Текст книги "Кукла (сборник)"

Крушение надежд

Помолвка растянулась на семь лет, и жених чувствовал, что ждать дольше невозможно. Человеческому терпению наступил предел. В течение семи лет он держал нареченную за руку, стоя на приступках у изгороди, и это занятие стало изрядно ему надоедать.

Ведь полноценная жизнь не может ограничиваться такой малостью.

Да, было время, когда одного взгляда, брошенного исподтишка, хватало, чтобы он несколько недель пребывал в лихорадочном возбуждении, а нечаянное прикосновение на теннисном корте доводило едва ли не до состояния нервного срыва.

Подобные безумства остались в далеком прошлом. Теперь ему не восемнадцать лет, а двадцать четыре, и в приливе ироничного настроения он порой размышлял, как поступил бы Наполеон, предложи кто-нибудь полководцу взамен армии коробку с оловянными солдатиками. И тут ему приходило в голову, что знаменитая теннисистка Сюзанна Ленглен, в свою очередь, тоже возмутилась бы, если бы ее заставили играть ракеткой для бадминтона и воланом.

Молодой человек был искренен в своих чувствах, доведен до отчаяния и очень сильно влюблен.

Расставание в половине десятого вечера с пожеланием спокойной ночи представлялось современным аналогом пыток, изобретенных испанской инквизицией. В такие моменты ноги сами собой подкашивались в коленях, пальцы бессильно хватали воздух, а язык прирастал к гортани. Потом из груди вырывался глухой стон, и хотелось лезть на стену. Супружество виделось единственным решением проблемы… И вот, стиснув зубы и краснея от смущения, со сжатыми в кулаки пальцами, он пришел к отцу невесты, чтобы объявить о своем намерении.

– Сэр, – начал он, – так дольше не может продолжаться. Мне необходимо жениться.

Отец посмотрел на гостя сверху вниз.

– Охотно верю, – согласился он. – Только ко мне это не имеет ни малейшего отношения. Что же касается молодых людей вашего типа, лично я убежден, что длительная помолвка им только на пользу. Вы помолвлены семь лет, почему бы не составить договор еще на такой же срок?

– Сэр, мы не можем больше ждать. Стоит взглянуть друг на друга, и мы чувствуем…

Старик бесцеремонно оборвал его признание:

– Ваши чувства меня не интересуют. Ответьте-ка лучше, способны ли вы содержать жену?

– Нет… то есть да. Я найду работу.

– А что вы умеете?

– Могу чинить автомобили.

– Понятно. И полагаете, этого достаточно, чтобы обеспечить счастье моей дочери?

– Ну, в некотором роде…

– Так. Значит, вы рассчитываете сделать девушку счастливой, не имея ни денег, ни работы, ни профессии? Только орудуя гаечным ключом?

– Сэр, я…

– Чудесно. У меня нет слов. Дочери двадцать четыре года, и она вольна поступать как пожелает. Свадебные расходы я беру на себя, но потом вы оба не получите от меня ни пенни. Стало быть, вы утверждаете, что можете работать? Чутье подсказывает мне, что ваш брак будет удачным.

– Сэр, позвольте мне… могу я…

– Разумеется. Можете убираться прочь!

Свадьба прошла хорошо, как и полагается. В церкви звонили колокола, невеста была в белом платье и фате с флердоранжем, звучал гимн «Голос, пронесшийся над Эдемом».

У жениха от волнения заплетались ноги, потом он долго возился с обручальным кольцом, забыл свои слова и смотрел на невесту, как пекинес на плитку шоколада.

Пили шампанское, произносили тосты, а в завершение осыпали молодых дождем из конфетти и бросили на счастье старый башмак. Новобрачные покинули торжество во взятом напрокат малолитражном автомобиле «Остин-7» всего с пятью фунтами в кармане и парой чемоданов.

Из мебели в наличии имелась только палатка.

– Любимая, – обратился он к молодой жене, – я не могу отвезти тебя в отель на берегу моря даже на уик-энд. Придется провести ночь под звездами.

Супруга оказалась более практичной.

– Мы поедем на машине в Лондон, снимем комнату и найдем работу. Но сначала должен быть медовый месяц. Давай проведем его в палатке, которой я пользовалась, когда ходила в скаутах.

