Текст книги "Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы"

Удивление и ужас все еще сковывали меня, отчего мой голос прозвучал пронзительно и проникновенно. Бездонная пропасть и скалы отразили и усилили звуки, когда я воскликнул:

– Эй!.. Клитеро!

Мои слова возымели действие. Он мгновенно очнулся, распрямил спину и впился глазами в крутой выступ над головой, как будто ожидая, что тот сейчас свергнется и раздавит его. Потом Клитеро поднялся с земли. Он едва держался на ногах. Да, он услышал меня, но не мог понять, кто и откуда его зовет. И стал с тревогой озираться по сторонам.

Тогда я снова закричал:

– Смотри сюда! Это я тебя звал!

Тут он поглядел в мою сторону. Лицо его выражало одновременно изумление и ужас. Сцепив руки, он наклонился вперед, словно желая удостовериться в реальности происходящего. А затем отступил на шаг и, скрестив руки на груди, потупил взгляд.

Из нас двоих мне первому надлежало прервать молчание, что я и собирался сделать. Чтобы Клитеро лучше услышал меня, я приблизился к самому краю пропасти, на мгновение потеряв его из виду, а когда снова перевел взгляд на противоположную скалу, он уже исчез.

Там, где только что находился Клитеро, было пусто. Ни шелест листвы, ни что-либо другое не насторожило меня, не подсказало, куда он мог деться. Впрочем, любые звуки утонули бы в реве водопада. Скальная впадина, где он сидел, с одной стороны примыкала к краю пропасти, сверху над ней нависали камни, а по бокам скала отвесно шла вниз. Не мог же он броситься в бездну… И все же мне казалось невероятным столь молниеносное его исчезновение.

Я наклонился над пропастью, но из-за огромной глубины и царившего внизу мрака не смог ничего различить. Крики и стоны в любом случае поглотил бы шум низвергавшейся воды. Прыгнув со скалы, Клитеро непременно должен был погибнуть, а единственным достоверным предположением выглядело именно это.

Очень нелегко описать то, что я чувствовал. Образ отчаявшегося человека и внезапная катастрофа, к которой привело мое несвоевременное вмешательство, переполняли меня раскаянием и ужасом. Правда, отчасти мои опасения уменьшились, когда мне пришла в голову новая догадка, ведь с задней стороны впадины вполне могла быть какая-то ложбинка, углубление, позволившие ему спрятаться.

Предположив это, я почувствовал облегчение. Конечно, могло произойти и самое худшее, но оставалась еще толика надежды. Если бы мне удалось найти Клитеро и привлечь к себе его внимание, я смог бы преподать ему уроки силы духа. А если бы слова оказались бессильны и доводы бесполезны, я просто молча посидел бы рядом с ним в тишине, увлажнил бы его руку слезами, и мы дышали бы в унисон, и он ощутил бы мое сочувствие, и я заверил бы его, утешая, что так, как он сам оценивает свои заблуждения и казнит себя, никто не будет казнить его, и что, по крайней мере, один человек испытывает к нему любовь и жалость, ибо он заслуживает милосердия.

Эти мысли вдохновили меня и придали мне сил. Для достижения моей цели требовалось добраться до противоположной скалы. Клитеро, судя по всему, смог это сделать, значит, и я смогу. Задача теперь не казалась мне невыполнимой. Я еще раз обошел гору по периметру. Со всех сторон были невероятно высокие отвесные скалы, и пропасть нигде не выглядела уже, чем там, откуда я наблюдал за Клитеро. Поэтому я вернулся на прежнее место и еще раз прикинул возможность безопасного преодоления этой чудовищной бездны.

Посмотрев вверх, я наткнулся взглядом на ту самую сосну, возле которой стоял прежде. Сравнив ширину пропасти с длиной ствола, я сообразил, что это дерево вполне может послужить мне мостом. По счастью, оно росло наклонно и под ударами топора упало бы как раз поперек пропасти, соединив обе скалы. Ствол был достаточно массивным для того, чтобы я мог, ступая по нему, добраться до противоположного склона быстро и безопасно.

