Текст книги "С первого взгляда"

– Что ты от меня хочешь? Что я, по-твоему, должна делать? Я жду тебя почти шесть месяцев. И за все это время ни разу тебя не видела. Я ждала, когда врачи справятся с раком твоей жены. Когда станет лучше Жюли. Теперь Софи грозится тебя проклясть, а у жены неблагоприятная реакция на облучение. Ты так от них и не переехал. Мы встретились с тобой в феврале. Ты просил меня подождать до июня. Я ждала. Потом до сентября. Сейчас уже почти октябрь. А тебе опять нужно время. Если бы ты хотел уйти, ты бы ушел. Мог бы точно так же заботиться обо всех, живя в своей собственной квартире. Чтобы проявлять о них круглосуточную заботу в соответствии с миссией Красного Креста, нет никакой необходимости жить с ними под одной крышей. Мы не виделись с тобой с апреля, Жан-Шарль. – Тимми чуть было не сказала, что ждет от него ребенка, но вовремя спохватилась. – Я чувствую себя последней идиоткой. Я даже не твоя любовница. Я просто голос, с которым ты разговариваешь по телефону, а сам тем временем продолжаешь жить со своей семьей. Может быть, тебе трудно сказать мне, что все кончено. А я думаю, все кончилось уже давно. У тебя просто не хватало духа признаться мне, а у меня не хватало духа это услышать. А теперь уже все равно. Я тебя люблю. Я никогда никого не любила так, как люблю тебя. Но больше в эту игру я играть не буду. Тебе больше не нужно изобретать предлоги и отговорки. Твоя жена и дети могут перестать попадать в аварии и болеть тяжелыми болезнями. Софи может перестать угрожать тебе, что прыгнет с крыши. Все, с меня довольно.

Тимми захлебывалась рыданиями, ее голос прерывался. Жан-Шарль окаменел. Он всегда боялся потерять Тимми, и вот сейчас она ему говорит, что все кончено. Он всего лишь просил еще немного времени, хотел решить еще какие-то свои проблемы и оставить семью, когда у всех все наладится. Почему она не захотела этого понять? Наверное, потому, что не любит его. Он был ошеломлен и раздавлен так же, как и она. А она нанесла ему свой последний удар. Тимми хотела быть уверенной, что, когда он узнает о ее ребенке, он не заподозрит, что этот ребенок – его. И убедить его в этом можно было только одним способом: сказать ему, что отец ребенка – кто-то другой. И так Тимми и сказала, ясно и просто.

– Все это уже не важно, Жан-Шарль, – произнесла Тимми холодно. Она принудила себя произнести эти слова, сжечь за собой все мосты, чтобы отрезать путь к отступлению. Ей больше не нужны его обещания, она больше не хочет надеяться. Да и надеяться ей не на что, теперь она это знает. Она даже не знает, любил ли он ее на самом деле. Если и любил, то не настолько, чтобы ради нее разрушить свой брак, тот самый брак, который, по его словам, умер задолго до того, как в жизни Жан-Шарля появилась Тимми. Видно, не совсем этот его брак умер, раз он продолжает его сохранять, а она, Тимми, одна и носит их ребенка. Но сейчас она положит всему конец, и навсегда. Никогда он не уйдет из дому, она это знает, и вся эта путаница будет бесконечно тянуться, тянуться… Нет, не будет. Тимми не допустит. Она больше никому не позволит бросить себя. Она сама уйдет. Уйдет с гордо поднятой головой, пусть ее сердце разорвалось и истекает кровью. – Я встречаюсь с другим, – сказала она, одним смертельным ударом убивая и его, и все, что они созидали восемь месяцев. – Вообще-то я начала встречаться с ним еще в апреле, – добавила она и болезненно вздрогнула, услышав, как Жан-Шарль негромко ахнул. Ее удар попал в цель, но она этого и добивалась. Если у нее кто-то есть, и есть уже давно, то, узнав, что у Тимми родился ребенок, – а Жан-Шарль об этом обязательно узнает, – он никогда не подумает, что отец этого ребенка – он. Когда у Тимми родится ребенок, об этом будут кричать все газеты и журналы. Сенсация номер один: «Тимми О» – мать-одиночка! И Тимми защищала себя сейчас от Жан-Шарля. Она должна была это сделать, какую бы боль им обоим ее решение ни причинило. И боль оказалась непереносимой.

