Текст книги "Грустные размышления об ушедшей эпохе"

И в эти наши будто бы новые времена ничего такого существенного, в принципе, и близко уж нисколько вот явно никак этак не переменилось…

Да только явно до чего неистово захотели горячие головы буквально все в единый миг разом во всей вселенной до чего спешно и радостно полностью переменить – понадеявшись на одну лишь ту подчас и впрямь совсем нелепую жар-птицу удачу…

Однако всякая сутолока жизни неизбежно проистекает из обыденной тривиальности, а не из неких донельзя скороспелых возвышенных устремлений.

Ну а исходя из всего того и тем наиболее естественным следствием насильственного подъема может стать одно то совсем уж вовсе ужасающее всем своим свистом падение в пропасть оставленных где-то, казалось бы, сколь далеко позади безумных вакханалий того-то, и впрямь будто бы навеки ныне напрочь позабытого средневекового прошлого.

Мир, некогда ушедший от нас в самое далекое былое, до чего запросто затем оживает, причем совершенно уж легче простого.

Ну а все то донельзя же безупречно так действительно новое в нем зарождается разве что в тяжких муках совместных (между всеми членами общества) тяжких раздумий о той или иной еще возможности какого-либо  более чем до конца осознанного выбора дальнейшего пути.

Причем речь тут может идти только лишь о весьма на редкость закономерном и вполне надо бы признать самом естественном пути общественного развития.

Однако при этом сами поиски правильного и одновременно с этим сколь еще чрезвычайно быстрого пути несколько ведь явно сбивали довольно-то многих людей со всякого толка.

А между тем та мнимая и до чего прямолинейная примитивность «легко достижимого» счастья могла послужить одной лишь самой явной причиной всеобщего великого народного горя, поскольку вериги вековой тоскливой обыденности вовсе вот никак невозможно было наскоро с себя сорвать, раз и навсегда их весьма запальчиво, отправив в сущее то дальнейшее небытие.

Всему чему угодно в жизни большого общества в целом непременно как есть должно было происходить медленно, и до чего этак статно и постепенно, поскольку обоз стародавнего прошлого слишком малоподвижен и его буквально вот неизменно тянет только назад, а никак не вперед.

Причем резкое движение куда-либо строго назад, будучи величаво преподано в качестве устремления куда-либо стремглав вперед, вполне безупречно сыграло в России роль чудовищно злого демона, искушающего неопытные сердца грядущими благами для всех тех сколь незримо выжидающего своего часа грядущего потомства, а не тех людей, живущих ныне, а проще говоря, прямо сейчас.

И ведь на самом-то деле весело строится давно уж на добрую половину вовсе изжитое темное прошлое, да только народу при этом донельзя громогласно со всех высоких трибун гордо и всеуслышание заявляется, что вот-вот и непременно по всех нашу душу грядет то безумно радостное и самое, то истинно наилучшее светлое грядущее.

А между тем то самое и впрямь-таки до чего новоявленное крепостничество надо было разве что совсем этак вовсе по-иному с чисто нынешних позиций всячески  обосновать, и всего делов.

Идеология дутой социальной справедливости – это и есть тот наиболее наихудший бич всего того ныне вполне на редкость давно уже не очень-то благополучно минувшего 20-го столетия.

И тот век и вправду стал временем засилья самой уж сколь отъявленной, бесноватой демагогии, и это как раз из-за нее и были предприняты весьма вот горькие по всем их последующим плодам попытки в самые наикратчайшие сроки разом добиться всего того, что только-то начало зарождаться в виде неких чисто теоретических выкладок.

На практическое осуществление всех этих благих идей уйдет вовсе ведь не одно ничтожно малое (в смысле пошагового развития всей нашей цивилизации) целое так разве что совсем неспешно последующее тысячелетие.

Однако ничто подобное и близко совсем не означает, что уж будет оно при этом буквально доверху переполнено бликами тех самых сколь безмерно донельзя тоскливых ожиданий, только-то непременно само собой до чего еще благодатно затем последующего всеобщего грядущего счастья.

И вполне, то возможно, что кому-то и впрямь исключительно же бесхитростно кажется, будто бы само, как оно есть, весьма и весьма незатейливое понимание, из каких это именно конкретных кирпичиков ему лишь должно будет некогда затем состоять, и обеспечит его полностью самое так и впрямь более-менее благополучное последующее построение.

