Текст книги "Грустные размышления об ушедшей эпохе"

Вот нет, чтобы той еще стародавней интеллигенции самой уж заранее обо всем том и впрямь более чем на редкость ответственно позаботиться, воспользовавшись для того своим чувством меры, духовностью, разумом…

И тогда уж никак не было бы на всей российской земле этакого сверхкрепостного строя, который и шепотом с женой в постели было теперь ругать попросту, ведь нисколько вовсе-то небезопасно.

Причем надо бы и со всею той донельзя значительно возрастающей горечью сходу заметить, что никак не аморфно и прянично, а именно во всем по-деловому взявшись за дело, российская интеллектуальная элита вполне могла бы всех бед российской глубинки уж в конце 19-го века хоть сколько-то, довольно-то разумно всецело коснуться.

Однако сколь многим из ее представителей всегда было никак не до того, раз наиболее во всей этой жизни главным для них, безгрешных и праведных, всенепременно было, как раз-таки только и всего оказаться во всем же явно превыше тех еще сточных вод всегдашне на редкость до чего только зловонной общественной клоаки!

То есть, они и вправду могли в чем-либо этаком по молодости совсем уж донельзя ненароком увязнуть, из-за всего того юношеского ветра в голове, попросту пока толком не зная, как это, собственно, повлиять на все те беспросветно так мрачно происходящие вокруг них события, а только-то и желая все сходу полностью переменить…

Да только, с возрастом во многое, вникнув, а потому и более чем, надлежаще явно прозрев…

Ныне весьма уж стояще в этой жизни до чего обстоятельно обустроившись и остепенившись, они, безусловно, затем становились достопочтенными отцами семейств, с довольно ретроградными взглядами касательно всего на этом свете никак вовсе-то не подспудно и пришло и поныне где-либо происходящего…

Однако наиболее главное в них всегда было более чем истинно ведь во всем неизменно, а именно – только-то и могли они сыпать и сыпать словесами, и ничего более в их уме и не могло никак вообще тогда зародиться.

А как раз потому им и было донельзя свойственно и впрямь исключительно ведь радостно и благоразумно жить, совершенно же безыдейно при этом всецело чураясь буквально всего сколь еще этак откровенно темного, кровавого или этак никак не в меру грязного, причем словно бы тот еще черт от ладана.

А между тем тот, кто действительно возымеет желание уйти в политику, дабы на деле, а не на пустых и праздных словесах, уж прийти, во всем затем посильно на помощь всему своему до чего извечно так и претерпевающему дикие невзгоды простому народу…

То вот, дело-то ясное, что всякому тому надо было научиться практической сметке, а все пустые светлые мечтания разом и позабыть на самом пороге любого государственного учреждения.

Поскольку находясь на службе надо бы всегда помнить, что именно движет все большие и малые колеса общества.

А они двигаются только за счет личных амбиций и правильных разумных союзов с теми, у кого те же амбиции направлены в точно ту сторону, а всякие благоглупости и слепые идеалы надо бы сходу забыть как бесполезный вчерашний сон.

А еще надо никак не бояться чертовски грязного лика нынешней действительности, а всячески его ничем при этом, не брезгуя до чего старательно чистить, а это между тем никому не сулит ни безукоризненно белых рук, ни чистой совести.

Но как раз именно запачкавшись во всех видах грязи, и можно будет затем обеспечить несколько лучшее будущее всей своей многострадальной стране.

А если кому все это не по нраву, то пусть займется чем-то другим, а в политику носа своего попросту вовсе вот совсем не сует.

Нет, попросту явно так всецело обязан всякий, кто решил стать государственным человеком сколь еще наскоро приучиться, всегдашне вполне ведь достойно соизмерять все свои собственные действия со всеми теми и впрямь донельзя щекотливыми истинно долгими веками исторически прочно сложившимися канонами.

И снова следует повториться.

Коли не хочешь руки марать, так и сиди себе тихо в тени и нечего того лишнего без дела попусту совсем уж нисколько и не болтай!

Поскольку и близко то совсем оно никак не иначе, а было то общество в начале 20 века, разве что лишь временно возглавлено (а предварительно полностью обезглавлено) лицами, совершенно ему чужеродными, попросту и не знающими вследствие полнейшей своей отрешенности всей-то сути самых доподлинных политических явей.