– Вот как… Я не знал… – проговорил он дрожащим голосом. – Знаю, ты мне не веришь, но я в самом деле старался выпутаться из этой передряги и быть с тобой. Откуда мне было знать, что у жены обнаружат рак, что моя дочь такая дурочка, что сядет в Италии в машину со своим пьяным дружком, что у жены будет такая тяжелая реакция на облучение… И что Софи перестанет злиться на меня, надо только дать ей немного времени, чтобы успокоилась… Тимми, ты должна была сказать мне, что встречаешься с другим. Так было бы честнее. Видно, в Голливуде другие представления о нравственности, чем у меня. Если бы что-то подобное случилось со мной, у меня хватило бы чувства собственного достоинства рассказать обо всем тебе. Я все это время любил тебя и договорился с тобой не встречаться этим летом по одной-единственной причине: я не хотел втягивать тебя в эту тягостную передрягу и надрывать тебе душу, пока я выхожу из нее, как подобает честному и порядочному человеку, и я очень сожалею, что у меня это заняло больше времени, чем я тебе обещал. Жизнь не всегда подчиняется нашим расчетам. Я сделал все, что мог. – Жан-Шарль тоже плакал. – И я тебя люблю. Я правда тебя люблю! Мне и в голову не приходило, что, если я замешкаюсь, ты ляжешь в постель с кем-то другим. Долго ли ты ждала? Неделю? Две? Мы виделись с тобой в апреле, значит, этот другой у тебя появился, едва я успел уехать. Как ты только могла… – с тоской сказал он. Было такое чувство, как будто она вонзила ему в сердце нож. Так оно и было на самом деле. Но и его нескончаемые отговорки разбили сердце ей. Их любовь превратилась в воображаемый роман с человеком-невидимкой, и на продолжение этой абстракции ее не хватило. Да, конечно, он был полон благих намерений, но поступал по отношению к ней несправедливо. А сейчас Тимми была намеренно жестока с ним. Оба были в чем-то виноваты, и обоим было непереносимо больно. А еще скоро родится ребенок, о котором Жан-Шарль ничего не знает, и у этого ребенка не будет отца. В этой игре три человека получили тяжелые травмы.

– Ты говорил, что уедешь, но так до сих пор и не уехал, – чужим голосом парировала Тимми.

– Я не успел. Я хотел посмотреть на следующей неделе три квартиры вместе с тобой. Или в те дни, когда мы встретимся, – сказал он несчастным голосом.

– Мы бы никогда не встретились, – отрезала она. – Тебе кажется, что встретились бы? Не знаю, может быть, ты и в самом деле в это верил. Но у тебя появилась бы еще тысяча и одна отговорка, чтобы ничего не менять.

– Может быть, ты и права. Может быть, так все и было бы. Я уже ничего больше не знаю, Тимми. Прости… Пусть у тебя все будет хорошо. Надеюсь, тот, другой, сделает тебя счастливой. Я хочу, чтобы ты знала, что я любил тебя всем сердцем. И никогда в жизни не любил никого так сильно, как тебя. А ты в это время развлекалась с другим.

В его голосе почти не было горечи, чувствовалось, что он просто опустошен. Но Тимми должна была сказать ему то, что сказала, чтобы защитить себя и своего ребенка, как бы больно это ни ранило его. После того как он столько времени отказывался с ней встретиться, а теперь они уж наверняка друг друга не увидят, он не имеет права знать, что она носит его ребенка. Ей не нужна его жалость. Она сама сумеет позаботиться о ребенке. А если он однажды захочет узнать, кто его отец, она ему скажет, и пусть ребенок сам решает, что делать. Она скажет их ребенку, что его отец был замечательный, глубоко порядочный, честный и любящий человек, и что она, Тимми, любила его больше жизни. Влюбилась в него с первого взгляда в Париже. А сейчас она сделала то, что казалось ей самым правильным. Им больше нечего было сказать друг другу.

