Текст книги "Оркестр меньшинств"

Чука наклонил голову к полу, словно задумавшись, и в короткой безмолвной паузе мой хозяин услышал мягкие звуки капель, падающие с его плаща на ковер.

– Когда она вернется из Лагоса, мы просим тебя сделать так, чтобы она через два дня вернулась домой, – продолжал Чука, по-прежнему глядя в пол. – Через два дня. Два.

Они ушли тем же путем, что и пришли, хлопнув дверью. Хотя все еще стоял день, дождевые тучи настолько замутили горизонт, что им пришлось ехать с включенными фарами. Он смотрел, как машина отъезжала от фермы задним ходом, словно два диска желтого солнца таяли вдали. Когда они уехали, он опустился на колени и без всякой причины, за которую мог бы зацепиться его мозг, разрыдался и долго не мог остановиться.

Эгбуну, если в грудь беззащитному человеку направить стрелу, то этот человек должен будет делать то, что ему велят. Делать что-либо иное перед лицом неизбежной смерти просто глупо. Доблестные отцы говорят, что на руины дома храбреца мы смотрим из дома труса. Поэтому беззащитный человек должен говорить мягким языком, словами, которые могут подействовать на человека со стрелой: «Ты хочешь, чтобы я встал там?» И если человек, который ему угрожает, отвечает «да», ему следует делать то, что ему приказали, пока не минует насущная опасность. После ухода брата Ндали мой хозяин решил делать то, что ему сказали. Он убедит ее вернуться домой, а пока ее не будет, он найдет решение своей несостоятельности, главному источнику всех проблем. Он вернется в школу, получит образование и работу, станет подходящим для нее. Чукву, я понял: если человек подвергается унижениям, то его действия определяет позор, а его желания – отчаяние. То, что раньше было важно для этого человека, становится незначительным. Он, например, может стоять во дворе и смотреть на свой птичник, на то, что он построил для себя, на эти восемь курятников и почти семьдесят птиц и понимать, какой это мелкий и презренный бизнес. Вид перьев, который обычно доставлял ему удовольствие, восторг, теперь для него не лучше вида помета. И чем же он занят теперь, может спросить человек со стороны. Что ж, Чукву, он реагирует. Его ум готовится к перемене. Он взвесил все на весах и решил, что возвращение в одиночество и особенно потеря Ндали – это хуже, чем что бы то ни было. Она была как самое яркое, не имеющее цены сокровище в магазине, полном драгоценностей. Птица, курицы – они весили меньше на этих весах. От них можно избавиться в случае необходимости, чтобы получить ее. В конце-то концов, он видел, как люди продают свою землю, чтобы послать ребенка в заграничную школу. Что делает такой человек? Он решает, что в будущем лучше иметь ребенка, который может стать доктором, чем сохранить землю. Такой человек убедил себя, что, имея богатого сына, сможет вернуть землю. Или что такой сын может купить ему даже больше земли, чем у него было прежде.

И вот два дня спустя после прихода Чуки мой хозяин закончил это непрерывное пережевывание одного и того же, и с утра он, даже не покормив птицу и не собрав свежие яйца, отправился в «Юнион Банк» неподалеку на улице, где купил бланки для подачи заявки на сдачу выпускных экзаменов. Он долго стоял в очереди на улице, с трудом протиснулся внутрь. Из банка он ушел усталый и мокрый от пота.

Иджанго-иджанго, я обязательно должен во всех подробностях рассказать тебе о его пути домой, потому что именно тогда черное семя краха дало корни в его жизни. Выйдя из банка, он некоторое время шел вровень со школьным автобусом, который застрял в пробке. Он смотрел на детей в школьной форме, они все пребывали в разной степени дремоты. Некоторые сидели, откинув головы назад, затылком в подголовник, другие – склонив голову набок, третьи – уронив голову на руки, другие – прижав голову к стеклу. Один или двое, казалось, не спят: смотревшая на него пустым взглядом девочка-альбиноска с волосами песочного цвета и болячкой на лиловатой нижней губе и мальчик с гладко выбритой головой. Мой хозяин шел не спеша, держа папку с бланками под мышкой, шел мимо навесов и столов, с которых продавалась всякая всячина, продавцы зазывали его купить их товар. Одна из них, женщина, продававшая одежду, сложенную на джутовом мешке, окликнула его: «Красивый мужчина, купи красивую рубашку, красивые джинсы. Подходи, подберу твой размер». Он прошел мимо женщины, когда что-то забилось в кармане его брюк. Он вытащил телефон – звонил Элочукву.

