Текст книги "Ночь пяти псов"

Боксер. В честь чего пальба?

Стукач. В честь нашей победы.

Боксер. Какой победы?

Стукач. Что значит, какой победы?!

Боксер. Они разрушили ветряную мельницу, а мы целых два года строили ее!

Стукач. Ну и что? Построим другую. Ты, товарищ, похоже, не рад нашей победе?

Свет падал сверху. Семину казалось, что луч взял его в плен. Слезы заливали лицо: они бежали не двумя струйками, а извергались из глаз десятком ручейков. Семин почти ничего не видел. Он приподнял маску, вытер лицо и глаза, потом надвинул маску обратно. Семь шагов на десять часов, три шага влево. Разворачиваясь к залу, он оступился и рухнул на сцену. Первым порывом было подняться, но Семин вовремя сообразил, что неловкую ситуацию можно обернуть в свою пользу. Он оперся на руки и намеренно тяжело приподнял верхнюю часть тела.

Боксер. В битве пострадали даже мои глаза! Я ничего не вижу! Как же я буду заново строить мельницу? Если бы я мог видеть хотя бы до тех пор, как она будет построена!

Красный луч, покинувший было Семина и направившийся к выходу на сцену, метнулся обратно. Семин снова упал, оставшись лежать в красном пятне света. Этих строчек не было в пьесе. По сценарию, за разговором Боксера и Стукача следовали похороны павших животных. Дети успели выйти на сцену и теперь неуверенно топтались в дальнем углу. Семин с трудом поднялся и, волоча ногу, направился к выходу. Луч провожал его, повисла пауза. Чтобы ее не затягивать, Семин остановился, воздел руки и застенал.

Боксер. Я принимаю свою судьбу. Жизнь животного нелегка, и поблажек я не прошу. Сможем ли мы что-нибудь изменить?!

Семин импровизировал на ходу. Из зала доносились вздохи и даже всхлипывания. Дети на сцене переглядывались, не понимая, что делать.

– Сцена похорон. Эй, трупы, бегом в центр, – наконец прошипел Учжу.

Несколько ребят тихо выбежали на темную часть сцены и улеглись на пол. Теперь должен был выйти и произнести речь Наполеон, однако сбитый с толку Анбин застыл и не двигался с места. Кто-то из одноклассников толкнул его в спину. В то же мгновение луч прожектора нашел Анбина, и мальчик растерялся еще больше. Глядя на неподвижную фигурку на сцене, зрители, еще минуту назад сопереживавшие Семину, теперь посмеивались.

– Не стой столбом, подойди к трупам, быстрее! – зашептала Чхэён, стоявшая ближе всех.

Никто бы ее не услышал, но микрофон Анбина, прикрепленный к воротнику, предательски усилил звук голоса. Зрители засмеялись громче. Точно робот, Анбин прошагал к лежавшим на сцене участникам спектакля. Остальные актеры последовали за ним и выстроились в линейку чуть позади. Последним, прихрамывая, присоединился к группе Семин. Кое-как сцена была доиграна.

Спектакль приближался к концу. Появился фургон, готовый забрать Боксера на живодерню. Двое работников подошли к Семину, один держал веревку с петлей. По сценарию Боксер должен был без сопротивления зайти в фургон, однако Семин вдруг попятился назад. Он не забыл пьесу, но со всей отчетливостью понял, что время его истекло. Как только он скроется в фургоне с петлей на шее, роль будет сыграна, и он покинет сцену. Сможет ли он еще когда-нибудь оказаться в центре внимания? Всю жизнь на него глазели – в школе, на улице, где угодно. Однако косые взоры прохожих и завороженный взгляд зрителей – вещи совсем разные. Будут ли на него когда-нибудь смотреть так, как сейчас? Но дольше затягивать сцену было нельзя. Семин остановился и склонил голову, приглашая мучителей накинуть петлю. Зал горестно вздохнул. Осел Вениамин сообщил животным, что именно происходит, и животные за сценой зарыдали и закричали от ужаса.

Фургон, увозящий Боксера, находился уже у края сцены. Раньше казалось правильным, что Боксер больше не сопротивляется, но внезапно Семин почувствовал, что должен сыграть иначе. Не в силах сдержать порыв, Семин распахнул дверцу фургона и сорвал маску.