– Береги себя. Я люблю тебя, – прошептала Тимми и положила трубку. Она чувствовала себя виноватой за то, что была так жестока с Жан-Шарлем и ничего не сказала о ребенке. Но альтернативы не было, она это чувствовала. Она ждала бы его всю жизнь и так никогда бы не дождалась. А потом в один прекрасный день он бы ей сказал, что все кончено, он не может оставить жену и детей. Приговор был вынесен, утвержден и подписан, наконец-то у нее хватило мужества прочесть его и уйти от Жан-Шарля.

Тимми думала, что умрет, потеряв его. Она легла в постель и проплакала четыре дня и четыре ночи. В офис она не ездила, на звонки не отвечала. Не ответила Жан-Шарлю, когда он позвонил ей на мобильный телефон. Она увидела, что он звонил три раза. Когда она наконец приехала на работу, то была похожа на привидение. Ни Дэвиду, ни Джейд она не сказала ни слова. Через две недели им всем предстояло лететь сначала в Нью-Йорк, а потом в Милан и Париж; Тимми должна была переделать горы работы, после того как пробездельничала целую неделю, не выходя из дома.

В Лос-Анджелесе выдалась на редкость жаркая неделя, а их кондиционер вышел из строя. В офисе было невыносимо душно, хотя они открыли несколько окон. Тимми изнемогала. И в конце концов она сбросила с себя широченный французский размахай – некая разновидность восточной паранджи, которая стала для нее чем-то вроде рабочей одежды – и стала расхаживать по своему кабинету в тенниске и в джинсах, выставив живот напоказ. Она была в начале седьмого месяца беременности, и Джейд, увидев Тимми, остановилась как вкопанная и так и застыла на месте. Тимми расхохоталась бы, увидев ее лицо, не будь она в таком отчаянии после разрыва с Жан-Шарлем. На самом деле их отношения кончились еще в апреле, когда она зачала их ребенка, и тогда она видела его в последний раз. Дальше последовала нескончаемая вереница отговорок, неоправдавшихся надежд, пустых мечтаний, может быть, даже лжи. Она уже теперь ничего не знала, но все еще любила его, любила всем сердцем.

– Что… это?… – пролепетала Джейд, глядя на Тимми и не веря своим глазам.

– Угадай с трех раз, – предложила Тимми, горько усмехнувшись. И в эту минуту в кабинет вошел Дэвид и тоже уставился на Тимми. Ее живот казался огромным, замаскировать его уже было невозможно. Да она этого и не хотела. Хватит прятаться, пусть все знают. Ну, если пока не все, то по крайней мере ее помощники. Скоро всем все и так станет ясно, скрывай не скрывай – бесполезно. Но Тимми все же надеялась как-то сохранить свою беременность в тайне до конца демонстрации коллекций, не хотелось, чтобы сплетни просочились в прессу.

– О господи… – потрясенно прошептал Дэвид. – А он знает?

У них не было ни малейших сомнений относительно того, кто этот «он», да иначе и быть не могло. Тимми покачала головой.

– Не знает. И я не хочу, чтобы знал. Не хочу быть жалкой, отвергнутой любовницей, которая ждет его ребенка. Я заслуживаю лучшей участи. Хотела рассказать ему при встрече, а встреча так и не состоялась. В последний раз он позвонил, чтобы перечислить еще один список отговорок, почему он не может со мной встретиться, и тогда я сказала ему, что у меня роман с другим, мы начали встречаться еще в апреле. Если он прочитает в газетах о моем ребенке, то не подумает, что отец – он.

– Зачем ты на такое решилась? – в ужасе закричала Джейд. Сама она не очень-то хотела иметь детей, и уж конечно, не дай бог в таком возрасте, как у Тимми, да еще от женатого человека, которого вряд ли когда-нибудь еще увидит. Ничего ужаснее Джейд и представить себе не могла.

– Решилась, потому что люблю его, – спокойно объяснила Тимми, – пусть я даже никогда его больше не увижу и он никогда не узнает о ребенке. Я любила его так сильно, что мне захотелось родить от него ребенка. У него не хватило духа уйти от жены, но это ничего не меняет. И еще я решилась из-за Марка. Я похоронила одного ребенка. Убить другого я не могла. Этот ребенок – великий дар. И этот дар я сохраню, хоть и потеряла Жан-Шарля навсегда, – сказала Тимми и смахнула слезы, а Дэвид обнял ее за плечи.