– Эй, Эло, Эло…

– Кай, нванне[53]53
  Брат (игбо).


[Закрыть], я тебе звонил! – сказал Элочукву – часть на языке великих отцов, часть на языке Белого Человека.

– Я был в банке, отключил звук.

– О'кей, не вопрос. Ты где теперь, где? Мы у твоего дома, да. Я и Джамике. Джамике Нваорджи.

– Эй, Чукву! Изи ги ни?[54]54
  Что ты сказал? (игбо)


[Закрыть] Джамике? Неудивительно, что ты говоришь по-английски.

Он услышал голос на заднем плане, и Элочукву спросил своего спутника на ломаном языке Белого Человека, не хочет ли он поговорить с моим хозяином.

– Бобо Соло! – сказал голос в телефоне.

– Джисос! Джа-ми-ке!

– Давай, ходи-ходи, мы тебя ждем. Ходи-ходи.

– Я почти пришел, – сказал он. – Иду-иду.

Он вернул телефон в карман и прибавил шагу, мысли его метались. Он давно не видел и не слышал этого человека. И вот, пожалуйста, Джамике, его одноклассник в средней школе Ибеку, пришел к нему домой.

Он перешел на другую сторону, прошел между бедных домов нижней улицы, где овраг вгрызся в желтую землю и поглотил глину во многих обкусанных местах. Он припустил бегом с папкой в руке и вскоре уже был у своего дома. У входа он поднял голову и увидел на крыльце Элочукву и их одноклассника. У крыльца на откидной подножке стоял мотоцикл «Ямаха» Элочукву. Он подошел к ним по гравийной дорожке, по обеим сторонам которой лежали земли его маленькой агрофермы. Когда он приблизился к ним, ему пришлось подавить чуть не вырвавшийся из груди крик. Поначалу он не узнал этого человека с широким лицом и усами. Но потом вдруг обнаружил, что не может сдержаться, и прокричал:

– Джамике Нваорджи!

Человек в красной шапочке с рельефным изображением головы белого быка, в белой рубашке и джинсах подошел поближе и ударил своей рукой по его поднятой руке.

– Глазам своим не верю, чувак! – сказал человек.

Мой хозяин сразу же узнал некий иностранный акцент в голосе человека, произношение тех, кто живет за пределами мира Черного Человека, произношение его любовницы и ее семьи.

– Тут вот Эло мне говорит, что ты живешь за океаном, – сказал он на языке Белого Человека, как они делали в школе, когда говорить на «африканском языке» считалось наказуемым преступлением. И потому со всеми в школе, за исключением Элочукву, он общался на языке Белого Человека, хотя почти все они знали язык блаженных отцов.

– Ага, братишка, – сказал этот Джамике. – Я живу за границей уже много-много лет, старина.

– Так я, того, Нонсо, ухожу, – раздался голос Элочукву. Он сдвинул на затылок свою черную шапочку, которую стал носить со времени поступления в ДВСГБ. – Я ждал, когда ты вернешься, потому что, когда увидел его, вспомнил про твою проблему. Джамике тебе поможет.

– Так ты уходишь?

– Да, надо сделать кое-чего для моей красотки.

Джамике, от которого пахло дорогим парфюмом, обнял Элочукву, и тот запрыгнул на свой мотоцикл, два раза ударил по кик-стартеру, и в воздух вырвалась струя дыма.

– Позвоню, – сказал он и уехал.

– Пока-пока, – крикнул мой хозяин вслед Элочукву, потом повернулся к человеку, оставшемуся с ним: – На ва о[55]55
  Просто здорово (игбо).


[Закрыть], сам Джамике!

– Да-да, Бобо Соло! – сказал Джамике.

Они снова пожали друг другу руки.

– Давай в дом, ага? Идем-идем.

Мой хозяин провел гостя в дом. Когда они вошли, к нему вдруг вернулось воспоминание о том, как два дня назад Чука сидел на диване, на который теперь сел Джамике, и его плащ придавал ему вид какого-то киношного негодяя, и это неожиданное воспоминание о Чуке было для моего хозяина не менее угрожающим, чем его присутствие.

– У тебя большой компаунд, чувак. Только ты тут живешь? – спросил Джамике.

Мой хозяин улыбнулся. Он раздвинул шторы на окнах, чтобы впустить в дом больше света, и сел напротив гостя.

– Да, мои родители умерли, а сестренка моя – ты ее знаешь, она тогда маленькая была?

– Ммм… ммм…

– Нкиру ее зовут, она замужем. Так что только я и живу тут теперь. И еще моя подружка. Эй, а ты где теперь живешь?

