорю, что попросту возвращаю законному владельцу вещь, украденную из его чемодана. А попутно поправляю красивую бутоньерку и приглаживаю лацканы пиджака.

Этот самец Уэбб читает с верхней страницы:

– «Никто никогда не узнает, зачем Кэтрин Кентон решила покончить с собой в такой, казалось бы, радостный день…»

Поднимает на меня свои ясные карие очи, вновь опускает их и продолжает читать.