– Да, Тимми, ты настоящая женщина, – с нежностью сказал он. Он всегда знал, сколько в ней мужества, и сейчас был сильно взволнован. – Мне кажется, ему следует знать. Это и его ребенок тоже. Скажу тебе честно: я уверен, что он тебя любит. Просто ему потребовалось больше времени, чтобы уйти, чем хотелось бы.

Это была единственная уступка, на которую Дэвид был готов пойти.

– Дерьмо все это, – фыркнула Джейд. – Он и не собирался уходить от жены. Они никогда от жен не уходят.

– Некоторые уходят, – стоял на своем Дэвид. Однако он выписал ей чек, поскольку проиграл пари. А Джейд купила себе ту самую сумочку от Шанель, о которой мечтала. И стала щеголять с ней каждый день. Дэвид страшно досадовал, что проиграл пари. Не из-за себя, из-за Тимми.

Он обнял ее еще раз, и все разошлись по своим кабинетам. Тимми села за письменный стол. До рождения ребенка оставалось три месяца. И целая жизнь, которую ей придется прожить без Жан-Шарля. Воображение отказывалось все это представить. Тимми знала, что никогда больше не полюбит никого так сильно, как любила его, и не хотела никого любить. Жан-Шарль поистине был любовью всей ее жизни. А она с ним рассталась. Ее самый мучительный кошмар стал явью.

Глава 22

Все две недели перед поездкой в Европу с показом коллекций готовой одежды в их кабинетах царила зловещая тишина. Тимми почти все время молчала, они ходили вокруг нее на цыпочках. Она работала допоздна, дверь в ее кабинет всегда была закрыта, а в обоих ее домах было мрачно, как в гробницах. Один раз Тимми поехала к себе на виллу в Малибу, но долго там не выдержала. Приехала к сестре Анне в приют Святой Цецилии и все ей рассказала, а сестра Анна ответила, что будет по-прежнему молиться о счастливом разрешении, и напомнила Тимми, что она должна думать о ребенке, который уже скоро родится. Монахини очень волновались за нее, дети клали руки на ее живот. Спрашивали, есть ли у ребенка отец, и она объяснила им, что отца у него нет, как и у многих из них, и они ничуть не удивлялись. Когда Тимми уезжала, сестра Анна обняла ее и повторила, что будет за нее молиться.

Тимми печально посмотрела на сестру Анну и сказала, что молиться за нее уже поздно, во всяком случае, о ее встрече с Жан-Шарлем.

– Молиться никогда не поздно, – бодро ответила сестра Анна. Тимми лишь покачала головой и уехала.

Они с Джейд приобрели для Тимми несколько свободных фалдистых накидок и широких бесформенных жакетов, что-то из них Тимми смоделировала сама, они искусно драпировали ее живот, и она надеялась, что хотя бы во время показа никто не догадается о ее беременности и пресса не устроит из нее сенсацию. Но Тимми знала, что после показа ей уже не удастся скрывать свое положение. Уже и сейчас для этого приходилось прилагать немало усилий. Ей надо только продержаться еще несколько недель, а там она сможет вздохнуть с облегчением, уедет в Лос-Анджелес и там затаится. Будет жить тише воды, ниже травы. Ей совсем не нужно, чтобы все до единого журналисты модных изданий начали наперебой гадать, кто же отец ребенка. Она была счастлива, что никто не знал о Жан-Шарле. В конечном итоге это обернулось великим благом. Тимми также тревожила мысль, что вдруг она случайно встретится с Жан-Шарлем, когда будет в Париже, но оснований для тревоги, в сущности, не было. Она будет по горло занята демонстрацией своих коллекций, а времени разгуливать по Парижу, что она всегда любила, у нее не будет.

Дэвид по-прежнему твердо стоял на том, что Тимми следует позвонить Жан-Шарлю и рассказать о ребенке. Но всякий раз, как он об этом заговаривал, она упрямо давала ему отпор. Дэвид даже подумывал, что ему надо бы набраться смелости и самому позвонить Жан-Шарлю, но он слишком уважал решения своего босса, даже если считал их ошибкой.

