Текст книги "Женщина четвертой категории"

В общем, я в очень дурном настроении поехала домой кормить Лягусика. И даже прекрасное зрелища длинного ряда сидящих в вагоне метро женщин, и у каждой в руках – книжка Квасильевой, меня не обрадовало. В конце концов, что тут восторгаться? Это же норма жизни – читать Квасильеву. Удивительно было бы, если бы они читали какого-нибудь Чехова или этого, как его… Пелевина.

Как на грех, выбегая из дому с папирусным быком, я забыла прихватить свеженький томик Квасильевой и ехала в метро, как дура, не наслаждаясь сценами семейного быта несравненной Яши, а таращась по сторонам. Невольно в памяти зашевелились воспоминания о картофельных очистках. И еще бирюза, куча бирюзы, что посыпалась на пол, судя по размеру камней – наверняка фальшивой. На кой Наталье столько бирюзы? И еще та химическая вонь…

Я чувствовала, что все эти три элемента должны сложиться во что-то одно, хотя понятия не имела, как соединить бирюзу с картошкой. Принцип съедобности не работал. Принцип эстетичности – тоже.

Вернувшись домой, я обнаружила в подвале бомжиху, которую своими руками выставила вон. Тетка уже поняла, что со мной лучше не связываться, и убралась, матеря меня на каком-то неизвестном науке языке. Только когда она исчезла за кирпичной стеной помойки, я окончательно очухалась от своих детективных мыслей и поняла, что во внешности бомжихи показалось мне странным. Еще бы! На ней была розовая кофточка Лягусика! Очевидно, подружка-сестричка своими руками привела это убоище и подарила ему кофточку. А куда же в таком случае она сама подевалась?

Лягусика я обнаружила во дворе. Раскрытая книжка лежала у нее на коленях, сама же Лягусик мечтательно смотрела сквозь листву в небеса. Мне нравится, когда она так смотрит. В такие минуты Лягусик грезит наяву, и наверняка сейчас ведет любовный диалог с каким-нибудь благородным пиратом или нежным принцем.

Я подкралась и, чтобы оценить обстановку, заглянула в книжку.

«– Имел я тебя в рот! – рявкнул Бурый. – Ты, падла, сука, чего творишь?!

И замахнулся, чтобы вышибить Корявому оставшиеся зубы, но сзади на нем повис Бабай.

– Ты что – всех нас подставить хочешь, козел?

Бурый стряхнул с себя чучмека, развернулся, и тут Корявый неожиданно выстрелил…»

– Ой… – вслух сказала я.

Нет, я ничего не имела против Бурого, Корявого и Бабая, я среди такой публики выросла, но только откуда взялась эта проза жизни на коленях у Лягусика?! И если моя подружка-сестричка читает ЭТО – о чем же она, блин, тогда мечтает?!

– Лясенька, солнышко… – тихонько позвала я.

– А, что?.. – тут же откликнулась Лягусик.

– Обедать пора.

– Да?..

– Вставай, пойдем кушенькать…

– Да?..

Она позволила взять себя за руку, но взгляд был совсем отрешенный.

– Хорошая книжка? – забирая с колен Лягусика уголовную ахинею, осторожно спросила я.

– Ой, ты не представляешь…

– А про кого?

– Там герцогиня Кингстонская ненавидит всех мужчин, но она в детстве была обручена с графом Пальмерстоном, и вот ее связанную привозят в церковь и венчают с кляпом во рту…

– Как здорово! – воскликнула я. Нас бы с Лягусиком кто-нибудь привез связанными в церковь и обвенчал с кляпом во рту! А то сколько же можно в девках-то?..

– И потом они решают жить врозь, потому что граф ее тоже ненавидит…

Вот это было уже хуже.

– А на чем ты остановилась?

– На том, что родственники требуют, чтобы у них был ребенок, и они с отвращением встречаются в спальне…

– Какой кошмар!