Боксер. Не грустите, товарищи! С вами я был счастлив. Очень, очень счастлив.

Новая импровизация Семина озадачила одноклассников еще больше. Дети уже вышли на сцену, чтобы исполнить оставшуюся часть, но теперь не понимали, что делать. Некоторые сняли маски, решив, что так нужно. Зрители разделились: кто-то все еще всхлипывал, кто-то сдерживал смех.

Когда опустился занавес, дети друг за другом вышли на поклон. Птицы, собаки, овцы и другие второстепенные персонажи получили свою порцию аплодисментов. Громче хлопали свиньям, Молли и Вениамину, а Боксеру, вышедшему за ними, устроили бурную овацию. Появившийся последним Наполеон довольствовался вялыми хлопками.

Спускаясь за ребятами со сцены, Семин от усталости еле волочил ноги.

Рядом возник Анбин:

– Иди за мной.

Семин поплелся за ним. В коридоре их поджидали Учжу и Чихо. Вчетвером они вышли из школы и поднялись на крышу многоэтажного здания неподалеку. Семину казалось, что он все еще играет Боксера, которого тащат за собой на веревке. Вот он снова на сцене, болит нога, в которую всадили заряд дроби.

– Проклятый ублюдок. Ты все испортил.

Анбин вытащил складной нож. Семин попятился, но Учжу подошел сзади и схватил его за плечи. Чихо приготовила смартфон. Анбин раскрыл нож и коснулся ремня на брюках Семина.

– Хочу, чтобы ты узнал, каково оказаться голым перед людьми. Я уже попробовал, благодаря одному грязному альбиносу.

Анбин говорил бесцветным голосом, лишенным эмоций. Семин посмотрел на него внимательнее. В глазах Анбина не было злости, не было гнева – в них была лишь черная пустота. Семину стало страшно, он предпочел бы видеть взбешенного Анбина, к которому давно привык. Рывком высвободившись из рук Учжу, Семин бросился к краю крыши. Все трое побежали за ним, но замерли, как только он вскочил на парапет.

Семин присел на корточки и посмотрел вниз. Он видел людей, машины, дома. И каким-то образом – всю свою жизнь. Он глубоко втянул воздух и вдруг почувствовал головокружительную свободу. Все, что он силился понять и распутать, вдруг само собой сделалось простым и логичным. Семин посмотрел в небо, солнце обожгло глаза. Он медленно поднялся и, как Супермен, вытянул вперед руки.

– Призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня.

Тело упало, звучно ударившись об асфальт.

Глава 9
Наживка

Их обнаружили студенты по обмену из Таиланда.

В четверг во второй половине дня занятий не было, и Джой с Бобом вышли из общежития прогуляться. Им повезло занять соседние места в автобусе и, покопавшись в смартфонах, они задремали, а очнувшись, поняли, что проехали свою остановку. Студенты выскочили из автобуса в незнакомом районе, но, поскольку никаких серьезных дел не планировали, решили не возвращаться, а исследовать окрестности. Они собирались как можно лучше узнать Сеул за отведенное им здесь время, поэтому не видели причин не изучить новый для них уголок. К тому же они успели проголодаться.

– Куда пойдем? – оглядевшись, спросила Джой.

На западной стороне от восьмиполосного шоссе жались друг к другу старые здания, на восточной возвышался многоэтажный жилой комплекс, построенный, судя по всему, несколько лет назад.

– Без разницы.

Ответив неопределенно, Боб тем не менее направился к комплексу, подумав, что в новом районе они смогут поесть повкуснее и с большим комфортом. Джой безропотно последовала за ним.

Они прошли по территории комплекса. Рядом с каждым зданием был свой ухоженный тематический садик, но голод гнал вперед, не позволяя рассматривать цветы и декорации. Они едва заметили сад орхидей, фонтанчик, скульптуры оленей, но одновременно ахнули, когда открылся вид на невысокий холм с домиком на вершине, выглядевший до крайности неуместно посреди подпирающих небо зданий. Позабыв о голоде, Джой и Боб, не сговариваясь, начали восхождение. Джой негромко подсчитывала шаги, как привыкла делать всякий раз, когда поднималась вверх: один, два, три, четыре, пять… На сорок девятом она остановилась.