Джамике улыбнулся:

– Кипр – знаешь такое место?

– Нет, – ответил он.

– Я знаю, что ты нет. Это остров в Европе. Очень небольшая страна. Очень небольшая, но очень красивая, очень красивая, чувак.

Мой хозяин кивнул:

– Так оно, братишка.

– О-хо-ха. Ты помнишь нашего однокашника Джонатана Обиору? Он прежде жил здесь, – сказал Джамике, показывая на старый дом в окне. Он снял шапочку, надел ее на колено. – Бобо, хочешь пойти выпить пивка и поболтать немного?

– Да, да, братишка, – ответил он.

Эгбуну, когда два человека встречаются в подобном месте и оба выползли из прошлого друг друга, они нередко приостанавливают настоящее и пытаются перетащить в него все то, что случилось, пока они не виделись. И это происходит потому, что они в некоторой степени связаны тем местом, в котором оба находились, или одинаковой формой, которую носили. Им обоим приходит в голову, что иногда трудно сказать, сколько времени прошло, пока из того периода в прошлом не появится снова что-то или кто-то в пообтрепавшейся за долгий путь одежде. Что касается моего хозяина, то Джамике отметил, насколько тот стал выше, хотя и остался таким же долговязым. Мой хозяин со своей стороны удивлялся тому, что видел перед собой: вместо маленького тела и гладко выбритой головы – мощную фигуру, всего на полдюйма ниже его собственной, и лицо в окладистой бороде. Отметив эти изменения, они переходят к разговору о том, где побывали со времени их последней встречи, какую дорогу выбрали, как пришли к той точке, в которой сегодня нашли друг друга. Иногда эти двое могут завязать новые отношения и стать друзьями. Я видел это много раз.

Наконец они оставили ферму и пошли в «Перечный суп» на соседней улице, где сели за один из столиков на земляном полу. Солнце стало печь еще сильнее, и, дойдя до ресторана, они вспотели. Они сели под одним из потолочных вентиляторов рядом со стерео, из которого лилась тихая музыка. Мой хозяин никак не мог дождаться, когда они уже наконец сядут, потому что за время их короткого пути Джамике нарисовал то место, где живет, – Кипр, там, по его словам, все было в порядке. Электричество давали без перебоев, еда была дешевая, больницы в изобилии и бесплатные для студентов, а работы – «сколько воды, столько и работы». Студент мог купить себе джип или «Мерседес» Е-класса. Да что говорить, сказал Джамике, он сейчас вернулся в Нигерию на спортивной тачке, которую подарил родителям. По пути в ресторан мой хозяин отметил, что Джамике идет какой-то торжественной походкой, выставляя напоказ свое мощное тело, словно актер в театре, зрители которого – всё, что может его увидеть: припаркованный фургон, старый паб, дерево кешью, автомастерская, механик, работающий под грузовичком на другой стороне улицы, даже пустые небеса. Джамике говорил с уже знакомыми моему хозяину модуляциями, с некоторым самодовольством в голосе, отчего каждое сказанное им слово глубоко проникало в мозг слушателя.

Их разговор прекратился на некоторое время; мой хозяин проникался тем, что сказал ему Джамике, а тот отправлял кому-то сообщение по телефону. Он остановил взгляд на календаре с рекламой пива «Стар» на стене рядом с тем местом, где они сели, на постере с известными ему американскими борцами, чьи имена мелькали в его голове, пока он смотрел: Халк Хоган, Последний Воин, Скала, Гробовщик, Бродяги.

– Ну, так Эло сказал, ты хочешь учиться? Он сказал, у тебя кое-какие проблемы, и, может, в моих силах тебе помочь.

Мой хозяин воспарил в мыслях, словно некая чудовищная рука подбросила его вверх.

– Да, Джамике, братишка. У меня проблема.

– Расскажи мне, Бобо Соло.

Он хотел начать, но напоминание об имени, которым называла его мать, заставило его задержаться на мгновение, потому что в дальней стране ушедших в небытие лет он вдруг увидел себя в своей комнате: он смеется, она тоже смеется и хлопает в ладоши, напевая «Бобо, бобо, Соло. Бобо, бобо, Соло».

Он взял бутылку пива, отпил, чтобы успокоиться. Хотя вкус пива показался ему странным – потому что пил он редко, – он чувствовал себя обязанным пить. Когда ты принимаешь гостя, ты ешь и пьешь то же, что ест и пьет он. И тут слова полились из него, как вино из откупоренной бутылки, в которой целая смесь эмоций – страх, тревога, стыд, грусть и отчаяние. Захлебываясь словами, он рассказал Джамике все, что случилось с ним за два предыдущих дня, когда ему угрожали в его же доме.

