Текст книги "Железный рассвет"

…Проходя через разбитые стеклянные двери офисного здания в Самаре, Хойст кивнула и улыбнулась военным у стола.

Выше флаг, как призывал ее воспитатель Фергус. Парочка прохаживающихся раненых терпеливо ждала медицинский эвакуационный фургон. Неподвижные тела, с текущей из глаз и ушей кровью, были штабелированы на кафельном полу у стены фойе, их мозги уже забрали Селекционеры. Хойст не обратила на это внимания, сосредоточившись на пожатиях рук и обмене любезностями со своим персоналом. Прежде всего, самое важное. Кровь на подошвах ботинок. Она получит Скотта в надлежащее время. Черт тебя возьми, за то что вынудил меня сделать это.

Конечно, штаб-квартира Скотта не единственная цель акции. Узловые точки разбросаны по всей планетарной сети, периферийные офисы входят в автономный режим и изолируются во время зачисток. Вне территорий войска Принуждения к Миру толкались в двери его гарема, забирали марионеток на прокол мозгового ствола и включали их в процесс – ненужных уничтожали немедленно, низкое соотношение цена/прибыль – риск для переделки. Это были все составляющие грязного бизнеса, принижающего ubermensch,[10]10
  Сверхчеловек (нем.).


[Закрыть] которого обвинили в злодеянии, и Хойст ненавидела его за это. А также за то, что он заставил ее публично разоблачить РеМастированного, более чем неподходящего для предназначенной ему роли. Но у нее не было реального выбора. Ошибочные действия могли раззадорить его, но хуже того, ее собственным людям могли предъявить обвинения в некомпетентности. Хойст не могла подвергнуть риску судьбы своих людей.

Военные в кремово-бежевом офисном камуфляже освобождали ей двери для прохода по пути следования через административную крепость к исполнительному обслуживающему ядру. Ее охранники держались от нее на расстоянии шага, анонимы под масками. По пятам следовали штабные офицеры, взволнованные и готовые услужить. Заметны признаки немногочисленных повреждений; крепость Скотта брали тайком и в первую очередь. Внутренние части безопасности заменили собственные штурмовые группы Хойст, встреченные с распростертыми объятиями вялыми защитниками, которые и не подозревали, что их свидетельства о смерти были выданы планетарным обердепартаментсекретарем отрывистой фразой в два слова.

В ядре здания располагалась зона безопасности, двери открыты с предательским невниманием. Хойст поднималась по лестнице в невеселом настроении. Наверху, в бельэтаже, расположился контрольный хаб Скотта. «На первый взгляд здесь все в целости и сохранности, – отметила она, – словно ничего не произошло». Проход в бельэтаж был заляпан засохшими пятнами крови прямо под лампами аварийного освещения, бурыми и резко пахнущими. Ее охранники были на каждом углу. В центре расположилась странная троица. В большом кресле – сам U.Ванневар Скотт в расслабленной позе с проколом ствола мозга, конечности расслаблены, лицо – обвинительная маска. За креслом по разные стороны стояли S.Фрейзер Байрут и женщина в робе и накидке Ордена Селекционеров.

– Ванневар, дорогой. Очень неприятно, что нам приходится встречаться снова при таких огорчительных обстоятельствах. – Хойст улыбнулась мужчине в кресле. Его глаза медленно, почти не двигаясь, оглядели ее. – И лично Байрут. Кого еще я имею удовольствие лицезреть? Странная женщина склонила голову.

– U.Доранна Менгель, ваше превосходительство. Здесь по распоряжению обердепартаментсекретаря, мне надлежит быть свидетелем разбирательства и гарантом проведения процедуры в соответствии с лучшими практиками и обычаями просвещения.

Тело в кресле казалось взволнованным. Хойст склонилась ближе.

– Расслабьтесь, Ван. Усилия не помогут. Нервные клетки не восстанавливаются, сами знаете. – Слова были необходимы для поддержания ее имиджа; внутри будто что-то кричало: «Ты глупый несчастный ублюдок! Что, во имя мертвого бога, ты думаешь, делаешь?» – Мы получили распоряжение, и мы выполним его. – Она посмотрела на Байрута. – У вас есть активационный ключ?

