Текст книги "Испытание воли"

Глава 7

Сразу после завтрака Ратлидж отправился на поиски Хикема, но тот снова исчез.

Бесплодно потратив время, Ратлидж решил, что Хикем, вероятно, не хочет, чтобы его нашли, и сдался, проклиная себя за сентиментальную глупость, помешавшую вчера вечером привести беднягу в приемную доктора, насильно протрезвить.

Забрав сержанта Дейвиса из участка после того, как дал Форресту дополнительные инструкции насчет коронерского дознания, Ратлидж сказал, когда они сели в машину:

– Я был в коттедже, прочесал все улицы и закоулки, не говоря уже о кладбище и платных конюшнях. Есть место, о котором я не подумал?

Дейвис почесал подбородок:

– По-моему, нет. Но есть бурьян, живые изгороди, сараи, куда мы можем отправить половину армии и не найти его. Пьяницы обладают способностью исчезать, но, когда проспятся и им понадобится выпивка, сами всплывают на поверхность.

Дейвис посмотрел на инспектора и решил, что тот плохо спал.

– Я проверил дантиста в Уорике, – сказал он, меняя тему. – Это правда, Ройстону был назначен прием в понедельник утром, но он не явился на него. Конечно, это неудивительно.

– Да. Думаю, мне снова следовало бы поговорить с Хеленой Соммерс, прежде чем она услышит, что обнаружен дробовик Мейверса. Как нам добраться туда?

Дейвис только что имел весьма неприятный разговор с Форрестом, из которого следовало: он должен помогать Лондону и в равной степени держаться от него подальше, что казалось ему явным противоречием. Форрест не был доволен тем, что Ратлидж не привез с собой своего сержанта, и пристыженный Дейвис начал чувствовать, что это и его вина. Но выхода не было. Констебля Рирдона нельзя было отозвать из Лоуэр-Стритема, Уорик не собирался присылать своих людей, а констебль Миликен из Аппер-Стритема все еще был дома из-за ноги, сломанной в двух местах от пинка взбесившейся лошади, которая, очевидно, сунула морду в осиное гнездо.

Пытаясь извлечь лучшее из скверной ситуации и чувствуя себя неловко в затянувшемся молчании, Дейвис прочистил горло и выдвинул предложение, которое обдумывал, бреясь этим утром.

– Я размышлял, сэр, о том, кто мог застрелить полковника Харриса, и мне кажется, мы упустили одну вещь. Что, если убийца вовсе не из Аппер-Стритема? Я имею в виду, что он прибыл из Уорика, из Лондона, из Кентербери или из Ливерпуля?

– Такое возможно, – отозвался Ратлидж. – Я этого не исключаю. Но у нас нет мотивов, не так ли?

– Ну, сэр, по-моему, у нас нет мотивов ни для кого. Полковник мог сделать что-то во время войны, кто-то мог считать его ответственным за потерю ноги, смерть сына или испорченную карьеру. Кто-то, о ком мы никогда не слышали в Аппер-Стритеме. И о чьем существовании знать не можем.

– Прежде чем мы закроем дело с вердиктом «убийство, совершенное неизвестным лицом или лицами», мы должны очистить от подозрений обитателей Аппер-Стритема, включая капитана.

– Это правда, – вздохнул Дейвис.

Ратлидж посмотрел на него:

– Скажите мне вот что. Почему все так уверены, что Уилтон невиновен?

– Он ведь герой войны, верно? – с удивлением ответил Дейвис. – Им восхищался король, и с ним дружит принц Уэльский. Он был принят самой королевой Марией! Такой человек – и убийца?!

Поджав губы, Ратлидж подумал: «Как же он получил свои медали, глупец, если не с помощью убийства?»

Следуя указаниям Дейвиса, Ратлидж нашел узкую дорогу, врезающуюся в земли Холдейнов и ведущую к маленькому живописному коттеджу, стоящему изолированно на холме, окруженном полями и деревьями. Дикие розы увивали каменные стены от самой земли, их сладкий запах наполнял воздух. На северной стороне стена была на два фута выше, защищая сад от ветра. Кто-то предпринял немалые усилия спасти его от сорняков, и люпины стояли, как часовые, охраняя ирисы.

Подъехав к коттеджу, Ратлидж вышел и был сразу же атакован серой гусыней, возражавшей против вторжения незнакомцев в автомобиле.