Более тщательное обследование этого места, а также самого дерева, его размеров, угла, под которым оно росло, подтвердило осуществимость моего замысла, и я решил поскорее начать действовать. Нужно было сходить домой, взять топор и вернуться сюда. Я вновь углубился в пещеру, идя тем же путем, каким пришел, пока наконец не выбрался наружу. Было еще светло, однако, когда я приблизился к дому, уже появились звезды. Физическое утомление и изнуренный дух требовали, чтобы я отложил свое предприятие до утра.

Хотя тело мое всю ночь отдыхало, мысли не давали мне покоя. Я живо представлял себе гору и все пытался сообразить, как же удалось Клитеро подняться туда. Если бы он не наведывался время от времени в обитаемые места, то давно умер бы голодной смертью. Разве что только он решил убить себя голодом, но тогда моя первоочередная задача – отговорить его от этого рокового решения. Я должен убедить его вернуться к людям, хотя сделать это будет ох как трудно. Надо возбудить в нем жажду жизни, иначе мои благие намерения не возымеют действия. Поэтому следует обязательно захватить с собой хлеба и положить перед ним. Зрелище еды, муки голода и мои неистовые просьбы могут заставить его вкусить пищу, а вот сподвигнуть его пойти куда-то на поиски еды мне вряд ли удастся.

Глава XI

Наутро я собрал небольшую суму с хлебом и мясом, перекинул через плечо топор и, не ставя никого в известность относительно моих планов, зашагал в направлении горы. С кладью в руках идти было еще труднее, но благодаря своему упорству я одолел все преграды и через несколько часов пришел к дереву, которое собирался использовать в качестве моста через пропасть. Никаких следов беглеца видно не было.

Еще раз осмотрев дерево, я убедился в правильности моих прежних расчетов и с удвоенным энтузиазмом взялся за работу. Каждый удар тысячекратно повторялся раскатистым эхом, и я даже остановился ненадолго от удивления: казалось, что стучит не один, а сразу несколько топоров, причем с обеих сторон пропасти.

Вскоре дерево упало, и упало именно так, как я предполагал. Широкие ветви покрывали и рассекали могучий поток, принуждая его искать новые русла и наращивать рокот. Пройти по стволу в вертикальном положении я не осмелился, пришлось передвигаться на четвереньках, цепляясь руками и ногами за ветви и углубления в коре. Как бы там ни было, но я добрался до противоположной скалы и принялся изучать место, где исчез Клитеро. Затаенные мои надежды воскресли, когда я увидел глубокую впадину, которую накануне не смог разглядеть издалека.

Логично было предположить, что это и есть убежище Клитеро, что по этому гроту, ведущему в неисследованные места, он приходит сюда и уходит отсюда. Я решил не мешкая проверить свою догадку и, обнаружив вход, бесстрашно проник в провал. У меня уже был опыт преодоления препятствий и опасностей, подобных тем, что я описывал, но в данном случае все оказалось гораздо проще. Через несколько минут я попал в своего рода каменный коридор, где над головой было небо, а по бокам тянулись нескончаемые скалы, зеркально отражавшие друг друга. Природа словно расколола здесь надвое огромный массив и открыла доступ к вершине горы. Этот проход, сформированный россыпями камней и сталагмитами, вел меня неуклонно вверх.

Всего несколько ярдов оставалось до вершины. И тут я очутился в замкнутом пространстве вроде комнаты или погреба; стены были пригодными для подъема. С радостью предвкушая конец путешествия, я решил здесь задержаться, повалился наземь, давая отдых изнуренному телу, и огляделся по сторонам, обдумывая, что делать дальше.

Первый же брошенный мною взгляд упал на того, кого я искал. В нескольких шагах от меня на ложе из мха лежал Клитеро. При моем приближении он даже не шелохнулся, хотя я несколько раз поскальзывался и спотыкался. Это навело меня на мысль, что он мертв. Однако мои опасения развеялись, когда я подошел к нему вплотную – он просто спал глубоким сном, что после столь долгого бдения было неудивительно.