Он повернулся и поманил охранника.

Включить это на спине для наблюдателя, – сказал он кратко.

Селекционер повернула голову и спокойно наблюдала. Хойст старалась не обращать на нее внимания. Нечего сторониться. Селекционером свидетельствуется все: информация записывается в буферный файл сенсора и по его распоряжению направляется прямо в распределительную сеть. Любая попытка сокрытия или сострадания разоблачалась.

Охранник ткнул дубинкой в шею Скотту, и лицо мужчины начало обретать некое выражение. Дернулся палец. Сидящий невнятно произнес, сражаясь за обретение контроля над телом:

– Поршия, как ты могла?

– До моего сведения был доведен ряд фактов определенного свойства, – холодно проговорила она, почти не замечая, как Байрут бледнеет за креслом. «Факты, которые нельзя проигнорировать, поскольку имеются записи», добавила она про себя, развивая свою надгробную речь. – Небрежные операции. Нарушение принятых правил в практике и работе с таможней. Потенциальная измена.

– Я никогда не совершал измены.

– Не через комиссионные, – сказала она, проклиная себя за уступку, кажущуюся значительнее перед глазами Селекционера. – Никогда. Риск разоблачения был принят во внимание – и, что более важно, улики припрятаны под коврам. – Она склонилась над ним, кладя тонкую руку на обездвиженное плечо. – Мы не могли игнорировать это.

– Я участвовал в процессе зачистки. – Голос Скотта был бесконечно усталым, подзагрузка вкладыша выпаривала мозжечок, съедала гипоталамус, сохраняя его самого для последующих поколений и славы будущего бога. Без активатора он быстро умрет, а не просто обездвижится. Хотя он и так умрет, когда Селекционер заберет его мозг. – Ты разве не знаешь, Поршия? Я думал, ты… ты…

– Усилитель. – Она сжала пальцы, закипая от злости. Его плечо казалось куском сырого мяса, твердого и коченеющего. Воздух наполнился едким зловонием – если он уже потерял контроль над кишечником, то состояние куда хуже, чем она ожидала. – Свидетель от Селекционеров, требую допуск к его происхождению. Пока не доказана недостоверность инстанционного вектора, считаю, согласно принятому руководству, что фенотип может гарантировать устойчивость и эффективность.

Байрут удивленно заморгал. Селекционер кивнула.

– Ваше требование принято, – отстраненно произнесла она. – Репродуктивная лицензия на рассмотрении. Или вы имели в виду клон?

– Нет, только генную рекомбинацию. – Хойст склонилась еще ниже и посмотрела в глаза U.Ванневара Скотта, вспоминая былые дни, куда более невинные, – оба интерны в штате ubermensch, бессонные ночи, преступно-вольные удовольствия, прежде чем ответственность станет проклятием. Политика. Что, тридцать лет? Тридцать семь? Она едва помнила его тело: любовники так похожи. Ну разве всех упомнишь за жизнь. Скотт… Скотт был историей, много более значимой, чем свидание на одну ночь. – Останется хоть что-то, вспомнить его.

– Ваш запрос рассмотрит Комитет улучшения генома расы, – ответила Селекционер, спокойно поправляя накидку. – Что-нибудь еще?

– Завершение свидетельства. – Хойст не снимала руку с плеча, пока гвардеец завершал государственный переворот, переходя от личностного дерева к бесконтрольной полной дендрической топосъемке. Незрячие глаза закрылись, и почти сразу же из затылка потекла бледная жидкость. Прикосновение мертвой плоти; когда-то она испытывала ненависть… теперь осталось только чувство: пока еще это не ее черед. Она пригладила ему волосы, выпрямилась и перехватила взгляд Георга Байрута. – Забирайте на утилизацию.