Отогнав ее, Ратлидж окликнул:

– Мисс Соммерс?

Никто не ответил, и, обойдя вокруг машины, чтобы вновь не столкнуться с разгневанной птицей, Ратлидж поднялся на крыльцо и постучал в дверь коттеджа.

Снова никто не отозвался, и он уже хотел уйти, когда интуиция подсказала ему, что в доме кто-то есть. Он постучал громче. Звук привлек гусыню, и она, прекратив атаку на свое отражение в крыле автомобиля, побежала к Ратлиджу, изогнув шею. Дейвис что было силы нажал на клаксон, и гусыня вернулась к своему отражению.

Наконец дверь приоткрылась, и тихий голос произнес:

– Да?

– Мисс Соммерс? Это инспектор Ратлидж. Я ищу вашу кузину. Она здесь?

Дверь открылась шире, и появилось бледное лицо.

– Сейчас ее нет. Она хотела сегодня утром проверить птичье гнездо.

Ратлидж заметил сильное сходство в чертах сестер, но эта выглядела более молодой и более унылой. У нее были каштановые, мышиного оттенка волосы и широко раскрытые испуганные глаза. Тусклое серо-зеленое платье не делало ярче цвет ее лица.

– Вы не знаете, когда она вернется? – спросил он.

Мэгги Соммерс покачала головой, не желая поощрять инспектора к ожиданию. Посмотрев над плечом Ратлиджа, она увидела гусыню, атакующую передние шины автомобиля, увидела сержанта Дейвиса, смеющегося на пассажирском сиденье, и нырнула назад, словно избегая ответственности за происходящее на ее лужайке.

– Эта гусыня – любимица Хелены, – оправдывалась Мэгги Соммерс. – Мне она не нравится – я ее боюсь.

– Может, загнать ее в курятник или куда-нибудь еще? – спросил Ратлидж, думая, как он сможет совершить этот подвиг, но мисс Соммерс снова покачала головой:

– Нет, она сама угомонится, главное – не развешивать белье, этого она терпеть не может. Зачем вы хотите видеть Хелену?

– Я хотел поговорить с ней о капитане Уилтоне. Она видела его в то утро, когда застрелили полковника Харриса.

В глазах женщины блеснули слезы, и Ратлидж на секунду испугался, что она сейчас зарыдает.

– Это было ужасно, я в жизни не была так напугана, как когда услышала об этом. Он казался таким приятным человеком.

– Вы знали полковника? – удивленно спросил Ратлидж.

– О нет. Но иногда он проезжал здесь через поля. – Мэгги Соммерс указала направление. – За высокой стеной его земля. Здесь соприкасаются два поместья. Если я была в саду, он махал мне. Сначала я боялась, как бы он не остановился поболтать, но он никогда этого не делал, а Хелена говорила, что я должна помахать в ответ. Это было бы… по-соседски. Хелена сказала, что полковник, возможно, принял меня за нее. Она встречалась с ним на вечеринке. – Мэгги робко улыбнулась, забыв о слезах, отчего ее лицо несколько оживилось. – Меня тоже туда приглашали.

Ратлидж понимал, почему Мэгги называли затворницей и даже считали слабоумной. Но она была просто робкой, как ребенок. Он подумал, что, если прикрикнет на нее, она убежит, захлопнет дверь и спрячется под кровать. Разрываемый между сочувствием и раздражением, Ратлидж недоумевал, где такая активная и энергичная женщина, как Хелена, берет терпение, чтобы выносить Мэгги. Хотя, возможно, она не была такой робкой, если ее оставляли в покое.

– Предложить вам чаю или кофе? – с беспокойством спросила Мэгги. – Не знаю, когда вернется Хелена, ждать бесполезно, а мне надо делать уборку…

Сжалившись над ней, Ратлидж удалился. Гусыня захлопала крыльями, когда он заводил машину, и ему захотелось как следует вздуть ее.

– По крайней мере, это не козел, – ухмыльнулся Дейвис. – Вы бы перелетели через ту стену, как самолет капитана.

Когда они вернулись в участок, то обнаружили там записку от доктора Уоррена, в которой сообщалось, что ему нужно немедленно их увидеть.