Новоиспеченному мужу эта мысль показалась самой романтической из всех, что могут прийти человеку в голову.

В горле что-то подозрительно булькнуло, и он замахал руками.

– С тобой и в свинарнике рай, но как представлю, что обрекаю тебя на ночевку в палатке…

– На небе взойдет луна, станут перешептываться между собой деревья, и тихо зажурчит ручеек.

– А я добуду на завтрак какого-нибудь зверя! – воскликнул он срывающимся от восторга голосом. – Зажарим его на огромном костре. И ты облачишься в шкуру, спасаясь от пронизывающего холода.

– Не забывай, сейчас на улице июнь, – торопливо заметила она. – И потом, мы не поедем дальше Беркампстед-Коммон.

– Ты просто чудо, любимая!

– Правда?

«Остин-7» с грохотом мчался по проселочным дорогам, и к вечеру новобрачные добрались до заросшей кустарником пустоши, которую сразу определили как цель своего путешествия.

– Поставим палатку подальше от дороги, – предложил он. – Хочу остаться с тобой вдвоем, вдали от цивилизации. А вокруг ничего – только дебри утесника.

– Но каким образом мы туда доберемся? Машина не проедет по ухабам, – усомнилась молодая жена.

– Оставим ее возле дороги, а сами пойдем вон к тем деревьям. А палатку я взвалю на спину и понесу.

– Ты похож на первобытного человека. Такой же необузданный и дикий.

– Но именно таким я себя и ощущаю, милая.

Пока искали подходящее место для лагеря, уже успело стемнеть, и палатку поставили с большим трудом. Она подозрительно накренилась вправо и напоминала реликвию из прошлого столетия.

– Мы похожи на кочевников, – невнятно пробормотала новобрачная, старательно прожевывая мясные консервы. Сильно похолодало, и теплое пальто оказалось бы как нельзя кстати.

– Правда, чудесно? – Ее муж безуспешно пытался отломить горлышко бутылки с имбирным пивом, так как забыл взять консервный нож.

После ужина они сидели у раскачивающейся на ветру палатки в ожидании луны, которая так и не соизволила появиться. Небо потихоньку затягивало облаками.

– Любимая, – прошептал он, – подумать только, мы ждали этого момента семь лет. И вот наконец мы одни, и никого рядом. У меня больше не было сил терпеть.

– И у меня. Разве это не самое романтичное на свете приключение?

Они посидели так еще некоторое время.

– Пожалуй, пойду в палатку, – сказала новобрачная и ушла, а молодой муж стоял снаружи и курил сигарету. От волнения у него дрожали руки и ноги. «Самый восхитительный момент в жизни», – вертелась в голове мысль.

Внезапный порыв ветра растрепал волосы. Деревья зашумели сильнее, а над головой повисла огромная туча, вот-вот готовая без предупреждения разразиться дождем.

– Любимая, – тихо позвал он и на цыпочках зашел в палатку. Над пустошью пронесся очередной порыв ветра, и начался ливень.

Через пару минут палатка рухнула.

* * *

По небу медленно расползался серый рассвет. Потрепанные клочья белого брезента зловеще развевались на ветру, подобно лохмотьям давно погибшего исследователя неведомых земель. Молодой человек с самозабвенной отвагой первопроходца настырно бил по колышкам.

Одежда его насквозь промокла, туфли раскисли. Супруга, сжавшись комочком в развилке дерева, наблюдала за его действиями бессмысленным взглядом. Наконец, признав полное поражение, он заполз на коленях в ненадежное убежище под кустами утесника и произнес монолог, прозвучавший как глава из произведения Джеймса Джойса.

А дождь не прекращался, и ветер не собирался затихать. Из развилки дерева послышался тихий голосок:

– Милый, думаю, нам было бы куда уютнее в Борнмуте.

Две одинокие фигуры стояли рядышком на обочине дороги, ведущей в Лондон.

– Говорю же, я оставил машину именно здесь, – повторял он в десятый раз. – Вот та самая груда камней.

– Уверена, то место осталось далеко позади, – настаивала она. – Я помню сломанное дерево.