Селекционер уже запрашивала просьбу о загрузке в память, отправляя его статус-вектор на глубокое хранение до появления будущего бога

– Что касается остальных, может, также загрузить их всех – будущий бог узнает себя сам. – Она вздохнула – Итак, мы выяснили, где он хранил список своих марионеток?

– Хорошо, Поршия. Это приводит меня к следующему вопросу: как продвигается твой следующий проект?

Хойст откинулась в мягком плюшевом кресле и посмотрела на золотой листок инталии[11]11
  Гемма с углубленным изображением.


[Закрыть] на потолке. Она взяла время на размышление: как-то это все немного напрягало. По правде говоря, она не пользовалась доверием обердепартаментсекретариата, и покровительственный тон U.Блюмляйна вынудил ее занять позицию защиты. Он напоминал ей одного наставника из смутных времен воспитательного дома. Молодого человека, чей темперамент разрывался между откровенной теплотой и вызывающей раздражительностью – напускной, как она выяснила впоследствии, ознакомившись с распоряжениями полиции дома воспитуемых, – чтобы привить младшим навыки преимуществ сдержанной осторожности. Она оказалась хорошей ученицей, возможно даже слишком. Было приятно обнаружить, что дружелюбное общение на уроках имело непосредственное отношение к высшим достижениям клада. Это просто привело к пониманию, что тот, кто нас не убивает, делает нас сильнее, – больше, чем простая банальность.

– Я задал вопрос, – напомнил ей старший.

– Полагаю, основные проблемы под контролем, – уверенно ответила она, поднимая стакан и осторожно пробуя миндальный ликер, стараясь скрыть свои сомнения.

– Основные проблемы, – улыбнулся Блюмляйн. Он протянул стакан, и марионетка поспешила наполнить его. Хойст слегка поерзала в кресле и запустила палец под рукав платья. Ответная улыбка, но никаких чувств, кроме расслабленности.

Приглашение в личный кабинет руководителя на вечернее развлечение считалось публичным признанием, признаком расположения к кладу. Но приглашение в частном порядке на обед вдвоем означало нечто большее. Единственными, кто их здесь видел, были охранники, личные секретари и обслуживающие марионетки; все, за исключением секретарей, считались ничем в обширной социальной сети РеМастированных. Что он имел в виду? Особые распоряжения? Определенно не попытка обольщения – вкусы обердепартаментсекретаря лежали в абсолютно другой плоскости, – однако она не считала себя достаточно значимой для встречи по причинам иного свойства. Единственной вещью, которую каждый РеМастированный приобретал прежде всего, был чувствительный нос для определения своего сравнительного статуса, и такое осторожное тайное свидание просто не имело никакого смысла, под каким углом ни смотри. Разве только Блюмляйн по какой-то необъяснимой причине решил произвести ей оценку для роли своего социального партнера. Замечательно, если это остро отточенный почет.

– Мне бы хотелось услышать краткое перечисление основных проблем, Поршия. Своими словами и не в служебное время, если позволите:

– О да. – Поршия встряхнулась. «Идиотка! – выругалась про себя она. – Что еще могло быть». – Скотт допустил на Москве промашку. Или скорее умудрился произвести нечто нецелесообразное. Результат оказался, скажем, не таким, какого мы ожидали. Погибли шестнадцать ubermenschen, не говоря уж о потере целого клиентского мира, находившегося менее чем в восемнадцати месяцах от открытой фазы-два рестабилизации, что стало главным его промахом. Кроме того, испытание оружия – нарушающие причинно-следственную связь устройства его марионеток были протестированы, – вероятно, привлекло внимание Врага. Прямо говоря, он совершил двухуровневую ошибку; изменил своему виду и, что еще хуже, уничтожил целую систему. Это стало, так сказать, бедствием, и Скотт знал, что возникнет нездоровый интерес, если не обеспечит компенсирующий положительный результат.

– Хм. – Блюмляйн нахмурился, нечто напоминающее огонек удивления промелькнуло в его глазах.