– Это съемочная площадка? Тут снимают кино и сериалы? – пробормотала Джой, рассматривая дом сквозь щель в воротах.

Она видела, что места для съемок маловато, но другого объяснения в голову не приходило. В конце концов в Корее снимают так много сериалов, что могли добраться и сюда.

Джой открыла ворота, и Боб помимо воли слегка отшатнулся. По его мнению, дом определенно не предназначался для съемок. Угрюмая и затхлая атмосфера, его окружавшая, ясно говорила о том, что здесь давно не оставались надолго. Боб подумал, что им стоит убраться отсюда, но не успел ничего сказать – Джой уже была во дворе.

Девушка медленно ступала по траве, приближаясь к дому. «Если тут снимают кино, то историческое, – говорила она себе. – Наверное, про 70-е или 80-е годы, судя по зданию». Джой подсчитала: если бы здесь в те годы произошло преступление, срок давности уже бы истек. Вот чем являлся этот загадочный дом – местом, в котором все прощено и кануло в прошлое. Джой перебралась в Корею после того, как пострадавшая по ее вине подруга стала инвалидом. Угрызения совести заставили Джой уехать, однако, став студенткой по обмену и поселившись в чужой стране, Джой поняла, что бежать от чувства вины бессмысленно – оно всегда остается с тобой. Но сейчас, оказавшись в этом странном месте, Джой впервые за долгое время почувствовала себя свободнее, словно груз у нее на плечах внезапно стал легче. Она подумала, что, возможно, когда-нибудь ей и удастся вернуться к нормальной жизни – теперь это не казалось невероятным. Поток мыслей прервал Боб, так и оставшийся у ворот и звавший ее вернуться.

– Подожди, – ответила она на родном языке, хотя они с Бобом договорились, что в Корее будут разговаривать на корейском даже друг с другом.

Джой была уже возле дома. Когда она переступила порог, по ноге скользнул солнечный луч. Джой толкнула дверь в гостиную. Большинство трупов лежали в ряд на полу, несколько болтались на веревках. Все были в одинаковых белых одеждах. Она быстро сосчитала: мертвецов было девять. Разумеется, это съемочная площадка. В реальности, какой ее представляла себе Джой, не могло существовать комнаты с девятью настоящими трупами. Видимо, съемочная группа забыла вывезти манекены. Однако что-то мешало Джой пойти дальше. Запах. Зловоние экскрементов, которого в первую секунду она не ощутила от неожиданности, было невыносимым. Запах подсказывал, что перед ней вовсе не манекены. Джой замерла от ужаса. Вчера поздно вечером, пришивая оторванную пуговицу, она вспомнила, как мать учила не шить на ночь глядя, чтобы не «пришить» к себе призрака. Еще одной мудростью, какой напутствовала ее мать, оставшаяся в Таиланде, было не стричь волосы в среду. Вчера она нарушила оба табу. Джой истошно заголосила и бросилась вон из дома.

Двое студентов обнаружили трупы в заброшенном доме в конце октября. Со дня смерти Семина прошел ровно месяц.

* * *

Не будь на крыше камеры наблюдения, расследование могло бы сложиться иначе. Но камера была, и все десять минут оказались записаны. Ровно столько прошло от появления детей на крыше до того, как Семин забрался на парапет и прыгнул вниз. Анбину повезло: он стоял спиной к камере, когда достал нож, так что это обстоятельство ускользнуло от следствия. Учжу и Чихо тоже ничего не сказали: узнай полицейские, что Анбин угрожал ножом, соучастников ждало бы суровое наказание. Таким образом, признаков насилия обнаружено не было. Заключение гласило, что Семин бросился вниз, не выдержав критики одноклассников по поводу его игры в школьном спектакле.

Сомнений ни у кого не возникло, однако госпожа Со не находила себе места, и когда неделю назад мать Учжу сообщила, что дело закрыли, только еще больше встревожилась. Ведь погиб ребенок, пусть он и прыгнул с крыши по собственной воле. Разве могло все закончиться так просто?