– Ну, где бы мы ни оставили машину, теперь ее нет и в помине. Украли, вот и весь разговор.

В голосе слышалась нескрываемая досада. Не каждому довелось провести первую брачную ночь в зарослях утесника. А тут еще и машина пропала вместе с двумя чемоданами. Одним словом, лишились всего сразу и остались ни с чем, в мокрой одежде.

– Может быть, – робко предположила она, – это бедствие послано свыше, чтобы нас испытать?

Супруг принялся поминать всю нечистую силу.

– Не вижу, каким образом она способна нам помочь, – откликнулась жена. – К тому же никого поблизости не видать. Нет, милый, остается только улыбаться и сохранять мужество. Ведь как бы там ни было, мы вместе.

– Прости, любимая.

Рука об руку они побрели вдоль дороги.

Воистину в человеческой душе не иссякает родник надежды…

Так они шли несколько часов, но не в том направлении, куда следовало, и оказались в Тринге. Поужинав, снова пустились в путь и добрались до Уотфорда.

С автобусов пересаживались на поезда и в конце концов приехали в Лондон.

Было девять часов вечера. Ужасный день тянулся бесконечно долго, правда, отдельные моменты вносили некоторую живость.

Подобно заблудившимся в лесу детям, они бродили туда-сюда по Юстон-роуд. В обтрепанной, забрызганной грязью одежде, неумытые, супруги напоминали участников голодной забастовки, которым удалось чудом выжить.

Неожиданно у новобрачной расстегнулась кнопка на туфле. Со сдавленным стоном она наклонила натруженную спину, чтобы поправить ремешок, и в этот момент обручальное кольцо, соскользнув с пальца, укатилось в сточную канаву…

Они стояли у входа в меблированные комнаты.

– Мы с женой хотим снять номер на ночь. Вчера мы ночевали в палатке, а потом нашу машину и багаж украли.

Хозяйка бросила взгляд на левую руку девушки.

– Жена еще и кольцо потеряла, – добавил он.

В ответ женщина, фыркнув, пожала плечами:

– Не слишком ли много потерь?

– Мы говорим правду, – холодно заметил молодой человек.

– Не верю ни единому слову, – парировала хозяйка. – Но не стану выгонять вас на улицу в такую пору.

Супруги покорно поплелись за женщиной.

– Дама займет эту комнату, а джентльмен – ту, что в конце коридора. Здесь приличное заведение, и сама я женщина достойная. – Хозяйка стояла подбоченившись и сурово смотрела на пару. – Да, и имейте в виду: у меня очень чуткий сон.

Говорить больше было не о чем.

Развернувшись, женщина удалилась, оставив супругов в коридоре.

– Боже правый! Неужели придется, словно вору, пробираться к собственной жене? – с яростью в голосе прошипел молодой муж.

– Тише! Вдруг услышит?.. – прошептала в ответ его спутница.

– Любимая, иди в комнату и жди. А я притворюсь, что пошел в свой номер, а потом тихонько проскользну к тебе.

– А если заскрипят половицы?

– Ничего, рискну. Я люблю тебя.

– И я тебя.

В номере он стал раздеваться. Возможно, жилье не самое комфортабельное, но все ж лучше зарослей утесника.

Какой ужасный день пришлось пережить! Но она держалась молодцом. Другая девушка на ее месте давно убежала бы назад к родителям.

Подумать только, он ждал свою жену семь долгих лет…

Молодой супруг открыл окно, и в этот момент дверь комнаты захлопнулась.

Послышался стук: какой-то предмет упал на пол. Повернувшись на шум, он обнаружил, что наружная ручка осталась лежать в коридоре, а та часть, что находилась изнутри, валялась у ног, никому не нужная…

На следующее утро он купил жене новое обручальное кольцо у Вулворта.

И новобрачные перебрались в меблированные комнаты, хозяйка которых страдала глухотой, а дверь комнаты закрывалась на засов и запиралась на два оборота.

Казалось, весь мир принадлежал им. Одно плохо – совсем не было денег.

Оставив жену дома, он отправился на поиски работы, но едва закрылась дверь, как она тоже выскользнула на улицу и пошла в агентство по найму. Если хочешь жить в комфорте, нужно работать обоим.