– Нет, ты ничего не понимаешь! – пылко воскликнула Лягусик и выхватила у меня книгу. – Когда он раздевается, она его видит… ну, ты понимаешь… и тогда, погоди…

Лягусик уставилась на страницы, как невинная овечка – на исписанные матерщиной новые ворота.

– Солнышко, как это к тебе попало? – осторожно поинтересовалась я.

– А где граф и герцогиня? – задала она мне встречний вопрос.

Да, в этой книге точно никаких графьев не имелось. Я попыталась выяснить, кто подходил к Лягусику, пока мое солнышко мечтало под кустом отцветшей сирени, но толку не добилась. Пришлось вести ее обедать, отложив разгадку на светлое будущее. А книжку про бандюганов я незаметно выкинула в кусты.

К счастью, Лягусик, увидев тарелки, не подумала о голодной бомжихе, которая так и сгинула в ее розовой кофточке.

Потом у меня был рабочий день, я намахалась метлой, вымыла сверху донизу два подъезда и решила, что на сегодня хватит. Лягусик все это время сидела на лавочке с книгой, и на сей раз я уже за ней присматривала – как бы кто опять не подсунул какую-то пургу и байду.

Вечером, когда мы сели пить чай, в подвальное окно постучали. Я повернулась и увидела мальчишку.

– Вы Люстра, да? – спросил он. – Там бабушка с четвертого этажа велела передать, что вам звонили и еще будут звонить!

Я поняла, что это Агнесса Софокловна, и, оставив посуду немытой, зато прихватив по привычке метлу, поспешила к старушке.

– Здравствуйте, детка! – приветствовала она меня. – Вы вовремя – как раз чайник вскипел.

– Спасибо, мы с Лясенькой уже напились. А когда обещали перезвонить? – спросила я.

– Кто обещал?

Оказалось – звонка не было, а мальчишка меня попросту обманул. Я извинилась и пошла прочь, соображая, что это за мальчишка. Когда он торчал в подвальном окне, мне показалось, что это Мишка из сорок пятой квартиры, но сейчас, по здравом размышлении, я решила, что нет, не Мишка, тот знает, что со мной связываться опасно.

Во дворе меня перехватила еще одна жиличка, Верка Будакова, и стала жаловаться на Смирдюков – Смирдюки в количестве шести человек живут над ней и по ночам устраивают пляски прямо у нее над головой. И это пляски в прямом смысле слова – три смирдюковских сына увлеклись капоэйрой, это такой танец вверх ногами, днем они работают на бензозаправках, все трое, а репетируют ночью, дома, и когда, не удержавшись на одной руке, грохаются на пол, то на Верку летит штукатурка.

Я в тридцать восьмой раз выслушала, что именно сделает Будакова с соседями, если они не угомонятся, отцепилась от нее и через три шага обнаружила посреди асфальтовой дорожки пакет с мусором.

Сомнений быть не могло – Кропоткин с пятого этажа! Его творческий почерк. Ну, ладно…

Пакет был тяжеленный – там набралось прокисших арбузных корок за неделю. Я подхватила его, потащила через двор и вывалила прямо на капот кропоткинского жигуля.

Этот жигуль был заложником Кропоткина и расплачивался за все его пакости. Как-то зимой меня научила старая дворница с Красной Пресни – я разбила о лобовое стекло яйцо, оно тут же заледенело, а отскрести его на улице просто невозможно, для этого нужно или за кипятком бежать, или машину в квартиру заносить. Потом, уже весной, я облила жигуль валерьянкой, после чего окрестные коты сделали из него дом свиданий. Запах валерьянки давно выветрился, но машина так благоухала котятиной – подойти было страшно. Если кто не знает – это удивительно тошнотворный и въедливый запах. Один-единственный кот, повадившись метить какой-то угол, делает атмосферу несовместимой с выживанием, а на машине их резвилось штук двести.

Но Кропоткин с тупым упорством кретина продолжал оставлять пакеты с мусором на видном месте.