Слава богу, мне посчастливилось его найти. Теперь я убедился не только в том, что он действительно жив, но и в том, что ему удается хотя бы на время вырываться из плена отчаяния. Я не стал будить Клитеро, воспользовавшись передышкой, чтобы поразмыслить, как можно достучаться до него, как добиться, чтобы он изменил свою самооценку и не воспринимал все так мрачно и безнадежно.

Вы знаете, что у меня нет ни опыта, ни дара, которые позволили бы мне справиться с такой задачей. Я слишком слаб и безыскусен, чтобы одолеть или обуздать всесокрушающую энергию этого человека. Столь бурное, невыносимое отчаяние невозможно пробить немощным лепетом и неубедительными доводами. Как я должен говорить с ним, чтобы мои слова возымели действие? Как уничтожить глубоко укоренившиеся в нем предубеждения, если они следствие его раннего взросления, образования, наблюдений и жизненного опыта? Как убедить его, что убийство Уайетта в целях самозащиты не преступление? Что даже и преднамеренное убийство такого человека скорее благо, ибо это спасло жизни других? Что направить кинжал в грудь госпожи заставили его не корысть, не честолюбие, не месть и не злой умысел? Он желал даровать ей высшую и единственную милость, коей, по его убеждению, эта женщина заслуживала. Хотел избавить ее от ужасных терзаний, облегчить ее муки.

Все это соответствовало моим представлениям, однако не мне пришлось проверять умозрительные сентенции на практике. Не я вынужден был бороться с осознанием того, что лишь чудо или стечение обстоятельств спасло меня от ужасного поступка, благодаря чему я не пролил кровь той, кого любил больше всех на свете. Не я лишился любви, чести, дружбы, доброго имени. Не я приговорил себя к позору и отвращению, изгнанию и безнадежности, жестокой нужде и рабскому труду. По воле жестокой судьбы все это стало неотъемлемой частью Клитеро, и как, скажите на милость, мое ограниченное красноречие могло разорвать паутину Зла, опутавшую его разум? Любой человек, даже не будучи жертвой непоправимой беды, понимает, что нельзя зацикливаться на прошлом, бесконечно укоряя себя в том, что уже невозможно изменить. Но каждый, кому суждено жить и страдать, неизбежно опутан цепями тех самых заблуждений, которые он осуждает в окружающих, и его попытки избавиться от этих заблуждений так же бесплодны, как и стремление облегчить страдания других.

Поэтому никаких подходящих для данного случая слов мне не удалось придумать. Я мог лишь предложить Клитеро пищу и уговорить его поесть. Голодному человеку трудно устоять, когда ему протягивают хлеб. А ведь если ты однажды сумел заставить кого-то изменить свое решение, то во второй раз это будет сделать легче. Магия сочувствия, упорство хотя бы и не явно творимого милосердия могут исподволь подготовить в душе страдальца переворот, наполнить добрыми чувствами отчаявшуюся душу.

Продолжая размышлять, я положил еду рядом с правой рукой Клитеро и, присев у него в ногах, внимательно присмотрелся к нему. Благодаря передышке от воспоминаний и угрызений совести все те чувства, что во время бодрствования отчетливо читались на его лице, были почти незаметны. Черты его смягчились и облагородились, и он стал похож на себя прежнего. Такой человек не мог быть ни безумцем, ни злостным преступником.

Мне не хотелось его будить. К чему прерывать без нужды столь приятное забвение? Я решил дождаться в тишине, пока он проснется сам, продлив минуты его блаженного беспамятства. Эта пауза возобновила мои раздумья, и посетившие меня мысли подсказали мне план дальнейших действий.