И какая изумительная жизнь ждет впереди – с тихими ужинами долгими вечерами…

А потом появятся дети, будут играть на полу.

Супруги встретились в половине седьмого. Молодой муж, сжав челюсти, устремил на любимую горящий взор.

– Милая, я нашел работу, – сообщил он.

– Чудесно!

– Не бог весть что, но лучше, чем вообще ничего. В любом случае нам принадлежит весь завтрашний день.

– Ах нет! – откликнулась она. – Я тоже устроилась на работу. Дневной компаньонкой у одной леди в Голдерс-Грин. С девяти утра до семи вечера.

Он смотрел на жену с обреченным видом человека, услышавшего свой смертный приговор.

– Нет, не может быть! Ты серьезно?

– А что такого? В чем дело?

– Но ведь я работаю с семи вечера до девяти утра.

– Как же это?

– Любимая, я устроился ночным вахтером в банке в Актоне.

Пиккадилли

Женщина сидела на краешке стула, болтая ногами. Не в меру короткое платье из черного атласа слишком плотно облегало фигуру и, стоило чуть наклониться, задиралось выше колен, открывая взору «стрелку» на чулке, наскоро схваченную сбившейся зигзагом ниткой. Неестественно высветленные волосы, завитые в мелкие кудряшки; ярко-красная помада, неряшливо размазанная толстым слоем на губах, смотрится ужасно на фоне розовато-лиловой пудры. Дешевые лакированные туфли на тонкой подошве с грубо закругленными носами и высоченными каблуками не предназначены для ходьбы. Она небрежно сбросила черное пальто с воротником и манжетами из искусственного меха, и крошечная бархатная шляпка, которую владелица обычно сдвигала на затылок, упала к ногам. Шею украшали алые бусы, соперничающие по яркости с помадой. Лицо у женщины худое, с обтянутыми кожей скулами, а глупые кукольные глаза, словно сделанные из голубого фарфора, сердито смотрели прямо перед собой.

Она то и дело затягивалась сигаретой, морща губы, будто подражающий взрослому ребенок, который тщетно старается выпустить из носа колечки дыма. Женщина не поскупилась на духи, но они не скрывали запаха, характерного для людей, что редко моются, нечасто стирают одежду и постоянно недоедают. Бросив на меня взгляд из-под ресниц, она пожала плечами и отшвырнула сигарету в сторону. Потом изобразила вымученную улыбку, которая смотрелась бы уместнее на лице покойника, и наконец заговорила. Голос у нее резкий, с металлическими нотками. Видит во мне не мужчину, а бездушный манекен с блокнотом в руке.

– Значит, газетчик, так? Как и мне, приходится зарабатывать на хлеб. Грязная работенка, верно? Вот, скажем, уходит муж от жены к любовнице, а босс посылает разнюхать, где это случилось и с кем. Или ребенок попал под трамвай, а ты являешься к матери, чтобы узнать, сколько крови из него вытекло. Вероятно, пользуешься популярностью в домах, где все идет наперекосяк. Что, приятно копаться в чужой жизни? А не приходило в голову, что у людей и так хватает горя, без шустрого паренька вроде тебя, который топчет ножищами самое сокровенное, что должно оберегаться от посторонних глаз?

Ну и скажи на милость, ради чего? Чтобы какой-нибудь мистер Смит с трепетом думал: «А ведь и я мог оказаться на месте неверного мужа». Или некая миссис Смит задавала себе вопрос: «А что, если бы такое случилось с моим ребенком?» Нет, я не блещу умом и не отличаюсь мудростью, но порой снова и снова размышляю над некоторыми вещами. Так что тебе рассказать? Секретов у меня нет, по крайней мере сейчас. Среди знакомых не имеется ни убитых, ни попавших под трамвай, ни брошенных супругов, ни беременных девиц. Друзей тоже нет. Одной как-то сподручнее. Знаешь, а по-моему, люди болтают сплошные глупости. И независимо от темы ничего не изменилось бы ни на йоту, если бы они вдруг решили помолчать. Тогда поговорим о погоде? Другое дело! Погода для меня очень важна. Понимаешь, о чем я? Ненавижу дождь. Нельзя допускать, чтобы он лил так часто. И туман терпеть не могу… и зиму тоже. Мерзкое для меня времечко. А вот для закутанной в меха самодовольной дамы, которую возят в машине, никакого урона. Ей хорошо. Как и чопорной продавщице, что торгует за прилавком чулками. Она превосходно себя чувствует. Да доброй половине человечества наплевать на дождь.