На сцене, сзади Поршии, три или четыре марионетки представляли эротическое шоу; Поршия развернула кресло под таким углом, чтобы одновременно смотреть представление и видеть обердепартаментсекретаря.

– Жонглирование на канате над пропастью давняя и почетная традиция, как известно. – Улыбка, отнюдь не дружелюбная. – И какие же долгосрочные планы строил Скотт?

– Полагаю, собирался захватить власть на Новом Дрездене, но это документально не подтверждено. – Поршия шмыгнула носом. – Не удивительно.

Внимание Блюмляйна обязывало ответить улыбкой на равных – игра азартная, но могла закончиться серьезным продвижением, если выгорит.

– Абсолютно точно. – Выражение лица Блюмляйна поблекло. – Как он мог так сглупить?

Она пожала плечами.

– Скотт, скажем так, никогда не испытывал недостатка в самонадеянности и амбициях. – Ты можешь снова это повторить. Яркая вспышка воспоминаний: лежащая в кровати и слушающая его демагогию о планах создания собственного клада, вызвать будущего бога, выкрасть из стаи целые миры. – Мы проработали вместе несколько лет, когда были моложе. Вероятно, неплохо, что время покинуло его: он не вдавался в детали, и, если бы довел свой план до второй фазы, последствия могли стать еще хуже, чем вялотекущее бедствие, с которым он нас оставил.

Блюмляйн поставил стакан и придвинулся ближе, зрачки слегка расширены. Поршия продублировала его движения, превращаясь в доверенное лицо.

– Над чем Скотт работал в том секторе? – тихо спросил он. – И как думаете, сможете справиться с этим вместо него?

– Э… – Поршия огляделась.

Обердепартаментсекретарь перехватил ее взгляд и кивнул.

– Завтра они ничего не вспомнят, – сказал он.

– Отлично. Не хотелось бы стать причиной неприятностей таких умелых танцоров.

– Благодарю за внимание к моей собственности, но, может, вернемся к рассматриваемой проблеме? Нам не хватит всего вечера. – В его голосе прозвучало нечто такое, что отсутствовало моментом ранее, и Поршия, тихо выругавшись, кивнула.

– Ладно. Официальное задание Скотта – подчинить Москву и заставить служить целям Директората Обороны, разрабатывающего образцы вооружений, запрещенных для нас Врагом. Затем подготовить Москву для ассимиляции. Его агенты проникли в правительство Москвы, эффективно используя лишь обычное лицемерие и небольшой подкуп. Но вдобавок к официальному проектному заданию особое внимание он уделял Министерству обороны. Затраты окупались вместе с получением плана атакующих систем сил сдерживания, и у Скотта разгорелся аппетит. Он раздобыл многое: пусковые и остановочные коды, векторы выведения на орбиты для каждой вероятной цели – и когда случился Инцидент Ноль, информация была надежно скомпонована в его офисе.

– Ага. – Блюмляйн кивнул и улыбнулся.

– Ну. – Она тщательно подбирала следующие слова. – Надеюсь, пусковые и остановочные коды доставлены в ваш офис в сохранности. И сама Москва ими теперь пользоваться не будет, благодаря сбою в определенных технологических инициативах. Но остается вопрос, как вы хотите задействовать систему рычагов в этих местах, не теряя уважения соседей.

Блюмляйн осторожно кивнул.

– По вашему мнению, насколько хорош последний план Скотта?

