Текст книги "Ночь пяти псов"

– Другого выхода не было, семье Тонгона пришлось переехать. Я подумала, что должна тебя предупредить. Не стоит быть слишком дружелюбной с этой женщиной…

– Прошу прощения, но ко мне в гости зашла подруга, мне неудобно сейчас говорить.

– Что же ты сразу не сказала? Перезвони, когда уйдет.

Она со стуком положила смартфон на столик. «То спит, то принимает подруг. Какая такая подруга к ней заявилась? Не могла сразу сказать, что занята? А еще притворяется душкой. Уже полгода, как сюда переехала, и до сих пор не понимает, что меня лучше не злить, если хочешь жить спокойно». Настроение было хуже некуда. Ей определенно требовалось поговорить с Пак Хечжон, чтобы почувствовать себя лучше.

– Это ты! – голос ответившей Пак Хечжон прозвучал возбужденно.

– Чем занимаешься?

Она могла и не спрашивать, так как по одной услышанной фразе все стало ясно: вернувшись домой из ресторана, Пак Хечжон не расставалась с бутылкой.

– Да ничем особенным… – нетвердо ответила женщина.

«Как это все на нее похоже», – подумала госпожа Со. Если бы ее спросили, что за человек Пак Хечжон, госпожа Со без раздумий ответила бы, что та слишком доверчива и все принимает за чистую монету. Что она из тех, кто не понимает шуток и будет переубеждать людей, которые над ней просто подтрунивают. Что всегда готова извиняться вместо того, чтобы посмеяться над чужими словами.

– Просто думала кое о чем… Ты ведь тоже помнишь тот день? – с горьким смешком продолжила Пак Хечжон и тут же икнула.

Госпоже Со не хотелось слушать очередные пьяные бредни, и она пожалела, что позвонила. К счастью, в гостиную из своей комнаты вышел Анбин, которому пора было отправляться на следующие дополнительные занятия. Он заявил, что голоден, и госпожа Со завершила разговор, пообещав скоро перезвонить. Анбин набил сумку чипсами и печеньем, полученными от матери, и, на ходу поедая сладкую булку, стал обуваться.

– Не забывай обращаться к учителю, если чего-то не понимаешь.

Не удостоив ее ответом и даже не попрощавшись, Анбин с набитым ртом вышел из дома.

Госпожа Со опять установила будильник, чтобы сработал через полчаса, и прилегла на диван. Ей стоило бы перекусить и переодеться, но она не могла себя заставить что-либо сделать. Дотянувшись ногой до вентилятора, она переключила его на меньшую мощность и сомкнула глаза. Однако едва начав проваливаться в сон, вспомнила вопрос, который задала Пак Хечжон, и ее глаза помимо воли открылись снова. «Тот день? Что пришло в ее пьяную голову?»

Они познакомились четыре года назад в универмаге, где работала госпожа Со. Она заметила неизвестную ей молодую женщину, когда та выбирала одежду на мальчика, не обращая внимания на высокие цены. Женщина взяла пять или шесть вещей, ни разу не взглянув на ценники, а еще детский рюкзак в придачу. Судя по размеру, ребенок должен был пойти в школу, однако женщина казалась слишком юной, чтобы иметь сына такого возраста. Госпожа Со подумала, что незнакомка берет одежду для племянника, и когда та подошла к кассе, не удержалась и спросила, так ли это. Но женщина лишь смущенно улыбнулась и не ответила.

