Текст книги "Грустные размышления об ушедшей эпохе"

Просто эти вошедшие в люди сподвижники славных идей приобрели себе новое виденье мира, и оно было основано на яром уничтожении зла в самом его зародыше.

Причем сделать это следовало таким образом, дабы оно никогда более не могло бы вернуться с того света назад, дабы и далее досаждать всем несчастным и сирым им от века обиженным.

И это именно те так и витийствующие, как тетерева на току, господа идеалисты и постелили кроваво алый коврик на пути к власти злобным фанатикам красно-серпастой химеры.

А те вообще далее совсем и не представляли себе никакой обыденной, мирной жизни, и главное, только-то потому, что их судьбой неизбежно ведь стало пламя восстания, ну а каково им и их народу вообще еще только вот предстояло бы жить после его угасания, они нисколько-то совсем вовсе не думали.

Знаний у них было совсем с гулькин нос

Зато амбиций целый груженый навозом воз.

Однако ведь для того, чтобы на редкость яростно и безответственно выдавать на-гора все те незамысловато ярые возгласы типа «все долой»…

Нет уж для того чересчур много знать было, пожалуй что, как-никак весьма поистине вредно, а то и совсем же донельзя так непотребно, а значится, стоило лишь до чего неистово переполниться все вокруг явно дотла испепеляющей верой…

Ну, а далее ею родимой все что угодно и вправду будет возможно сколь еще запросто, в конце концов, уж как-никак, а всецело как есть до чего достойно весьма ведь верно само собой, затем оправдать.

И то и впрямь на редкость безупречно полностью верно, что все те истинно несносные деятели вселенского добра и всеобщего счастья были настолько неукротимо огненосны очами, что от их сверкающих пламенем речей действительно могли совсем уж ненароком, затем воспламениться ковры в чертогах иуд-буржуев и помещиков.

Что вот, собственно, затем и произошло, не принеся при этом ни малейшей пользы всему тому в поте лица изо дня в день до чего беспрестанно же кропотливо трудящемуся пролетариату.

И, в конце концов, все вышло, с точностью именно наоборот – та, самая явная дурь, а вовсе не доподлинно большая вера в человека и самое лучшее в нем безудержно переполнила всю его душу истым инстинктом собственничества, да и отсутствия всяческого страха пред Господом Богом, а также и судом собственной совести.

А между тем все те духовные ценности внутри сердца прежнего еще дореволюционного россиянина были сколь зачастую во многом всецело увязаны именно с тем до чего величавым же духом, что был издревле всецело-то создаваем чистым и славным православием, а также и зазывным колокольным звоном всех тех доселе былых, золоченных куполами церквей.

А вот теперь они были повсеместно либо порушены, либо осквернены, а вместе с ними оказалось втоптано в грязь и все человеческое в людях, собственно, так вообще.

Простых граждан попросту нельзя было не лишить всего-то их еще изначального духовного начала, весело и смело, безо всяческих затей, дикою силою отобрав у них все то, во что необразованное и целыми веками забитое и забытое проведением население действительно ведь верило всю свою вовсе-то порою, пожалуй, никак и неосознаваемую ими сознательную жизнь.

Тем людям бы разве что только прав надо было дать весьма значительно поболее при действительно твердо стоящей за закон, а не над законом, власти, а не всех уж тех абсолютно ненужных нищим духом благ чисто липовой свободы!

И именно из-за этакой всеосвобождающей лихости и несусветной вседозволенности люди и стали бояться даже и нос свой на улицу высунуть, а то еще вдруг ограбят, изнасилуют или убьют за один медный грошик.

Причем на ряду многих иных причин это и есть весьма же донельзя суровое производное как раз-таки того, что вместе с религией отмерла и мораль, и ее нисколько нельзя было возродить на основе чисто формально до чего только наспех переиначенных общественных взаимоотношений.

Раз те самые наиболее заглавные постулаты общественного поведения неизменно ведь зиждутся глубоко, глубоко внутри каждого отдельного человека, а не создаются всеми теми крайне так отдаленными от всякой той доподлинной повседневности исключительно на редкость всецело надуманными внешними факторами.

То есть всякое внутреннее естество каждой отдельной индивидуальности всецело состоит из того, что было заронено в нем еще детстве и отрочестве.