Он был в своем кабинете и тут же провел их в маленькую комнату наверху, где находились железная кровать, стол, стул и неподвижное тело, покоившееся под накрахмаленной простыней.

– Хикем, – коротко произнес Уоррен.

– Какого черта с ним случилось? – потребовал ответа Ратлидж, садясь на стул и пристально вглядываясь в неподвижное серое лицо. – Он выглядит полумертвым!

– Так оно и есть. Алкогольное отравление – он выпил достаточно для того, чтобы себя убить. Чудо, что этого не случилось. За все годы моей практики я никогда не видел человека, настолько пропитанного джином. У Хикема, должно быть, организм быка.

Ратлиджа охватило чувство вины.

– Где вы его нашли? Как?

– Вчера ночью я возвращался домой с фермы Пинтеров, что за горой; это арендаторы Холдейна; их маленькая дочка в очень тяжелом состоянии, и я должен был там оставаться до тех пор, пока не подействует болеутоляющее. Было около двух часов ночи. Хикем валялся посреди дороги. Потерял сознание. Черт, сказать по правде, я чуть не переехал его. Я не видел его до последнего момента, так как он был в тени деревьев, а у меня не горели фары – что-то было не в порядке с этими дурацкими штуками. Я так устал, что подумал, будто это спящая собака. Я свернул в сторону, чтобы ее объехать, и, дьявол, чуть не протаранил кормушку для лошадей рядом с магазином одежды мисс Милард. Потом до меня дошло, что это Хикем. Эка невидаль, подумал я, лучше, наверное, оставить его на дороге, пока не проспится. И все-таки я кое-как втащил его в машину и привез сюда. Что хорошо, иначе мы наверняка потеряли бы его.

Ратлидж заметил, как слабо дышит мужчина, как неритмично поднимается и опускается на нем простыня, и спросил:

– Вы уверены, что он выживет?

Его раздирали два противоположных чувства – желание, чтобы Хикем умер, и желание, чтобы он остался жив. Но если бы Хикем умер, Ратлидж жестоко проклинал бы себя.

Уоррен пожал плечами:

– В медицине нельзя быть ни в чем уверенным. Но теперь у него есть шансы выжить. Бог знает, должно быть, в его животе еще оставалась пинта джина, когда я его откачивал. И она наверняка прикончила бы его еще до наступления утра.

– Откуда у него деньги, чтобы столько выпить? – воскликнул Дейвис, наклоняясь через плечо Ратлиджа, чтобы получше рассмотреть запавшие глаза, тощую бороду, вялый рот.

Не ответив ему, Ратлидж взглянул на Уоррена:

– Вы знали, что я искал его? Все утро?

– Форрест сказал, когда я разговаривал с ним о Хикеме. Поэтому я оставил для вас записку. Но, если вы думаете, что сейчас его можно о чем-то расспрашивать, вы сошли с ума. Он слишком слаб, чтобы понимать, даже если бы смог говорить.

Ратлидж кивнул. Он и сам это видел.

– Тогда я попрошу вас оставить его здесь до тех пор, пока я смогу с ним поговорить, – попросил он. – Делайте что хотите: привяжите его к постели, если будет нужно, но не отпускайте, чтобы никто не причинил ему вреда. И чтобы никто к нему не подходил, абсолютно никто.

– Но не думаете же вы в самом деле, что он может сообщить что-то полезное! – усмехнулся Уоррен. – Такой тип, как Хикем? Чушь!

Глаза Ратлиджа потемнели от гнева.

– Почему? – воскликнул он. – Потому что этот человек пьяница? Трус? Ненормальный? Вы могли бы быть таким же, будь вы на его месте. Я видел больше контуженных, доктор, чем вы, контузия мучает людей, не давая им выхода из тюрьмы, которой стала их собственная голова. Вы не были ни во Франции, ни в Галлиполи, ни в Палестине, и ничто в вашей врачебной практике не поможет вам узнать, на что это похоже.

– А вы, полагаю, знаете? – хмыкнул Уоррен.

Ратлидж едва сдержался, вовремя поняв, куда может привести его вспышка гнева, и сказал только:

– Я был там.

Добравшись до машины и все еще кипя от гнева, Ратлидж обратился к Дейвису:

– Скажите Форресту, что доктор Уоррен отвечает за Хикема, и, если по какой-то причине тот вырвется из-под его опеки, он должен быть арестован, как только попадется на глаза. Ясно?