Примерно месяц спустя госпожа Со увидела ее снова. Та опять покупала детскую одежду. Расплатившись на кассе, она взяла пакет с обновками и неожиданно проговорила: «Это для сына». Увидев озадаченный взгляд госпожи Со, успевшей забыть о своем давнем вопросе, она объяснила подробнее: «Это для сына, а не для племянника. Сын пошел в начальную школу». По ее лицу можно было понять, что весь месяц, прошедший с их первой встречи, она переживала, что не ответила на заданный вопрос. Госпожа Со нашла это трогательным и как можно дружелюбнее ответила, что ее сын тоже пошел в школу. И тут же добавила, что у нее есть и маленькие племянники, поэтому она всегда готова поболтать о мальчишках и проконсультировать по любым проблемам. Женщина задумалась и некоторое время изучала ее лицо, а потом спросила, как с ней можно связаться. Госпожа Со взяла свой смартфон и попросила продиктовать номер. Набрав названные цифры, она нажала кнопку вызова, и смартфон женщины зазвонил. Госпожа Со хотела сказать, чтобы та сохранила номер, но не успела – женщина поспешно ответила на звонок. Госпожа Со машинально поднесла трубку к уху. Так они и стояли, смущенно глядя друг на друга, разделенные лишь кассовой стойкой, обе с включенными телефонами. Скоро ресницы женщины затрепетали, на лице появилось плаксивое выражение, и госпожа Со испугалась, что та сейчас расплачется. Чтобы положить конец неловкости, госпожа Со поторопилась представиться и с облегчением увидела, как на лице ее новой знакомой расцветает улыбка.

С тех пор Пак Хечжон регулярно наведывалась в универмаг. Ее наряды ни разу не повторялись, менялись даже туфли и сумочки. Для госпожи Со это было важнейшим признаком благополучия. Даже если ей доводилось забыть лицо человека, она всегда в мельчайших деталях помнила, во что тот был одет. Когда-то давно она видела телевизионное шоу, где комик изображал ребенка, мечтавшего вырасти и стать успешным человеком: «Таким, который может позволить себе съесть жареную курицу целиком». Госпожа Со не находила шутку смешной, для нее самой успех определялся похожим образом, только олицетворяла успех не жареная курица, а новая одежда. Когда госпожа Со была ребенком, ее мать приторговывала, продавая соседям побогаче ею самой сшитые платья, блузки и юбки. Девочкой госпожа Со часто носила за матерью узлы с товаром, и когда покупатели выбирали детские вещи, примеряла их вместо дочерей, которых не было дома, потому что те весь день проводили в школах и на платных дополнительных курсах. Каждый раз, снимая после примерки новенькую одежду, будущая госпожа Со что есть силы кусала губы, чтобы не расплакаться. Пак Хечжон в ее глазах была человеком, для которого осуществилась ее, госпожи Со, личная и все еще недостижимая мечта. Она завидовала новой знакомой. Даже слабости Пак Хечжон, открывшиеся со временем, даже ее отстраненность от мира казались госпоже Со атрибутами жизни обеспеченной и беззаботной.

Вскоре госпожа Со поняла, что Пак Хечжон искренне к ней привязалась: месяца три-четыре спустя после их первой встречи та робко предложила поужинать вместе, сказав, что у нее день рождения. Так начались их встречи за пределами универмага, и они частенько ходили выпить кофе, пообедать или просто прогуляться по набережной. Несколько раз Пак Хечжон приглашала ее и к себе домой.

Так продолжалось два года. А затем, в один из мартовских дней, госпоже Со позвонили из больницы. Звонивший объяснил, что Пак Хечжон потеряла сознание на улице и была доставлена в отделение скорой помощи, а номер госпожи Со был первым в быстром наборе. Она отправилась в больницу, не раздумывая. Очнувшись, Пак Хечжон сообщила, что ее сына затравили в школе и что им с Семином необходимо срочно переехать. И, конечно, госпожа Со предложила переехать в жилой комплекс, где находилась ее собственная квартира.

Первое время после переезда Пак Хечжон госпожа Со была по-настоящему счастлива. Отправив Анбина в школу, она забегала к подруге, они вместе завтракали и пили кофе, а иногда успевали и пообедать вместе. Порой устраивали вечеринки, и захмелевшая госпожа Со не раз оставалась ночевать. Но все это длилось ровно три месяца. Когда из-за сына Пак Хечжон у Анбина произошел нервный срыв и пришлось обращаться к специалистам, все чувства по отношению к подруге вытеснила жгучая ненависть. И только сегодня, услышав пьяный вопрос Пак Хечжон, госпожа Со впервые за долгое время вспомнила их прежнюю дружбу. Однако так и не смогла понять, о каком дне спрашивала Пак Хечжон. «О чем же она говорила? Что там себе напридумывала, накачавшись алкоголем в адскую жару?»