– Ребенок имеет право расти с отцом, – сказал он ей однажды, но Тимми в ответ покачала головой.

– Я же росла без отца. И ничего, выросла.

– Ты совсем другое дело. У тебя не было выбора.

– Не хочу, чтобы он был со мной или с ребенком из жалости к нам или из чувства долга. Если бы он раньше ушел от жены, было бы совсем другое дело. А он не ушел. Так что мы теперь сами с усами. И я не хочу быть чьей-то брошенной любовницей да еще с ребенком в придачу. У меня довольно гордости.

Все в ней вскипело от этой мысли, но лицо осталось горестным и потерянным, – так же было и на душе.

– Позволь спросить тебя, Тимми, а разве он тебя бросил? Это ты бросила его. Ты даже солгала ему, что у тебя есть кто-то другой. Ты порвала с ним. Ты с ним, а не он с тобой. И при этом нанесла ему удар под ложечку.

– Рано или поздно он все равно бы порвал со мной. Он же не хотел видеть меня. Еще немного – и он сказал бы, что не хочет разрушать свою семью.

Тимми была в этом уверена, Джейд с самого начала оказалась права.

– Теперь тебе этого никогда не узнать, согласись, – резко сказал Дэвид. Но Тимми было не поколебать, равно как и Джейд, которая твердила, что Тимми поступила совершенно правильно, хотя сама Джейд недавно обручилась со своим архитектором. Она обеими руками голосовала за любовь, но только не с женатыми мужчинами. Такая любовь, утверждала она и свято верила в то, что говорит, – это тупик.

В Нью-Йорке их показ прошел с большим успехом, потом они полетели в Милан и Лондон, как всегда. А когда наконец добрались до Парижа, Дэвид увидел, что Тимми не только смертельно устала, но и подавлена. Куда девалось воодушевление, которое всегда охватывало ее в Париже. Она делала все, что необходимо, для проведения презентации, была так же безжалостна во время примерок на манекенщицах, как и всегда, но ни разу не вышла из гостиницы и ужинала у себя в номере. Нигде не бывала и всеми силами старалась, чтобы ее никто не увидел. Она все еще прятала свою тайну под фалдистыми накидками и драпировками, но скрывать то, что было под ними, становилось с каждым днем все труднее. За время демонстрационной поездки ребенок заметно вырос, и когда Тимми оставалась одна в своем номере и натягивала джинсы, сбросив сшитую ею накидку, которая искусно маскировала своими складками и драпировками ее живот, то он казался просто огромным.

Дэвид подозревал, что Тимми боится случайно встретиться в Париже с Жан-Шарлем. Едва кончив работу, она тут же скрывалась у себя в номере, как мышка. Джейд и Дэвид несколько раз звали ее куда-нибудь поужинать, но она всякий раз отказывалась и говорила им, чтобы шли без нее. Да и то сказать – как же она устала.

Почему-то на этот раз парижское дефиле с самого начала не заладилось. До Парижа все шло как по маслу, а в Париже, как выразилась Тимми, у луны, видно, начался понос. Все, что только могло сорваться, срывалось. Две манекенщицы заболели, третью посадили в тюрьму за то, что продавала на тусовке кокаин и ее за этим занятием поймали. Их парижский флорист перепутал заказы, доставил им совсем не те цветы, что нужно, и уже ничего не мог исправить. На подиуме оказалось что-то наподобие трех трамплинов, и если дорожку не выровнять, то манекенщицы на высоченных каблуках переломают себе шеи на скользкой поверхности с буграми. Тимми приказала, пусть делают что хотят, платят сколько нужно, но чтобы ко вторнику все было в идеальном порядке. И в довершение всего что-то случилось с освещением, оно то и дело гасло, и помещение погружалось во мрак. Вызвали электриков, стали чинить, и тут сорвалась ферма со светильниками, упала на электрика и сломала ему плечо. Было такое ощущение, будто их кто-то проклял.

Тимми крепко выругалась от досады. Они до сих пор ждали манекенщиц, чтобы начать репетицию. Пятеро опаздывали, явилась одна, но сильно навеселе. Портнихи не успели сделать подгонку после примерок.

– Ну вот скажи, Дэвид, какая еще пакость может случиться? Не удивлюсь, если сюда сейчас ворвется стадо слонов.