– А где же вы будете? – осторожно спросил Дейвис.

– Я возвращаюсь в «Мальвы». Послушать, что расскажет Леттис Вуд с глазу на глаз и без протокола.

Обрадованный неожиданной передышкой, Дейвис поспешил на поиски Форреста. А Ратлидж уехал в компании с Хэмишем в дом полковника.

На этот раз Ратлиджа проводили прямо в гостиную мисс Вуд, которая оказалась пустой. Леттис пришла туда через несколько минут, все еще в черном, но теперь он видел ее лицо. Шторы были подняты, и солнце заполнило комнату теплым и мягким светом, целительным для ее глаз, затуманенных горем.

Она предложила ему занять стул напротив кушетки, на которую села сама, спиной к свету, льющемуся из окон. Он подумал, что это скорее ради ее собственного удобства, нежели от желания затруднить разговор. Ей нужно было к чему-то прислониться – он видел, как напряжено ее тело, как сжаты губы.

– У вас есть для меня новости? – спросила она все еще хриплым голосом. Поскольку она прямо глядела на него, он заметил, что глаза у нее разные: один – зелено-дымчатый с коричневыми и серыми крапинками, а другой – теплого зелено-золотистого оттенка. Разные и удивительно прекрасные.

– Пока нет. Мы все еще исследуем разные варианты. Я пытаюсь выстроить в моем сознании образ полковника Харриса. Каким человеком он был, какую жизнь вел.

Она отмахнулась с раздражением:

– Я говорила вам. Врагов у него не было.

– Но кто-то же убил его, – напомнил он ей. – Кто-то хотел, чтобы он был мертв. Он, должно быть, совершил что-то, хоть раз, чтобы пробудить такую сильную ненависть.

Она вздрогнула, будто он ее ударил.

– Но вы же наверняка чего-то добились? – спросила она спустя мгновение. – Вы должны были разговаривать с разными людьми. Лоренс Ройстон? Марк? Инспектор Форрест?

Леттис Вуд выпытывала, вдруг понял Ратлидж. Она хотела знать, что происходит, кто что сказал…

– На самом деле они сообщили очень мало. Все говорят, что ваш опекун был очень хорошим человеком. Все, кроме Мейверса.

Он ничего не сказал о Карфилде.

Леттис слегка улыбнулась, скорее иронически, нежели весело:

– Я была бы очень удивлена, если бы он сказал о нем что-то хорошее. Но Чарлз был хорошим человеком. Вы знаете, ему не с руки было оказаться моим опекуном. Он сам едва повзрослел, и, наверное, для него было обузой брать на себя ответственность за сироту – маленькую девочку! – как раз тогда, когда ему нужно было идти на войну. Мне он казался таким же старым, как мой отец. Я даже немного его боялась, держалась за юбку няни и хотела, чтобы он ушел. А потом он опустился на колено, обнял меня, и я заплакала. Он заказал мне чаю и всяких моих самых любимых сладостей, а потом мы поехали кататься на лошадях. Хочу вам сказать, это вызвало скандал в доме, поскольку предполагалось, что я, находясь в трауре, не должна веселиться. Вместо этого я скакала за ним по полям на моем пони, смеялась и… – Ее голос дрогнул, и она поспешно отвернулась.

Ратлидж дал ей время прийти в себя, потом спросил:

– В каком настроении пребывал полковник за несколько дней до смерти?

– Настроении? – переспросила она быстро. – Что вы имеете в виду?

– Был ли он счастлив? Был ли он усталым? Обеспокоенным? Раздраженным? Рассеянным?

– Он был счастлив, – сказала Леттис, ее мысли были далеко, и Ратлидж не мог следовать за ними. – Очень-очень счастлив.

– Почему?

Смутившись, она спросила:

– Что значит «почему»?

– Я имею в виду, что именно делало его таким счастливым?

Леттис покачала головой:

– Он просто был счастлив.

– Тогда почему он поссорился с Марком Уилтоном?

Леттис встала и прошлась по комнате. На мгновение Ратлидж подумал, что она уйдет, скроется в своей спальне, захлопнув за собой дверь. Но вместо этого, она подошла к окнам и стала смотреть на дорогу невидящим взглядом.

– Откуда мне знать? Вы опять тянете эту волынку, как будто это так важно.