Госпожа Со прекрасно знала, какой доброй и застенчивой была Пак Хечжон. Как легко было ее ранить, довести до слез всего несколькими словами. Позволив ожить этим воспоминаниям, госпожа Со почувствовала укол совести – не слишком ли она жестока по отношению к бывшей подруге? Но прежде чем совесть заговорила в полную силу, другое воспоминание прогнало и нарождавшееся раскаяние, и дремоту: от неожиданности госпожа Со резко села.

Еще в ту давнюю пору, когда Пак Хечжон заглядывала в универмаг, одна из покупательниц, узнав ее, поведала госпоже Со леденящую кровь историю. Она рассказала, что Пак Хечжон воспитывает сына-альбиноса и что над мальчиком издеваются в школе. Заводилами были трое его одноклассников, и после очередного случая Пак Хечжон потребовала от них извиниться перед ее сыном. Однако матери мальчишек, побоявшись, что это отразится на репутации их детей в школе, решили не уступать и ответили, что во всем виноват сам Семин и воспитывать его стоило бы получше. И тогда Пак Хечжон, та самая Пак Хечжон с вечной ангельской улыбкой на губах, стала вытворять такое, чего от нее никто не ожидал. Каждый вечер она приходила к дому, где жили мальчики, и часами стояла, не отводя глаз от их окон. Каждый вечер без исключения, даже во время дождя – раскроет зонт и стоит, не двинется с места. Матери мальчишек чуть с ума не сошли и через полгода слезно умоляли ее прекратить. Но самое страшное было еще впереди. Одна из семей в итоге переехала в другой дом, и сразу же после этого с мальчиком, который травил Семина, на дороге произошел несчастный случай. Через некоторое время и второй попал под машину, а еще через несколько недель – третий. Все трое остались инвалидами. Не слишком ли страшное совпадение?

Госпожа Со недоумевала, как она могла об этом забыть. Но теперь-то уж точно не забудет. «Ах, Пак Хечжон, Пак Хечжон. Такая наивная, такая доверчивая. Не понимающая шуток, переубеждающая пустых болтунов. Всегда готовая извиняться вместо того, чтобы посмеяться над чужими словами. А когда дело коснулось сына, вон как изменилась, вон какой страх навела. Значит, не так уж она и проста…»

Зазвонил будильник. Госпожа Со переставила время на полчаса вперед и закрыла глаза.

Глава 3
Заброшенный дом

После окончания занятий, в четыре часа пополудни Семин вышел на улицу и сразу надел солнцезащитные очки. Хотя солнце уже не палило, из-за больных глаз ему приходилось носить очки до наступления сумерек. Ожидая на переходе, когда включится зеленый, он заметил на противоположной стороне дороги паренька своего возраста. Семин, несмотря на влажную жару одетый в рубашку с длинными рукавами и брюки, попытался представить, как выглядит в глазах этого незнакомого ему ребенка.

Загорелся зеленый свет, и Семин зашагал через дорогу. Когда идущий навстречу мальчик с ним поравнялся, Семин спросил себя: можно ли считать, что он живет с этим мальчиком в одном времени, и тут же покачал головой. Время для альбиносов течет не так, как для обычных людей. И то, что сегодня сказал Анбин, не было совсем уж неправдой.

Анбин окликнул его во время перерыва на занятии по английскому, когда Семин изучал слова, написанные на доске:

– Знаешь, я тут подумал и понял, что министром тебе не стать. Ты просто не доживешь. Такие, как ты, почти всегда умирают до тридцати.