Клитеро полагал, что его убежище неприступно. Как он поведет себя, обнаружив, что кто-то вторгся сюда? Испугается моего присутствия? Снова исчезнет, как накануне, не дав мне возможности поговорить с ним и убедить его поесть? Но если я уйду сейчас, пробуждение Клитеро будет спокойным, и он на какое-то время останется в неведении, что его тайна раскрыта. Он сразу увидит еду и без понуканий с моей стороны утолит свой голод. Столь удивительное и загадочное появление хлеба насущного может быть расценено им как укор и предупреждение свыше. Еще не зная ни личности, ни целей своего благодетеля, он не будет уже опасаться встречи с ним, и мой новый визит не станет для него неожиданностью. Чем дольше я размышлял, тем больше утверждался в правильности этих умозаключений. Наконец, расположив еду таким образом, чтобы он сразу же обратил на нее внимание, я отправился восвояси.

Едва я добрался до дома, как посыльный передал мне записку от Инглфилда, который просил меня провести предстоящую ночь в его имении, поскольку ему необходимо отлучиться в город по неотложному делу.

Я охотно откликнулся на его просьбу. Рано приходить не было нужды, но я решил не дожидаться наступления сумерек. Путь мой пролегал под сенью вяза, столь памятного мне ввиду недавних событий. Вся цепь обстоятельств, связанная с этим деревом, сразу всплыла в памяти.

Что-то заставило меня задержаться у вяза. Взгляд упал на то место, где Клитеро раскапывал землю. Мне показалось, что дерн там свежий и словно выровненный лопатой. В тот раз, когда я впервые наблюдал за Клитеро, этого не было. Тогда он поспешно разрыл яму и столь же поспешно ее засыпал.

Это, естественно, возбудило мое любопытство. Вероятно, кто-то либо сам Клитеро недавно побывал здесь. Для чего Клитеро понадобилось снова копать эту землю? В действиях лунатиков всегда присутствует определенный смысл. Что, если под злосчастным деревом зарыто нечто, связанное с миссис Лоример или с воспоминаниями о Кларисе? Сумею ли я узнать правду?

Это можно было сделать лишь одним способом – подобно Клитеро, прокопав землю в том же месте и на такую же глубину. Только так я выясню, спрятано там что-то или нет. Копать при свете дня, рискуя привлечь к себе внимание, было неблагоразумным. Но до темноты ждать оставалось недолго. Уже приближалась ночь, чем я вполне мог воспользоваться, чтобы осуществить задуманное. Если мне завтра удастся поговорить с Клитеро, что бы я ни обнаружил под вязом, это может оказаться весьма полезным для непростой беседы. Доводы были убедительными, и я решил так и поступить. Однако прежде следовало час-другой пообщаться с хозяйкой и, не вызывая подозрений, удалиться в свою комнату. Когда все улягутся спать, можно будет, не опасаясь помехи или слежки, запастись необходимым инструментом и вернуться сюда.

Одна комната в доме Инглфилда специально предназначалась для гостей. В этой комнате скончался мой друг Уолдгрейв, и тут меня обычно оставляли ночевать. Тягостные воспоминания сами по себе мало способствовали спокойному отдыху, а размышления над тем, что мне вскоре предстояло делать, еще усиливали возбуждение. Взгляд сразу упал на приготовленные для меня свечи, и я подумал, что они могут понадобиться.

Ложиться я не стал – то сидел в раздумьях за столом, то ходил из угла в угол. В комнате по-прежнему стояла та самая кровать, на которой мой друг испустил последнее дыхание. Именно здесь было распростерто его застывшее неподвижное тело. Лечь на эту кровать, прижать голову к этой подушке означало предаться воспоминаниям и тоске, чего мне сейчас совсем не хотелось. Я старался думать о событиях, связанных с Клитеро, о своих приключениях в горных пещерах и о возможных результатах затеваемого поиска.