– Генеральная теория оригинальна – никто и никогда не делал подобного, – но на деле я не могу ткнуть в нее указкой. – Слова вырвались автоматически. – Он наследил в Москве, наследил достаточно, и не сумел связать концы с концами. Просочившиеся свидетели, в основном. Но эту проблему можно полностью решить отсюда, если кто-то, имея достаточно времени и ресурсов, отследит движение в обратном порядке, чтобы выяснить, где находятся интересующие нас субъекты или куда направляются. – Она перевела дыхание. – В то время как базовая схема была интересна, схема второй стадии слишком сильно зависела от синхронизации и была очень рискованной. Хуже для нас то, что он приступил к ее исполнению. Действия против московской дипломатической команды – в процессе завершения, если уже не завершены. С уверенностью говорить о результате можно будет только после получения официального уведомления, но предполагаю, что, преуспев, они сами уведомят каждую канцелярию в радиусе сотни световых лет дерьма. Не говоря уж о том, что будет, когда узнает Высший Директорат. Подмять под себя целую планету, затем использовать ее же оружие массового поражения и объявить себя межзвездным императором – по-моему, безумно дерзко. Но его план опирался на людей, верящих, что демократическая ветвь охотно действует в соответствии с его намерениями. Но, думаю, это было только желание, делающее его намерения такими зависимыми.

– Следующий вопрос. – Блюмляйн с задумчивым видом сделал паузу, потом щелкнул пальцами; марионетка подбежал мелкими шажками, согнул колени и поставил маленькую серебряную шкатулку на вельветовую подушечку. Руководитель отщелкнул крышку и вынул ингалятор. – Дозу?

– Премного благодарю, нет.

Блюмляйн кивнул и на несколько секунд откинулся в кресле.

– Так-то лучше. – Холодные голубые глаза, колющие зрачки. – Суть дела. В случае необходимости я переключу вас на обеспечение исполнения плана Скотта и доведу его до завершения во имя великого блага клада. – Он бросил быстрый взгляд в сторону сцены, и в тот момент Хойст поняла, что, несмотря на все заявления о частной неприкосновенности, он считал, что Селекционеры или Армия могут иметь наблюдателей, подкупать его собственных марионеток. – Что вы об этом думаете?

Ой! Ой! Поршия вздрогнула, потрясенная открывающейся перспективой. Это могло означать рост до уровня самого Блюмляйна – управленческого уровня планетарного масштаба, – разыграй она правильно карту. Почти сексуальное возбуждение. Тогда никто не сможет тронуть меня! Контролировать механизмы… Она мгновенно погасила мысль, прежде чем та обрела форму. Сперва самое главное. Цена могла оказаться высокой, слишком велик соблазн у Блюмляйна разобраться с ней, прежде чем она сама станет угрозой…

Беря себя в руки, она слегка кивнула и подняла стакан.

– Сперва я должна убедиться, что имею санкцию Директората, – начала она, не смотря на сцену. – Затем, когда ее получу, последую генеральному плану U.Скотта, но непосредственные мероприятия на месте предпочитаю вести лично, а не контролируя процесс на особом уровне субординации. Не считаю, что можно достаточно туго ухватить акцию за хвост, если пытаться осуществлять управление на расстоянии: каждый уровень властных полномочий добавляет задержки и вносит дополнительный риск ошибки. План имеет слишком много неопределенностей, чтобы доверить командование младшему кукольнику, не обладающему всей полнотой картины. И я считаю личное руководство э-э… более приемлемым.

ЛЮБИТЕЛЬНИЦА РАЗВЛЕЧЕНИЙ

«Центрис Магна» представлял собой скучную среднестатистическую астероидную колонию, созданную в классическом стиле и не зависящую от генераторов гравитации: алмазная пятидесятикилометровая труба с диаметром основной оси восемь километров, вращающаяся внутри пустотелой скорлупы из углеродистого хондрита где-то в дебрях внутреннего пояса «Септагона IV». Ядро занимали вспомогательные службы, в то время как внешние слои, с высоким уровнем силы тяжести, в основном предназначались для парков и зон отдыха. Многоуровневые жилые помещения располагались в цилиндрах со средней силой тяжести. Бесконечно повторяемая модель государственного устройства среди сотен мирков в системе Септагона, принявшей большинство беженцев с Москвы.

Через три года после прибытия Среда научилась ненавидеть новое место, а гнетущая бедность свербела в носу ежеминутно и ежедневно.

– Среда? – Голос отца приглушен приоткрытой дверью в спальню; если ее закрыть, можно заблокироваться полностью, если она…

– Среда? Ты где?