Расправившись с жигулем, я поспешила домой – укладывать Лягусика.

В подвале было темно. Конечно, проводку я там налаживала сама, и не совсем законно, однако пробки у меня еще ни разу не вылетали…

Я прекрасно вбиваю гвозди, и не только молотком, но даже булыжником, меняю перегоревшие лампочки, могу просверлить дырку в чем угодно и именно там, где нужно, а не на пять сантиметров левее. Мне известна разница между долотом и стамеской, и я никогда не спутаю крестовую отвертку с обычной. Но все свои хозяйственные причиндалы я держу в чемоданчике, а чемоданчик – в дальнем углу погреба. Еще только не хватало, чтобы это добро попало в руки Лягусику и она повредила свои тонкие нежные пальчики!

По моим расчетам, Лягусик уже должна была умыться на ночь и лежать в постельке с дамским романом. А у постельки есть хорошенький ночничок, который какая-то ошалевшая от внезапного богатства дура год назад выкинула на помойку. Что же случилось?

Я ворвалась в подвал и нажала на выключатель. Вспыхнул свет.

– Лясенька, солнышко, это я! – обратилась я к подружке-сестричке.

Тишина была мне ответом.

Да, именно так – тишина была мне ответом. Этих слов сама Яша Квасильева бы не постыдилась.

Так вот, я услышала тишину, и тут же уловила запах. Когда имеешь дело с мусором, то всякий аромат чуть нежнее помоечного уже кажется приемлемым. Но этот будил смутную тревогу. Я читала у Яши Квасильевой, что разлагающийся труп должен пахнуть сладковато, даже приторно, а Яша врать не станет. Так вот, в подвале стоял тяжелый, убойной силы сладкий запах.

– Лягусик, Лягусик! – завопила я.

Молчание было мне ответом.

Я кинулась лихорадочно осматривать наш подвал. В туалете Лягусика нет, в постельке нет… а это что такое?

На полу валялась книжка «Пожар страсти», и кто-то наступил на нее большой грязной кроссовкой…

– Спокойно, Люстра, ша! – сказала я себе. – Что делает в таких обстоятельствах Яша Квасильева? Первым делом она старается отвлечься и вспоминает какую-нибудь длинную семейную историю – скажем, как ее младшая свекровь Нинель Аристарховна во время круиза подралась с пиратами…

У меня вообще никакой свекрови не было, поэтому я отвлеклась на иное. А в самом деле, что лучше – тишина или молчание? Наверно, все-таки ответом должно быть молчание, решила я и подумала, что на ближайшем заседании клуба нужно поставить этот вопрос ребром. Пусть те, у кого память получше, вспомнят, как именно и сколько раз употребляла это выражение бесподобная Яша Квасильева.

Но тут у меня у самой сработала память!

Я постояла немного – если преступник почему-то еще здесь и где-то затаился, следовало дать ему возможность стукнуть меня сзади по голове, как он обычно стукает Яшу. А потом я очнусь, и в моей голове от встряски сразу возникнет общая картина преступления со всеми деталями, включая фальшивую бирюзу и картофельные очистки! Но преступник, очевидно, испугался метлы в моей руке.

Или же он похитил бедного беззащитного Лягусика и давно смылся с добычей!

Но что же тогда воняет разложившимся трупом?

С другой стороны, Лягусик за несколько часов нашей разлуки просто не успела бы дойти до такого состояния… бр-р!

Тут надо опять несколько уклониться от сюжета, Яша Квасильева всегда так делает, и совершить экскурс в область дизайна.

Даже начинающий специалист по интерьеру знает, как горизонтальное и вертикальное членение плоскостей влияет на визуальное восприятие замкнутого пространства. Ритм вертикалей при этом имеет даже большее конструктивное значение, чем ритм горизонталей, которые, кстати, не дают большого простора для творчества. Именно поэтому мы с Лягусиком украсили крошечные подвальные окошечки длинными, от потолка до пола, шторами. То есть, создали впечатление высоты – это раз. И зрительно увеличили окна – это два. Никто бы и не предположил, что края длинных и широких штор лишь чуточку прикрывают оконные косяки. Если не философствовать – то окна выглядят почти нормальными.