Затем Анбин высунул язык и закатил глаза, изображая труп. Остальные дети покатились со смеху. Конечно, Семин не мог оставить выпад Анбина без ответа. В отместку он напомнил, что превзошел Анбина на последнем экзамене по английскому и даже сказал, на сколько баллов. Анбин тут же стушевался и притих – возможно, побоялся, что Семин расскажет и про олимпиаду по математике. Однако Семин не чувствовал радости от того, что смог уязвить соперника. Победителем все равно остался Анбин. Как он и сказал, жизнь Семина не могла быть долгой, и Семин давно знал об этом. Во время визитов в больницу он не раз про себя отмечал, что врач слишком аккуратно выбирает слова и слишком выразительно смотрит на мать. Семину не составило труда расшифровать этот тайный язык: так он понял, что ему не суждено жить долго и что ему грозит слепота. Каждый раз, когда они покидали больницу, Семин вспоминал отрывок из книги, которую однажды нашел на полке у матери. Там говорилось, что галапагосские черепахи могут дожить и до двухсот лет, тогда как средняя продолжительность жизни бабочек – всего один месяц и, тем не менее жизнь любого существа можно описать четырьмя одинаковыми этапами: рождение, взросление, старение, смерть. А значит, время для всех течет по-разному, и один день бабочки примерно равняется двум тысячам четыремстам дням черепахи. По крайней мере, так понял прочитанное Семин. Он посмотрел на небо. Сквозь темные стекла оно казалось почти коричневым. «Стало быть, мой день равняется трем дням жизни обычного человека… Интересно, почему мама подчеркнула в книге те строчки? Подумала ли обо мне, когда их прочла? Линии были такими неровными, словно рука у нее дрожала…»

Семин вошел на территорию жилого комплекса, однако идти домой сразу ему не хотелось. Он не спеша сделал пять кругов по прогулочной дорожке, но настроение не изменилось. Видеть мать в его теперешнем состоянии было бы невыносимо. Порой он не мог ее не винить, хотя всеми силами противился плохим мыслям. У Анбина был один запрещенный прием, которым тот пользовался, когда чувствовал, что загнан в угол: он мог спросить, не употребляла ли мать Семина наркотики, когда была им беременна. Семин не мог ответить на этот вопрос даже себе. Наверное, наркотики все-таки не принимала, но очевидно было что-то другое, и очень сильное. Иначе как он мог родиться таким? Даже в Европе альбиносы рождаются редко, что говорить об Азии… «Что же ты тогда натворила, мама?..»

«Ты где?» – прочел он пришедшее на смартфон сообщение от матери. Он написал, что уже около дома, но стер сообщение и написал новое, с требованием оставить его в покое – и тоже удалил, не отправив. Семин разозлился. Он злился сейчас гораздо чаще, чем раньше, словно организм компенсировал потерю зрения вспышками гнева. Как правило, сначала он сердился на мать, а затем – на себя, за то, что рассердился.

Семин давно заметил, что люди предпочитают не подходить к нему слишком близко, словно он заразный. А одноклассники, бывало, даже выбрасывали в мусорное ведро вещи, к которым он прикоснулся. Он привык быть один. Привык играть сам с собой – в таких случаях он мог придумать и изобразить даже не двоих, а десятерых человек. До сих пор одиночество Семина не пугало, но он понимал, что с грядущей слепотой придет одиночество иного порядка.

Одиночество иного порядка… Семин вспомнил позапрошлое лето, когда приехал с мамой на пляж Кёнпхо на восточном побережье. Из-за палящего солнца они не стали выходить из машины и сидели там, глядя на море и слушая радио. Двое ведущих разглагольствовали о рае и аде. Они упомянули старинную притчу о длинных ложках, в которой рассказывалось, как люди в аду торопятся накормить только себя, однако им трудно поднести неудобные ложки ко рту, не выронив еду, тогда как в раю каждый кормит длинной ложкой другого человека, и поэтому все сыты и счастливы. Семин тогда громко расхохотался: он не понимал, на кого была рассчитана эта наивная аллегория. Мама странно на него посмотрела. Семин не ответил на ее взгляд и отвернулся к окну. Множество ребятишек со смехом и радостным визгом играли в воде у самого берега.

Понаблюдав за ними, Семин обратился к матери:

– Рай лучше всего виден из ада.