А вот мне нет. Смотрю в окно, вижу небо, с которого льет, как из дырявого ведра, и говорю себе: «Неужели не закончится к вечеру? И туфли снова промокнут?» И продавцу солнечных очков – тоже. Нас дождь сильно печалит. Ну что, скажешь, человек человеку рознь? Вот и меня этому в школе учили. Не понимаю, зачем понадобилось задавать вопросы. Уж не готовишь ли ты в своей газете рубрику «Откровения великих людей»? Я раньше уже видела подобную фигню. Исповедь какой-нибудь пустышки Флорри «Как я стала актрисой» или признание болтуна-архиепископа «Мои первые шаги в церкви». А тебе охота покопаться в жизни простых людей вроде меня. «В детстве я любил возиться с трупами», – заявляет сотрудник похоронного бюро. Так тебе это надо? Вот так откровенно, прямо рубануть с плеча?

Тогда, парнишка с блокнотом и перепачканными чернилами пальчиками, садись и слушай. Расскажу тебе одну историю, может, правдивую, а может – и нет. Делай с ней что хочешь. Да хоть напечатай крупными буквами в своем «Воскресном дерьме»: «Мой путь в древнейшую профессию», автор – Мэйзи.

Видишь ли, в определенном смысле во всем виноваты приметы и суеверия. Я ими всегда увлекалась. Боялась ходить под лестницей, трижды осеняла крестным знамением соль, била поклоны восходящей луне и выискивала выдержки из Библии. Даже сейчас в это верю и каждое утро открываю Библию, чтобы узнать, будет ли день удачным. Смеешься? А я серьезно. Одна знакомая девушка ткнула пальцем в строчку «И нашлет Господь на тебя чумной мор», а через две недели подцепила скверную болезнь. Сам понимаешь, ей было не до смеха. Правда, несчастная точно знала, что Всевышний тут ни при чем… Вот и все мы так: верим в предания, знамения и приметы. Не верим только в добрых фей.

Знаешь, не окажись я такой суеверной, служила бы сейчас горничной в каком-нибудь особняке на Парк-лейн. Носила чепчик и передник и убирала горшки за раскормленной старухой графиней. Вечером по четвергам встречалась бы со своим парнем под фонарным столбом, и мы ходили бы в кинотеатр по билетам за четыре пенса в последний ряд, чтобы обниматься во время фильма. А теперь взгляни на меня. Я свободна. Никому ничего не должна, сама себе хозяйка. И даже имею собственную комнату. А когда-то была юной девушкой, ничего не смыслящей в жизни. Сразу из сиротского приюта для солдатских детей устроилась на службу. Работала судомойкой в Кенсингтоне. Нет, родственников у меня нет, и родителей не помню. Парень, что познакомился с моей матушкой одним туманным вечером, должно быть, носил военный мундир, а иначе меня не отправили бы в приют для солдатских сирот. И я была счастлива в своем неведении. Каждый день мылась с мылом и носила фланелевое белье. Лучшей жизни не знала. Мечтала, как выбьюсь из младшей прислуги в старшие, накоплю к пятидесяти годам денег и заживу себе тихо в деревне.

И замуж хотела выйти. Думала, если парень поцеловал, так сразу поведет к алтарю. А потом встретила Джима. Джим в церковь меня не повел, да и целовал нечасто, но зато научил многим вещам, которые горничной знать не обязательно. И испытывала я к нему те же чувства, что девушки из романа к статному красавцу с обложки. Ну, такому кудрявому, с большими глазами. Волосы у Джима были прямые, и он косил на один глаз, но меня это не тревожило. Не знаю, как определить то, что было у нас с Джимом. В кино это называется любовью, а в газетах – преступлением. Я наши отношения никак не называла, но меня они устраивали. Сердце заходилось от боли, когда его не было рядом. Я могла ждать Джима под дождем, любая работа валилась из рук, и не давала покоя мысль, что если не буду хорошо выглядеть, он меня бросит. И вот я забросила стирку и купила духи и пудру. Джиму понравилось. Он, бывало, говорил:

– Слушай, Мэйзи, работа прислуги не для тебя. Слишком уж ты толковая да шустрая.