Нам посчастливилось отыскать на помойке почти новые бархатные полотнища, имеющие один недостаток – на них вскоре скапливался сантиметровый слой пыли. Но пыль приглушала ядовито-вишневый цвет бархата и придавала ему аристократическую недосказанность.

Так вот, я увидела, что одна из штор чуть вздрагивает.

Значит, я просто пока в упор не вижу трупа, а там несомненно затаился убивший Лягусика преступник!

И я что было силы треснула по шторе палкой от метлы.

Тут началось безумие. Вернее, я даже сразу не поняла, что именно началось, потому что возникший звук был ни на что не похож. Меня мороз по коже продрал, а в глазах зарябило. И черная туча, возникнув вдруг перед моим лицом, загудела, завибрировала и кинулась мне прямо в глаза!

Я замахала метлой, отгоняя полупрозрачное и агрессивное чудовище. И довольно скоро до меня дошло: враг, с которым я сражаюсь, – осиный рой. Но как зловредные насекомые попали к нам в подвал? Что они тут забыли?

Пробившись к окну, я отдернула штору и ловкими движениями метлы погнала оккупанток прочь. Они решительно не желали улетать и норовили просочиться обратно. Тогда я вспомнила про туалетный дезик.

Это сокровище мы тоже подобрали на помойке и, помнится, очень удивились, что какая-то транжира выбросила совершенно полный пузырь. Но удивлялись мы, пока не нажали на пипку. Запах вполне мог конкурировать со слезоточивым газом. Хорошо, что мы опробовали находку на открытом воздухе.

Потом мы внимательно обследовали флакон на предмет надписи, которая бы означала оборонную промышленность. С нашими оптовиками такое бывают – на Западе товар, срок годности которого истек, выкидывают, а наши подбирают и везут в Москву продавать. Почему бы какому-нибудь министерству обороны не избавиться от залежавшихся со второй мировой остатков отравляющих веществ, а нашим орлам не подобрать? Может, это даже из тех запасов оружия массового уничтожения, которых американцам так и не удалось найти в Ираке? Так вот они где обнаружились – на московских оптушках!

Но надпись свидетельствовала, что эта зараза предназначена для ароматизации унитазов…

Отмахиваясь от разъяренных ос, я кинулась искать дезик. Лягусик по своей внутренней сути – не хозяйка, но припасает самые неожиданные вещи – и, как правило, они потом находят применение.

Схватив баллон, я направила струю ОВ прямо в сердцевину роя. Через несколько секунд раздался мелкий стук – это одурманенные и околевающие осы падали на пол.

Чихая и кашляя, я опустилась рядом с ними. И слабыми, неуверенными движениями метлы погнала кучку покойниц к дверям, вон из нашего жилища.

Примерно минуту спустя в помещении уже можно было дышать.

Я приподнялась, опираясь на метлу. И тут же в окно ворвался второй осиный рой. Он пока не имел оснований преследовать меня, и я наконец догадалась посмотреть, что привлекло ос в нашем подвале.

Милый Лягусик тащит в дом все бесхозные горшки с цветами, кактусами и пальмами. Атмосфера у нас тут сыроватая, а зимой вообще тропическая, поэтому южные растения благоденствуют, особенно те, что растут в джунглях, где почти не видят солнца. Недавно она приволокла многометровую лиану под названием восковник. Не подумав о том, что лиану выбросили на помойку поделом, мы целый вечер развешивали по потолку длинные ветки с красивыми блестящими листьями. И вот дождались – эта тварь, оказывается, зацвела. Причем зацвета скрытно и конспиративно.