От сосредоточенности высунув язык, она старательно затягивала шнурки. Здесь. Она встала. Ботинки. Новые. Почти до колена, блестящие, как черные зеркала, поверх обтягивающих легинсов из клона шкуры пантеры. «Здесь, пап». Пусть поищет. Последний взгляд в зеркальное окно, подтверждающее, что все подобрано в тон: кроваво-красные губы, бледная кожа, прямые черные волосы. Она взяла куртку, погладила ее, активируя, затем вытянула руки и дождалась, когда та займет свое место и туго обтянет локти и плечи. Почти готова… – Среда, иди сюда.

– Иду, – вздохнув, крикнула она. И тихо себе: – Пока, комната.

– До свидания, – ответила спальня, приглушая свет, когда Среда, чувствуя себя высокой и слегка неустойчивой в новой обуви, открыла дверь и вышла в гостиную, где ее должен был ждать отец.

Моррис, как она и предполагала, был там. Большое открытое помещение с лестницей на бельэтаж над кухней обеспечивало ему место, откуда сверху он мог взирать на кавардак, царивший в пространстве общего пользования. Джереми старательно уничтожал порядок, наведенный домохранительницей, выстроив замысловатую пылевую лестницу из ярко окрашенных фототропических снежинок в центре антикварного стола, за которым, по настоянию отца, семья периодически собиралась для формального приема пищи. Пылевая лестница предстала перед Средой, как только дверь полностью открылась. Отец уставился в стену; застывшие, пока он оглядывал дочь, древние воплощения божества выглядели невероятно спокойными в сияющей глубине перспективы.

– Что на тебе? – слабо спросил он.

– Сэмми устраивает вечеринку, – ответила она раздраженно (едва не добавив: «Как общаться, если ты никуда не выходишь?» – но решила оставить это на последнюю минуту). – Иду с Алоис и Мирой.

Что было не совсем правдой: она не договаривалась с Мирой, и Алоис не договаривалась с ней, но они обе будут там, и какое действительно дело, с кем она идет, если это займет лишь десять минут, а уходит она на всю ночь?

– Впервые в новых ботинках. – Отец вздохнул. Выглядел он неважно: бледная кожа, мешки под глазами. Слишком много учится. Учится, учится, учится – казалось, это все, что он делал, забравшись на крышу кухни, как спятивший филин. Сильные препараты не помогали, ему действительно трудно было приспособиться. – Надеюсь, у меня есть время поговорить с тобой? – спросил он устало. – Надолго уходишь?

– На всю ночь, – ответила она. Дрожа от нетерпения, постукивала каблуками по полу: чумовые ботинки, черные, блестящие, со шнуровкой до колена и серебряной отделкой. Дизайн она отыскала в архиве исторической одежды и потратила много дней, переводя его в программу для домашней фабрики. Сколько стоил материал, отцу она даже не сказала: реальная искусственно выращенная кожа, похожая на содранную коровью шкуру, заставляющая некоторых произносить «ик», когда скажешь им, что носишь. – Люблю потанцевать. – Еще одна маленькая ложь, но папе, похоже, казалось, что он ее контролирует, и не хотелось давать ему повод усомниться в этом, намного проще производить невинные воздухотрясения.

– Хм. – Моррис отвел взгляд и, заметно нервничая, встал. – Не можешь подождать? Мы с мамой завтра уйдем на весь день. Присядешь?

– Ладно. – Среда выдвинула стул, стоящий у обеденного стола, и оседлала его лицом к спинке, скрестив на ней руки. – Что еще?

– Мы… Мы с мамой… э-э… – Разволновавшись, он запнулся. – Переживаем за тебя.

– Ой, с чего вдруг? – Среда посмотрела отцу прямо в глаза. – Я и сама могу о себе позаботиться.

– Но, видишь ли… – Он взял себя в руки и вымолвил наконец-таки: – Твои школьные дела.

– Да-а? – Лицо окаменело в предчувствии.