Размышляя, я вспомнил только что состоявшийся разговор с хозяйкой дома. Речь шла о Клитеро, однако ничего нового мне почерпнуть не удалось – в основном все то, что я уже слышал от нее и от Инглфилда. Я попросил показать вещи Клитеро. Его пожитки хранились в прямоугольном сундуке, который он сам смастерил, очень прочном и прекрасно отшлифованном. Мисс Инглфилд упомянула, что просила брата открыть сундук и проверить, что в нем. Инглфилд отказался. Возможно, Клитеро не виновен ни в каком преступлении и ни перед кем не несет ответственности, а следовательно, вполне вероятно, что он вернется и потребует назад свое имущество. Там нет ничего такого, в чем посторонние люди вправе были бы копаться. Очевидно, что-то из содержимого сундука могло бы пролить свет на прошлое и настоящее Клитеро, но вряд ли достойно удовлетворять любопытство подобным способом. Если Клитеро и счел возможным что-то скрыть, с нашей стороны было бы преступно нарушить его тайну.

Миссис Инглфилд сочла эти доводы вздорными, и брат позволил ей попробовать, не подойдет ли к сундуку какой-то из их ключей. Но ни замка, ни замочной скважины она не обнаружила. Крышка прилегала плотно, как ее открыть, никто не знал. Пришлось оставить эту затею. И сундук с тех пор находился в комнате, которую теперь занимал я.

Вспомнив о нем, я решил, что надо воспользоваться случаем, чтобы осмотреть его. Сундук стоял в углу и сразу обращал на себя внимание необычностью формы. Когда я его поднял, он мне не показался тяжелым. Это был замечательно сработанный шестигранник, точнее, почти правильный куб. Каким образом подогнаны друг к другу его грани, я не понял, поскольку нигде не увидел ни шипов, ни гнезд, ни петель, ни гвоздей.

Все стороны походили одна на другую. Которая из них крышка, невозможно было определить.

За время, что Клитеро служил у Инглфилдов, его мастерство не раз вызывало восхищение. Вот и этот сундук он изготовил своими руками. Пока я осматривал его, желание увидеть, что находится внутри, становилось все сильнее.

Конечно, без Инглфилдов не следовало этого делать. Возможно, любопытство мое еще более абсурдно, а удовлетворение от потакания ему более греховно, чем у хозяев дома. Ведь я знаю историю прошлой жизни Клитеро, знаю, что с ним происходит сейчас. Не проявив должного уважения к его собственности, я не извлек бы из этого никакой пользы, не разрешил бы ни одной загадки. Как я буду смотреть в глаза Клитеро, если он вернется за своим добром, как оправдаюсь перед Инглфилдом, нарушив то, что всеми законами общества считается священным?

А если достичь желаемой цели, не прибегая к взлому? Ведь, хорошенько подумав, можно найти способ открыть сундук. Нужно просто понять, как поднять и опустить крышку. И тогда я смогу за несколько минут осмотреть вещи Клитеро, после чего верну все на прежние места.

Я не собирался ничего брать. Хотел лишь извлечь пользу для себя, не причинив ущерба другим. Содержимое сундука может пролить свет на поведение этого исключительного человека, чья исповедь не дала ответов на все вопросы. Да и должен ли я безоговорочно доверять его рассказу?

Вопреки свидетельству моих чувств, злоключения Клитеро представлялись мне в некоторой степени фантастическими и лишенными логики. У него могло быть множество причин утаить или извратить правду. Но, больше узнав о нем, я, возможно, открыл бы для себя Клитеро совсем с другой стороны, сумел бы постичь, что терзает его душу, и тогда нарушение общепринятых норм было бы оправдано благородством цели. Я страстно желал вернуть Клитеро к жизни, а для этого необходимо владеть правдивой информацией о его поступках – дабы убедиться, что он заслуживает сострадания, и избрать наилучшие средства для искоренения его заблуждений. А содержимое сундука могло помочь мне в этом.