Он заметил, как ее глаза потемнели от боли. Семин знал ее мысли: девятилетний мальчик не должен так говорить, не должен так чувствовать, но что он мог поделать? Таким уж он был рожден, таким был его удел – наблюдать за яркой радостью мира из беспроглядного мрака. Ослепнув, он не сможет и наблюдать. Из ада он обозревал рай, но теперь даже ада ему не увидеть. Как же назвать место, находясь в котором, мечтаешь видеть хотя бы ад?

У него заболело в груди, стало трудно дышать, словно легкие отказывались раскрываться. Неловко присев на бордюр, обрамляющий клумбу, Семин сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. К счастью, это помогло. Он поднялся, широко расправляя плечи, и тут же почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернувшись, Семин увидел пожилую пару. Их взоры встретились, но Семин и не подумал опустить глаза. Если люди считают допустимым его разглядывать, он будет разглядывать их в ответ.

В таких ситуациях Семин казался себе животным в зоопарке. Мама однажды сказала, что это мышление жертвы. Возможно, она была права. Семин все-таки первым отвел взгляд и торопливо зашагал прочь, будто вспомнил о срочном деле. Отойдя на некоторое расстояние, он обернулся – стариков уже не было видно. И все равно не покидало чувство, что кто-то тайно подсматривает. Всякий раз, когда возникало это ощущение, избавиться от него было совсем не просто. Семин нервно потер лицо, будто сдирая прилипшие взгляды. Куда бы пойти? Стоило лишь задуматься, и захотелось оказаться в заброшенном доме. После ареста Иоанна он ни разу там не был. Да, дом будет идеальным укрытием. Семин почти побежал.

Обветшалую постройку все еще окружали полицейские ленты. Подойдя почти вплотную к желтым полоскам, преграждавшим вход во двор, Семин заглянул внутрь. Он торопился изо всех сил, но, оказавшись у входа, не мог решиться идти дальше.

Заброшенный дом был для Семина особым местом еще до того, как он познакомился с Иоанном. Семин упрямо протестовал против переезда в жилой комплекс и смены школы, но чем ближе был день переезда, тем сильнее в нем разгоралась тайная надежда на то, что в новой школе все сложится по-другому. Однако по-другому не сложилось. Не прошло и недели, как его новые одноклассники стали наперебой делиться найденной в интернете информацией об альбиносах, словно соревновались друг с другом в осведомленности. А через две недели весь класс мог бы защитить научную диссертацию по альбинизму. Из всего, что Семину довелось услышать от одноклассников, его особенно поразило сообщение об альбинизме у растений, проявляющемся в отсутствии зеленого пигмента, необходимого для процесса фотосинтеза, без которого растения очень быстро умирают. Семин и сам не мог объяснить, почему мысль о погибающих растениях отозвалась в нем большей болью, чем рассказы об охоте на детей-альбиносов в Танзании, где их тела продавали за большие деньги, или история о первом в мире зоопарке, где наряду с животными держали и людей-альбиносов. Объяснить он не мог, но чувство было глубоким и неизбывным. У него словно отняли последнее пристанище, и больше некуда было бежать, не за что сражаться. В тот день, когда Семин услышал от Анбина о растениях-альбиносах, он отправился после школы к заброшенному дому, который приметил сразу по переезду, но еще ни разу не заходил внутрь. Открыв покосившиеся ворота, петли на которых, казалось, вот-вот отскочат, Семин вошел во двор и вдруг разразился слезами. Это произошло неожиданно, еще секунду назад он и не подозревал, что заплачет, но теперь слезы было не остановить. Семин не был плаксой, он сдерживался, даже когда был один. И в тот раз ему удалось быстро взять себя в руки, но поплакав даже совсем недолго, он испытал огромное облегчение. С тех пор Семин приходил в заброшенный дом, когда становилось слишком грустно и больно. Дом превратился в его тайное убежище. И когда позже Иоанн сказал, что надо разуться и поцеловать землю, Семин не почувствовал ничего неправильного. Более того, он понял, что это самый подходящий ритуал для такого места. Сам Иоанн считал это место святым.