Раз уж были те члены Временного правительства буквально-то во всем несоизмеримо далеки от любых тех или иных более чем доподлинно настоящих реалий жизни.

А как раз потому пышно и красочно, рассуждая обо всех тех до чего наспех произведенных ими нововведениях, они только лишь и заносили руку над всякой вообще в их стране законностью и правом каждого гражданина на его жизнь и всякое его имущество.

Они жили в свете доблести всяческих славных книжных грез!

И они заново изобретали велосипед, пытаясь с нуля построить нечто доселе вовсе нигде и никогда ранее и не существовавшее.

А это только и было чревато грядущим резким скольжением всего и вся резко назад в глубину ушедших веков.

А следовательно, при всем том дальнейшем до чего безудержно так стремительном развитии исторических событий тот ведь самый на добрую половину явно вот и без того полуразложившийся общественный организм лишь только поболее тогда погрязнет в сущем разгуле извечной коррупции.

Но размеры ее и аппетиты тех, кто будет отныне править, будут уже отныне совсем другие…

Расцвет свободы может иметь не тот никак не кровавый оттенок только лишь, если она добыта разумом, а не чувствами.

Смерть прежнего сходу захлебнется в крови, но у людей действительно будут восторг на лицах, но это упоение будет крайне недолгим.

А впрочем, если не обращать внимания на всякие дико уродливые частности действительно переживет держава, находясь в агонии до чего весьма краткий период вконец одуревшей от всего нового и непривычного осатанело бесшабашной свободы…

Да только явно зачастую будет она выражаться в одном лишь сущем раздолье для всей той донельзя так отчаянно склизкой царицы анархии.

Да и тот жесточайший на свете порядок, что уж затем только и воцарится в стране при том незапамятном Отце всех народов, был абсолютно ведь чисто житейски липовым, поскольку буквально повсюду тогда царили восторженная ахинея и полнейший разброд разве что извне скованный внешними одеждами циклопичной и как есть чисто одноглазой тирании.

Та власть и впрямь довольно-то зорко поглядывала на всю имеющуюся картину (с ее личной точки зрения) идейно как есть праведно выдержанного духа, весьма стремительно подавляя буквально любые, какие только вообще были при ней хоть как-то возможны политические поползновения, даже если и заключались они в одних двух нечаянно кем-либо оброненных словах.

Свобода слова и дела после уничтожения несносных оков, она ведь на самый короткий срок, ну а затем все гайки государственного аппарата вновь же окажутся, намертво приварены, и всякая мысль о своем личном волеизъявлении станет тогда сущей крамолой и неизменной ересью, всецело противопоставляющей себя всему нашему сколь извечно светлому вероучению.

Однако весьма многие представители российской интеллигенции всего этого и вправду тогда так и не поняли, поскольку делать подобные выводы обо всей той былой своей истории вовсе-то не их, болезных, безнадежно же поистине во всем правое дело.

Им ведь и впрямь до чего непременно разом потребуется, чтобы все, значится, как есть, именно же возникло на редкость попросту совсем вот однозначно само по себе полностью автоматически.

Причем фактически в единый миг, разом зародившись, как раз уж именно всецело так именно подобным путем, оно всенепременно и будет, куда чище, выше и справедливее.

И главное – это до чего и впрямь самое же насупленное мнение абсолютного большинства.

У автора вообще сложилось именно этакое, пусть и довольно субъективное мнение, что и Льва Толстого попросту совсем унесло рекой буквально-то всеобщих предрассудков, а потому он самым тщательнейшим образом, безусловно, и впрямь до чего своекорыстно скрывал все свои доподлинно искренние взгляды на данный более чем вполне ведь насущно осмысленный счет.

Естественный ум этого великого классика кое-где явно проступает сквозь сущую тьму диких суеверий, да только надо бы сразу оговориться, что уж, скорее всего ему было до чего на редкость всецело важнее на деле являться популярным писателем, нежели чем действительно быть вовсе никак не в меру (среди невежд) зрелым мыслителем.

И, кстати, это как раз-таки чьи-то скверные и приторно слащавые восхваления и могли полностью уж окончательно убить в нем всякий тот весьма же естественный для всякого развитого интеллекта довольно-то вполне обыденный здравый смысл.