– Даже не сомневайся. Муж поговорил с кем надо, – в который раз успокоила ее мать Учжу, которой госпожа Со опять позвонила поделиться своим беспокойством.

Собеседница была абсолютно уверена в том, что все завершилось. Попрощавшись, госпожа Со убрала смартфон и выложила рис в небольшую чашку. Действительно, о чем волноваться, раз дело закрыто. Скорее всего, в ее взвинченном состоянии виновата бессонница. Правда, бессонница началась не сейчас, а преследовала ее уже несколько лет, но могла оказать влияние. Тем более что весь месяц, прошедший со смерти Семина, она ела как птичка. Ей необходимо как можно быстрее вернуться к нормальной жизни – хотя бы ради Анбина. Как бы госпожа Со ни старалась скрывать, что творится у нее на душе, Анбин все чувствовал, и ее нервозность передавалась ему.

Когда рис и маринованные огурцы, которые она достала из холодильника, уже стояли на столе, смартфон просигналил о том, что пришло сообщение. Видео было коротким, меньше трех минут. Не раздумывая, госпожа Со мизинцем запустила воспроизведение. Мужчиной на экране определенно был ее муж. Она посмотрела на имя отправителя: Пак Хечжон. Госпожа Со досмотрела видео и отложила ложку, которую во время просмотра сжимала в руке. Вот оно. Все-таки она оказалась права: это дело не могло закончиться так просто. Госпожа Со даже почувствовала облегчение. Секунду спустя она переправила полученное видео мужу.

Взяв в руки смартфон, госпожа Со опустилась на кухонный пол. Ей не требовалось гадать, зачем Пак Хечжон прислала видео: бывшая подруга предлагала сделку. В тот день, когда смерть Семина признали самоубийством без давления со стороны других школьников, Пак Хечжон, от которой даже на расстоянии в несколько шагов разило алкоголем, пришла к ней домой. Стоило ее впустить, и несчастная грохнулась на колени: «Не могу слышать, как сына называют психически неполноценным. Скажи им, что это не так, скажи, что его затравили в школе, потому он и покончил с собой». Разумеется, молила она напрасно. Сердце госпожи Со было не каменным, но она защищала Анбина. Мать погибшего мальчика стояла перед госпожой Со на коленях, однако она тоже была матерью. Услышав отказ, Пак Хечжон, не поднимаясь с колен, посмотрела ей прямо в глаза. Что-то в том взгляде насторожило госпожу Со. «Так вот что он означал…» – вздохнула она. Ей стало понятно, что странный взгляд и был настоящей причиной не оставлявшего ее беспокойства. Теперь она знает: глаза Пак Хечжон говорили, что нежданный визит – всего лишь прелюдия.

– Выбор за тобой. Если откажешься, отправлю видео в родительский чат.

Положив смартфон на пол, госпожа Со снова и снова перечитывала сообщение от Пак Хечжон. Пока она думала над ответом, экран погас. Госпожа Со покачала головой. Перед тем, как вступать в переписку, она должна узнать, что скажет муж. Она снова взяла смартфон, и в то же мгновение он зазвонил. Обычный сигнал, но госпожа Со от неожиданности вздрогнула и разжала руку. Смартфон со стуком выпал. Звонил муж.

– Откуда это у тебя?.. – растерянно пролепетал он. – Я просто… Хотел по-дружески поддержать, утешить… Поверь мне… Сам не знаю, как все это произошло…

Госпожа Со не сказала ему заткнуться, а просто оборвала звонок. Больше слушать она не желала, да и что он мог еще сообщить? В целом картина была ясна и без его объяснений. С первого взгляда понятно, что съемка была подготовлена. Изображение не дергалось, камеру установили заранее. Если договоренности у любовников не было, значит, мужа намеренно заманили, чтобы сделать компрометирующую запись. Интересно, обладает ли видео юридической силой? Перед внутренним взором опять возникла стоявшая на коленях Пак Хечжон, и госпожу Со пробрала дрожь. Нет, бывшая подруга не собиралась идти в суд. Видео – это наживка. У Пак Хечжон явно имелся план. Госпожа Со подтянула ноги к груди и несколько раз стукнулась лбом о колени. Наживка закинута, но что именно Пак Хечжон собирается поймать? Госпожа Со запустила руки в волосы. Ей придется заглотнуть наживку, другого выхода нет. Если видео появится в чате, Анбин узнает обо всем очень быстро. Одиннадцать лет, начало подросткового периода. В таком возрасте правда об отце станет для сына настоящей трагедией. Она ни за что не допустит, чтобы Анбин увидел треклятое порно с участием отца.