Однако на деле всему тому принципиально иному общественному мироустройству нужно было сначала придать вполне полновесно приличествующую практическую форму, поскольку то донельзя расхристанное вакханалией нескончаемых споров теоретическое содержание всегда хромает на обе ноги, а куда точнее сказать, на свои довольно-то пока еще явно аморфные ходули.

И это именно так, и всякий вполне до конца здравомыслящий человек обо всем этом прекрасно же всецело осведомлен.

Ведь кроме того принципиально существенного понимания из чего это именно нам когда-нибудь лишь затем еще предстоит его выстроить, надо бы сопоставить все  теоретические выкладки и реалии обыденной практики общественной жизни, а этого никак не сделать в чьих-либо блекло-розовых снах.

А теорию к жизни вообще попросту разом никак не пристроишь, поскольку она от нее до чего незамедлительно сходу отвалится, как только ее к ней со временем как-никак обессилено же перестанут до чего агрессивно со всем тем народным мясом всячески наскоро притирать.

А для того чтобы этот мир действительно стал весьма вот значительно праведнее и лучше, его надо бы сколь планомерно изменять исключительно добрыми руками, причем по возможности совсем безо всяческого насилия, его-то уж явно стоило бы весьма вот немилостиво приберечь разве что на случай полной невозможности сосуществования с несправедливостью, хамством, а также и крайне завышенным самомнением.

А что до той надо бы разом признать донельзя же полноценно успешной попытки всецело ведь эффектной реставрации всего того темного прошлого, так никогда и не ставшего тем-то самым истинно на деле несбывшимся светлым грядущим…

То тут все, в принципе, полностью вот совершенно ясно…

Ну, попросту ничего умного вовсе не выйдет из самого-то как он есть до чего еще совсем нелепого клича.

«Мы старый мир разрушим, мы новый мир построим»

Однако чего – это вообще, собственно, полезного кое-кому праздно мыслящему вполне еще удастся осуществить на одних лишь тех наиболее высочайших облаках истинно наилучших своих намерений и всецело ведь до чего еще искренне более чем благих надежд?

Раз уж все так называемые «наилучшие нововведения» были спаяны воедино одним лишь кровавым потом красноглазых убийц того самого раз и навсегда при всем том до чего безупречно убиваемого прошлого.

И то фактически же ВСЯКОМУ ДОЛЖНО БЫТЬ попросту разом понятно, что, совсем ничего и близко не ведая обо всех тех весьма насущных принципах управления современным государством, продвинуть его куда-либо сколь строго вперед по пути прогресса и близко так явно попросту нисколько не выйдет.

Ну, а окажется уж сколь весьма ведь полноценно разом возможным только лишь весьма и весьма скоротечно повернуть его вспять в темные века новоявленного средневековья.

И это как раз-таки те разухабистые бывшие кухарки и лакеи и стали, затем до чего уж весьма глубокомысленно заправлять в том-то самом новоявленном пролетарском царстве-государстве.

И весь их здравый смысл, словно булавкой, был исключительно так весьма вот  строго подколот к буквально вездесущему красному знамени…

Однако при всем том им бы и часа не удалось донельзя уж вальяжно и нарочито во всем по-свойски продержаться у самого корыта политической власти, кабы не заручились они исключительно активной поддержкой, пусть и небольшой, но зато невообразимо рьяной части тогдашней излишне же прекраснодушной и легковерной интеллигенции.

В тогдашней России вполне ведь хватало таких людей, кои встретили большевистский переворот со всеми теми так и переполненными безумной и отчаянной радости – восторженными очами.

Ибо видели они во всем том лютом и нисколько немеркнущем блеске пламени революции одно только необычайно светлое завтра, ради которого они всегда жили и о котором они до чего неизменно сколь сладостно позевывая, мечтали.

И само то, как есть священное имя революции у сколь еще многих людей было некогда намертво связано с одним лишь самым чудесным и великим благом весьма уж скорого освобождения от всех вековых пут треклятого царизма.

А все, потому что тот хотя и слыл двуглавым, но для кое-кого из яростных левых интеллектуалов он еще издревле был весьма ведь до чего прискорбно так совсем «безмозглым».