Была и еще одна, хоть и не такая важная, причина, о которой я должен упомянуть. Вам известно, что у меня тоже есть склонность к технике и ремеслам. Я смастерил письменный стол и шифоньер – надежные, прочные, с потайными местами и секретными ящиками. Поэтому и на сундук Клитеро я смотрел отчасти глазами мастера, пытаясь понять, как он сделан. Мне очень хотелось изучить его и, если получится, открыть.

Глава XII

Я разглядывал сундук с предельным вниманием. Со всех сторон он выглядел одинаково крепким и гладким. Наверняка одна из граней служила крышкой. Судя по конструкции, крышка должна была открываться вручную и без усилий. Наверное, с помощью какого-то секретного механизма, найти который чрезвычайно сложно. Но если тщательно ощупать каждый сантиметр сундука со всех сторон, то может случайно и повезти.

Мне повезло. Когда я ощупывал один из углов, оттуда выдвинулся болт, и таким образом была приведена в действие пружина, благодаря чему крышка приподнялась на полдюйма. Вот уж действительно невероятная удача! Сто человек могли искать эту пружину и не найти. Никому бы и в голову не пришло, что механизм запускается нажатием в таком абсолютно для этого не пригодном месте.

Сгорая от нетерпения, я открыл сундук. Внутри он был поделен на многочисленные отсеки, однако ни в одном из них мне не удалось обнаружить ничего примечательного. Разнообразные причудливые инструменты и незаконченные поделки – вот и все, что я там увидел.

Обманутый в своих ожиданиях, я аккуратно положил вещи на место. Затем попытался закрыть сундук, но механизм, который приподнял крышку, опускать ее никак не хотел. Все мои старания были тщетны. Прилагая усилия, прямо пропорциональные сопротивлению механизма, я сломал пружину. Благодаря этому крышка закрылась, но мне не хватило изобретательности, чтобы вправить болт и восстановить крепление.

Судя по всему, Клитеро предусмотрел не только возможность досмотра его вещей, но и то, что сей неприглядный факт попробуют утаить. Меня охватило смятение. Я посягнул на чужую тайну в надежде, что в отсутствие свидетелей об этом никто не узнает. А теперь уже ничего не скрыть. Если Клитеро вернется когда-нибудь за своими вещами, мне не избежать его упреков, ибо он непременно заметит поломку. Инглфилд также осудит меня, тем более что сам он отказался пойти на этот неблаговидный поступок, и мои неправомочные, тайные действия будут выглядеть в его глазах вдвойне отвратительными.

Но теперь уже ничего нельзя исправить. Дабы подозрение не пало на невиновных, придется покаяться Инглфилду в моем проступке.

Тем временем все в доме погрузились в глубокий сон, и я поспешил к вязу, чтобы осуществить свой первоначальный план. Луна ослепительно сияла, однако я надеялся, что никого не встречу в столь поздний час на обычно безлюдной дороге. Комната моя располагалась во флигеле, над кухней, в которую вела небольшая лестница, а с жилыми помещениями основного дома флигель соединялся посредством галереи. Я погасил свечу и оставил на кухне, рассчитывая по возвращении зажечь ее от углей, еще не погасших в камине.

Добравшись до места, я стал лихорадочно копать землю, в душе почти не веря в успех этой затеи. Сломанный сундук никак не выходил у меня из головы, я чувствовал себя обескураженным, расстроенным и подавленным. К тому же поначалу не происходило ничего, что могло бы подбодрить и обнадежить меня. Но я продолжал копать, ибо состояние дерна наводило на мысль, что кто-то здесь побывал. Как только начинала брезжить надежда, оказывалось, что мне попался очередной камень. Я уже почти не чаял что-либо отыскать здесь. И тут лопата на что-то наткнулась, раздался странный звук. Я извлек драгоценную находку и обнаружил, что это деревянная шкатулка ручной работы и что ее можно открыть. Несомненно, шкатулка была как-то связана с судьбой Клитеро. Наскоро забросав яму, я поторопился к дому, чтобы изучить свой трофей. С дороги открывался вид на долину, окаймленную с одной стороны цепью скалистых гор, которая служила естественной границей между владениями Инглфилда и расположенной на самом крайнем западе Норуолкской заставой. Дверь, ведущая в кухню, оттуда была не видна; только когда я завернул за угол дома, она оказалась в поле моего зрения. И я сразу же заметил выходящего из нее человека. Это чрезвычайно удивило меня. Я вжался в стену, чтобы не быть обнаруженным. Едва лишь незнакомец ступил на освещенное луной место, я мгновенно узнал в нем Клитеро. Он быстрыми шагами пересек поле и скоро исчез из виду.