Лишь внимательно исследовав всю листву, я обнаружила нежные розовые зонтички цветов. И догадалась, что благоухать это оружие массового поражения начинает только ближе к вечеру.

Осы со всего района слетелись к окну нашего подвала и ломились к восковнику. Может быть, Лягусик пыталась выпроводить первый рой, но не справилась и сбежала, оставив жилье на разграбление осам? Но ей удалось прикрыть рой шторой – вот он там и шевелился.

Я выбежала во двор и поспешила к сиреневым кустам. Именно там любила сидеть с романом моя подружка-сестричка. Если она где и ждала меня – то именно в сирени.

Но отнюдь не Лягусик спешила ко мне с той стороны двора, а Агнесса Софокловна с Дюшкой.

– Детка, на сей раз вам действительно звонят!

– Агнесса Софокловна, у меня Лясенька пропала!

– Может, она с мужчиной? – радостно предположила старушка. – Вроде бы мы с Дюшессой видели вон там, за кустиками два силуэта, и один из них был определенно мужской!

– Я сейчас! – пообещала я оптимистически настроенной Агнессе Софокловне и пробежалась по периметру двора, вдоль всех насаждений. Лягусика не было.

Я поспешила на пустырь – опрашивать собачатников. Собачатники тоже только руками развели. Но дядя Вася, владелец огромной овчарки Джеральдины, заинтересовался. Он спросил, нет ли у меня под рукой какой-то вещи, принадлежавшей Лягусику. Овчарка, понюхав, возьмет след – и приведет нас к пропаже.

Оказалось, я как подняла с пола «Пожар страсти», чтобы разглядеть отпечаток кроссовки, так с этой книгой и носилась по двору.

Мы сунули дамский роман под нос овчарке. Она его честно обнюхала и принялась чихать, да так, что следы на глазах выступили. А потом умное животное выхватило у меня из рук книгу, разгрызло ее на клочья, развернулось к кучке клочьев задом и стало их яростно закапывать задними лапами.

Более объективной рецензии мне видеть еще не доводилось. И я даже подумала, что нужно бы дать некоторым знакомым благовоспитанным животным понюхать книги несравненной Яши Квасильевой, а потом на базе эксперимента подготовить очередной доклад. Я уверена, что псы, скуля от восторга, примутся лизать обложку, особенно заднюю, где обычно помещается фотография Яши, увешанной питонами и в обнимку с вараном Афродитой.

Пока я возилась с собачатниками, Агнесса Софокловна поднялась к себе и, увидев, что я опять бегу через двор, стала звать меня из окна.

– Детка, на сей раз вам действительно звонят!

Я подивилась строгим правилам старушки – она даже перед тем, как выставить голову в окошко, надевала шляпку с вуалью.

Я поднялась к ней. Оказалось, что таинственный незнакомец обещал перезвонить через пять минут. И он оказался пунктуален.

– Слушай меня внимательно, – сказал мужской голос, старавшийся прозвучать как можно грубее. – Твой Лягусик у нас.

– Не смейте ее трогать! – заорала я.

– Да кому она на фиг сдалась? – тут, боюсь, незнакомец выразился вполне искренне. – Девочка в полном здравии. Пока.

– Что значит «пока»? – возмутилась я. – Немедленно отпустите Лягусика, и попробуйте к ней только прикоснуться, гады, сволочи, волки позорные!

– Не ори, мы ее не тронем, была нужда! Если бы хотели – давно бы пришили! Книжку ей прямо на коленях подменили – и никто не заметил. А ведь могли отверткой в бок… Раз – и нет Лягусика!

– Ой… – уже не завопила, а прошептала я. Оказывается, книжка была предупреждением. Вот Яша Квасильева сразу бы сообразила…

Не было ли в книжке намека на похитителей?

– Ну, вот что, Корявый! Кончай гнать пургу, говори по делу, – велела я.

– А по делу – полмиллиона.

– Чего?!