– По мнению мистера Тайлеранда, ты не уживаешься с другими детьми. Он, то есть, они… э-э… попечительский совет, беспокоятся о тебе, называют это «привитием норм культуры поведения».

– Ого, здорово, – огрызнулась Среда. – Я… я пойду, – быстро произнесла она, голос задрожал, она не смогла продолжить.

– Нам нужно будет поговорить, – крикнул он ей вдогонку, не делая попыток двинуться за ней. – Ты не можешь убегать от этого вечно!

Да могу, смотри: три шага – и мимо кухонной двери, еще один тройной прыжок (три вращения лодыжки в новых ботинках) бросил ее к тамбуру выравнивания давления. Пульс бешено бился, она ударила по разблокиратору и вручную открыла дверь, затем нырнула в общий проход с его тускло зеленым ковром и бирюзовыми стенами. В полумраке – главное освещение настроено на сумеречный уровень, – не считая пары небольших эксплуатационных роботов, никого не было. С началом движения ее, как плащом, окутала черная мгла разочарования и злости. Большинство дверей с обеих сторон запечатаны; пустующие – иногда разгерметизированные – квартиры; это был подуровень дешевого жилья, только малоимущие беженцы не стеснялись такого. Тупик, как и ее перспективы на будущее. «Перспективы» – какие? Из среднего класса ее семья опустилась до статуса нищих иммигрантов: отсутствие возможностей, презрение ко всему, привезенному из их провинциальных задворок, вроде имплантатов Среды и Джереми, стоивших полугодичного дохода родителей на «Старом Ньюфе» и ставших старым хламом по прибытии сюда.

– Сраный социальный совет, – выругалась она. – Гребаное полицейское мышление.

Но «Центрис Магна» обладал и определенными достоинствами: и квартира больше, чем дома, и событий больше. Да и одногодок больше тоже. Но и плохого хватало, и если бы кто-нибудь поинтересовался у Среды, то она бы ответила, что плохое перевешивает хорошее по значимости. А ее действительно не спрашивали, хотелось ли ей участвовать в странном культурном ритуале под названием «посещение школы», отнимавшем половину свободного времени, в заведении, переполненном имбицилами, садистами-социопатами, бандитами и воющими маньяками, и ходить туда последующие три года, прежде чем власти выпустят ее. Особенно если в московской системе к пятнадцати годам она считалась уже два года совершеннолетней, а на Септагоне не покидают стены школы, пока не исполнится двадцать два.

«Центрис Магна» – составная часть Септагона, свободно спаренной связки красных карликов без обитаемых планет, – была основана столетия назад. Возможно, этакая неуклюжая шутка Эсхатона: группа так называемого Общества космических колонистов обнаружила себя единственными обитателями холодного, едва сформировавшегося астероида с годовым запасом кислорода и каким-то тяжелым инженерным оборудованием в придачу. После почти столетия кровопролитного и окончательного подавления последних сторонников свободы воли, Септагон приблизился к форме цивилизации, единственно возможной в таком враждебном окружении, которая означала интенсивное обучение, военный призыв в службы материально-технического обеспечения и нулевую терпимость к тем, кто считает повешение по отдельности лучше, чем повешение скопом. Среда, будучи одной из немногих, выросших на вспомогательной станции, поддерживаемой планетой со стабильной биосферой, не ходила в школу или другие характерные для планет общественные места, и ей трудно было к этому привыкнуть. Особенно когда образовательные власти, бросив на нее беглый взгляд, классифицировали ее беженкой с чужой и, предположительно, отсталой планеты и запихнули в школу для отстающих.

Никто в первый год и не интересовался, счастлива ли она. Счастлива ли, если большинство тех, кого она знала, теперь в нескольких световых минутах, разбросаны по всей солнечной системе? Счастлива с сестричками Боне, готовыми при любой возможности исподтишка применить физическую силу? Счастлива, когда первый же, кому она доверилась, развернул ее частную жизнь вокруг общественной как рваный парашют? Счастлива, вкручиваемая наподобие кресторезьбового винта: ее диалект – предмет насмешек, утраченный дом – тема уродских грубых шуток? Счастлива сидеть на бесконечно нудных уроках на темы, которые она усвоила годы назад, в которых разбиралась лучше учителей, малопонимающих и вдобавок неверно излагавших суть? Счастлива?