– Мне терять больше нечего. Даю один час. Если не ответишь, видео появится в родительском чате.

За первым сигналом сразу раздался второй: Пак Хечжон прислала не только текстовое сообщение, но и скриншот переписки с отцом Анбина. Госпожа Со рывком поднялась на ноги. Выйдя в гостиную, она зашагала кругами по комнате. Ей хотелось привести мысли в порядок, но они разбегались, точно резвые щенки, выпущенные на прогулку. В горле пересохло и жгло, будто она наглоталась песка. Госпожа Со не стала отправлять ответное сообщение, а набрала телефонный номер: лучше все обговорить напрямую и на всякий случай записать разговор.

– Совращаешь женатых мужчин? Знаешь, что я могу засудить тебя за шантаж? – сразу пошла в наступление госпожа Со, повысив голос в наигранном гневе.

– Об этом я не подумала, но оказаться в суде тоже будет неплохо, – спокойно ответила Пак Хечжон.

– Что?!

– Подавай в суд прямо сейчас. Пусть хотя бы судья меня выслушает.

– Чего ты добиваешься?

– Я уже все сказала. Не хочу, чтобы сына продолжали считать ненормальным.

Голос Пак Хечжон слегка дрогнул. Госпожа Со ее понимала: какой родитель мог бы стерпеть? Сразу после смерти Семина газеты написали, что к трагедии, возможно, привела школьная травля, однако уже через день в одной популярной радиопрограмме выступил психиатр, предположивший, что причиной самоубийства было психическое расстройство. Пресса подхватила новую версию, появились другие эксперты, утверждавшие, что обострение было спровоцировано спектаклем, в котором участвовал мальчик. Упоминали о том, что зачастую даже взрослые актеры, играющие жестоких или страдающих персонажей, раз в полгода проходят терапию для сохранения душевного здоровья. Мальчик, считали они, был вовлечен в спектакль больше остальных детей, потому-то и не смог выйти из роли и выбрал смерть. Время самоубийства – сразу после спектакля – верное тому доказательство. Участь Боксера Семин воспринял как свою собственную. Эта версия привлекла широкое внимание, и о школьной травле больше не говорили. К тому же была видеосъемка с камеры наблюдения. Одноклассникам, оказавшимся на крыше с Семином, вскоре стали сочувствовать даже больше, чем погибшему – ведь детям пришлось увидеть самоубийство товарища. Можно ли подозревать их в насилии, если полученная психологическая травма окажет влияние на всю последующую жизнь?

– Мне жаль. Но твои методы… Это безумие.

Пак Хечжон не ответила, лишь тяжело задышала. Рука, державшая смартфон, вспотела, и госпожа Со переложила его в другую.

– Ну, хорошо. Что, по-твоему, я должна сделать?

– Рассказать обо всем журналистам.

– А если откажусь?

– Отправлю видео в родительский чат.

– Только и всего?

– Это будет начало. Я разрушу твою жизнь, как ты разрушила мою.

Голос Пак Хечжон был пустым, говорила она монотонно, будто без выражения читала книгу. Госпожа Со вытерла вспотевшую руку о брюки.

– Не боишься, что у самой будут проблемы?

– Мне все равно. Мне нечего больше терять.

– Ну, а если сделаю, как ты хочешь?

– Оставлю тебя в покое.

– Навсегда?

– Да, – без раздумий ответила Пак Хечжон.