– Возможно, это важно. Возможно, от этого зависит, арестуем мы капитана Уилтона или нет.

Она повернулась к нему, ее черный силуэт был резко очерчен в контровом свете. Спустя мгновение она сказала:

– Из-за одной ссоры? И вы даже не знаете, о чем шла речь?

Было ли это заявление? Или вопрос? Ратлидж не был уверен.

– У нас есть свидетель, который говорит, что они еще раз ссорились. На следующее утро. Недалеко от того места, где ваш опекун был убит.

Несмотря на то что Леттис стояла спиной к окну, Ратлидж мог видеть, как ее затрясло, плечи опустились, руки повисли вдоль тела. Он подождал, но она ничего не сказала, словно онемела.

И по-прежнему ни слова в защиту человека, которого любила.

– Если капитан Уилтон виноват, вы бы хотели, чтобы его повесили, так ведь? – резко спросил Ратлидж. – Вы говорили мне прежде, что хотели бы видеть убийцу повешенным.

– Тогда почему вы не арестовали его? – хрипло потребовала она. – Почему, вместо этого, приходите сюда, рассказывая все это, приумножая мое горе… – Она остановилась, ища в себе силы продолжать, заставляя голос подчиняться разуму. – Что вы от меня хотите, инспектор? Почему вы здесь? Конечно, не для того, чтобы спрашивать мое мнение по поводу ссор, свидетелем которых я не являлась, или спекулировать на том, будет ли Марк повешен или нет, будто речь идет о ком-то, кого я никогда не видела. У вас должны быть более веские причины! – Она пошла в наступление.

– Тогда скажите, в чем дело. – Ратлидж был зол и не понимал почему.

«Потому что, – прошептал Хэмиш, – она мужественная, разве не так? А твоя Джин никогда такой не была…»

Леттис подошла к камину, пытаясь справиться с эмоциями, и принялась механически переставлять цветы, как будто это имело какое-то значение, но он понимал, что вряд ли она осознает, что делает.

– Вы человек из Лондона, вас прислали найти убийцу моего опекуна. Чем вы занимаетесь с тех пор, как оказались в Аппер-Стритеме? Ищете козлов отпущения?

– Странно, – ответил Ратлидж спокойно. – Кэтрин Тэррант сказала примерно то же самое. О том, что мы делаем из капитана козла отпущения, отвечающего за чье-то преступление.

В зеркале над камином он видел, как вспыхнуло лицо Леттис, как прилила кровь к бледной коже, как бывает в лихорадке, ее глаза сверкнули, встретившись с его взглядом в зеркале.

– Кэтрин? Что ей за дело до всего этого?

– Она пришла ко мне, просто чтобы сказать о своей уверенности в том, что капитан Уилтон невиновен. – Ратлидж с интересом заметил, как глаза девушки потемнели настолько, что разницы между ними не стало. – Хотя для чего она это сделала, загадка, ведь никто еще фактически не обвинил его в совершении преступления.

Леттис Вуд закусила губу.

– Для того, чтобы досадить мне, – сказала она, глядя в сторону. – Простите.

– Почему Кэтрин Тэррант хочет досадить вам? Используя Уилтона?

– Потому что она думает, что я толкаю человека, которого она любила, на гибель. Или, по крайней мере, являюсь в каком-то смысле ответственной за его возможную смерть. Полагаю, что таким образом она наносит мне ответный удар. Используя Марка. – Леттис покачала головой, не в состоянии больше говорить. Потом собралась: – Это просто ужасно, имея в виду… – Она вновь замолчала.

– Расскажите мне об этом. – Поскольку она колебалась, Ратлидж добавил: – Мне придется спросить кого-то еще. Саму мисс Тэррант, капитана Уилтона…

– Сомневаюсь, что Марк вообще знает эту историю.

– Тогда расскажите мне о ее отношениях с Уилтоном.

– Она встретила его перед войной, когда он приехал в Аппер-Стритем после смерти Хью Давенанта. Я полагаю, это было взаимное увлечение. Но ничего не вышло, они оба не были готовы к браку. Он ни о чем другом, кроме самолетов, не мог думать, а она неплохая художница, вы знаете об этом? Хотя до сих пор ничего не продала, но я думаю, что она и не пыталась это сделать. Когда одна из ее картин привлекла огромное внимание на показе в Лондоне, она уехала туда.