Счастьем было обнаружить, что школьную наблюдательную сеть подвергли промывке мозгов, чтобы та игнорировала людей в специфической одежде желто-зеленых оттенков и отслеживала людей в черном. Счастье – заметить, что Эллис приторговывал бутлегерскими пилюлями блаженства, приток которых он смог обеспечить с помощью биохимического оборудования, которое она изучала в школе три года назад, в пятнадцатилетнем возрасте. Счастье – найти пару приятелей-неудачников без дурного запаха изо рта и похвальбы насчет воскрешения своих бренных останков на утро после. Счастье – узнать, где находятся слепые точки камер, не быть замеченной невидимыми противниками, а также обвиненной в фантазировании и членовредительстве, если кричишь о помощи.

Она не смела думать в этом смысле насчет папы с мамой, вполне приноровившихся к условиям места, где они могли получить хоть какую-то оплачиваемую работу, чтобы суметь выехать из трущоб или, возможно, даже эмигрировать в более богатый и крупный хаб. Бессмысленно обращаться с ней как с ребенком, пока ей не стукнет тридцать – возраст совершеннолетия на Септагоне. Или…

«Оп-па, – подумала она осматриваясь. – Не очень-то умно, не так ли?» Самоанализ расстроил Среду, что отчасти неплохо.

Малопосещаемый коридор жилой зоны имел наблюдательную систему и экзогенную поддержку. Девушка обогнула два угла, выбрав кратчайший путь Через заброшенный корпоративный «муравейник» к отдаленному полюсу, где намечалась вечеринка. Сэмми и ее банда (отнюдь не школьное хулиганье, но арбитры модности и клевости, которые никогда бы не позволили Среде забыть, как осчастливили ее своим приглашением) устраивали такое и раньше: занимали брошенную квартиру, или офисную зону, или даже производственный блок, вычищали их, после чего приносили туда левую выпивку, наркоту и музыку. Съезжающих в периферийные зоны предупреждали: подвальный уровень – одна из старейших застроек в колонии, давно заброшенная и поставленная в очередь на реструктуризацию через несколько лет.

Среда шла не глядя по сторонам, придерживаясь схемы маршрута, нервически переправленной ей Джонни де Виттом днем раньше и хранящейся в кэш-памяти: мигающее кольцо на указательном пальце определяло путь. В тумане самопоглощения она не заметила ни сгустившегося сумрака, ни почти полного отсутствия пешеходных дорожек, ни в большинстве своем разбитых коридорных осветительных полос. Она была одна, и никого больше в поле зрения. Под ногами какие-то обломки, осколки панелей, груды запыленного эксплуатационного оборудования. Отсутствующие двери в стене ощерились сгнившими зубами – весь сектор выглядел небезопасным, протекающим. Теперь это заставило ее задуматься. «Эй, Джонни! – тихо позвала она. – Джонни!» Аляповатый коротышка, начисто лишенный вкуса к одежде, он мог бы стать классическим шутом, если бы был поумнее: обычно он оказывался жертвой. Он присылал ей приглашение не с неким скрытым намеком, никакого заикающегося приглашения укрыться в тихом местечке на часок – просто обычная нервозность, все время выглядывающая из-за его плеч. Я могу позвонить ему и спросить, но тогда буду выглядеть дурой. Слабо. Но… если не позвоню, точно буду дурой.

«Соединение с Джонни «Конфеткой», – мысленно передала она. Соединение… нет сигнала. Она, не веря, заморгала. Конечно, сюда должны проходить частоты. Это даже более фундаментально, чем кислород. По радиочастоте можно связаться со службами спасения, или выйти в эфир, или выпутаться из неприятности. Без этого могло случиться все что угодно.