И наиболее основной бедой тогдашнего времени было как раз-таки именно то, что в их широко раскрытых очах горел жаркий огонь, позвавший за собой многих других просто наивных людей.

И есть уж и по сей день этакие бравые индивидуумы, что и впрямь как-никак без ума от «сладких пирогов книжных истин», и они при этом попросту на дух не переносят «сажу из печи» жестокого опыта воплощения всех тех прекрасных веяний в беспросветно серые будни душевно черствой реальности.

И это связано только лишь с явной ограниченностью чего-либо восприятия всей той окружающей нас действительности.

И именно из-за сугубо выборочного подхода к фактам и явлениям всей человеческой сущности, этакие блистательно сияющие внутренним светом индивидуумы, безо всяких в том сомнений все им неподходящее разом проигнорируют, словно бы абсолютно для них и не существующее в самой-то, как она ныне есть природе вещей.

И подобный сугубо субъективный подход к делу был обусловлен самым-то вовсе уж никак необузданным  желанием, несомненно, ведь превратить весьма далекое будущее в нечто доподлинно так нынешнее и настоящее вовсе, не ожидая пока сама собой отомрет всякая дичайшая дикость не столь и далекого прошлого.

А между тем на самом-то деле как-либо вообще ускорить процесс вполне естественного исторического развития было возможно, разве что лишь всеми силами искореняя вездесущее невежество, а не до чего усердно вытаптывая сады райского блаженства, построенные на всех-то тех будто бы и впрямь-таки народных костях.

Все величественное всегда возводиться на крови, но взявшись чего-либо тут изменить можно вот только лишь и превратить ее вообще в проточную воду сделав смертоубийство и тотальное подавление всякой личной воли граждан всеобъемлюще общим законом жизни всего государства в течение всего отчаянно грешного его существования на этой земле.

И все это никакое не ехидное ерничанье, уж, прежде всего до чего обезличенно связанное именно с самым верным и более чем полноценным знанием буквально-то наперед всех тех некогда никому и близко заранее совсем вот нисколько неведомых грядущих реалий…

Будущее на самом-то деле вполне открыто для всех тех, кто действительно захочет чего-либо там светлое или темное и вправду довольно-таки весьма достоверно на деле так разглядеть.

Да только уж некоторым людям блаженные сны, куда однозначно приятнее и дороже всего того, чего вообще можно было бы лицезреть, наблюдая за миром безо всех тех «розовых очков» большой литературы.

Поскольку если глядеть через них он становиться слишком упрощенным и плоским полностью теряя всякую свою вполне полноценную трехмерность.

Причем дело тут, кстати, вовсе и близко не в том, что высокохудожественные идеалы хоть в чем-либо нисколько так совсем недальновидно грешат супротив самых обыденных обывательских истин, что и впрямь-таки на деле вооружены самой же верной  практической сметкой.

Нет, уж скорее все тут дело именно в том, что всякая теория зачастую совсем неугомонно и вольнодумно попросту на редкость опережает почти всегда плетущуюся у нее далеко в хвосте донельзя так приземлено обыденную практику.

И именно поэтому удачные социальные эксперименты и могут являть собой одно следствие до чего продуманных лучшими умами действий, а молниеносной горячности морально незрелых индивидуумов может загореться один пожар, а он погасит свет в домах и душах и будет царствовать тогда одна великая тьма на гигантском пепелище всей былой великой империи.

Испепелив все зло, революция и от добра совсем ничего не оставит…

Людское благо не в истреблении всего зловредного, а в его постепенной и мудрой  модернизации, а потому для улучшения общества нужны созидательные процессы, а не встряски и разрушения они подходят, только когда идет война за вполне полноценную независимость от некоего иностранного агрессора.

А покуда речь идет о сколь давно сложившемся укладе всей общественной жизни надо бы иметь в виду, что только плавные и крайне продуманные изменения вполне вот способны реально улучшить судьбу, как отдельных людей, так и всего государства в целом.

Причем, то и близко не важно, происходит ли нечто подобное в одной отдельной заводской столовой или на политической кухне непомерно огромной империи…

Никакие лихие государственные перевороты не переконструируют саму же структуру социальных взаимоотношений внутри на редкость давно до конца донельзя отлаженного общественного механизма.