Госпожа Со молчала, пытаясь все просчитать и понять. Пак Хечжон настаивает на том, чтобы причиной самоубийства сына назвали не психическое расстройство, а травлю в школе. На месте Пак Хечжон госпожа Со предпочла бы первую версию: не лучше ли считать, что мальчик покончил с собой, погрузившись в роль, чем видеть его жертвой издевательств одноклассников? Впрочем, она готова принять другую точку зрения – в конце концов, сколько людей, столько и мнений. Однако в голове не укладывалось, что ради этого Пак Хечжон решилась сняться в домашнем порно с женатым мужчиной. Слишком странное средство для достижения озвученной цели. Госпожа Со в раздумье опять закружила по комнате.

– Хорошо. Если я пообещаю, ты сразу удалишь видео?

– Да.

– Как я смогу быть уверена, что видео больше нет?

– Я не делала никаких копий. Мне и запись-то противно хранить.

– Не думай, что я тебе не доверяю, но все же… Постарайся меня понять…

Пак Хечжон резко оборвала:

– Думаешь, обману? Как ты можешь! Разве ты первый день меня знаешь?

Госпожа Со ответила не сразу:

– Конечно, конечно… Ты не такой человек…

Пак Хечжон неожиданно разразилась слезами:

– Почему?.. Почему ты так со мной поступаешь?.. Ты же знаешь, как я дорожила твоей дружбой… За что?..

Пак Хечжон зарыдала. Госпожа Со прикрыла глаза. Как ответить на эти вопросы? Она была уверена только в одном: вернись все к началу, ее поступки не изменились бы, потому что у нее не было выбора. По этой причине она не могла попросить прощения. Пусть покаяние и могло бы исправить многое, госпожа Со лишь сильнее стиснула зубы. Она не будет извиняться, терзания Пак Хечжон ей только на руку. Пока та плачет и переживает, обман действительно не грозит. Прежде всего надо избавиться от видео, а потом госпожа Со подумает, признать ли свою вину. Глаза открылись с трудом. Ей надо встретиться с Пак Хечжон.

– Ты ела сегодня? Ты так похудела в последнее время… – сказала госпожа Со. – Давай я зайду и принесу что-нибудь поесть?

Пак Хечжон всхлипывала, не отвечая.

Немного подождав, госпожа Со обратилась к ней снова:

– Рис только что сварился, пообедаем вместе.

– Правда? – едва слышно произнесла Пак Хечжон.

– Выйду через полчаса.

– Рис я сама приготовила. Семина нет, но… Мне нужны силы, чтобы добиться правды…

– Конечно-конечно. Разумеется. Тогда я принесу побольше закусок, хорошо?

Пак Хечжон молчала.

– Так мы договорились?

– Да…

Госпожа Со опустила смартфон. Разговор был недолгим, но вымотал ее до предела. Она смотрела на погасший экран, в голове все еще звучал голос Пак Хечжон. «Как ты можешь! Разве ты первый день меня знаешь?» Грудь сдавило. Она прижала к груди ладонь и опять прикрыла глаза. В тот же миг ей вспомнился давний рассказ о трех мальчиках, травивших Семина. Тех, что остались инвалидами на всю жизнь.

По спине пробежал холодок, глаза распахнулись. Верно, Пак Хечжон не сдалась бы так просто. Если все можно уладить совместным обедом и удалением видео со смартфона, то зачем было и начинать? Ее цель вовсе не в том, чтобы все узнали о травле Семина. Это предлог. Наживка, предназначенная для нее, госпожи Со. Пак Хечжон явно добивается чего-то другого. Вот только чего?

Госпожа Со отправилась в ванную комнату, сбросила одежду и встала под душ. Ее мутило, воображение рисовало смертельную опухоль, пожирающую плоть изнутри. Ноги подкосились, пришлось опуститься на пол. Прижав ноги к груди и опустив голову на колени, она несколько минут сидела под струями горячей воды.

* * *

Пак Хечжон стояла перед шкафом в гостиной и смотрела на ряды бутылок. Рот наполнился слюной. Она не ела уже двое суток, каким наслаждением было бы пропустить стаканчик на пустой желудок! Не встречая препятствий, алкоголь разлился бы по всему телу, она смогла бы чувствовать его движение. Выпивка на пустой желудок – награда, которую она давно для себя придумала. Чем дольше голодаешь, тем больше награда. Так она поступала уже в юности. Пак Хечжон сглотнула слюну.