Да и воевать за всякую мелкую житейскую правду, ему явно и близко до чего еще искренне попросту совсем вот никогда не желалось.

Надо бы помнить, что от всего того никак не в меру оголтелого критиканства можно было заработать разве что одни большие шишки, а вовсе-то не большое уважение как и тот донельзя величественный так и проникающий затем во все уголки чьей-либо светлой души бесподобный почет.

Да и к тому же сколь невероятно «гигантская волна всеобщих общественных настроений» того истинно великого писателя Льва Толстого точно как-никак попросту подхватила да и понесла в сторону брега нежно сладких мечтаний…

То есть, сам по себе ветер той безмерно от всего того прежнего полностью отрешенной, безудержно вольнодумной эпохи неизменно дул в одну лишь неправую сторону полнейшего, значит, душевного отрешения от всего того, что было ведь только некогда, собственно, ранее…

И раз все, то доселе прежнее и было тем самым наиболее наглядным образцом сущего мракобесья, а нынче у нас, как оказывается и впрямь-то эпоха неизбежной переоценки всех тех  до чего давно отживших свое прежних и допотопных общественных ценностей…

Ну а разве, что именно поэтому тогдашняя духовная элита, и заняла позицию весьма вот наглядного самосозерцания в зеркале всяческой донельзя же утонченной литературы.

И все бы ничего, да только в этом зеркале слишком многое зачастую отображается чересчур вычурно и схематично, а потому и лишено настоящей плоти жизни.

А, следовательно, всячески до чего резво пытаясь весьма вот откровенно навязывать грязной и неумытой действительности именно те чисто воображаемые качества, только лишь всячески разом усилишь дьявольски хитрую темень и ложь.

И это именно так потому, что люди до самого нутра проникнутые демагогическим злом только ведь спят и видят как бы это под сенью чистейшего, но крайне наивного добра им бы сходу примостить именно что свое чудовищно эгоистичное я.

И у них, кстати, было до чего много общего со всеми теми, кто действительно хотел поистине вот создать справедливое общество, полностью уничтожив всякое доселе существовавшее социальное неравенство.

А все это только потому, что те же российские недотепы-западники нисколько никак не собирались на самом деле и вправду отказываться от той-то еще стародавней «палки погонялки» для их и без того (безо всяких светлых идей) долгими веками весьма уж порядком забитого народа.

И вся та разница между их представлениями и воззрениями славянофилов заключалась, собственно, говоря, только в том, а для чего это вообще, уж снова значиться собирались ее тогда применять?

Ради добра и счастья, как и торжества либерализма, или с точностью до наоборот как оно неизменно было у всех тех ультраправых сил.

И тот самый кривой трещиной, прошедший раскол промеж двух совершенно диаметрально различных (по всему своему мировоззрению и мироощущению) сил российских интеллектуалов, в своем конечном итоге как раз, и привел к сущей же смерти всей государственности как таковой, а также еще и ко всеобщей более чем несусветной анархии.

А между тем истинная во всей своей подлинной разумности борьба с общественными язвами должна была носить вовсе-то не более чем именно тот и вполне уж, кстати, полностью однотонно до чего ведь ярко выраженный характер.

А именно могла бы она (задолго до всякой революции), безусловно, так заключаться именно в тех-то самых сколь дерзновенных высказываниях, причем как в прессе, да и в сугубо личных кулуарных беседах…

Однако коли кому и стоило весьма сурово выступать никак небезосновательно против чего бы то ни было, то уж речь тут могла идти разве что о самом-то принципиально суровом противостоянии супротив всего того более чем безнадежного засилья лживого корыстолюбия священников, взяточничества чиновников, непосильных условий труда для рабочих и все такое прочее.

И яснее ясного, что жаркие дискуссии как раз-таки подобного рода и стали бы тем самым поистине краеугольным камнем, на котором и могла быть, затем еще посильно ведь воздвигнута та самая явственно иная действительность и близко-то никак вовсе не полная всяких ядовитых химер.

Однако люди испускающие лучи слепящего света нисколько не душевное тепло при этом создают, а вычурный обман чувственно благих иллюзий.

Их добро аморфно, поскольку всецело оно разом оторвано от грязной почвы, что у всех у нас где-то под ногами.