И ведь, ясное дело, никакие философские доктрины не смогут переменить быт и мысли простых обывателей, а также и тех, кто над ними более чем неизменно, так или иначе, стоит.

Если устранить одних появятся другие только лишь весьма значительно хуже прежних.

Раз совсем этак ничего лучшего, нежели чем именно же взять, да безыскусно изловчиться, безоглядно повернуть всю эту нашу жизнь и впрямь-то вспять – власть серой толпы додуматься, абсолютно никак вовсе не сможет.

И вот фактически разом вослед за захватом Зимнего дворца большевизм уж явственно приступил к сущему завинчиванию всех гаек, уничтожая в самом зачатке всякую возможность ему мало-мальски действенного сопротивления.

В этом-то, кстати, и был заложен весь тот бескрыло прыткий прагматизм всех этих всецело (в своих истинных намерениях) весьма же конспиративных правителей, ну а во всем остальном коммунистический строй был разве что тем еще дурнем, только вчера с печи слезшим, и вовсе-то никак не более того.

А из всего того само собой разом уж следует, что та полностью лишенная всяческой поддержки со стороны думающих людей «общемировая диктатура» вскорости была бы попросту яростно сметена Белым движением, оставшись в истории как большевистский мятеж в период буквально полнейшего безвластия.

Однако Россия в те времена попросту разрывалась на части между различными силами реакции, а в связи, с чем она и оказалась легкой добычей для всякого тиранства – как левого, да так (была бы уж еще возможность) и правого.

Важно было лишь подобрать ключик к общественному сознанию, ну а в какую сторону сделать поворот, было делом техники, а также еще и чьего-то весьма неуемного и донельзя хитроумного проворства.

И ведь чуть ли не первым начисто, лишенным царской опеки шагом временного, как и сколь во всем безнадежно беспутного правительства и явилась мартовская амнистия отпетых уголовников, а самым неизбежным следствием всего того и стала абсолютная дестабилизация общественного спокойствия в стране в целом, да и в обеих столицах, в частности.

И все это было, собственно уж, осуществлено разве что лишь затем, дабы народ, побыстрее бы образумился и перебесился, ну а затем в сущей кротости и покорности разом еще

сходу и попросился обратно в хомут.

Ну, а главное, им было до чего еще весьма ведь более чем на редкость основательно нужно, дабы и близко так вовсе не рвался он далее с точности тех исключительно прежних своих цепей.

И ярмо вскоре было сколь еще запросто тогда найдено, а потому Россия и оказалась беспроглядно же превращена в огромнейший острог, тюремщики которого в своих мечтаниях донельзя дальновидно расширяли его до размеров всей нашей планеты.

А у «проклятущего прошлого» на все это до чего уж вскоре нашелся очень даже весомый, внушительный, а главное, еще и вызывающий сущий трепет вполне ведь достойнейший ответ.

Фашистская лютая дикость как культ стала самой весьма ведь действенной противоположностью «красочному слогу высокопарных слов» о светлом и самом недалеком грядущем.

Гитлеризм в середине 20-го столетия явно возник именно как раз-таки в виде «антител» старого мира супротив величавых коммунистических сказок о явной близости всеобщего оазиса счастья.

Конечно, фашизм как абстрактная идея возник несколько ранее, почти ведь все его корни – в романтических сюсюканьях, столь неотъемлемо свойственных германской литературе 19-го столетия, однако при этом вовсе-то не нашел бы он себе подобного рода ярых почитателей посреди адски злых и дьявольски хитрых и умных людей.

Очень этак явственно оно жаль, но таков совершенно же неоспоримый исторический факт, ну, а если бы это было хоть сколько-то иначе, еврейский народ не потерял бы при Холокосте полноценной трети от всего своего общемирового исчисления.

Одним из наиболее ярких исключений из этого правила, в принципе, являлся тот уж сам по себе до чего еще донельзя бесноватый ефрейтор Гитлер, поскольку был он истинным гением серой толпы, отлично понимавшим всю ее низменную психологию.

Массы обнищалого и униженного немецкого народа слушали его, словно спасителя, и в точности так толпа российская внимала словам попа Гапона в 1905 году.