Семин развернулся и пошел прочь. Сегодня он не был расположен к ритуалам. Однако почти спустившись с невысокого холма, на котором стоял заброшенный дом, Семин понял, что не может уйти просто так и опять направился к дому. Чтобы не касаться полицейской ленты, присел на корточки и гуськом пробрался во двор. Затем снял обувь, опустился на колени и поцеловал землю.

Поднявшись, Семин пошел босиком по траве, с силой ступая на пятки и подсчитывая, сколько шагов сделал. Теряя зрение, Семин осваивал другие возможности восприятия. Во-первых, он все больше полагался на осязание, а во-вторых, приобрел привычку определять и запоминать расстояние, считая шаги. Пусть даже Семин все еще без труда различал форму предметов, он чувствовал себя спокойнее, если мог и ощупать предмет. Подсчет шагов тоже придавал уверенности: четырнадцать шагов от входа в класс до его парты, восемь – от парты до доски.

Пройдя весь заросший двор и сосчитав шаги, Семин достал из кармана смартфон. Мама прислала новое сообщение, спрашивая, где он находится. Семин смотрел на экран до тех пор, пока тот не погас. Он не знал, как ответить, какие слова выбрать. Для них с Иоанном место было святым, но все остальные сказали бы, что это жуткий пустой дом, где происходили убийства. Как об одном и том же месте можно думать настолько по-разному? И почему Иоанн убил мальчиков именно здесь? Здесь, где он с Семином целовал землю и не смел ходить в обуви? Иоанн был само благоразумие и не стал бы действовать импульсивно. Он отмерял каждое слово. Семин был абсолютно уверен, что Иоанн заранее все обдумал и выбрал место сознательно.

Засунув смартфон обратно в карман, Семин яростно тряхнул головой. Возможно ли, что все произошло из-за него? Когда Иоанн сказал подумать о заветном желании, может, не стоило желать избавления от этих подонков? Но мог ли Иоанн прочесть его мысли? Не только прочесть, но и убить, чтобы желание осуществилось? Разве такое возможно? Семину не было жаль погибших, он не испытывал чувства вины. Свою смерть они заслужили. Вот только Иоанн не заслужил участь убийцы.

Смартфон в кармане опять завибрировал: пришло еще одно сообщение от мамы. Она словно чувствовала, что он забрел в запретное место, и хотела его вернуть. На этот раз Семин ответил: «Сейчас буду» и действительно отправился домой.

Выйдя из лифта, он увидел у двери их квартиры корзину с цветами. Семин открыл дверь, и его встретила многоголосица включенных телевизоров и радио. Лежавшая на диване мать, почувствовав его присутствие, открыла глаза.

– Мам, смотри! – Он поднял корзину с цветами.

В ответ Пак Хечжон нахмурилась и велела оставить корзину за дверью.

– А от кого это?

– Ни от кого… Верни туда, откуда взял.

Семин послушно выставил корзину за дверь и отправился умываться. Когда он вышел из ванной, мать накрывала на стол. От нее исходил ощутимый запах спиртного.

– Ты пила?

Она кивнула с легкой улыбкой. Семину в который раз показалось, что он видит маленькую девочку, какой мама была в детстве. Иногда он расспрашивал ее о прошлом, но она наотрез отказывалась делиться детскими воспоминаниями. Они жили в достатке, пусть даже мать никогда не работала. Однажды он спросил, откуда у них деньги, и мама сказала, что это наследство, полученное от родителей. С тех пор он и пытался узнать, каким было мамино детство, хотя до тех пор даже не задумывался о том, что она тоже когда-то была ребенком.

Она села рядом с ним, подперла рукой подбородок и закрыла глаза.

– Мам, иди приляг.

– Нет-нет, все в порядке.

– Не обязательно сидеть со мной, я и один поем. Иди отдохни.

– Тогда подними меня, когда закончишь, – сдалась она и отправилась в спальню.

Семин поел и сел за домашнее задание, на которое ушло три часа. Только после этого он зашел в спальню матери. Приоткрыв глаза, она пробормотала: «Мой мальчик». Семину нравилось, когда она так его называла. Ее слова звучали как обещание никогда его не покидать. Он погладил ее по щеке и почувствовал, что щека мокрая – возможно, от слез. Семин вспомнил, как днем разозлился на мать, и его сердце болезненно сжалось. Кроме друг друга у них никого не было. Хотя бы один из них должен быть сильным. Мама не была сильным человеком, и Семин давно решил, что сильным будет он.