Причем если в праведном духе до чего деятельно воспитать некое новое более-менее здравомыслящее поколение, то, пожалуй, именно этаким путем и вправду будет возможно со временем хоть как-либо так всецело склонить чашу весов во вполне нужную сторону.

А именно создать прочное изнутри государство твердо стоящее на принципах законности, а не своеволия любого даже и крайне мелкого начальства.

И, конечно, хорошо было бы нечто подобное превратить из праздных мечтаний в доподлинно настоящую быль всякого пусть даже и некогда грядущего общественного существования.

Однако осуществить – это будет возможно только-то взвешенно и до конца обдуманно и осторожно, трансформируя абстрактные идеи в нечто общечеловеческое, а еще и разве что только ведь идя путем многовекового воспитания довольно-таки часто сменяющихся поколений.

Ну, а броские лозунги о всемерной пользе и свободе, в конце концов, оказались яростными воззваниями о полноправной свободе от буквально всяческой житейской совести и всеобщей пользе для одних лишь тех полностью бездушных грабителей и насильников.

Вот уж они и впрямь тогда довольно-таки раздольно всячески разгулялись по всей той матушке России!

А главные разбойники у народа еще и душу его ничтоже сумняшеся, взяли да выкрали, выдав ему на сменку грязное белье донельзя же отвратительно блеклых и одноцветных иллюзий.

Их снизу, как есть до чего старательно поддержали «благородные фанатики», пожелавшие разом ведь благодушно отнять у богатеев ими уж от века бесстыдно зверски награбленное, чтобы затем его без тени сомнения явно хватило всемогуще на всех да и досталось бы всего того добра и впрямь-то, значится именно так каждому поровну!

Что те, что другие, как правило, никаких материальных ценностей вовсе не создавали, поскольку слишком вот были они весьма непосредственно заняты разве что той самой до чего взбаламошенной борьбой за некую исключительно мнимую социальную справедливость.

А как раз-таки только потому от всех их донельзя же воспоренных синим пламенем словопрений, и впрямь как-никак, а могло бы действительно вспыхнуть, да и в том самом гиблом пламени раз и навсегда навеки дотла сгореть буквально всякое насилие над каждым-то в отдельности человеческим «я».

А все ж таки то были одни лишь  разве что глупые, никчемные слова совсем ведь беспечно и иступлено верующих во всю ту вовсе на редкость совсем невообразимо мутную, да и донельзя несусветную ахинею…

Причем бравые мысли добрейшей души мечтателей и впрямь-то готовых сходу перевернуть буквально все с ног на голову на этой планете разве что ведь только и крутились вокруг их собственного носа.

И им вообще было попросту никак невдомек как это она вполне самостоятельно четыре с половиной миллиарда лет столь еще бестолково (без их прямого в том руководящего участия) свершала витки вокруг некогда абсолютно безымянного Солнца,

Причем буквально все их мировоззрение было предельно узким, прямолинейным и на редкость двухмерным.

Книжные и высокоморальные этические постулаты сколь весьма вот неизменно чересчур громоздки и крайне аморфны.

А, следовательно, как-никак, а надобно бы никак не всю ту ныне существующую жизнь со всею основательностью под их прокрустово ложе всячески подгонять, а истинно наоборот следует же изыскивать способы разумно и деятельно наращивать на скелете абстрактных рассуждений реальные мышцы способные, сдвинуть весь общественный организм в сторону всеобъемлюще славных грядущих свершений.

Ну, а наоборот отчаянно резать по живому, чтобы и впрямь глубоко вонзившись в саму плоть всех жизненных неурядиц обнажить же твердые кости, дабы до чего и впрямь старательно затем ведь вырезать все, то вконец омертвевшее, гнилое и лишние…

Нет, уж именно подобным образом и можно будет всяческой надежды на какое-либо грядущее весь свой народ буквально-то мигом сколь безнадежно попросту уж навеки разом лишить.

Раз вот ничто подобное никак и не могло во всем том дальнейшем как есть действительно предстать именно в виде доподлинно реальной картины всякого того и впрямь самого благодатного и на редкость исключительно отрадного развития всего того человечества, как единого целого.

Да и вообще все книжные теории могут породить одну лишь донельзя так весьма же остро звенящую в ушах пустоту, а потому и совершенно вот не могло какое-либо их применение и вправду оказаться самой еще доподлинно настоящей и вполне достойной предтечей гораздо лучшего грядущего миропорядка.