Толпа, она ведь крайне податлива, впрямь-то как воск в руках этаких магов-изуверов, обещающих ей всенепременную величайшую грядущую радость во времена того самого уж затем лишь только последующего, совершенно так во всем безбедного существования.

Но всегда уж при этом оно более чем явственно предназначается вовсе не для всех и каждого, а только лишь  для неких тех особых и избранных.

Серой массе безликих обывателей исподволь довольно ведь грубыми намеками внушается, что она-то уж точно из этаких «избранных» вся вот целиком и состоит.

Ну, а все другие, чем они не более чем грязь под чьими-то кирзовыми сапогами, которую грех было бы не вычистить, дабы далее всем тем оставшимся жилось бы и в самом-то деле исключительно так хорошо и полностью привольно.

И коли, кому то и впрямь совсем уж неведомо или он о том до чего еще совсем ведь разом запамятовал, мы тут вкратце напоминаем: по плану Барбаросса, полагалось оставить в живых не более двух-трех миллионов русских людей.

Именно нечто подобное бесноватый фюрер и намеревался всецело так  воплотить в те самые на редкость откровенно преступные реалии жизни после той самой окончательной победы фашизма если и не во всем этом мире, то, по крайней мере, на евразийском континенте.

Немцы слов на ветер никогда не бросают, они народ деловитый, скрупулезно следующий всем своим заранее намеченным планам.

А из всего этого само собой следует, что печи Освенцима ни на миг бы не прекратили бы свою чудовищно-адскую работу, окончательно покончив с самым распоследним во всем этом мире евреем, и уж в том самом последующем времени в них бы стали методично и планово сжигать этнических славян, арабов, негров.

Ну, а все оставленные нацистами в живых, учитывая сами те еще жуткие условия их содержания (в хлеву, словно скотину), наверное, до чего этак горько бы тогда позавидовали всем тем безвременно усопшим.

И, конечно же, сегодня явно отыщутся люди, что попросту непременно ведь скажут, что, мол, цивилизация такого зверства никогда бы ни в жизнь вовсе так не допустила, а именно почти поголовного уничтожения всего русского народа!

Однако автор полагает, что им бы уж следовало донельзя вдумчиво окунуться в мир книг людей сумевших вернуться, из ада советских лагерей и, как оно того вполне стоит действительно призадуматься: ну как это просвещенная европейская цивилизация сумела закрыть глаза, к примеру, на ту, безусловно, ведь явно окончившуюся многомилионными жертвами сталинскую коллективизацию?

А между тем стоило бы странам Европы действительно пригрозить самым незамедлительным  приостановлением дипотношений, и всю ту коллективизацию большевикам пришлось бы сколь еще незамедлительно разом сворачивать или хотя бы вот проводить ее несколько более щадящим старую деревню способом.

У Европы тогда вполне по самое горло хватало всяких своих вовсе-то нисколько неразрешимых проблем?

Да нет, в конце 20-х годов все еще было тихо и мирно.

Однако может быть, ей было явно так попросту во всем начхать на все то, что тогда неизвестно где по одному лишь недомыслию Божьему беспрестанно творилось?

Ну, а потому и не имело для нее ровным счетом никакого  значения, а есть ли вообще где-нибудь во всем этом мире самые явные проявления, пусть даже и самой отъявленной совершенно так немыслимой жестокости?

Вот и сегодня далеко не все действительно желают вчитываться в слова своих современников о самых тех еще вопиющих фактах, присущих нашей новой, исключительно уж совсем  обезличено жестокой эпохе.

Причем за всю историю цивилизованного мира никогда еще не было этакой централизованной и возвеличенной до самых небес бескрылой и обескровливающей лица ненависти…

Причем она оставила и впрямь-таки самый глубокий след во всех тех людских душах, а вовсе уж никак не носила относительно временный, ситуационный характер.

Однако для многих интеллигентных людей существуют разве что те отдельные черные пятна на весьма блудливом теле истории 20-го века.

Одним из таких пятен в их восприятии, безусловно, более чем непременно является 1937 год.

Вот будто бы кровавый террор, всецело направленный против своего же народа не начался, еще доподлинно так именно в 1917-м.

Причем события данной дикой, ничем не оправданной мясорубки попросту никак не поддаются никакому дельному описанию и их логический анализ чреват не занижением количества жертв, а скорее их весьма явным математическим увеличением, учитывая и тех, кто в итоге данных событий попросту совсем перестал быть хоть сколько-то вообще человеком.