Она раскрыла стеклянную дверцу шкафа, не выбирая, схватила ближайшую к ней бутылку и лихорадочно открутила крышку. А затем резко остановилась. Постояв несколько секунд, закрутила крышку обратно. Одним глотком дело не ограничится, уж это она о себе знает. Только это и знает наверняка. Пак Хечжон убрала бутылку в шкаф и отвернулась. Даже если бы она умела себя контролировать, сейчас не время угощаться спиртным. Сегодня нельзя допустить ни единой ошибки.

В дверь позвонили. Должно быть, курьер с заказом из супермаркета. Пора было начинать. Она направилась к входной двери, по пути приводя волосы в беспорядок. Молодой мужчина доставил большой пакет риса и четыре упаковки с бутылками воды, по шесть в каждой. Пак Хечжон открыла и, пока он заносил покупки в прихожую, босиком вышла в коридор и огляделась по сторонам. Затем захлопнула дверь.

– Вы не видели странную женщину, когда сюда поднимались? – с опаской спросила она.

– Нет. Никого не видел, – ответил тот.

Пак Хечжон посмотрела в глазок и опять повернулась к нему:

– Высокая, худощавая, с короткой стрижкой. Точно не видели?

Мужчина покачал головой.

– Можно вас попросить немного побыть со мной? Мне страшно… – она понизила голос, словно боясь, что в коридоре подслушивают.

Мужчина застыл в недоумении. Она нервно покусывала палец.

Через секунду она шагнула к нему и зашептала на ухо:

– Побудьте со мной два часа. Я заплачу. Сейчас, подождите…

Она метнулась в гостиную и тут же вернулась с конвертом:

– Пятьсот тысяч вон. Всего два часа.

Она вложила конверт ему в руку. Мужчина растерянно переводил взгляд с нее на конверт и обратно.

– Умоляю, помогите! Она преследует меня, хочет причинить вред. Я не обманываю, – быстро заговорила Пак Хечжон, заметив, что мужчина готов отказать.

– Вам следует обратиться в полицию.

Она отчаянно затрясла головой.

– Полицейские мне не поверят. Им все равно, пока человека не убьют. Прошу вас…

Мужчина рассматривал ее, склонив голову набок.

– Можно посмотреть какой-нибудь фильм. Даже не заметим, как пролетит время. Если не хотите фильм, тогда… Ах, мне все равно. Только не уходите.

Она медленно расстегнула верхнюю пуговку на блузке. Мужчина отшатнулся, бросил конверт на пол и распахнул дверь. Она схватила его за запястье. Он стряхнул ее руку, но она вцепилась в него повыше локтя, впиваясь ногтями в плоть. Мужчина рывком освободился и выскочил в коридор, с силой захлопнул за собой дверь. Пак Хечжон застегнула блузку. Этого достаточно, чтобы мужчина позже дал показания. Он запомнит, что она была не в себе, предлагала странные вещи и могла спровоцировать на применение силы. А главное, запомнит, что боялась некой женщины, даже если и не вспомнит словесного описания.

Придвинув к самой двери полученные товары – двадцатикилограммовый пакет риса и двадцать четыре полуторалитровые бутылки воды – она вошла в гостиную и взглянула на часы. Полдень уже миновал. Пак Хечжон отправила видео. Значок просмотра возник почти в ту же секунду.

Положив смартфон на стол, она ушла в спальню и достала дневник. После смерти Семина она некоторое время не делала записи, но вернулась к дневнику, когда завершилось расследование. Ее сын расстался с жизнью, не выдержав травли, закон же легко и быстро определил, что никто не виноват в случившемся. В день окончания следствия она впервые прочла дневники сына, а потом избавилась от исписанных им тетрадей. Семин не хотел бы, чтобы их увидел кто-то еще. В своих записях он стремился сказать, что не мир отвергает его, но он сам отвергает весь мир. Тогда же, убрав из письменного стола его тетради и бутылку, она вернулась к оставленному было собственному дневнику. И с тех пор писала о себе в первом лице и проставляла даты.

«Я растопчу ее жизнь точно так же, как она растоптала мою. Мой мальчик умер, но им нет никакого дела. Так не должно быть. Хорошо, что ее муж интересуется мной».