Однако грубая убедительность общественно признанной глупости всегдашне состоит именно из столь огромного множества мелких шажков центральной тоталитарной власти, что в конечном своем итоге и становиться почти именно что безвозвратным путем в трясину идеологически половозрелого маразма.

Причем те, кто всем тем донельзя беспечным массам туда наиболее первыми дорогу прокладывал, были весьма безнадежно уж чисто житейски искренни во всем своем поистине чудовищном самоослеплении всеми-то теми будто бы разве что грядущими вселенскими благами, которые они и вправду на деле хотели явственно подарить всем тем еще народам земли.

И это именно из-за той сколь глубочайшей же искренности им и впрямь удалось не мытьем так катанием явно ведь заразить людские толпы идеями, как бы это им значится взять все то черное зло да буквально-то в единый миг раз и навсегда его полностью извести.

А между тем сам душевный настрой всех этих почти и впрямь бестелесно худых и хмурых зачинателей революции был как есть, словно у тех же узников, что вдруг до чего внезапно разом и вырвались из темного подземелья на сколь ими издавна еще вожделенную и долгожданную свободу.

И это им и довелось в качестве заклятого врага всего общественного спокойствия, да и сущего же равнодушия праздных обывателей к большим и светлым свершениям, уж как-никак на деле включиться во всю ту необычайно активную борьбу, сыпя и сыпя пустозвонными словами.

И ведь никто тогда не помешал до чего беспрепятственно распространять хулу о сущей безрадостности серой сегодняшней обыденности, как можно подалее, шире и раздольнее.

И это как раз всяким «маститым реформаторам» и довелось сеять же семена всех тех сплошь до чего наскоро надуманных в угаре винных паров и спертого воздуха чисто анархических идей.

Причем все те до чего безнадежно же мечтательные радетели грядущих несметных благ были и впрямь донельзя так расхристанны и разношерстны во всей своей, пожалуй, что именно как есть чисто скоморошьей красе.

Ну, а также и сколь без конца и края были они до чего взбаламошенно чертовски разнообразны во всей своей довольно-то многоплановой цветовой гамме.

Причем в том самом чисто российском нисколько никак не черновом варианте событий все те былые тени французской революции только лишь поболее весьма ведь основательнее разом сгустились…

Все-таки якобинцы, при всем своем моральном уродстве и безнадежно фанатичном изуверстве, желали одного лишь очищения, света вместо вековой тьмы, а вовсе-то совсем не разрушения всех до единого устоев всего того совсем же разве что ненароком единовременно с ними существовавшего общества.

Ну, а большевики смотрели на весь окружающий их мир в некотором смысле, совершенно полностью до чего безупречно во всем явно иначе.

Поскольку, им ведь как есть только и надо было все, то прежнее полностью так в единый миг раз и навсегда до чего безоговорочно полностью сокрушить.

Деникин в его книге «Очерки русской смуты» пишет об этом так:

«Этот упрощенный большевизм – с типичными чертами русского бунта – проводить было тем легче, что он отрешился от всяких сдерживающих моральных начал, поставив целью первоначальной своей деятельности одно чистое разрушение, не останавливаясь при этом перед угрозой военного разгрома и разорения страны».

И главное все это лишь оттого, что, они себя на место Господа Бога вовсе ведь не единожды уж разом тогда прямиком и поставили, поскольку Его по их на редкость передовым представлениям никогда и не существовало в той еще до чего как есть самой изначальной природе вещей.

Ну, а более ранние пташки «народной воли» были во всей основной своей массе явными сторонниками деизма – учения считавшего, что Бог – Он, конечно, есть, да только никак не вмешивается Он в управление этим миром, а сидит уж тот сколь недалекий создатель всего сущего где-либо в сторонке, попросту на завалинке.

Ну, а что касаемо тех, кто стал на путь отъявленного обличения рабского и господского быта, который между тем так и покрылся копотью из-за до чего вовсе вот незапамятного от глубины веков фактически чисто разве что всегдашнего своего существования…

То уж как-никак, а эти люди были со всею отчаянной целеустремленностью разом готовы совсем беззастенчиво драться за свою голую правду уничтожая при этом сами основы всего того минувшего, а не только преобразуя его несколько так значит до чего еще явно по своему.