– Пробок от пивных бутылок! – вдруг разозлился он. – Полмиллиона – и получай своего Лягусика.

– Откуда у меня полмиллиона рублей, козел? – возмутилась я. – Я дворница, а не банкир!

– Каких еще рублей? Долларов, дура!

– Во блин! Еще ему и долларов!

– Кончай мочалку жевать, – заявил тот, кто не отказался от погоняла «Корявый». – отдавай деньги, получай девку, и весь базар.

– Какте деньги, мать-перемать?!?

– Те, что взяла у Натальи.

– Кто, я?

– Ты, ты. Полмиллиона гринов, которые у нее лежали, испарились, как сон, как утренний туман.

Грамотный, подумала я, книжки читает…

– Какого хрена тебе втемяшилось, что это я сорвала шурье?

Он не сразу понял меня. Все ясно – молодой, зеленый, зоны не нюхал.

– Больше некому. И ты с нами лучше не шути. Отдай и разбежались. Знаю, что у тебя от радости в зобу дыханье сперло…

Опять цитата, подумала я, но с этой хоть все ясно, мальчик учил в школе басню дедушки Крылова.

– … когда пачки увидела, – продолжал Корявый. – Ты человек, и ничто человеческое тебе не чуждо…

Тут у меня в голове щелкнуло, и возникли воспоминания. Я увидела себя маленькой, разгребающей задний ряд на книжных полках в доме дяди Вани и тети Марфуни. Там рядом с Шопенгауэром и Ницше были латинские афоризмы. В оригинале звучало так – homo sum, humanum nihil alienum a me puto esse. Вот!

– Понимаю, не удержалась, с кем не бывает… – вдруг заворковал Корявый. – Верни бабки, и делу конец.

– Да не брала я бабок!

– Ой ли?

– Сука буду! Век свободки не видать!

Он точно не нюхал зоны – эти слова были для него пустым звуком. Зато Агнесса Софокловна поняла, что дело серьезное, и тихо опустилась на пол. Кажется, даже в обмороке…

– Слушай еще раз. Мы все знаем. Наталья хранила деньги, полмиллиона баксов, но не свои. Ей их просто вручили для дальнейшей передачи. А ты сдуру сперла всю сумму. Повторяю – мы все знаем, мы видели тебя с этими долларами. Перестань корчить дурочку.

– Нет у меня никакох баксов!

– Знаю, что нет. Дома прятать ты их не стала. Поэтому мы даем тебе срок – сутки…

– Ты что, охренел? Где я тебе возьму полмиллиона за сутки?!

С тем же успехом он мог требовать и полтораста миллионов. Да что полтораста! В лучшем случае, обежав все квартиры и настреляв, у кого только можно, я наковыряла бы баксов двести…

– Понял, – сказал Корявый. – Деньги уже на счету. Значит, двое суток…

– Ты охренел! – тупо долбила я. – Ты охренел, Корявый!

– Ну, трое суток. Или…

– Или что?

– Или плохо. Лягусика твоего мы убивать не станем, но сдадим в подпольный публичный дом. Хотя, по мне, лучше умереть, чем обслуживать потных извращенцев.

Да хоть потных – чуть было не воскликнула я. Раз нас не пеленают в одеяла и не везут под венец с кляпом во рту, то хоть извращенец – не все же они садисты, есть и очень симпатичные извращения…

– А что за публичный дом? Какие там условия? – осторожно осведомилась я.

Агнесса Софокловна на полу зашевелилось. Ей тоже стало интересно.

– Условия, условия… – пробормотал Корявый. – Плохие условия!

– Но хоть кормят?

– Десять дней тебе! – вдруг заорал он. – Сунешься в ментовку – узнаем, плохо будет! Чтоб за десять дней было полмиллиона баксов!

– А если нет? Что вы со мной сделаете?.. – трепеща, спросила я.

– Детка, детка!.. – громко зашептала Агнесса Софокловна. – Может, им там заложница нужна?