Имя вдруг всплыло в памяти. Ратлидж видел работы, подписанные «К. Тэррант», мощные, запоминающиеся, с тщательно проработанной светотенью, с лицами, исполненными силы и страдания. Они были точны в каждой линии, богатая палитра красок смело обогащала пейзаж, напоминая живопись Тернера. Сестра Франс восхищалась ее живописью, но почему-то он представлял себе эту художницу как немолодую женщину, опытную, стильную, а вовсе не как серьезную девушку, с которой разговаривал в холле гостиной.

Леттис Вуд продолжала:

– Когда ее отец умер в начале 1915 года, она вернулась, чтобы заняться хозяйством.

– Наверное, это немалая ответственность.

– Да. Но больше некому было. Из работников остались либо слишком старые, либо слишком молодые.

Она посмотрела на свои руки, лежащие на коленях, тонкие и бледные.

– Я ей восхищалась. Я была в то время всего лишь школьницей и думала, что она настоящая героиня. Часть нашей военной мощи, выполняющая мужскую работу вместо того, чтобы быть в столице, рисовать, ходить на приемы и выставки.

– Остался ли у нее в Лондоне любовник?

Леттис покачала головой:

– Об этом вы должны спросить Кэтрин.

Ратлидж внимательно наблюдал за ней. Она перестала принимать успокоительные лекарства, в чем он не сомневался. Но все еще была не уверена в себе, будто удар от смерти опекуна лишил ее жизненных сил. Будто что-то раздирало ее изнутри на части, заглушая все эмоции, кроме печали, и она боролась сама с собой в попытке с этим справиться.

– Вы придаете этому важное значение. Почему же не хотите рассказать остальное?

– Я просто старалась объяснить, что она как бы повернулась другой стороной, демонстрируя великодушие. Она делает для меня то, что я не сделала для нее. – Леттис тяжело вздохнула. – Или посыпает соль на раны, за прошлое.

Ратлидж продолжал смотреть на нее, размышляя. Леттис вскинула подбородок, глаза ее вновь изменили цвет. Она не хотела казаться испуганной.

– Это не имеет отношения к Чарлзу. И разумеется, к капитану Уилтону тоже, – сказала она твердо. – Все это между мной и Кэтрин. Вроде… долга.

– Кажется, что ничего не имеет отношения к Чарлзу Харрису, не так ли? – Ратлидж поднялся. – Тогда почему вы не поехали тем утром кататься с вашим опекуном?

Леттис открыла рот, глотая воздух так, будто он ударил ее кулаком в живот. Но ничего не ответила. Потом, взяв себя в руки, спросила в свою очередь:

– Вы говорите мне, что он мог бы быть жив, если бы я поехала? Это слишком жестоко, инспектор, даже для полицейского из Лондона!

– У меня не было никакого намерения быть жестоким, мисс Вуд, – сказал Ратлидж мягко. – Во время нашего первого разговора вы сами, кажется, подчеркивали тот факт, что не поехали на прогулку в то утро. Я поинтересовался почему, вот и все.

– Я? – Ее черные брови нахмурились, и она покачала головой. – Я не помню, не знаю, в каком контексте могло сложиться такое впечатление…

– Когда я спросил вас, виделись ли вы с полковником после их ссоры с капитаном, вы ответили: «Я не ездила верхом в то утро», будто это было чем-то важным.

– Важным! Если бы он попросил меня, я бы поехала! Но я знаю… знала, как много значат для него эти утренние прогулки в одиночку, и думала, что все время… – Она замолчала, покачала головой, а потом, через минуту, воскликнула раздраженно: – Да сядьте же вы! Мы не можем ходить по комнате, как тигры в клетке!

– Я бы хотел поговорить с Мэри Саттертуэйт, перед тем как уйти, если позволите.

– Конечно, – холодно сказала Леттис, словно ей было все равно, и позвонила в колокольчик, молча наблюдая за ним, пока они ждали.

Хэмишу, ворчащему что-то в глубине сознания Ратлиджа, было нелегко с Леттис Вуд, его шотландскую душу беспокоили ее странные глаза и сила, которая исходила от них. Ратлидж обнаружил, что его тянет к ней против воли. Чувства, которые кипели внутри ее, каким-то образом совпадали с его собственными. Страстная женщина…

Когда Джонстон отозвался на звонок, она сказала:

– Инспектор хочет поговорить с Мэри. Пожалуйста, проведите его в кабинет.