И главное буквально всем им была свойственна святая вера в блаженное бытие, полностью уж заранее до чего надежно гарантированное абсолютно каждому после донельзя славной победы их идей…

Ну, разве что кроме, быть может, лишь тех до чего загодя отпетых кровопийц и подлых душителей свободы.

И совсем это никак не в ту загробную светлую жизнь они ведь до чего немедля более чем беспечно всею душою разом уверовали…

Нет, уж в ней они полностью вот окончательно раз и навсегда совершенно разуверились.

Вовсе и близко совсем не осталось в них веры в чудесное бытие, что в том самом навеки былом и ушедшем сколь сладострастно и было им всем некогда как есть всерьез явно же наобещано сладкоречивым поповским речитативом.

Поскольку теперича им всем был нужен один лишь тот ее вполне полностью земной, как есть чисто уж «по воде вилами писаный» аналог.

Ну, а во имя самого последовательного затем воплощения в жизнь данного великого всеобщего блага всего-то только и надо было буквально уж все полностью заново перекроить, безусловно, переделав все в этом мире разве что лишь всецело по-своему, ну а затем и великое счастье само к нам тогда всенепременно разом нагрянет.

Ну а сколь весьма своевременному и насущному его приходу в наш век образования и культуры, безусловно, уж разве что только и препятствует одно вот засилье стародавнего рабства и замшелого варварства всевозможных унижений и лакейского лизоблюдства.

ДА только как бы, не так!

И дело тут было совсем не в самом по себе атеизме как таковом, а именно в чьей-либо абсолютно слепой убежденности, что весь этот мир скроен очень даже неказисто и плохо, а потому его и надо бы на самую скорую руку полностью ведь всеми силами более чем незамедлительно разом же переиначить.

В абсолютной и впрямь-то на редкость до чего еще совсем вот более чем незатейливой схожести именно с тем, как то ему и самому явно затем всецело пойдет, безусловно, на одну разве что самую великую пользу.

А между тем никак нельзя было бы это, собственно, окрестить хоть сколько-то иначе, нежели чем и впрямь сколь пустоголовым и совсем на редкость пространно же суровым мудрствованием.

А все потому, что в чем-либо подобном и близко так никогда не было хоть сколько-то поболее истинно настоящего здравого смысла, нежели чем в любой народной сказке с тем самым совсем на редкость бесподобно счастливым концом.

И ведь главное, во всех тех до чего давно назревших книжных реалиях все было на редкость просто и ясно, как впрочем, и то самое немыслимо радикальное и донельзя скоротечное лечение мигрени, путем самого безоговорочного усекновения чьей-либо еще изначально довольно-таки непутевой головы.

А между тем именно подобными делами всякая революция, собственно, и занимается, причем с самым что ни на есть небывалым размахом, до чего судорожно при всем том отчаянно благословляя и боготворя всех своих ничтожных вождей, так как это они и наделили ее подобным великим, можно даже сказать эпохально же суверенным правом.

Хотя что, правда, то, правда, жизнь, она сколь неизменно тяжка под сущим гнетом зловредных народных эксплуататоров!

Да, так оно и есть, а потому и говоря, обо всем том до чего откровенно а, кстати, еще и безо всякого никому уж совсем вот ненужного пафоса, капиталистическое, а некогда ранее феодальное угнетение действительно во всем являло собой дикий мрак, да и вообще имело образ самого явного врага буквально-то всякого духовного прогресса.

Однако надо бы хоть как-либо намекнуть и на то, что крайне жестокое подавление воли и закабаление человека человеком столь всевластною рукой и до того невообразимо давно пришло со всем исподним в человеческой натуре в те незыблемые, можно сказать, закостенелые формы, что какие-либо существенные изменения тому и близко никак не предвидятся.

И можно и о том, в сущности, разом уж, собственно, высказаться, что попросту и впрямь именно что сжилось оно с нами… словно те кандалы, что некогда ведь влитую срастались с несчастными узниками старинных подземелий.

И от всего этого никаким необычайно суровым насилием было и близко-то вовсе ни в жизнь никак не избавиться!

А также вполне еще следует уж держать строго в уме, что всякое, то чисто внешнее, лютое и вызывающее сильнейшее чувственное отторжение недобро закабаления одних людей другими, безусловно-то никак не проистекает от самой сути чисто животного происхождения человека.