– Ничего, Тимми, всякое бывает, сама знаешь, – стал успокаивать ее Дэвид. Но нынче и правда все шло вкривь и вкось.

– Господь с тобой, в Париже? В Оклахоме сколько угодно. Но мы не можем так опозориться в Париже, пресса сожрет нас, – сказала Тимми несчастным голосом. С той минуты как они прилетели в Париж, с ее лица не сходило выражение тоскливой обреченности. Быть в одном городе с Жан-Шарлем и не встретиться с ним! Эта мысль грызла ее день и ночь.

Их вчерашняя репетиция напоминала эпизоды из «Братьев Маркс» [7]7
  Популярный комедийный квинтет из США, специализировавшийся на «комедии абсурда» – с набором драк, пощечин, флирта и метания тортов.


[Закрыть], и Тимми настояла на генеральной репетиции, хотя освещение было не в порядке и «трамплины» с подиума еще не сняты. Один как-то удалось убрать, но осталось еще два.

– О чем только эти идиоты думали, когда строили помост? Явно были под кокаиновым кайфом, – негодовала Тимми. Она уже несколько дней не давала никому покоя и хотела только одного – чтобы демонстрация скорее прошла. Как будет хорошо, когда она приедет домой и отключится от всех забот. Париж ей был сейчас ненавистен. Она могла думать только о Жан-Шарле, вспоминать, как он вошел восемь месяцев назад в ее гостиную в этом самом отеле и как она с первого взгляда влюбилась в него, вспоминать и плакать. Но другим она об этом не говорила. Им и не надо было ничего говорить, они сами все видели. Скорее бы завершился этот показ, и как только он кончится – домой, сразу же домой.

В четыре часа дня все было готово, чтобы начать генеральную репетицию. Освещение кое-как исправили, остались какие-то мелочи. Пора начинать, распорядилась Тимми. Все манекенщицы пришли, платья подогнали. Тимми весь день не ела, для поддержания сил без конца сосала чупа-чупсы. И тут одна из ферм со светильниками снова погасла. Тимми поднялась на подиум, чтобы как следует рассмотреть все снизу.

– Осторожнее, как бы она на тебя не упала, – пошутил Дэвид, и тут ферма и в самом деле начала падать с потолка, Тимми сделала шаг назад и сумела увернуться, однако поскользнулась на одном из оставшихся «трамплинов» и упала навзничь на пол, все ахнули и бросились к ней. Только Дэвид и Джейд знали, что она беременна, но упала она так сильно, что испугались все. Когда Дэвид подбежал к ней, лицо у нее было ошеломленное и бледное до синевы, и он подумал, что наверняка она ударилась головой.

Дэвид опустился на колени возле нее и посмотрел ей в глаза. Она лежала на спине и не шевелилась и никак не могла перевести дух.

– Тимми, ты как?… Скажи что-нибудь…

Она смотрела на него и, казалось, сначала ничего не могла сообразить, все молча глядели на нее. Дэвид отошел и оставил ее наедине с Джейд.

– Не вызывайте врача, – прошептала Тимми своей помощнице. – Не позволяйте им вызывать врача.

Джейд кивнула, но ей показалось, она знает, что хочет сделать Дэвид, а она не могла оставить Тимми и помешать ему. Тимми была пугающе бледна, а когда попыталась сесть, у нее закружилась голова, когда же хотела встать, то громко закричала от боли. Ее лодыжка начала раздуваться, как воздушный шарик, она с исказившимся от боли лицом оперлась о руку Джейд.

– Кажется, я вывихнула ногу, – сказала Тимми и рухнула на стул. Один из электриков принес ей лед, помощник администратора прибежал справиться, как она. Кто-то ему сообщил, и он предложил вызвать гостиничного врача. Тимми решительно отказалась, заявила, что чувствует себя прекрасно, но ее вид не подтверждал ее уверений.

– Может быть, у тебя перелом, – встревоженно говорил Дэвид. О ребенке спросить он не смел, но видел, как она потирает рукой живот. – Я считаю, ты должна ехать в больницу, – сказал он, когда Джейд побежала сказать манекенщицам, что произошла небольшая задержка, но через несколько минут генеральная репетиция начнется. Помощник пошел к администратору отеля обо всем доложить. Он знал, какой важный клиент Тимми, и понял, что она нуждается в помощи.