Он понял, что она опять уснула. Как и всегда, она была очень красива. Сколько раз он замечал, как мужчины оборачиваются ей вслед! В таких случаях он поспешно брал ее за руку: пусть знают, что в этом прекрасном цветке таится опасность, какой, несомненно, его сочтут. Но кто присылает корзины с цветами? Он старался не придавать этому значения, но все же не мог не волноваться. Сколько уже их было? Семин припомнил четыре, и всякий раз мама даже не смотрела, кто отправил подарок, а сразу же выбрасывала цветы в мусорный бак. Реакция матери его успокаивала, но не полностью.

Он убавил звук телевизора в спальне и вернулся в свою комнату. Распахнув окно, подсчитал, что до школы осталось всего четыре дня. Как быстро проходит лето. Поскольку зрение становилось все хуже, в этом году Семин частенько задумывался о том, не в последний ли раз видит весну и лето собственными глазами. Он опять вспомнил торжествующего Анбина, рассказывавшего о растениях-альбиносах. «Почему я таким родился? А вдруг я просто заколдованный принц, как тот, которого превратили в лягушку? Нет, разумеется, нет… Как, интересно, я выглядел, когда слушал рассказ Анбина? Надеюсь, не как полный неудачник».

Семин сел за стол и раскрыл дневник, который прилежно вел. «Сегодня», – написал он и уставился в потолок, вспоминая прошедший день. Дни казались Семину длинными. «Интересно, другие дети тоже так думают? Нет, вряд ли. Мой день равен трем обычным, и за один свой день я проживаю больше, чем они».

Семин выдвинул нижний ящик стола и достал маленькую бутылочку сочжу. Сделав несколько глотков, он принялся записывать события дня. Когда Семин поставил точку, он вырвал у себя волосок и аккуратно вложил меж страниц дневника, словно закладку. Его дневник хранился в незапертом верхнем ящике стола, и мать легко могла найти тетрадь, если бы искала. Однако волосок всегда оставался на месте, поэтому Семин знал, что мать ни разу не открывала дневник.

Он выпил еще немного и выключил свет. Лежа в кровати, он представлял лестницу, бесконечной спиралью уходящую вниз. Семин медленно спускался по лестнице и думал об Иоанне. Он очень скучал по учителю. Впервые в жизни он хотел увидеть кого-то так сильно.

Семин сложил руки на груди и заговорил вслух, как если бы Иоанн был рядом:

– Когда я думаю, что ослепну, мне все видится в черном цвете.

А затем, подражая голосу Иоанна, ответил сам себе:

– Это естественно, ведь для ослепшего все действительно становится черным.

Семин засмеялся и некоторое время не мог остановиться – собственная проделка казалась ему все смешнее. Да, учитель мог бы так ответить. Иногда Семину хотелось, чтобы у Иоанна было чувство юмора, но зачастую его ответы веселили именно потому, что Иоанн совсем не умел шутить.

Семин возобновил спуск по воображаемой лестнице и шел до тех пор, пока не увидел Иоанна. Тот стоял согнувшись, как человек, готовый нести на спине другого. Семин быстро перемахнул через оставшиеся ступени. Когда они виделись в последний раз, Иоанн нес его на спине в заброшенный дом и рассказывал о библейском Ное. Он говорил, что Ной был альбиносом, и об этом ясно сказано в священных текстах. «Его плоть была белее, чем снег, его волосы были белы, как чистая шерсть, его глаза были прекрасны[3]3
  1Енох. 106:2. Перевод И.Р. Тантлевского, с изм. Книга Еноха не входит в библейский канон, то есть, вопреки словам Иоанна, не является священным текстом.