Института рабства, в самом доподлинно теперешнем его понимании некогда, в том до чего отдаленном от нас первобытном прошлом вовсе и не существовало даже в помине.

Жестокая эксплуатация человека человеком – это сколь явное суровое новообретение современной зрелой цивилизации, а потому ничто подобное попросту и близко никак не являлось вполне уж естественным и первородным олицетворением того-то самого первоначального человека-зверя.

И это разве что со всеми теми наиболее животными проявлениями всей той до чего многоликой человеческой сущности можно и нужно бороться при помощи и вправду так самого сурового и беспощадного насилия.

А вот с сущими огрехами недостаточной цивилизованности нужно бы разбираться медленно и культурно, а главное, очень ведь даже предельно во всем крайне осторожно.

Причем всякое гиблое угнетение, и вовсе не только в его современной интерпретации, – это куда вернее явный продукт самой так конкретной надстройки над всею той еще самой примитивной и убогой дикостью.

Ну, а как раз, потому это и есть, до самого конца наиболее естественное следствие иерархически довольно во многом на редкость весьма же многослойно обустроенного цивилизованного бытия.

А из всего того вполне однозначно само собой разом и следует, что это – всего-то навсего наиболее темная сторона общечеловеческой культурной действительности.

Ну, а потому и представляет оно из себя явный же шлак всего того возвышенного величия, каковое можно подчас лицезреть воочию, посещая великие исторические места.

При этом ведь нет совсем ничего, что было бы яснее и безукоризненно проще…

Несомненно, данное сколь донельзя прискорбное положение вещей, действительно, более чем недвусмысленно во всем до конца противоречит, тем самым истинно наилучшим человеческим чувствам, ну а посему всякому тому достойному сердцу от всего того явно уж бывает нестерпимо подчас вовсе вот исключительно больно.

И кстати, именно в связи с этим разум культурных и просвещенных людей и впрямь-то до чего агрессивно и донельзя воинственно противопоставил все свои на редкость возвышенные принципы тому до чего крайне плачевному, однако, при всем том на целые века весьма уж ныне прочно так до конца устоявшемуся, социальному положению общества.

Однако нашлись же умники, что безо всяких долгих и совершенно излишних прений, наспех вооружившись до самых зубов тяжеленым, что твой булыжник «Капиталом», и впрямь вознамерились привести весь тот многоликий, никак не бесплотно окружающий нас мир во вполне надлежаще полностью должное соответствие чьему-либо столь лучезарно сияющему необычайно возвышенному облику и подобию.

А между тем этакому социальному эксперименту, попросту уж беззастенчиво взявшему на щит совершенно бесплотные надежды на самые скорые и многозначительные перемены, попросту как есть, заранее была уготована та самая кромешная тьма всех полностью беспочвенных, однако вполне в принципе еще изначально до чего истинно всеблагих (на одну великую людскую беду) начинаний.

Попросту никак ничего хорошего вовсе-то пока не выходило из всех тех совсем вот наспех, бездумно и скороспело осуществленных прожектов.

А все это потому, что они только ведь и основаны на одних лишь тех многозначительно наилучших славных и абстрактно здравых намерениях.

Безо всяческой соответствующей сметки, да и весьма и весьма многолетней обкатки на сколь суровой практике бытия, такие вещи до добра вовсе так никого и никак явно не доведут, даже если бы речь пошла только лишь о создании некой той весьма доморощенной артели на каких-либо никогда ранее никем пока не испытанных, экспериментальных принципах производства.

И этакому величайше великому (от всех радужных иллюзий) почину уж на роду, видать, было написано взять, да более чем наскоро возродить некогда повсеместно же процветавшее в той еще седой древности идолопоклонство, да и со всеми его внешними атрибутами и прежде всего человеческими жертвоприношениями во имя некоего наилучшего, «светлого» будущего.

И вот чего пишет обо всем этом Савинков в своей книге «То, чего не было»:

«Только тот делает революцию, только тот поистине творит будущее, кто готов за други своя положить душу свою.

Слышите? Душу… Все то, что вы говорите, очень верно, очень благоразумно, но совесть моя не может принять ваших слов. Понимаете, совесть… Надо отдать все, уметь отдать все. Только в смерти – ценная жертва…»

А между тем никак не от старости умереть во имя революции или, что однозначно вот будет, куда еще всецело намного логичнее, за свою горячо же любимую родину голову сложить можно было, и в те абсолютно как есть любые прошлые лета.