– Десять дней! В одиннадцать тридцать вечера! Поняла, нет?

– Погоди, Корявый! Мы насчет публичного дома не договорились! Если условия сносные, то можно ведь отработать эти полмиллиона!.. – завопила я, но он уже отключился.

– Вот дурак! – с чувством произнесла я. – Только-только серьезный разговор завязался, а он в истерику впал!

– Да, детка, мужчинка нынче какой-то хилый пошел, – согласилась Агнесса Софокловна.

Возможно, ей было виднее. Вон у Яши Квасильевой обе свекрови – кладезь премудрости. И наша Агнесса Софокловна, если приодеть, поселить в особняке и вместо Дюшки пристегнуть к ней какого-нибудь крокодила, тоже еще себя покажет! Ведь что такого выдающегося в этих свекровях? Только то, что они вовремя подсуетились и подсунули своих сыночков несравненной Яше… ой!

Что за чушь я несу?

Как я посмела усомниться в святости всего семейства Яши Квасильевой?!?

Я изо всех сил хлопнула себя по лбу.

Все-таки трудное детство сказывалось – я никак не могла отдаться поклонению Яше Квасильевой со всей страстью души, самозабвенно и беззаветно, а постоянно какая-то не та мыслишка проскакивала…

Вот! Вот теперь я отвлекусь самым правильным образом и расскажу про свое детство. Именно сейчас, когда Лягусик в смертельной опасности, самое время вспомнить всю родню до седьмого колена. Так нас научила Яша Квасильева – и от этого мы не отступимся.

Итак, меня воспитывали в так называемой неблагополучной семье. Бабка Перлюстрация, в честь которой меня назвали, уже мало что могла, все больше предавалась загадочным воспоминаниям. Мне было лет семь или восемь, когда она скончалась; маменька чуть ли не из роддома сбежала в неизвестном направлении; папенька, поняв, что сам с дочкой не управится, привел домой невероятную тетку, которая гоняла его, как цуцика, да и мне доставалось. Правда, порядок в доме она соблюдала и многому меня выучила – это и спасло нас с Лягусиком в трудную минуту.

Профессия у папаньки была толковая – щипач. Он отирался в общественном транспорте и ни разу не возвращался домой без чужого кошелька. Но при таком ремесле нельзя пить. А мой предок, удрученный неудачной семейной жизнью, стал прикладываться к горлышку все чаще. И в конце концов попался на горячем и угодил на зону. Я осталась с его боевой подругой Фроськой.

Честно говоря, после того, как его посадили, нам с Фроськой стало только лучше, потому что папашка нажирался каждый день, как, как… Достойного сравнения я подобрать не могу. Ни один представитель животного мира не способен нажраться до такой степени.

Моя приемная мамаша Фроська вздохнула с облегчением, когда он загремел за решетку, и я уж обрадовалась, что она исчезнет с горизонта. Но во Фроське проснулось что-то вроде чувства ответственности. Пьяная она была грозна и ужасна, трезвая – покупала мне карамельки и пряники. То есть, как умела – так и воспитывала. Интересно было то, что Фроська презирала бюрократию, и в результате я не получила вовремя паспорт, потом осталась без прописки, это коренная-то москвичка! Я понятия не имела, какие такие документы должны быть у законопослушного гражданина.

Если бы не дядя Ваня и тетя Марфуня, родители Лягусика, которые взяли меня к себе, я бы стала непонятно чем. Ведь лет примерно с двух я была предоставлена самой себе. Никто не кормил меня завтраком, обедом и ужином, зато моим было все, оставшееся после ежедневного бурного застолья. Никто не заставлял меня мыть руки, тем более ноги, и родителям Лягусика пришлось спервоначалу платить мне за каждую помывку конфетами и шоколадками. Никто не пел мне песенки на ночь, если не считать папаньки.