[Закрыть], – по памяти цитировал Иоанн. – Стало быть, таких людей, как ты, Иегова избрал для спасения мира. Ты понимаешь, что это значит?» Семину нравилось слушать Иоанна, ведь тот сравнивал его с настоящей мировой знаменитостью. Удобно устроившись на спине Иоанна и слушая историю о Ноевом ковчеге, Семин с таким трудом подавлял смех, что даже кожу пощипывало. Но теперь Иоанна нет рядом. Одногруппники, с которыми Семин занимался на курсах, были уверены, что за убийство двоих детей учителя приговорят к смертной казни. Как только Семин подумал о смертной казни, Иоанн исчез из его видения. Семин присел на ступени. Как скоро казнят Иоанна? Ему показалось, что внутри включился секундомер, и с минуты на минуты последует взрыв.

Сон не приходил. Часы показывали почти полночь. Ему давно пора спать. Семин снова представил лестницу, но сколько бы он ни спускался, заснуть не удавалось. Тогда он вытащил бутылочку сочжу из ящика письменного стола, допил ее и вернулся в постель. Но стоило закрыть глаза, и, как гром среди ясного неба, раздался голос учителя: «Таких людей, как ты, Иегова избрал для спасения мира. Ты понимаешь, что это значит?»

По телу пробежала дрожь, волосы на голове стали дыбом. «Почему в тот день я не придал его словам никакого значения?» Он вспомнил, как после этих слов Иоанн опустил его на землю, встал перед ним на колени и долго смотрел прямо в глаза. На лице учителя появилось странное выражение, от которого сердце Семина ёкнуло. Семин не мог понять, что оно означало, но ему вдруг захотелось отшатнуться и одновременно – обнять Иоанна.

Семин рывком сел на кровати. Он больше не хотел вспоминать. Похоже, заснуть ему сегодня удастся, только если он напьется по-настоящему. Он включил свет, открыл платяной шкаф, пошарив, достал рюкзак и вытащил из него непочатую бутылку сочжу.

* * *

Я помню день, когда мы впервые встретились. Был февраль, снег падал густыми хлопьями. Помню и точную дату, потому что в тот день мне исполнилось девять лет. Рассказывали, что на ступенях приюта меня оставили вместе с запиской, где были указаны имя и дата рождения. Ким Чанми. Роза[4]4
  Слово «чанми» (장미) на корейском означает «роза».


[Закрыть]. И почему родители выбрали это имя? Возможно, они хотели, чтобы жизнь ребенка была красивой и благоуханной, точно роза, но разве таково будущее младенцев, брошенных на произвол судьбы после рождения?.. Извини, я отвлеклась. Со мной это часто случается: следуя за возникшими воспоминаниями, то и дело забываю, о чем хотела сказать.

Возвращаюсь в тот день, когда впервые тебя увидела. Ранним утром я встала у окна и долго-долго наблюдала за тем, что происходит снаружи. Я никому об этом не говорила, но в дни рождения во мне просыпалась надежда, что родители вернутся за мной. Однако миновал полдень, пора было садиться за стол, а ворота приюта так ни разу и не открылись. Я наспех перекусила, и, едва закончив, опять поспешила к окну, хотя уже почти не верила – выпало слишком много снега, и мне казалось, что до приюта, стоявшего на высоком холме, в такую погоду не добраться.

Покинуть пост у окна не давали слезы. Стоило разок подумать о своей несчастной судьбе, и слезы хлынули так, словно кто-то открыл кран, – остановить их было невозможно. Знаешь, что в приюте считалось самым постыдным? Нет, откуда тебе знать. Ты последний, кто мог бы знать об этом. Ты не был одним из нас, не принадлежал к нашему обществу, хотя и находился рядом. Ты словно оставался на пороге, и тебя сторонились, потому что больше всего беспокоит тот, кого не назвать ни своим, ни чужим. Так вот, в приюте не было ничего столь же постыдного, как предстать перед другими с заплаканным лицом. Над теми, кто попадался, насмехались по несколько дней. Людям, которые не жили в приюте, не понять, почему слезы считались большим позором, чем обмоченная постель. Теперь, повзрослев, я думаю, что дети, которых не могли утешить родители, создали это правило, веря, что оно сделает их сильнее.