Однако действительно праведным это окажется разве что лишь только тогда, когда ко всему тому человека более чем сколь ответственно побуждает именно внутренняя, а никак не чисто внешняя первопричина.

А уж принять подобную жертву от других со всем тем до чего на редкость необычайно великим олимпийским спокойствием, стоя при всем том где-либо вовсе вот отрешенно явно так в стороне…

Нет, на что-либо подобное вполне были способны разве что те и впрямь на редкость исключительно предприимчивые и самовлюбленные негодяи, совсем ни во что существенное вовсе уж никак не ставящие всякую ту ЧУЖУЮ человеческую жизнь.

А ведь те прощелыги, что сколь немыслимо взъелись на буквально всеобщее катастрофическое бесправие не одних отдельных людей, отчаянно слали на верную погибель во имя некоего чисто абстрактного всеобщего блага, но и вообще, то никак не родное им поколение, недолго думая возжелали возложить на «плаху достижения только-то некогда последующего всеобщего процветания».

И уж ради всецело единоличного на этом поприще лично вот своего преуспеяния, они были готовы пообещать хоть Луну с неба более чем незамедлительно тут же мигом буквально разом достать.

Точно так пылкий любовник, склонявший девушку к физической близости, в тот самый момент был готов ей наобещать, чего это ей только будет угодно, однако, после ее грехопадения, будучи на редкость низменным и злым проходимцем, вполне он мог с нею обойтись как угодно подло и более чем отвратительно же жестоко.

Автор имеет в виду те нравы, ни в коей мере никак не теперешние.

Деникин в своей книге «Очерки русской смуты» сумрачно пишет о том, как серая и никчемная толпа крайне бестолково и слепо прямо ведь, так и пошла тогда за большевистскими полумистическими обещаниями.

Да вот, однако, такова она, в сущности, суть буквально-то всякого обезумевшего от всех тех прошлых невзгод простого народа.

Он всегдашне до чего искренне жаждет быть сколь наскоро обманутым фактически любым, даже и самым слабым лучиком светлой надежды, ну а те, кто жрал и жрал от пуза на тех и впрямь донельзя привольных и вольных швейцарских хлебах, на обещания тогда совсем никак не скупились.

И вот они те до чего только проникновенные слова Деникина, что вполне сурово соотносятся как раз-таки на данный счет.

«Хотя суровая действительность стояла в разительном, вопиющем противоречии с обольстительными посулами большевистской пропаганды, но она имела действительный известный успех. И не только в силу ошибок, проявленных противниками советской власти, но и потому, что не встречала равноценных по демагогической сущности обещаний с другой стороны. Потому что не улеглась еще вырвавшаяся из берегов народная стихия. Народ жил еще миражами, хотел быть обманутым и поддавался соблазну».

Некие добрые люди, пусть и неуклюже, а все-таки и впрямь до чего только резво, так как есть, явно попытались хоть чего-либо вполне стоящее сделать, дабы всем сразу жить стало, куда значительно лучше, однако опыта у них было как-то, безо всякого в том сомнения несколько ведь пока маловато…

Да только откуда это ему было, собственно, у них хоть как-либо вообще еще взяться?

Большевики, всегдашне обитали, а лучше бы прямо – сказать с жиру бесились в крайне далеких от всех тех российских реалий эмиграциях, ну а эсеров боевого крыла больное насилием время довольно-то серьезно совсем неслабо тогда повыкосило…

О… они смело рвались в бой с царизмом, а не тупым языком безликих терминов перемалывали косточки всей той вполне уж правоверно некогда существовавшей никак не худшей власти.

Однако почему бы это большевикам было сколь вдосталь не потрепать своим длиннющим языком, да и слюнями не побрызгать впрямь-таки во все стороны, весьма обильно при всем том всяческие яства более чем самодостаточно и безостановочно на редкость разом так поглощая?

Уж как есть, находясь при всем том где-либо до чего далече от родного дома в Европе в той почти добровольной своей эмиграции.

А то между тем, и было наиболее главным большевистским средством по достижению до чего еще самых немыслимых же высот грядущего переустройства буквально-то всех пределов вселенной.