И именно поэтому таким людям будет всегда же удобнее разом строить воздушные замки, а не создавать в житейском болоте прочный фундамент грядущего действительно лучшего бытия.

Причем легче-то всего этаким деятелям добра и в дореволюционное время было донельзя ведь смачно, а также и на редкость уж воинственно только лишь и поругивать нынче существующую власть, которая (в личных разговорах) этого делать никому тогда совсем не запрещала.

Однако царские чиновники, так и ловя слухи о том, как их вовсе-то беспрестанно уж всячески распекают на все корки, да и вообще и впрямь-то распинают на широком кресте, при всем том явно становились разве что как есть во многом морально слабее и всецело лишь низменнее и деспотичнее.

Причем случилось все это сколь задолго до той самой первой революции.

А вот кабы в тех широко распространяемых листовках речь, собственно, шла вовсе не про окаянного царя, а говорилось бы в них обо всех тех до чего еще самых многочисленных грехах всякого местного руководства со всем тем доподлинно подробным их последующим довольно-таки пространным перечислением…

Нет, именно при данном раскладе вместо разбуженного от глубокого сна народа порядок в стране наводили бы именно те, кому оно было и впрямь этак вполне ведь на деле положено.

И главное, задолго до бесславного падения в пропасть небытия всего царствующего дома Романовых и надо было начать создавать фонды для нуждающегося населения, а не бубнить чего ни попадя про безудержно лютую власть самодержавия, как и ржавые цепи, которые надо бы столь спешно разорвать, дабы достичь никому неведомого всеобщего счастья.

А чего и впрямь до этого непомерно ужасного, собственно, было?

Неужели одно лишь унижение, боль и смерть?

Да нет, похоже на то, что речь в подобном духе можно вести лишь о том, что в результате всех этих благих намерений и усилий и пришло уж всему тому «проклятому прошлому» сколь действительно вот посильно до чего еще разом на смену.

Но почему – это вместо долгожданного света к нам и впрямь сходу нагрянула сущая тьма египетская?

Ну, так, наверное, все это, приключилось как раз-таки в связи с тем, что подпольные и подвальные типографии одни лишь те непомерно большие деньжищи жрали, словно та еще свинья помои, да и сеяли при всем том одну лютую смуту и разобщенность во всем просвещенном, а тем паче непросвещенном обществе.

И это как раз в этом, кстати, и заключается тот ведь самый «хлеб насущный» для всяческого рода политических авантюристов.

Поскольку наиболее главной их задачей (а скорее даже совсем вот беззаветной и своекорыстной мечтой) всегдашне являлась одна лишь их до чего уж этак самая непосредственная надобность войти бы силой во власть в их непомерно пока совсем отсталом, аграрном государстве.

То есть, в том еще яростном вихре восторженного популизма донельзя вот резво прибрать все, то общественное именно что лично себе, оставив при этом народу одни те вовсе и неосуществимые светлые мечты о донельзя скорых переменах в его извечно безотрадной участи.

При этом, однако, никак нельзя забывать, что обиженные жизнью благодушные исполнители чьей-либо явно чужой воли, в действительности болели душой за те истинно величайшие на все последующие времена небесные блага для того самого до чего совершенно безликого (в их глазах) простого народа.

И ведь всеми ими двигало нисколько неистребимое желание – отомстить бы самодержавию за все беды и несчастья их личной жизни, кои они вольно или даже невольно приписывали всему своему донельзя унылому существованию под его тяжкой пятой, попросту разом увязывая его единоличное правление со всем, так сказать, крайне неудавшимся своим бытом.

И надо бы довольно уж горько и едко заметить, что подобного рода люди нередко деконструктивны во всем своем чисто обиходном подходе по отношению к той из века в век неизменно окружающей их суровой действительности, а потому от них и нельзя было ожидать ничего хоть сколько-то путного и созидательного.

Но от них ничего подобного и не ожидалось, а куда скорее, наоборот – от них еще изначально требовали одного лишь разве что безмерно слепого разрушения всего того, ясное дело, вовсе-то не ими некогда созданного.

И это ведь исключительно ради этого революционеры верхнего яруса демагогического крыла как есть беспрестанно сражались со всем тем до чего невероятно треклятым прошлым, безусловно, же, исходя, как тот старый паровоз (с прохудившимся котлом) паром, лютым пылом борьбы со всякого рода от века, и поныне существующей в России социальной несправедливостью.