– Почему? – удивлялась я. – Ведь ничего другого делать не умею.

– Еще как умеешь, – заверял он. – На свете масса занятий, которые тебе по плечу. А работа прислуги тупая и однообразная, и ты ничего путного не добьешься.

А когда я рассказала, что однажды стану старшей горничной, он рассмеялся в лицо.

– Так и собираешься попусту тратить время, строя планы на будущее, когда стукнет пятьдесят? А я-то думал, в тебе больше здравого смысла.

Я назвала Джима подлецом, но его слова не шли из головы. Думала, он начнет меня презирать, если останусь работать прислугой.

– Вот уйду с этого места, и придется тогда подыскивать мне работу, – заявила я Джиму.

Он странно так посмотрел, но ничего особенного не сказал, а во время следующего свидания осыпал пылкими ласками, и я была готова пойти на что угодно, потому что не хотела его потерять.

– Ведь я хорошо с тобой обращаюсь, верно? – спросил он. – Как, думаешь, добываются деньги на твои удовольствия?

– Не знаю. Ведь у тебя есть работа, правда?

– Да, Мэйзи, я работаю, только не так, как тебе представляется.

– Тогда расскажи, – попросила я.

Он хитро так рассмеялся и подмигнул:

– Смотри сюда. – Джим вынул из кармана колье и помахал у меня перед носом.

– Где ты его нашел?

– Забрал у одной старухи, – признался он.

И тогда до меня дошло, что Джим – вор. Я испугалась, заплакала. Сказала, что не хочу больше иметь с ним дела. Что я честная девушка.

– Ладно! – рассмеялся мне в лицо Джим и исчез на целых три недели.

Его уход послужил хорошим уроком. Я поняла, что не могу без Джима жить, и написала письмо. Пусть он, если пожелает, украдет драгоценности из королевской казны, лишь бы вернулся ко мне. Надеялась, он когда-нибудь изменится в лучшую сторону, а я скоплю достаточно денег, чтобы его содержать, и куплю маленький домик в деревне. Я предупредила леди из Кенсингтона о своем уходе, так как нашла в газете объявление о месте младшей горничной в доме на Парк-лейн.

Показала его Джиму.

– Вот подходящая для меня работа.

Он снова только рассмеялся в ответ.

– Нет, ты так не сделаешь, а пойдешь со мной и разбогатеешь.

Я положила объявление в сумочку и пообещала:

– Сегодня же схожу.

– Посмотрим, – усмехнулся Джим.

Он сказал, что проводит меня. Мы пошли на станцию метро и взяли билет до Даун-стрит. Я сильно нервничала и переживала. Все думала, правильно ли поступаю, что иду по объявлению.

– Послушай, – обратился ко мне Джим, когда мы сели в поезд. – Давай заключим сделку. Либо ты идешь на Парк-лейн, либо остаешься со мной и станем работать вместе. Сочетать два этих дела не получится, так что решай, да побыстрее.

Я зажмурилась и подумала: ах, если бы мне подали знак, как поступить… А потом открыла глаза, глянула на платформу, от которой нас уносил поезд, и увидела слова, ярко высвеченные на стенде: «Выход с Даун-стрит».

– Ладно. Останусь с тобой, – объявила я свое решение Джиму.

Да, можешь назвать это предрассудком, но в моей жизни такие предрассудки сыграли решающую роль. Вот и там, в метро, тоже. Забавно, правда? Так и не вырвалась наверх, осталась навечно внизу, под землей. Мы прожили с Джимом полгода. Он научил меня воровать дамские сумочки так, что хозяйки ничего не замечали. Это не составило большого труда, и вскоре я стала настоящим мастером своего дела.

Мы работали в метро, и я досконально изучила каждую станцию и лифт, всю систему переходов. Иногда воровство представлялось увлекательным занятием, чувство опасности будоражило кровь и хотелось смеяться. Только чаще жизнь превращалась в настоящий ад. Порой так трясло от страха, что я боялась упасть в обморок.