– Да все отлично, – сказала Тимми и снова попыталась встать на ноги. – Начинаем!

Вид у нее был – краше в гроб кладут.

– Ты с ума сошла, – шипел Дэвид, глядя, как она пытается дирижировать репетицией, а сама вот-вот упадет в обморок. Минут через двадцать Тимми обернулась и увидела в нескольких шагах от себя Жан-Шарля, он стоял и внимательно наблюдал за ней. Страшнее кошмара она не могла себе представить. Он здесь. Она понятия не имела, кто его вызвал, но вот вызвали же! Тимми посмотрела на Дэвида, но он как раз в эту минуту повернулся к Джейд и стал ей что-то говорить, и взгляда Тимми не поймал. На Жан-Шарля тоже было больно смотреть. Едва Тимми его увидела, как ее охватила паника, казалось, она вот-вот потеряет сознание. Жан-Шарль усадил ее и попросил опустить голову между колен, а когда Тимми после этого выпрямилась, то на ее лице была гримаса нестерпимой боли.

– Мне не нужен врач, – твердо сказала она, – но все равно благодарю вас за то, что пришли. Я прекрасно себя чувствую. Просто небольшая одышка.

Жан-Шарль уже посмотрел на ее ноги и увидел распухшую лодыжку. А пока держал ее руку и считал пульс.

– Судя по всему, перелом, – сказал он и, присев на корточки, стал осматривать лодыжку Тимми. Тимми с отчаянной мольбой смотрела на Дэвида. Но Дэвид не собирался бросаться ей на выручку. Пусть все решает судьба, считал он. Он только легонечко ее подтолкнул. – Вам нужно в больницу, – спокойно сказал Жан-Шарль. Они встретились в первый раз за все то время, что прошло после апреля, и было видно, что обоим сейчас тяжело.

– Мне не нужно ни в какую больницу. Мы сейчас начинаем репетицию.

– Насколько я помню, у нас уже был подобный спор.

Вид у Жан-Шарля был такой же несчастный, как и у Тимми. И тут в разговор вступил Дэвид:

– Репетицию проведу я. Ради бога, это всего лишь прогон. Твою ногу обязательно должны посмотреть врачи.

И не успела Тимми опомниться, как он помог Жан-Шарлю поставить ее на ноги, она расправила свою накидку и распушила фалды. Тимми была очень элегантна, но бледная как смерть и не могла сделать ни шагу из-за распухшей лодыжки. Пока она безуспешно спорила с Дэвидом и Жан-Шарлем, откуда-то прикатили кресло на колесиках. Управляющий отелем вздохнул с облегчением, увидев рядом с Тимми врача.

– Если хотите, я вас отвезу, – официальным тоном предложил Жан-Шарль. Когда Дэвид ему позвонил, он был у себя в кабинете и принимал больных, но сразу же приехал.

– Я могу поехать на такси, – отказалась Тимми, стараясь не смотреть на него. Уже от одного только того, что он здесь, ее сердце колотилось как сумасшедшее. Тимми не хотела его видеть, не хотела ехать с ним в одной машине. Не хотела, чтобы он был где-то рядом. И сейчас ее сердце разрывалось на части. Тимми знала, что будет любить его до конца своих дней. И не хотела его больше видеть. Она уже смирилась с тем, что потеряла его. И мучительно пережила эту потерю. А видеть его сейчас оказалось еще более мучительно. Не разрывай ее такая боль в ноге, она бы рассердилась на Дэвида. У него на лице было крупными буквами написано, что это он позвонил Жан-Шарлю. Да, Дэвид виноват перед Тимми, но все равно он поступил правильно, он это твердо знал. Кто-то же должен был сделать хоть что-то, чтобы помочь и им обоим, и их ребенку. Вот он и помог.

– Вы не можете ехать одна, – резонно возразил Жан-Шарль. – Я вполне могу вас отвезти. Все равно у меня там пациент.