Спустя пять минут Ратлидж оказался в милой комнате с видом на сад, лицом к лицу с женщиной лет тридцати, аккуратно одетой, чопорной и корректной. У нее были светлые волосы и бледно-голубые глаза, щеки розовели от волнения.

Ратлидж попросил ее рассказать о том, что она видела и слышала в момент ссоры, спускаясь вниз по лестнице, и Мэри с готовностью повторила почти дословно все то, что он уже слышал от Джонстона. Но ему нужно было больше.

– Вы не поняли, что было предметом ссоры?

– Нет, сэр. Не поняла.

– Было ли это похоже на ссору, которая могла привести к драке? Или к тяжелой обиде?

Мэри нахмурилась, пытаясь восстановить сцену в памяти.

– Они были очень рассержены, сэр. Их голоса были низкими, грубыми, понимаете, что я имею в виду? Я бы не узнала голоса капитана, если бы не видела его своими собственными глазами. Предмет ссоры не был пустяком – я никогда не видела их такими расстроенными. Но они ведь оба джентльмены, и дело никогда бы не дошло до драки, как бы далеко они ни зашли! – В ее словах была наивная уверенность, и Ратлидж поймал себя на том, что едва сдерживает улыбку.

– По какой причине мисс Вуд попросила вас спуститься вниз?

– Она не просила, сэр, просто, когда я расчесывала ей волосы, она сказала, что оставила джентльменов одних обсудить свадьбу, и я спросила ее, скоро ли она собирается в Лондон. Она ответила, что не в настроении сейчас об этом думать. Поэтому я и решила, что, возможно, у нее начинается приступ головной боли, тем более что она захотела салфетку, чтобы остудить лицо. Она нервничала, словно что-то ее беспокоит, поэтому я помогла ей приготовиться ко сну и ушла.

– Странно, что она не захотела присутствовать при столь важном разговоре, правда? Даже если у нее болела голова.

– Вы должны спросить об этом саму мисс Вуд, сэр. Но если джентльменам нужно было обсуждать дела, урегулировать какие-то вопросы, разве это было бы правильным? К тому же она весь вечер чувствовала себя плохо. Примерка платья должна была состояться на следующей неделе, а говорят, что невесты часто раздражаются из-за этого.

– Сама мисс Вуд говорила что-то по поводу головной боли? Или плохого самочувствия?

– Нет, сэр. Но я всегда вижу, когда ее что-то беспокоит. Ей не нужно ничего говорить.

– Как давно вы работаете в «Мальвах»?

Глаза Мэри удивленно сверкнули, и она с готовностью ответила:

– С тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет, сэр.

– Был ли полковник хорошим хозяином?

– Он был самым лучшим. Всегда тактичный, всегда вежливый, говорил «пожалуйста», даже если в том нет необходимости. – Девушка закусила губу. – Мы все очень расстроены…

– Понимаю. Я слышал, что ваша родственница работает экономкой у мисс Тэррант?

– Да, сэр. Моя сестра.

– Давно ли она у нее работает?

Светлые глаза настороженно сузились.

– С 1910 года, сэр. Вернее, тогда она была экономкой мистера Тэрранта.

– Ей там нравится?

– Похоже, что да.

– А она встречала капитана Уилтона, когда он бывал в Аппер-Стритеме перед войной?

Настороженность исчезла.

– О да, сэр. Вивьен отзывалась о нем очень хорошо.

– Он уже тогда интересовался полетами, насколько я понимаю?

– Это так, сэр. С ума по ним сходил. Дразнил мисс Кэтрин, что заберет ее с собой, она смеялась и умоляла его и не мечтать об этом.

– Приятный человек, да? С хорошим характером, с хорошими манерами?

– Да, сэр. Джентльмен. Не то что… – Она осеклась.

– Да? Не то что Чарлз Харрис?

Мэри густо покраснела, и Ратлидж понял, что от гнева, а не от смущения.

– О нет, сэр. Немец, а не полковник! – воскликнула горничная и важно добавила: – Я больше ничего не скажу, сэр, с вашего позволения.

И хотя он продолжал настаивать, она была верна своему слову.