Я вздохнула – это были те еще песенки… И, к некоторому удивлению благовоспитанной Агнессы Софокловны, затянула в меру гнусавым голосом, безуспешно пытаясь добавить в него хрипа и скрипа:

 
– Блатная бражка, люд фартовый,
Кого на лажу не купить,
Умейте фраера любого
За жабры иль хомут схватить,
Шмель, полный бабок, закосить,
И с ним во что бы то ни стало,
Устроив шухер, понт разбить,
В ментовке не кривя хлебало.
 

– Позвольте, деточка, это что за романс? – поинтересовалась старушка. – И уверены ли вы, что в вашем состоянии следует исполнять романсы?

Наверно, она была права. Но воспоминания детства не унимались. Таким образом подсознание спешило мне на помощь, хотя я еще этого не понимала и продолжала петь, уставившись в стенку прихожей, чуть ниже телефонной полочки.

 
– Не дайте и чердак свой клевый
Казенной биркой заклеймить,
Что помогло б лягавым снова,
Вас срисовав, вам срок вломить.
Старайтесь с курвами пропить
Все, что от дела перепало, –
Уж лучше трахать, чем копить,
Пока вам не скривят хлебало!
 

– Как это правильно сказано! – восхитилась старушка. – Уж лучше трахать, чем копить! Посмотрите на Матильду Варфоломеевну из седьмой квартиры – все копила, копила, никак остановиться не может, уже девяносто третий, а все копит! Ей, бедняжке, и вспомнить-то нечего на старости лет, зато полон дом барахла! Недавно, деточка, я своими глазами видела, как она несла домой с мусорки старые шлепанцы…

– С мусорки? – посягательство на мою законную территорию несколько образумило меня, и третий куплет я петь уже не стала.

– Да, деточка, с мусорки, и озиралась при этом по сторонам!

Агнесса Софокловна была просто счастлива, рассказывая мне эту новость. Я подумала, что нужно бы взять ее в наш клуб. Конечно, всех книг Яши Квасильевой она не прочтет – ей не так много жить осталось, чтобы освоить это собрание сочинений. Но хоть будет в приятном и живом обществе.

Но зачем это меня занесло сюда? Разве я собиралась агитировать старушку вступить в фэн-клуб? Нет же, что-то другое…

Звонок! Корявый! Похищение Лягусика!

Я сорвалась и выскочила из квартиры. Агнесса Софокловна что-то кричала мне вслед, но я уже не слышала. Бедный Лягусик! Если изнасилуют – это еще полбеды, а если не дадут за все десять дней ни одного дамского романа???

Да, он почему-то разнервничался и дал мне на добывание денег десять дней. Но хоть месяц – взять их негде.

Единственная возможность спасти Лягусика – это, как Яша Квасильева, самой разобраться в преступлении и найти сволочь, укравшую деньги. Заодно можно и убийцу поискать – похоже, что это один и тот же человек.

Я побрела к подвалу. Может, сволочь, похитив Лягусика, оставила следы? И даже если следов нет – я сяду в одиночестве и хорошенько над всем этим подумаю. Взяв пример с несравненной Яши. Она обычно к середине книги тоже начинает думать. А совсем активно мыслит к финалу – особенно когда записывает все, что ей рассказывает о преступнике очаровашка Запердолин.

Но, когда я подошла к дверям подвала, то увидела на лавочке три сутулые фигуры. Они были тихи, кротки и незлобивы.

Я узнала в них двух бомжей и бомжиху, которых последними привела Лягусик, а я, бесчувственная и черствая, выставила во двор, тщательно помыв после этого руки.

Слезы навернулись мне на глаза. Лягусик так заботилась об этох несчастных!.. Приведет ли она еще когда-нибудь домой оказавшегося на обочине жизни страдальца?

– Ну, что с вами поделаешь, засранцы? – безнадежно сказала я. – Мать-перемать, заходите уж, дармоеды, раскудрить вас в качель, мать вашу за ногу!.. Ну, что вылупились? Дважды звать не стану.