Тимми ничего не ответила, и один из электриков выкатил ее из вестибюля и спустил с крыльца, а Жан-Шарль шел за ними. Швейцар подал его машину, и Жан-Шарль помог Тимми перебраться в нее. Боль была сильнейшая, она чуть не плакала, пока устраивалась на сиденье, но изо всех сил крепилась.

– Прощу прощения, – извинился Жан-Шарль, и всю дорогу до госпиталя в Нейи ни он, ни она не проронили ни слова. На Тимми нахлынули воспоминания о той, давней поездке, и она старательно глядела в окно, избегая его взгляда. Лодыжка болела нестерпимо, но она молчала. И вдруг, к ее великому облегчению, в животе зашевелился ребенок. Слава богу, он жив! Наконец Жан-Шарль произнес: –  Мы оба сейчас оказались в неловком положении, но я не могу не сказать вам, как я огорчен из-за вашей ноги.

Жан-Шарль был очень красив, как и всегда, и Тимми делала героические усилия, чтобы не замечать этого. Скорее бы доехать до больницы.

– Я просила не вызывать мне врача, – сказала она упрямо.

– Еще бы. – Он усмехнулся. – Хоть и сломали ногу.

Жан-Шарль был счастлив, что встретился с Тимми, даже в это непростое для обоих время.

– Я считаю, что это перелом. Что произошло?

– Я упала с дорожки на спину, пыталась увернуться от фермы со светильниками, которая падала мне прямо на голову. Сегодня все шло вкривь и вкось.

И в довершение всех бед ей не хватало только встретиться с ним!

– Производственная опасность, – заметил он, лавируя в потоке машин. Ему показалось, что Тимми немного поправилась, и это ей шло. Несмотря на гримасу боли, она была очень красива. – У вас опасное производство, – заметил он, стараясь отвлечь ее, но она молчала.

Наконец добрались до Американского госпиталя в Нейи. Жан-Шарль попросил кого-то, чтобы привезли кресло-каталку, и сам повез Тимми в рентгеновский кабинет. – Прежде чем сюда ехать, я позвонил хирургу-ортопеду – так, на всякий случай. Он сейчас дежурит, и когда будут готовы снимки, спустится к нам и посмотрит вас.

Тимми помнила, как год назад он держал ее за руку в операционной. И будь все по-другому, она опять попросила бы его взять ее за руку, или он сам бы предложил. Но сейчас все изменилось, и он не взял ее за руку. И она не хотела, чтобы он остался с ней.

Лаборант вкатил Тимми в кабинет, где ее уже ждал рентгенолог. Она оглянулась на Жан-Шарля и увидела, что он смотрит на нее. Их взгляды встретились, и Тимми тут же отвела глаза. В его взгляде была живая мука. Кому из них было сейчас больнее?

– Немного погодя я зайду, узнаю, как вы, – сказал он, и она кивнула. Просить его не заходить было бесполезно, она это знала. Что бы она ему ни говорила, он все равно сделает по-своему. Жан-Шарль ушел, и рентгенолог стал расспрашивать Тимми, как все произошло. Она ему рассказала, и он отвез ее в рентгеновскую комнату и помог ей подняться на рентгенодиагностический стол, чтобы сделать снимки. Теперь Тимми должна будет ему все рассказать, выбора у нее не оставалось.

– Я беременна, – очень тихо сказала она, как будто Жан-Шарль стоял под дверью и мог все слышать, хотя он ушел смотреть своего пациента, и Тимми это знала. Он мог бы отвезти ее в больницу Пти-Сальпетриер, но решил, что здесь ей будет спокойнее.

– В самом деле? – удивился рентгенолог, и тогда Тимми распахнула накидку с фалдами и показала ему свой живот. Врач был поражен. Она скрывала его одеждой очень искусно, но он сразу понял, что срок большой, не меньше шести месяцев.

– Пожалуйста, никому не говорите, – сказала Тимми, ложась. – Это тайна.

– Вы кинозвезда? – почтительно спросил он, и Тимми с улыбкой покачала головой. Он накрыл ее тяжелым свинцовым фартуком для защиты. Боль в ноге была зверская, но врач дотрагивался до нее очень осторожно. Жан-Шарль сказал ему, что Тимми его добрый друг. Вот поразился бы он, узнай, что Тимми носит его ребенка. И Жан-Шарль тоже.