И ведь как есть единственное, что все те донельзя кривобокие деятели и вправду умели безгрешно же делать во всеобщее то чисто разве что грядущее благо, так это совсем уж беспутно и самоуверенно всячески же разглагольствовать, всесторонне при этом затрагивая тонкие струны души сколь довольно-то многих простых и наивных обывателей.

И вот, несмотря на то, что были они исключительно так бесконечно же далеки (во всяком духовном смысле) от каких-либо вообще народных масс, им явно как есть вскоре и вправду удалось практически полностью овладеть безраздельно собственническим простонародным сознанием.

Ну а те, кто против царской власти всеми силами бунтовал, а не при помощи одних донельзя обличительных и страстных воззваний с нею боролся, шибко сыпать чужеродными словесами никак не умел, поскольку лозунгом этих борцов было дело, а не бездушно удушающая всякую самостоятельную мысль самая отъявленная демагогия.

Ну а затем они как раз на то за что им вполне довелось сколь бескомпромиссно так яростно бороться… на то самое всем-то брюхом разом и напоролись.

И надо же, всех тех, кого царская власть, помиловав, не казнила, тех Коба – новый царь – жизни или свободы попросту мимоходом разом лишил.

Ну, а где, собственно, вообще первопричина всей этой их доморощенно лютой дикости?

И в том ли тут вообще все было дело, что в старом диване узурпаторства в великом множестве завелись донельзя алчные до рабоче-крестьянской крови клопы?

Однако при всем том чрезвычайно развитом социализме их только лишь разве что поболее разом-то затем еще стало…

Так что совсем ведь житья от них никому нисколько не стало, да и заедать они стали гораздо хуже, чем прежде, совсем никого из народа отныне теперь вовсе и не жалеючи…

Внешние лицемерные перемены одной лишь безудержной болтологии весьма ведь неизменно до чего безудержно разве что всецело так прибавляют!

Да и чего это вообще могло бы тогда хоть сколько-то и вправду чисто же незамедлительно в единый миг действительно перемениться?

А ответ он между тем сам собою до чего прост и полностью ясен.

Ну, никак уж ничего такого на деле и вправду на редкость всецело существенного!

Попросту следуя именно тому донельзя естественному жизненному постулату, что посреди всех прочих в большой барабан войны с великим общественным злом всенепременно бьют именно те, кому до самой той крайности и вправду всегдашне было, как есть явно охота играть роль главной скрипки во всяческом вовсе неважно каком общественном оркестре.

А если чего тут попишешь, никак оно попросту совсем не сподобилось при всем том к тому уж чисто донельзя исступленно непокорном всяческой той всецело безвестной своей судьбе сколь и впрямь до чего еще вполне этак неудержимом своем хотении…

Причем тем более, коли все это было разве что лишь из-за одного того чьего-либо совсем же изначально и впрямь на редкость более чем донельзя низменного общественного положения…

Ну, а чего тогда этакому умнику, собственно, делать?

Не сидеть же и плакать у разбитого корыта всей-то своей мелкой, корыстной и крайне так никак вовсе не в меру амбициозной тщеславности?!

Понятное дело, идею в зубы, и на свой рыцарский щит, а затем и запросто марш вперед за правое дело!

Так что то самое чисто аристократическое происхождение вполне еще могла всецело уж полностью заменить «довольно крепкая лиана фальшивой и воинственно демагогической идеологии».

И это как раз, поэтому та вконец облезлая, взлохмаченная обезьянка, единственное, что столь довольно стояще (а можно сказать, и виртуозно) умеющая делать, так это разве что совсем ведь остервенело и запальчиво строить рожи всему своему вконец же обнищавшему немецкому народу…

Нет, совсем, оно не иначе, а наиболее главным достоинством Гитлера было разве что сколь бесподобно толковое его умение до чего искусно и отчаянно бесовски кривляться самыми отвратительными ужимками так и, изображая из себя само Проведение, что в виде наиболее щедрого дара и впрямь-то было ниспослано всему многомиллионному германскому народу.

Ну а более чем бесподобно яркой всему тому первопричиной, вполне еще возможно, и стал как раз-таки именно страх германской буржуазии пред вовсе-то нисколько не бескровной возможностью самого же непременного затем когда-нибудь повторения русского сценария, причем на сей раз именно на той самой исконно немецкой земле.