Его появление было таинственно и необъяснимо. Зачем он наведался сюда, я не представлял. Огорчило ли меня то, что мне не удалось пока с ним поговорить? Ведь теперь придется объяснять ему, почему сломано его хранилище личных вещей. Радоваться мне или плакать по поводу несостоявшейся встречи?

Впрочем, эти мысли не отвлекли меня от выкопанной под вязом шкатулки. Я зажег свечу от углей и направился в комнату. Первое, что привлекло мое внимание, был разобранный на двадцать фрагментов и выброшенный в печь сундук Клитеро, который я оставил на низком столике в дальнем углу.

Вывод напрашивался только один: Клитеро побывал здесь и, обнаружив, что кто-то покусился на его скарб, в порыве негодования уничтожил собственную работу. Хорошо еще, что он не застал меня на месте преступления – в этом случае мне было бы несдобровать от его праведной ярости.

Я заставил себя не думать об этом и сосредоточился на своей находке. Механизм шкатулки оказался столь же мудреным, как и у сундука. Но в данном случае у меня не было причин скрывать следы моего вмешательства и обращаться с изделием Клитеро бережно. Отчасти обнадеженный тем, что не понес худшего наказания за неподобающий поступок, я воспылал к содержимому шкатулки еще большим любопытством, чем к пожиткам, хранившимся в сундуке. Положив шкатулку на пол, я расколотил ее на части ударами каблука.

Среди обломков что-то было. Поднеся это «что-то» к свече, я развернул многочисленные обертки, и моему взору предстала книга. Ничто не смогло бы в такой степени заинтересовать меня. Но еще больший восторг я испытал, когда обнаружил, что держу в руках оригинальную рукопись. Я запер дверь, расположил поудобнее свечу и погрузился в чтение.

Уже по первым страницам я понял, что это. Клитеро говорил мне о письме, которое составила госпожа, стремясь оправдать свой отказ вмешаться в судьбу осужденного брата. Письмо не публиковалось, но многие читали его, а близкие друзья сохранили рукопись как драгоценный памятник литературному дарованию и добродетели миссис Лоример. Вот это-то письмо и лежало теперь передо мной.

Лишившись всего – и счастья, и надежд, и благосостояния, – Клитеро стремился сохранить рукопись госпожи, что вполне соответствовало его характеру. Приняв решение покончить с собой, он прежде хотел спрятать столь дорогую ему реликвию от любопытных взоров посторонних людей, и это был естественный для него поступок. Он не сжег ее, не разорвал на мелкие кусочки, а именно спрятал, поскольку его разгоряченному воображению уничтожение рукописи казалось кощунством и святотатством. И совсем не случайно или в силу необъяснимого каприза он закопал ее именно под роковым вязом. С этим деревом была связана трагедия, повлиявшая на сон Клитеро, чем в числе прочего, можно объяснить и его постоянное влечение к вязу, и почему, впадая в сомнамбулическое беспамятство, он принимался копать там землю. Все-таки Клитеро опустил некоторые детали в своей исповеди – очевидно, чтобы осуществить до конца то, ради чего похоронил рукопись.

Я с жадностью принялся читать. Все соответствовало его рассказу. Но в изложении миссис Лоример события и обстоятельства, описанные в мельчайших подробностях, производили особенно сильное впечатление, свидетельствуя о крепости духа и твердости, равных которым я не встречал. Неудивительно, что Клитеро, с его тонкой душевной организацией, проникся ощущением ее несравненного превосходства, с трепетом вошел в ее мир, исполненный высочайшей добродетели, и, осознавая ценность жизни, которую он разрушил, с ужасом взирал на свое прошлое.