Ведь это уж сами народы, издревле населявшие шестую часть суши, бездушно уничтожались, как некие полностью отныне прежние самобытные образования, дабы затем превратиться в беспомощную, серую массу так и клейменных одним тем еще клеймом рабов, попросту и не помнящих своего настоящего родства.

Вот он тому самый конкретный пример.

Писатель Андрей Платонов в своей повести «Котлован» пишет:

«– Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи!

Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было.

А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтобы с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни

вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм»!

Фашисты явно вот имели планы осуществить этакие социальные преобразования с некоторыми другими нациями, ну а коммунисты проявили самый максимум вполне этак живой смекалки, дабы на деле совсем безотрадно провернуть подобного рода бесчеловечное злодейство со всем своим собственным народом.

Были уничтожены или посажены многие национальные поэты или уж их от прежних дивных од строго-настрого отучили, а задали им ныне нужный партии и сознательному пролетариату темп, дабы дружно запели они дифирамбы всякой нечестивой дури, как то, к примеру, случилось с Пабло Тычиной – хорошим украинским поэтом, человеком, отлично знавшим 6 языков.

Этот всем своим мозгом интеллигент начал писать стишки типа:

«Трактор в поле дыр, дыр, дыр мы усi стоiм за мiр»

То же самое произошло и со многими другими национальными поэтами, вовсе никак не пожелавшими разделить весьма же прискорбную участь Осипа Мандельштама!

Ну, а нацисты всего-то, что успели так это отчасти уничтожить польскую интеллигенцию, дабы создать для поляков ее весьма ущербную копию, которая впоследствии и должна была завопить о великом благе нацизма в самом доподлинном его величии, причем, прежде-то всего в смысле до чего посильного его соучастия в духовном развитии «умственно-отсталых» народов.

И это именно большевики собственно и являлись наиболее наилучшими учителями нацистов в этом вопросе, и те до чего только искренне затем и последовали как раз-таки их донельзя же естественному и простому примеру.

И как то не раз было сказано выше, не будь Советской власти, и мир никогда ведь

совсем не узнал бы, чего это вообще такое – озверелый лик лютого нацизма.

Ну, а в особенности во всех тех сколь невообразимо дьявольских и однозначно же  донельзя ведь самых бесчеловечных его тонкостях.

Как то однажды заметил гениально прочувствовавший всю свою крайне на редкость до чего еще весьма вот гибельную для всякой той истинной культуры эпоху драматург Евгений Шварц:

«Единственный способ избавиться от драконов – это иметь своего собственного».

Германская буржуазия этак и обрела сколь еще зыбкую защиту в виде звериного лика коричневого дракона из-за всего уж ее буквально панического страха пред тем-то самым большевистским красным.

До новых времен технического прогресса, во много раз безнадежно опередившего всякое духовное развитие у человека современного (вряд ли во многом разумного), существовали в основном лишь два ярко выраженных класса – господа и рабы.

Причем абсолютная власть зачастую развращает даже и более чем исключительно достойных по всей той еще исконной же природе людей, а чего это она тогда вообще ещё будет способна сотворить с отпетыми негодяями, вооруженными до зубов идеологией, извращающей и всецело опровергающей все основные понятия цивилизованного общества?

Основой их действий послужили величавые теории, которым теоретики-экстремисты, вроде Маркса и Ницше, попросту весьма вот неспешно придали форму обработанного алмаза той диктатуры, каковой до них вовсе пока и не знала вся общемировая история.

И, конечно же, среди всех тех, кто воплощал эту идею в жизнь, имелось не столь и мало поистине хороших людей, но тут ведь, как всегда, сработал славный (или кому, как только будет угодно бесславный) принцип, впервые открытый еще нашими далекими предками.

«Добрыми намерениями уложена дорога в ад».

А лично от себя автор этих строк явно хотел бы сколь недвусмысленно разом добавить, что она ко всему прочему столь еще и строго прямая и совершенно бесповоротная.

И вот во времена той истинно новой просвещенной эпохи нашлось до чего немало желающих весьма ведь деятельно подтолкнуть то самое вконец увязшее в вязкой грязи колесо истории буквально уж во всем, что, так или иначе, вообще было хоть как-либо касаемо морально-этической стороны общественной жизни.