Она перевернула страницу.

«На следующей неделе отправляюсь в путешествие. Я купила билеты на самолет и забронировала номер в отеле. Ему я тоже купила билет, но знаю, что он не поедет. Мне его совершенно не жаль. Когда бы отправить наш маленький порнофильм? Надо выбрать самый подходящий момент».

«Пока буду наслаждаться отдыхом в Сингапуре, эти двое будут грызться друг с другом как бешеные собаки. Рай для меня, ад для них. От одной лишь мысли сладко перехватывает дыхание».

В следующие два дня она делала похожие записи.

Пак Хечжон взяла авторучку и вывела текущую дату.

«Отправила видео. Завтра улетаю в Сингапур на неделю. Отдохну и подумаю, что предпринять дальше. Я превращу их жизнь в непрерывный кошмар».

Она закрыла тетрадь. Этого хватит. Для последней записи вполне достаточно. Она вспомнила последнюю запись сына – он почему-то сделал ее заранее, утром. Знал ли он, что пишет в последний раз? Он закончил предложением: «Это был потрясающий день». Его короткая жизнь вместила четыре тысячи девяносто восемь дней. Четыре тысячи девяносто семь из них были наполнены страданием и одиночеством, и лишь один, последний, был потрясающим.

– Выбор за тобой. Если откажешься, отправлю видео в родительский чат.

Написав госпоже Со, Пак Хечжон набрала сообщение ее мужу:

– Завтра в аэропорту в два часа

Ответ пришел быстро.

– Прости, я все-таки не смогу

– Чего ты боишься? Ты же говорил, что любишь меня, что без меня и дня не можешь прожить?

– Да, люблю. Подожди всего несколько дней.

– Самолет улетает завтра в три

Она вынесла заранее упакованный чемодан из спальни в гостиную. Чемодан был набит вещами, которые требуются для недельного путешествия. Сверху она положила паспорт, кошелек и солнечные очки. Затем пошла на кухню, промыла и поставила вариться рис. Внезапно вспомнилась мать. Когда в юности Пак Хечжон напивалась до бесчувствия, мать отпаивала ее водой, в которой до того промывала рис. Мать всегда была с ней холодна. Вся любовь доставалась старшей дочери, на младшую не хватало. Пак Хечжон вдруг впервые в жизни подумала, что теперь смогла бы понять мать, и что та, оставаясь холодной и безразличной, возможно, наказывала не ее, младшую дочь, а саму себя. Матери не стало в прошлом году, через три месяца после смерти сестры. Душевные раны матери, которые та остужала вечными льдом и холодом, со смертью больше не кровоточили. «Когда умру, – подумала Пак Хечжон, – все наконец закончится. Вся эта история, связавшая мать, отчима, меня и Семина, развеется как дым».

Она взглянула на часы. Пора двигаться дальше. Она отыскала в смартфоне номер журналистки, работавшей над телесюжетом о смерти Семина и надоедавшей ей бестактными вопросами. Журналистка ответила сразу же.

– Убью, тварь! – набрав в легкие побольше воздуха, крикнула Пак Хечжон, как только та сняла трубку.

Журналистка что-то недоуменно залепетала, но Пак Хечжон не дала ей собраться с мыслями:

– Заткнись и слушай! Ты превратила смерть моего сына в гребаный цирк! Кто сказал тебе об отце Семина? Кто это был? Отвечай!

Пак Хечжон что было сил кричала на собеседницу. Конечно, ей было известно, у кого оказался длинный язык. Хотя голос был изменен, а лицо на экране исказили мозаикой, она не могла не узнать госпожу Со. Та была в надвинутой на глаза соломенной шляпе и заметно нервничала. Интервью она начала словами: «Несчастный ребенок». Изображая сочувствие, госпожа Со поведала, что Семину и раньше приходилось нелегко, а когда открылась правда о его рождении, дети от него отвернулись. «Ужасная, ужасная смерть». Разумеется, тему инцеста с готовностью подхватили, и в следующие несколько дней в интернете, казалось, говорили только об этом. Тот факт, что родители Семина вовсе не были связаны кровными узами, для публики ничего не менял. Впрочем, Пак Хечжон было уже все равно.