Жизнь явила ему доказательства непрочности земного процветания и счастья, а также пагубности любого человеческого заблуждения. Увы, даже такая личность, как госпожа Лоример, едва ли не беспорочная праведница, даже и она вплоть до минуты своей гибели находилась в плену превратного убеждения, что кровное родство священно, и оберегала жизнь злодея лишь потому, что он приходился ей братом. Клитеро был просвещен и чужд предрассудков, но он неизъяснимо мучился тем, что навлек на себя обвинение в неблагодарности. Страх услышать от ближних несправедливый приговор довел его до убийства и попытки самоубийства; боязнь запятнать себя воображаемой виной повлекла за собой реальные чудовищные злодеяния.

Я читал весь остаток ночи, но так и не дочитал рукопись до конца. Вопреки моему ожиданию, на следующий день шел дождь и дул сильный ветер. Но это не удержало меня, и я отправился в горы. Скользкие тропы и грязные лужи не могли помешать осуществлению моей цели. Взяв провизию и закутавшись в пятнистый брезентовый плащ, я поспешил к убежищу Клитеро.

Пройдя через пещеру, я достиг моста, который появился здесь благодаря моей изобретательности. С неба отчаянно лило, страшные раскаты грома усиливались в пустоте пещер и бездонных пропастей. Я понимал, что начинается буря, но это не только не удручало меня, но даже радовало. Ярость стихий придавала небывалую торжественность и величие окружавшей меня картине.

Цепляясь руками и ногами за ветви моего импровизированного моста, я под порывом внезапного вихря чуть не свалился в пропасть и ради самосохранения вынужден был освободиться от своей ноши – пришлось сбросить ее в бездну. Это расстроило и обеспокоило меня. Преодолев опасный переход до противоположной скалы, я уселся в тени утеса отдохнуть.

Увы, все мои труды оказались напрасными, ибо утрата клади с едой для Клитеро перечеркивала цель, которую я преследовал. Я отчаялся мольбой или увещеваниями умерить его мучительные угрызения совести, укрепить его силу духа. Я шел сюда, чтобы дать ему пищу, убедив отказаться от голодовки, но теперь не мог этого сделать.

Впрочем, потерю не так уж трудно возместить. Надо только сходить домой и снова взять все необходимое. Времени на это уйдет немного, однако бурю желательно было переждать здесь. К тому же я не знал, вернулся ли Клитеро в свое убежище. Лишь обследовав вершину горы, я смогу убедиться, есть ли там кто-нибудь. А заодно проверю, удался ли мой вчерашний эксперимент, принял Клитеро оставленную для него пищу или нет.

Занятый этими размышлениями, я блуждал взглядом по уступам противоположной скалы. Верхушки деревьев неистово колыхались на ветру, стволы пригибались под мощными порывами урагана, разгул которого здесь, в горах, не шел ни в какое сравнение с его слабым подобием в долине. Это было ужасное зрелище. Наконец мое внимание привлекло дерево, служившее мне мостом через бездну. Казалось, что оно сдвинулось с прежнего места. Шквальный ветер мог оборвать последние волокна, связывающие ствол с корнями, и, если буря вскоре не утихнет, дерево неизбежно рухнет в пропасть. Тогда обратный путь будет отрезан, и неприятности, от которых я стремился спасти отчаявшегося беглеца, придется познать мне самому.

Причем у меня и в мыслях не было, что Клитеро нашел другой способ попасть сюда, а значит, и я тоже смогу пройти этим маршрутом. Я полагал, что моя судьба зависит от того, насколько быстро мне удастся преодолеть пропасть, отделяющую меня от спасения. Промедление становилось опасным, я с ужасом обнаружил, что дерево удерживают не более двух волокон, да и те того и гляди оборвутся.