Ну а между тем это и есть та «ось, любое приложение к которой неизменно так потребует самой МАКСИМАЛЬНОЙ, запредельной осторожности».

И факты тут сколь откровенно говорят сами уж за себя, так и, твердя нам о том, что подобное воздействие более чем, безусловно, приводит разве что к одному тому вовсе ведь безудержному откату в то самое до чего еще на редкость немыслимо отдаленное прошлое.

К возрождению инквизиции (НКВД) и к возникновению новых средневековых гильдий (колхозов).

Ну, а горец, взявший в свои колченогие «лапы царственный скипетр» был уж на деле только лишь той еще самой ведь малой пешкой, довольно-таки внезапно даже и для самой-то себя более чем безукоризненно выбившейся в главные ферзи.

В Сталине слились черты азиатского тирана и римского императора, причем то и была самая доподлинная встреча Запада и Востока при тех попросту никак  непередаваемых никакими словами сколь невообразимо трагичных, ранее ведь никак вовсе и небывалых за всю историю человеческой цивилизации уж до чего еще наиболее жесточайших обстоятельствах.

Судьба России, неизменно служившей буфером между Европой и Азией и без того всегда была вполне уж, безусловно, так явственно горестной.

Советский режим стал именно что вполне естественным продолжением царизма, разве что только безо всей той никак не в меру его утонченной мягкости к политическим преступникам, чему причиной явственно были всякие духовные устремления европейской мысли, а это буквально на лету, весьма сходу затем и подхватывалось в той навеки прежней России.

Да только вот всякие изумительно красивые идеи, и их суровое воплощение в рамках вполне реальной, повседневной практики во многом никак не идут гуськом след в след.

И это оно, так как по времени, да вообще и по всем тем сколь еще конкретным делам, которые явно ведь окажется необходимо произвести для их вполне полностью достойного прививания обыденно существующим, довольно-то разноликим общественным отношениям.

Причем в Европе кое-что из подобных светлых общественных преобразований давно ведь само собою привилось, и было вполне вот разумно применено и однозначно привито той уж самой и впрямь до чего еще донельзя обыденной житейской практике.

А в это самое время большевики почти же сплошь вытравили на Руси всякую творческую мысль, а также и никак неказенный подход к своему делу, а главное, что и впрямь-таки из душ почти ведь навсегда отныне потерянных поколений.

Во скольких безымянных рвах огромной, буквально залитой кровью империи лежат ныне все те, кто взяток не брал и кому за державу, действительно было обидно?

А, кроме того, было еще и немало тех хороших и честных людей, что просто-напросто более чем беспричинно заплатили жизнью за само так сказать наличие у них до чего только праведного гражданского сознания.

Подобные люди не могли с полным равнодушием созерцать весь тот дикий кавардак в одночасье все перевернувший вверх дном, а потому и имели они несчастье высказываться вслух, а доблестные господа комиссары им прямо сходу пулей рот затыкали.

На гнусном языке большевиков это тогда называлось «зачисткой района от вредного элемента».

И сколько же честных людей постепенно спилось от сущей промозглости их безысходно серого существования?

Сразу так или немного позднее Октябрьского переворота во Францию, как и во многие другие нормальные, не «осчастливленные» спешным приходом новых времен, государства сколь еще поспешно поспешили ретироваться более 1,500,000 человек с высшим образованием.

Россия в их лице утратила богатейший интеллектуальный потенциал, о котором нынче можно только лишь горько и до чего ведь бесцельно разве что теперь сожалеть.

Но тем-то людям сколь неслыханно еще повезло, раз продолжили они свою жизнь за границей, а не сварились в адском котле бесовского большевизма.

Страна была разом отброшена назад, обезглавлена, распята, а то, что в ней оставалось хоть сколько-то мудрого, до чего усердно тогда использовалось разве что для одного этак вовсе ведь бессердечного укрепления всех тех больших большевистских имперских амбиций, а вовсе не во имя улучшения жизни простых советских граждан.

К тому же Советская власть и к своему народу всегда была сколь непосредственно же обращена одним лишь дулом и дубинкой и отнюдь не во имя одного того самого вот безудержного устрашения.