Но сами-то они не в Якутии тем временем в ссылке несчастливо обитали, а в эмиграции щи лаптем хлебали, аж за ушами у них до чего оглушительно совсем так беспрестанно тогда трещало.

Причем именно тот, кто их поил да кормил за счет беспрестанных экспроприаций, а проще говоря, занимаясь тем самым обыкновеннейшим рэкетом и грабежом, в конце концов, и оказался их безжалостным мясником, попросту никак не питая ни малейших иллюзий относительно их неподкупности и ничем неукротимого аскетичного фанатизма.

И совсем неспроста очень даже многие из тех еще ранних большевиков чисто ленинской формации сами уж, как есть, в конце концов, и пошли в котел людоеда, когда тот полностью и окончательно пришел к безудержной и абсолютной власти.

Однако были и те другие, кто прежнюю власть вовсе не прокламациями расшатывал, и шли те люди прямо-таки на верную погибель.

И эти боевики-эсеры, были ярыми и стойкими во всей своей идейности суровыми же борцами «праведного народного мщения», и, как всегда при подобного рода отчаянно кровавых делах, они более чем определенно мстили непонятно кому и непонятно за что.

Потому как та самая чисто метафизическая вина перед всем своим до чего разнесчастным народом, как и абстрактными идеями добра, очень уж весьма малопонятная субстанция, и ее может быть буквально так сколько угодно.

Да только, то истинно настоящее черное зло никогда и близко не испускало дух даже и при самой безупречно удачной ему мести, если, конечно, не была она до чего и впрямь достойно настояна на невинно пролитой крови кем-либо вполне вот полностью О-С-О-З-Н-А-Н-Н-О загубленного, близкого человека.

Глупость всяческого рода иной беззаконной и истово кровавой мести попросту совершенно очевидна, поскольку, мстя за свое, неизбежно отомстишь и за все чужое, ну, а потом это тем, кто об этом до чего слезно просил лишь вдесятеро, затем дороже выльется, раз именно таков он общий для всех нас закон человеческой природы.

Люди, донельзя же яростно отомстив всему тому во всем этак крайне прискорбному прошлому и полностью явно воздав ему должное за дикую тьму прежних мглистых времен, обязательно как-никак, а затем еще создадут кроваво красное несветлое будущее.

То есть, ликуя и радуясь сходу пуская в расход царских чиновников, народные мстители донельзя уж старательно только и подготавливали захват власти людьми с чрезвычайно твердыми и несгибаемыми, словно гвозди, фантастически фанатическими убеждениями.

Да и буквально всяческое кем-либо вполне осмысленно и беспощадно организованное насилие в своем-то собственном отечестве неизбежно подразумевает под собой одно лишь, куда явно же весьма ведь только лишь значительно большее его затем усиление, причем именно в том самом наиболее ближайшем будущем!

И именно как раз, поэтому одной из наиболее важных исторических вех в истории России и стали те самые еврейские погромы, сколь безнравственно подстрекаемые царским правительством, и это именно они отчасти, собственно, и привели, в конечном итоге, к тому до чего еще неудержимому в каких-либо рамках откровенно дикому бунту.

Раз вовсе и близко никак нельзя полностью уж совсем прижать целый народ к ногтю, и это вполне одинаково касаемо буквально любого действительно уважающего себя национального меньшинства, поскольку в конечном своем итоге оно всенепременно отреагирует всевозможными ответными насильственными действиями.

Вот он, пример из книги Игоря Губермана «Прогулки вокруг барака».

«А поляки?! Неужели вы думаете, что насильственное присоединение, разделы, всяческие унижения, подавление любого шевеления в стране – это все они простили России? А кого Достоевский, этот нерв души российской, – он кого не любил? Тех же евреев и поляков. Почему же вы поляков сбрасываете со счетов, когда говорите о тех, кто осуществлял российский геноцид? Я вам два имени сразу назову: Дзержинский и Менжинский».

К данному на редкость удручающему списку вполне бы возможно присовокупить еще и кавказцев, которым, тоже в составе Российской империи нисколько совсем невесело жилось, да и прибалтов, они-то точно в революцию, как только смогли, всею своей кровавой лютостью  тогда безумно отличились.

Ну, а наиболее вящей всему тому первопричиной и стало как раз именно то, что царская власть вообще ведь терпеть не могла попросту уж совсем этак никаких любых инородцев, и всяческого спуску им не давать она и впрямь-то считала истинно великой и святой своей обязанностью.

Да и своих она тоже вовсе-то явно не жаловала, всегда их по струнке в единый ряд ставила, чуть ли не седло на них надевала, а потому и было, куда новому сатрапу сколь ловко примоститься, вот он и взнуздал «кобылу новоявленной российской тирании».

Ну, а главное, оно именно, в том, что Сталин (Джугашвили) никак не до конца использовал все, так или иначе у него на деле имеющееся всевозможные средства по закабалению народа, поскольку все могло быть и впрямь, куда хуже, чем оно и так, собственно, было порою в той беспросветно революционной российской действительности.

В более чем надежное подтверждение своих слов автор может привести слова величайшего на свете поэта Александра Сергеевича Пушкина.

Леонид Ляшенко. «Александр II, или История трех одиночеств»

Прислушаемся, например, к А. С. Пушкину, который в свое время писал: "Не могу не заметить, что со времени восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образовательности и просвещения… правительство все еще единственный европеец в России. И сколь бы грубо и цинично оно ни было, от него зависит стать во сто крат хуже».

Что есть, то есть, и главное тут было только лишь сразу уж все и везде, безусловно-то, разом местным руководителям полностью сходу дозволить.

Причем времена на самом-то деле почти ведь никак не меняются, меняются одни лишь рожи власть предержащих.

Да и в точности таковым, каковым оно всегдашне и было так и остается их до чего всеобъемлюще пренебрежительное отношение к своему исключительно уж непроглядно невежественному (а в особенности в осознании всех своих человеческих прав) от века еще беспросветно нищему народу.

И главное до чего многое более чем неизбежно будет зависеть именно от того самого первого  же главенствующего начальственного лица во всем том российском государстве, чей сколь сурово над всем надзирающий лик, до чего неизменно можно будет всегда лицезреть на самом почетном месте в буквально-то любом маломальски значимом начальственном кабинете.

Вот и при Сталине и близко не в едином глазу попросту не было той самой доподлинно настоящей безудержно неуправляемой вольницы, которая и вправду дозволила бы тот самый абсолютный же произвол на местах.

Поскольку тот наиболее, главный и, кстати, за все и вся безо всякого сна и покоя денно и нощно ответственный вождь никогда бы вот никому ни в жизнь не дозволил всех тех величайших зверств, до которых вполне еще могли бы снизойти его чересчур ретивые приспешники на местах.

Вот и Деникин в его «Очерках русской смуты» пишет о том же:

«Московская власть кроила по живому телу страны новые, небывалые формы организации, издавала и отменяла декреты и одновременно вела борьбу против всех. Борьбу против самовластия мест, где комиссары, комитеты, советы с их чрезвычайными комиссиями расхищали власть центра, проявляя нетерпимый областной, местный партикуляризм. Где, по выражению Ленина, правила не коммунистическая партия, а просто трехвостка. Откуда с низов общественной иерархии, из волости доносился вопль: "Члены советов губят нас, насилуют нашу волю. Над нами издеваются, как над бессмысленными скотами"».

Местные деятели, так и не пробившиеся на самый «главковерх», были, куда на редкость значительно похуже ЕГО, у них только той подлинно настоящей власти никогда и близко, как есть, попросту совсем не бывало, ну а задушевные палаческие качества, что кое-кому из их числа вполне и впрямь бы явно дозволили более чем полноценно же стать истинно чудовищным российским Пол Потом у них вполне вот действительно были, причем в том еще самом чрезвычайном избытке.

А у того сколь страшно подозрительного кровавого диктатора разве что страна «Камбоджи» чересчур маловатой вовсе-то некстати, истинно ведь как на грех оказалась, разойтись, по существу, ему было попросту совершенно негде.

Ну а иначе бы этакий тонкий знаток французской поэзии, каким был Пол Пот, мог бы и полтора, а то и два миллиарда людей в кратчайшие сроки запросто уж извести под самый корень.

И разве не было посреди наиболее усердных деятелей НКВД именно этакого рода бесславных гробокопателей, что вполне бы на деле смогли полностью как есть раз и навсегда совсем ликвидировать в до чего многих и без того совсем бессердечных людях все то хоть сколько-то вообще оставшееся в них еще изначально вообще человеческим…

Причем в том самом смысле безвременно сведенных им заживо в могилу людей почти ведь любой из их числа мог бы до чего только разом, пусть и не без труда всецело заткнуть товарища Сталина довольно-то далеко за пояс.

Да и сами расстрелы могли быть отныне полностью упразднены именно как слишком мягкая для «выродков рода людского» не вполне уж для них и впрямь до чего ныне назрело более чем явственно предостаточная мера сурового наказания.

Разве не могли в СССР, как оно было некогда в ту ныне до чего седую старину – людей безо всякого зазрения совести разом начать на кол за политические преступления так уж без счета и сажать?

И ясное дело, что бывали и будут в России, в том числе и подобного рода беззастенчивые ваятели по всенародной крови, что как-никак, а вполне могли и чего-нибудь этакое вовсе новое до чего безумно так зверски разом придумать.

Да вот, однако, на все ее чисто величайшее счастье, пока они совсем никак нисколько не у дел.

То есть, никогда и близко не было в их в руках той еще до чего истинно настоящей политической власти!

Хотя в некотором том совсем уж более чем как есть незамысловатом смысле советский военно-промышленный комплекс, вполне имел и имеет в своих рядах этаких недочеловеков, что более чем запросто могли бы полностью этак разом угробить всю планету в одну лишь угоду чисто своих нисколько никак

неуемных, имперских и идеологических амбиций.

А впрочем, революция – это тот же ядерный взрыв после того самого до чего и впрямь более-менее полноценного накопления критической массы, да только не между частицами, а между живыми людьми во всем том и без того никак уж не бесконфликтно существующем человеческом сообществе.

Однако то, чего никак и невозможно при всем том разом понять, так это зачем – это именно кому-либо следовало все те и без того порою имеющеюся дикие страсти только лишь разве что поболее вовсе беспрецедентно до чего еще яростно прямо сходу нагнетать.

Да и чего это, собственно, хорошего посредством революционной вакханалии действительно разом собирались, в конце концов, хоть сколько—то затем уж добиться?

Ведь между атомным взрывом и революцией никогда не было никакого особого существенного различия…

Тем более что вожди советского (исключительно так отвратительно надуманного красной пропагандой) народа сколь грозно и громогласно явно же приветствовали именно эдакого рода ослепительно искрометный финал далее для них вовсе-то совсем никак нисколько и неприемлемого существования старого мира.

Он для всего их нутра коли не довелось ему быть разом донельзя туго обтянутым с головы и до пят красными стягами, был ведь сам по себе едва ли хоть сколько-то весьма интересен.

И им бы только лишь разве что всеми теми пустозвонными словесами безостановочно и непрерывно залихватски же громыхать, а как именно будут полыхать во времена ядерной войны города и веси они никак заранее вовсе и не задумывались.

А между тем тот славный траурный марш по всему тому безнадежно злодейски злосчастному капитализму без всякой в том тени сомнения явно так мог, в конце концов, предстать именно в виде раз и навсегда обездолено безлюдной гражданской панихиды по всей жизни на этой нашей ПОЛНОСТЬЮ единой и НЕДЕЛИМО общей Земле.

И никак иначе тому и не быть!

Но это еще в те ныне весьма вот старинные времена, когда и близко никак пока не было вполне же предостаточно технических средств для того, чтобы на редкость безжалостно и бездумно истреблять людей целыми миллионами простым нажатием кнопки, разом-то замыкающей собой некий электрический контакт…

Нет, уж и тогда кое-кто из власть предержащих всецело ведь попросту совсем перестал хоть сколько-то нужным и впрямь лицезреть в виде той наиболее окончательной цели всякого военного противостояния чисто мирное и безбедное исключительно общее затем сосуществование.

Только и всего, что под неким другим флагом после всего того сколь безумно ведь радостного окончания чисто же ныне как есть совершенно так истинно неизбежных и крайне тягостных битв.

Причем подобного взгляды власть предержащих начали главенствовать уж явно

так совсем, несмотря на то, что полностью по-прежнему буквально каждый из них всеми силами души так и стоял за все, то истинно, что свое наилучшее грядущее завтра.