– Вот почему я сказал Элочукву, что должен как можно скорее вернуться в школу. У меня просто нет выбора. Я очень люблю Ндали, братишка. Я ее очень, очень, очень люблю. С того дня, как она вошла в мою жизнь, я стал другим. Все изменилось, Джамике, я тебе точно говорю, все изменилось. Каждая мелочь, все целиком и полностью изменилось.

– Да, это серьезная проблема, чувак, – сказал Джамике, распрямляясь на своем стуле.

Он кивнул и отхлебнул еще пива.

– Чувак, а почему бы тебе не бросить ее? – спросил Джамике. – Не проще ли будет, вместо всех этих заморочек?

Эгбуну, мой хозяин, услышав это, погрузился в молчание. Потому что в этот миг он вспомнил совет дяди и даже отчасти совет Элочукву. Он знал, потому что слышал где-то, только забыл где, что человек может изменить свой взгляд на происходящее, если все вокруг говорят то, что противоречит его позиции. И часть его – та его часть, которая, казалось, спряталась в тени, – захотела подчиниться, согласиться с тем, что единственный выход – уйти от нее. Но другая его часть определенно противилась этому, и именно эта часть наполняла его яростью, которую он не мог сдержать. И я, его чи, я находился посредине, желая, чтобы он оставался с ней, но опасаясь последствий. И я пришел к пониманию, что, когда чи не может решить, на какой путь лучше всего вывести хозяина, ему лучше всего помолчать. Потому что в молчании чи полностью подчиняется воле хозяина. Чи позволяет ему быть самим собой. И это лучше, гораздо лучше, чем чи, который ведет своего хозяина по пути разрушения. Потому что сожаление – яд для духа-хранителя.

Он положил руки на стол и сказал:

– Нет, не так, братишка. Я могу уйти, если захочу, но я ее очень люблю. Джамике, я готов сделать что угодно, лишь бы жениться на ней.

Гаганаогву, во времена суровых несчастий, выпавших впоследствии на долю моего хозяина, я часто оглядывался назад и думал, не из этих ли слов вылупилось все то, что случилось потом. По лицу Джамике прошла судорога, когда мой хозяин сказал это, и Джамике не смог отреагировать сразу же. Он сначала оглядел зал ресторана, кивнул, пригубил пива, наконец сказал:

– А-а, любовь! Ты не слышал песню Д’банджа – «Не допусти, чтобы я влюбился»?

– Не, не слышал, – сказал мой хозяин и быстро продолжил, чтобы Джамике не стал углубляться в обсуждение какой-то неуместной песни, тогда как ему хотелось облегчить душу. – Я ее так люблю, на все готов ради нее, – повторил он, на сей раз сдерживая эмоции, словно ему трудно было произнести эти слова. – Я хочу теперь вернуться в школу, потому что отец, перед тем как умереть, болел и я бросил школу, чтобы помочь ему с бизнесом. Вот почему я и в университет не поступил.

– Понятно, – сказал Джамике. – Я знаю, ты бросил школу не потому, что ума не хватало. Ума тебе вполне хватало, чувак. Иначе как бы ты был вторым, третьим в классе после Чиомы Онвунели?

– Так оно, – отозвался мой хозяин, вспоминая давно ушедшие дни. Но теперь ему нужно было думать о настоящем и будущем. – У меня есть аттестат о неполном среднем. Если они не сочтут меня безграмотным, как прежде, то наверняка примут, когда я подам документы. Я в это сильно верю.

– Это очень верно, Бобо Соло, – согласился Джамике. Его глаза увлажнились, и он моргнул. – Очень верно.

– Так оно, братишка, – проговорил он. Он впервые за несколько недель почувствовал какое-то облегчение, словно решил свои проблемы, просто перечислив их. – И если ты говоришь, что на Кипре учиться можно быстро и легко, если я там получу степень за три года, то я хочу туда поехать, – с облегчением произнес он, так как ему пришло в голову: он сказал все то, что сказал, потому что ему просто хотелось поделиться с Джамике всем этим.

– Отлично, Бобо Соло! Отлично, чувак! – Джамике мгновенно поднялся и хлопнул в ладоши: – Давай пять, нвокем! – Потом Джамике сел, посмотрел на свою ладонь, на линии на ней, словно видел перед собой чужую руку. – Это пот?

– Так оно, – сказал он.

– Ай-ай-ай, Бобо! Ты все еще потеешь, как рождественский козел?

Он рассмеялся:

– Да, братишка Джамике. Ладони у меня все еще потеют.