– Возьми себя в руки! – шипел Джим. – Хочешь провалить все дело?

Иногда он заставлял меня работать в одиночку. Вот уж был ужас! Казалось, все смотрят на меня и знают, зачем я сюда пришла. Совсем одна, и никого рядом, чтобы прикрыть, если что не заладится.

– Тебе не хватает отваги и дерзости, – говаривал Джим. – Ну и как нам разбогатеть, если ты ведешь себя как последняя трусиха? На дамских сумочках богатства не наживешь, разве что повезет на хороший улов. Надо учиться и действовать ловчее. Многие женщины сейчас носят браслеты, так почему не попытать счастья?

Джим все время меня ругал.

– Неужели не можешь спереть браслетик? – возмущался он. В последнее время Джим совсем обленился и взвалил на меня всю работу.

Однажды вечером, когда я за целый день украла всего одну сумочку, он просто рассвирепел.

– Сейчас пойдем на дело вместе и добудем браслет.

– Ничего не получится, – расплакалась я. – Пальцы такие неловкие и совсем не слушаются.

– Сделаешь, как говорю, а иначе все кончено, я тебя брошу! – пригрозил Джим.

Сразу после одиннадцати мы вышли на линию в Центральном Лондоне, рассчитывая поживиться в толпе, возвращающейся из театров. На Оксфорд-серкус Джим заметил пожилую даму в меховом манто, когда та подошла к кассе и взяла билет до Ланкастер-Гейт. Он толкнул меня локтем в бок, указывая взглядом на руки дамы. На одном из мизинцев сиял массивный перстень с крупным камнем. Похоже, очень дорогой. Мы тоже взяли билеты до Ланкастер-Гейт. Я дрожала от страха, а пальцы стали липкими и скользкими от пота.

– Нет, не могу, – шепнула я. – Ничего не выйдет.

Джим изо всей силы сжал мне руку, и я едва удержалась, чтобы не закричать от боли. Мы не стали садиться рядом с дамой, а заняли места в другом конце поезда.

На станции Ланкастер-Гейт вышли и увидели на платформе нашу жертву. Народа поблизости почти не было, и я поняла, что дело предстоит трудное и украсть перстень, воспользовавшись толчеей, не удастся.

Дама была одета в вечернее платье со шлейфом и никак не могла с ним справиться. И я подумала, что если она вдруг споткнется… Как бы ненароком задела пожилую леди, и та уронила на пол сумочку. Вместе с ней наклонилась, якобы помочь. Сумочка открылась, и на пол вывалились пудреница, кошелек и всякая всячина. Я громко разговаривала, суетилась, делала вид, что подбираю вещи с пола, потом прижала ее к стене – и таки заполучила перстень. Оставив старуху в покое, бросилась к лифту. Джим стоял у меня за спиной. Вот сейчас случится что-то ужасное! – мелькнула в голове мысль. Да-да, вот-вот произойдет. Дурное предчувствие не покидало, и уже виделось, как меня сажают в тюрьму и пути к спасению нет. Вдруг старуха хватится кольца в лифте – тогда мне конец. Не лучше ли вернуться и выйти к другой платформе? Если рискну подняться в том же лифте, сомнений нет – все пропало. И будто в подтверждение моих страхов, как доказательство обоснованности суеверий в глаза бросилась табличка с надписью «Не прислоняться к дверям».

Я повернулась к Джиму и сказала, что возвращаюсь. Он пришел в ярость, потянул за руку.

– А ну заходи, да поскорее! Ах ты, дуреха! – приказал он, но сам тоже перепугался. Я по глазам видела. Джим затолкнул меня в лифт, и тут показалась пожилая дама. Она бежала по переходу и махала рукой:

– Меня ограбили! Задержите эту девушку!

Все взоры устремились в мою сторону. Я попыталась пробраться на другую сторону лифта, но там стояла перегородка. Потом вокруг стала собираться толпа, меня принялись допрашивать.

Надеюсь, ты не ждешь рассказов о тюрьме, а? Все подробности можешь выудить у кого-нибудь еще. Среди бывших заключенных полно желающих попасть в газеты. Мне нечего сказать… Ах да! Обращались со мной хорошо. Ты ведь этого ждешь, верно?