– Бобо нва.

– Нда, – сказал он.

– Ты нашел решение, чувак! – воскликнул Джамике, грозя пальцем. – Ты его нашел. Теперь можешь идти и ложиться спать. – Он рассмеялся. – Кипр – вот решение.

Иджанго-иджанго, так оно и есть, как говорили великие дибиа среди отцов: что в этом мире, созданным тобой, если человек чего-то сильно захочет, если его руки не могут отказаться от владения этим, то оно в конечном счете будет принадлежать ему. В то время я, как и мой хозяин, думал, что встреча со старым приятелем, однокашником – это предложение ему со стороны вселенной того, что он хочет. Потому что позднее в этот день, когда он возвращался домой, его слегка покачивало от выпивки, которую разделил с другом, но в своем сердце он нес полный улей меда. Он лег спать, слыша кудахтанье птиц из птичника, и начал переваривать то, что узнал за сегодня: остров в Средиземном море, прекрасный, как Древняя Греция в книгах, которые он читал в детстве. Легкость поступления в университеты. «Никакого СКДЗ! – снова и снова повторял Джамике. – Тебе требуется только ССО, только ССО». По времени все точно отвечало его планам. Он может начать в сентябре, через четыре или пять недель. Невероятность этой возможности угрожала превратить все в нереальность. Ведь как это было доступно: «Дешевле, чем в любом нигерийском частном университете, – хвастался Джамике. – Эти наши дурацкие университеты: «Мадонна», «Ковеннант» – да на Кипре какой университет ни возьми, он будет лучше, чем все они, вместе взятые». А что еще? Ему придется заплатить только за первый год обучения и за проживание в кампусе, а когда он перейдет на второй курс – а фактически даже во втором семестре, – он, подрабатывая неполный день, накопит достаточно, чтобы заплатить за следующий срок и жилье.

Даже сейчас, медленно уплывая в сон, он видел Джамике, танцующего со своими словами, исполняющего ритуальный танец, имеющий гипнотическое воздействие. Он позволил своим мыслям задержаться на привлекательном предположении Джамике, что для его отношений с Ндали будет хорошо и здоровее, если он на первые пару лет их брака уедет за границу. Джамике убедительно настаивал на том, что этим он заслужит еще большее уважение ее родителей. Потом он задумался о последних словах Джамике об этой стране, которые только укрепили его надежды: «Ты можешь легко отправиться в любую другую часть Европы. Или в Штаты. На корабле. Очень дешево. Через два часа! Турция, Испания, много-много стран. Это будет не только наилучшая возможность угодить Ндиме… – Мой хозяин поправил его. – Ой, извини, Ндали. Это еще и возможность тебе пожить хорошей жизнью. Слушай, я бы на твоем месте подготовился, ничего ей не говоря. Ты посмотри, сколько у тебя земли, какой большой дом в наследство от отца. У тебя все получится, чувак. Удиви ее!» Джамике говорил это чуть ли не со злобным выражением на лице, словно собственные слова бесили его. «Удиви ее, чувак, и ты сам увидишь. Увидишь, что ты этим не только заслужишь ее уважение, но я тебе говорю, – Джамике облизнул большой палец и крякнул, – клянусь тебе всемогущим богом, Ндали будет любить тебя до смерти!»

Эти последние слова Джамике произнес с такой уверенностью и определенностью, что мой хозяин с облегчением рассмеялся. Рассмеялся он и еще раз, теперь, вспомнив слова Джамике, рассмеялся и встал. Он взял джинсы, которые лежали на стуле у кровати, вытащил лист бумаги, на котором Джамике делал заметки, достал ручку и блокнот из заднего кармана – блокнот сложился пополам по центру, потому что он сидел на нем. С бездумной улыбкой он вырвал листик из блокнота и сказал: «Я человек практичный, займусь-ка я практическими делами», после чего начал записывать все, что было сказано.

Плата за 2 семестра обучения = 3000

1 год проживания = 1500

Содержание = 2000

_________________

6500 евро

_________________

Гаганаогву, покой, сошедший на моего хозяина в ту ночь, был подобен чистым, незагрязненным водам Омамбалы. Тысячу раз проведя взглядом по бумажке, он сложил ее, выключил свет и подошел к окну, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Он мало что видел снаружи, хотя луна вроде бы светила ярко. Несколько мгновений казалось, что дом по другую сторону дороги охвачен огнем, а его крыша обрела багряный цвет и из нее поднимается дым. Но он быстро понял, что это свет уличного фонаря падает на дом, а дым поднимается от кухонной плиты.