И старая леди навещала раз в неделю и все интересовалась, не легкого ли я поведения и не обрету ли счастья, уверовав в Иисуса. Я ответила: «Нет». И наплевать, что Джим оказался негодяем и поступил со мной подло. Все равно я снова пошла бы с ним, и ни с кем другим. И это сущая правда. Может, он меня подставил, но все равно я его девушка. Хотелось лишь одного: поскорее выбраться из тюрьмы и снова встретиться с Джимом. Он говорил, что тоже скучает. Однажды пришел меня навестить. Знаешь, стоишь себе в зарешеченном закутке наподобие клетки, откуда разрешается пообщаться с друзьями.

– Полно, Мэйзи, – оправдывался он. – Ты же знаешь: я в тот раз не хотел тебя сдать, верно?

– Все в порядке, – успокоила я. – Я не раскололась.

– Не обижаешься на меня, а? Ну просто так случилось, и теперь уже ничего не поделаешь. Я спасал свою шкуру. Ты ведь не донесешь, что мы работали вместе, да? – не унимался Джим.

Я заверила, что ему не о чем беспокоиться.

– Славная моя малышка, – расчувствовался он. – Обожаю тебя! Как мне одному плохо…

Вот и все, вскоре он ушел, да так больше и не появился. Но я все представляла, как Джим ждет меня у ворот тюрьмы, думала, ему без меня не справиться со своими делишками, и все время воображала себя рядом.

Мужчине нравится держать при себе девушку, если все сводится к тому, чтобы срывать на ней зло и ругать грязными словами, как думаешь? Это странным образом улучшает ему настроение и приносит непонятную радость. А любовь к женщине заставляет забыть, зачем он появился на свет.

По крайней мере с Джимом все происходило именно так. Так вот, в тюрьме я строила планы, чем мы станем заниматься после освобождения. Думала, на некоторое время придется залечь на дно, ведь за мной будут неусыпно следить. Так сказала одна из девушек в тюрьме. Нет смысла браться за старое, пока от тебя не отвяжутся и не перестанут контролировать каждый шаг. Да и Джима втягивать в историю не хотелось.

Со мной вместе сидела одна девчушка, так она говорила, что начнет жить как порядочная, когда выйдет на свободу. Верила в россказни старухи, что навещала нас в тюрьме и приносила разное чтиво. Но я-то была мудрее и предупредила глупышку:

– Никогда тебе не избавиться от прошлой жизни. Она прилипает как грязь, неужели не понимаешь?

– Ох, Мэйзи! – расплакалась она. Совсем еще девочка, такая молоденькая. – Вот бы ты поехала вместе со мной в колонии.

– Зачем? Чтобы со мной обращались хуже, чем с прислугой? Драить полы и убирать за людьми, которые выше по положению? Нет уж. Я здесь наработалась так, что на всю жизнь хватит. Вот выйду из тюрьмы и заживу как принцесса. На воле меня ждет парень.

Девочку освободили раньше.

– Уезжаю в Канаду, – объявила она. – Начинаю новую жизнь.

Забавно. Ее пристроили к жене священника в Бристоле, а через месяц обнаружили, что девчонка взялась за старое, и дали ей три года.

Наглядный пример, верно?

Выпустили меня весной. Перед этим провели беседу о долге, обязанностях гражданина, гуманизме и Господе Боге. И дали денег. Выйдя из тюрьмы, я купила дамское белье, отделанное кружевами. Собиралась предстать перед Джимом во всей красе. Какой чудный стоял день! Небо голубое, ярко сияет солнышко, и люди улыбаются без всякой причины. Хотелось пуститься в пляс, кричать от радости, и чтобы все встречные парни провожали взглядом. И в то же время возникало желание забиться в уголок и поплакать.

«Совсем скоро мы увидимся!» – твердила я. Понимаешь, я все настраивала себя на встречу с Джимом. Он где-то здесь, поблизости. Я точно знаю. Только надо немного пройти и отыскать его. Он не мог далеко уйти.

И, взглянув на солнечное небо, заговорила с ним как малое дитя, которое обидели взрослые: