Текст книги "По ту сторону озера"

Дария Ульмар
По ту сторону озера

Посвящается всем тем, кому кажется, что их разбитые сердца – это навсегда.

До зимы

Раньше мы с младшей сестрой всегда долго разговаривали по ночам. Наши отношения можно было назвать почти идеальными. Столь близкой сестринской связи мало, где можно было отыскать. По крайне мере, я предполагала именно так, что наша была особенной.

Возрастная разница в три года не являлась для нас значимой. Мы, несомненно, хорошо относились друг к другу, шутили вместе за завтраком, ходили после школы домой и да, это было похоже на близкие взаимоотношения. Я имею в виду, откровенные. Мы всегда обменивались всеми секретами и переживаниями, которые у нас были вне зависимости от их важности, и были почти неразлучны.

Одним из самых больших секретов, который хранила моя сестра, был тот, который касался моих чувств к нашему преподавателю по истории. Мне было шестнадцать, ему двадцать четыре. На уроках он смотрел на меня с нескрываемым интересом, а я лишь краснела, словно роза, каждый раз, как только он бросал на меня свой взгляд. Однажды я призналась ему в своих чувствах после занятий, а он назвал меня малышкой, добавив, что для меня он слишком взрослый. Я расплакалась, учитель предложил мне выпить сока. Отказавшись, я вышла из кабинета и ушла домой с разбитым сердцем. Все эти школьные страсти длились полгода, прежде чем я осознала, что у нас никогда бы ничего так и не вышло, будь мне хоть двадцать лет, как на момент повествования. Сестра знала о моих переживаниях и всячески меня поддерживала.

Мне доставляло удовольствие читать Джейн Остин. Признаться честно, чтение было единственным занятием, которое у меня получалось. Я могла бы даже гордиться тем большим количеством книг, которые были мной прочитаны. У нас в квартире располагалась одна большая гостиная с широкими книжными полками во всю стену. В основном, их пополняла именно я, но пользовались мы ею вместе с сестрой.

Дана больше всего любила рисовать. Я бы не сказала, что это было всего лишь её детским пристрастием, которое со временем бы прошло как любое другое быстрое увлечение, но впоследствии оно переросло для неё в нечто большее, чем просто занимательное времяпрепровождение.

Она легко обучалась всему новому и интересовалась живописью, собирая художественные альбомы с репродукциями картин известных художников старины. Ей особенно нравился Ян ван Эйк «Портрет четы арнольфини» и «Мадонна канцлера Ролена». Над её письменным столиком красовались напечатанные отдельные части картин Босха. «Сад земных наслаждений» вызывал у меня одновременно как спазмы в животе, так и неугасающий интерес.

– Они тебе не кажутся странными? – интересовалась я, – Столь странных существ в жизни не встречала.

– Именно. В этом и есть их особенность. Они странные и поэтому так притягивают глаз, – отвечала Дана несколькими предложениями.

Нет никакой необходимости говорить много слов о особой сестринской связи, которая присутствовала между нами. Ближе её у меня никого никогда не было. Существует ли во всём мире человек, которого вы понимаете лишь благодаря одному взгляду и который также безупречно понимает вас? Мы являлись подобным примером для полного понимания того, что значит «общаться друг с другом, не произнося ни слова».

Мы с сестрой не были многословны, но отлично ладили между собой. Хотя раньше, пожалуй, Дана предпочитала людское общение больше, чем добровольное уединение, как я, но она и была в то время просто ребенком, который стремился познать мир и всё вокруг себя. Её характер отличался игривостью, непостоянством и беззаботностью. Это проявлялось и в её творчестве, когда сестра охотно перекидывалась с одной художественной работы на другую, оставляя за собой хаос и беспорядок.

«Это творческий беспорядок. Я художник. Ты же должна меня понимать».

Всё изменилось, когда моя младшая сестра начала слышать голоса. Ей было всего тринадцать лет, а мне, как следствие, шестнадцать.

За долго до того, как появились голоса, Дана стала говорить по ночам. Это было трудно не замечать. Мама думала, что всё дело в перенапряжение мозга. Она находила объяснения в банальных оправданиях: сестра слишком много смотрит остросюжетных и документальных фильмов, большое количество времени проводит в интернете, в соцсетях, да и вообще, во всём виноват мобильный телефон.

Позже появилась версия, что Дана переживает некий эмоциональный стресс. Мы знали, что время от времени она вступала в конфронтации со сверстницами в своём классе. Думаю, в этом возрасте всегда происходят конфликты из-за каких-то мелких вещей.

Однажды, Дана подралась в школьном кафетерии по причине того, что другой парень вылил ей чай прямо в лицо. Сестре несказанно повезло, что тот оказался не горячим. Тогда я была полностью на её стороне. Объективно, что у того, кто вылил чай ей в лицо, было не всё в порядке с головой, но как посчитал куратор класса Даны, та должна была решить конфликт именно словесным путем, а не физическим. Хотя, мы все, конечно, понимаем, что ожидать адекватного поведения от любого человека в данной ситуации вряд ли бы пришлось.

Возвращаясь к теме бормотания и разговоров во сне, я бы не сказала, что Дана страдала бессонницей. Большую часть времени она выглядела бодрой, очень активной и жизнелюбивой. И может поэтому я так сильно любила её. В ней бурлила жизнь до поры до времени. Фраза: «Не существую, а именно живу» была точно сказана про неё. Широкая улыбка, глубокие голубые глаза, которые, как мне казалось, отражали всю вселенную. Лицо, напоминающее фарфоровое лицо куклы. Иногда и я называла её так: «куколка».

Дана не любила свой светлый цвет волос, но никогда не решалась его изменить. Лишь иногда она красила концы в разные цвета специальными мелками. Румянец украшал её миниатюрные щёчки, ямочки около рта я находила просто очаровательными. Миловидность была в целом присуще её натуре.

Я не чаяла души в своей сестре.

Дана всегда была рядом со мной: когда моё сердце было разбито из-за парня в первый раз; когда лечила прыщи, а она продолжала твердить мне, что я все ещё красивая; перед выпускным в средней школе она наблюдала за тем, как я примеряю платья. Сестра всегда знала, что сказать для того, чтобы подбодрить меня.

Тема матери являлась для нас достаточно болезненной. Мама часто была занята своими делами. Я была далека от неё, как и моя младшая сестра. Мы не говорили о ней, а даже изредка, когда о ней заходил разговор, Дана старалась не рассыпаться словами, чтобы не причинять никому боль.

Мама всегда была достаточно властной, но холодной женщиной. У неё был авторитарный характер, с которым приходилось мириться. Полагаю, что он достался ей от нашей прабабушки, что также являлась примером для особого изучения с точки зрения психологии. Наша семья представляла собой линию сильных женщин, с которыми порой трудно было общаться посторонним людям. Я никогда не хотела приукрашивать свою мать, потому что знала, какова она на самом деле. С тем же, не пыталась её изменить, хотя до пятнадцать лет я ещё тешила себя желаниями что-то поменять в её поведение.

Дана не была похожа на мать до определенной поры, но после тринадцати лет, всё её поведение стало копией манер собственной матери. Это пугало меня больше всего. Те изменения, которые происходили на моих глазах, были совершенно для меня неожиданны.

Раньше мы всегда были близки с сестрой. С самого юного возраста, мы советовались друг с другом и во всём помогали. Если и было что-то, что я желала бы изменить, так это грядущие перемены.

Наше хорошее будущее не сулило нам ничего хорошего.

Когда разговоры по ночам стали громче, и я могла их слышать даже за стенкой в другой комнате, родители стали беспокоиться больше. Под родителями я подразумеваю мать и отчима, с которым мы с сестрой никогда не были близки. Антуан был их тех мужчин старого образца, кто поддерживал патриархальный склад общества и любым способом старался навязывать своё мнение, хотя по большей части, его, конечно, никто об этом не просил. Новый муж матери рассматривал нас с сестрой, как два объекта для распространения своих стереотипных взглядом, и поэтому особой любовью у нас не пользовался. Моего уважения этот человек так и не заслужил.

Признаюсь, я долгое время не могла понять, что примечательного мама могла в нем найти, кроме большего кошелька и лысой головы, похожей на озеро посреди леса. У Антуана было трое сыновей, которыми он гордился и ставил мне с Даной в пример их жен, как образец того, каким образом должны вести себя молодые женщины. Удивительными, показались, мне его наставления, учитывая тот факт, что отчиму никогда не приходилось быть женщиной, да и чего уж таить, никогда не удастся вовсе ею стать.

– Он всем своим поведением напоминает мне женоненавистника, говоря о том, что я нелепо выгляжу, когда пытаюсь рассуждать об искусстве! – жаловалась мне Дана.

– Возможно, Антуан просто тебе завидует.

Отчим считал, что женщины должны молчать в присутствие мужчин, таким образом отдавая последним дань уважения, но учитывая непростой характер своей матери, конфликты возникали в нашем доме чаще, чем мы могли бы о них желать. Ночные разговоры Даны Антуан воспринимал, как детскую невинную болтовню.

Кто-то на работе у мамы порекомендовал сестре совершать вечерние прогулки перед сном и меньше сидеть в телефоне. Однако данные советы не возымели нужного эффекта, и я осознала, что причина отнюдь кроется в чём-то другом.

Тогда в одну из ночей ко мне постучались в комнату. Я могла догадаться, что это была Дана. Я разрешила ей войти, включив ночник рядом со своей кроватью. Небольшой свет озарил комнату.

– Прости, знаю, что сейчас уже поздно. Я тебя не разбудила? К тебе можно войти?

Я легонько кивнула, потянув одеяло на себя, чтобы открыть ей место для того, чтобы сесть.

– Что-то случилось? – сонным голосом спросила я.

– Мне хотелось поговорить с кем-то о…

Дана аккуратно присела рядом и опустила глаза вниз. Руки зажала между коленями. Такая поза явно свидетельствовала о неуверенности в себе или страхе.

– О том, что ты говоришь во сне?

– Нет, немного не о том.

Я придвинулась чуть ближе.

– Слушай, я волнуюсь за тебя. Боюсь, что с тобой может случиться что-то плохое и это меня беспокоит. В твоем возрасте, вряд ли, пойдет на пользу принятие каких-то серьезных препаратов, да и мама не думает, что ситуация настолько критична. Всё-таки, это случается не каждую ночь, я имею в виду разговоры.

– Я не о том хочу поговорить…

Мы снова замолчали. Я могла ощущать, как ей непросто подбирать слова для продолжения беседы. Передо мной сидела девушка, пытавшаяся мне сказать нечто важное, но она не могла. Однако может момент был не слишком подходящим для разговоров?

– Дело в том, что я… Похоже, слышу голоса, – резко призналась Дана.

– Какие голоса?

– Я и сама не знаю… Возможно, это похоже на бред, и ты можешь рассказать об этом маме, и она в который раз подумает, что со мной что-то не так.

– Я не собиралась ей говорить. Даже тогда, когда ты просто начала говорить во сне, я и словом не обмолвилась.

Её эмоциональное состояние меня беспокоило. Я бы не хотела думать, чтобы Дана считала нашу маму недостаточно понимающей, хотя, по правде говоря, последняя сама заслужила к себе подобного отношения.

Мать мало обращала на нас внимания. Если же всё-таки и обращала, то любые слова, исходящие от неё, звучали словно приказы. По сути, они и были приказами. Мать редко нас обнимала и мало давала нам своей любви, может поэтому мы выросли с сестрой столь отстраненными по отношению к ней. Мы научились ласкаться к матери тогда, когда нам было что-то нужно, не отдавая себе отчета в том, что это может быть мерзко. Однако кто смел нас осуждать за подобное поведение?

Должно быть, холодное поведение матери и редкое проявление нежности и тепла к собственным детям послужили причиной тому, почему младшая сестра тянулась ко мне изо всех сил. Я нуждалась в ней, а она во мне.

Вся концентрация матери заключалась в работе отельного работника, которая, как мне казалось, приносила ей некую долю удовольствия, но не была делом всей её жизни.

Однако она заботилась о Дане. Всё выше сказанное можно свести к нескольким выводам:

1. Наша мать принимала участие в лечение Даны. Она с точностью до мелочей подбирала ей психотерапевтов, изучала её недуг, общалась с матерями таких же больных детей, контролировала терапию моей младшей сестры.

2. На этом всё и заканчивалось. Формально, мама выполняла свои обязательства, но психологически, было видно, что она не взаимодействовала с нами. Складывалось ощущение, что она отстраняется от нас всё дальше и дальше. Это было самое сложное для принятия. Я думаю, нам нужна была её поддержка. Мне и Дане. Мы находились в самом хрупком возрасте, который только может быть. В самом уязвимом периоде нашей жизни. Мы пытались перестроиться из состояния ребенок в состояние полувзрослый. Однако, чего мы добились?

Маму звали Эмбер. Её имя переводится как «янтарь».

Возвращаемся.

– Дана.

– Хорошо… – прошептала сестра.

– Тебя беспокоит это?

– Мне хочется, скорее, этим поделиться. И да, если честно, очень беспокоит.

– Ты знаешь, кто с тобой говорит?

– Нет, понятия не имею. Это большое количество голосов. Иногда я даже не могу их разобрать. Всё смешивается в один сплошной шум, и я просто сижу, как дура в… в недоумение: что вообще происходит? Не знаю, в голове ли это у меня или на улице.

– Тебе не показалось?

– Я бы хотела, чтобы это было так. Но чем дольше смотрела в окно из своей комнаты, тем больше понимала, что они внутри меня. Голоса. Они не снаружи.

– И давно это у тебя?

– Недели три назад появились.

– А что они говорят?

– Обычно что-то…

Она тяжело дышала. Слова не подбирались должным образом.

– Что-то наподобие… «ты такая глупая» или иногда, наоборот, совсем несуразное наподобие: «занавески здесь уродливые».

– Я, если честно, не знаю, правда, как на это реагировать…

– Мне кажется, у меня совсем крыша поехала. Что со мной?

– Кажется, что тот, кто с тобой разговаривает, настроен к тебе не очень доброжелательно.

– Всё равно это странно, не находишь?

– Скажем маме?

– Нет, если…

– Если?

– Они не усилятся. Я не хочу, чтобы она знала. Меня упекут сразу в сумасшедший дом. Моя жизнь будет кончена.

В ту ночь Дана осталась спать со мной. Я ждала, пока она заснет рядом, прежде чем уснуть самой. Малышка тихо сопела, глазные яблоки двигались под веками сверху вниз. Мне было интересно, что она видит, пока ей снятся сны.

Да, признаюсь, мне было страшно, и я волновалась за неё, но иногда появлялось желание хотя бы раз почувствовать то, что она чувствует; услышать, что слышит она. Заглянуть за темную занавеску и найти там то, что может меня напугать.

Может я была столь глупа, что задавала себе подобные вопросы: почему в нашей семье именно я была нормальной? Почему сестра испытывала все эти эмоции? После, я переставала себя спрашивать об этом. Психологическое здоровье сестренки было для меня важнее.

Я знаю одно: никто не застрахован от того, чтобы не заболеть. Это может случиться с каждым. И как нам говорил один из психотерапевтов Даны: «Если вы ничем не заболели, то скорее есть вероятность, что кто-то из вашей семьи столкнется с психическими расстройствами».

Я, признаюсь, раньше романтизировала подобные вещи. Возможно, это было проблема средств массовой информации. Ты слушаешь, что говорят по телевизору; ты читаешь, что пишут в интернете; ты смотришь, что показывают в кино. И находишь в этом какую-то свою прелесть. Это необычно. Ты не такой, как все. Не те среднестатистические люди, проживающие свою жизнь на улицах больших городов.

Данные рассуждения далеки от реальности. Все эти вещи слишком не похожи на настоящую жизнь. Психические заболевания: это не красиво и это не здорово.

Мне было больно наблюдать за тем, как моя сестра становится замкнутой девушкой с потухшим взглядом. От её вида ныло сердце и болело в груди. Ты будто сам переживаешь всё, что переживает она. Было ясно, что моя жизнь больше не будет прежней, как и жизнь моей младшей сестры.

Скажу честно, раньше я плохо разбиралась в подобных вещах и может быть даже сейчас до конца не разобралась.

Посредством того, как голоса стали более отчетливыми, а в придачу к тому, Дана начала видеть разные вещи. Это не могло меня не насторожить ещё больше. И это были не обычные фантазии. События разворачивались намного серьезнее.

Видения становились очень яркими и реалистичными. Именно так она их описывала.

Первое время Дана не могла понять, что реально, а что вымысел. Её реакция на определенные вещи была эмоциональной, сумбурной и весьма непредсказуемой. Ей часто казалось, что обеденный стол вдруг начинает падать. У него отваливаются ножки, он постепенно наклоняется в сторону, и вся еда падает прямо на пол. Получалось этакое месиво из спагетти на полу.

В действительности же, моя сестра начинала собирать по полу прозрачные продукты и невидимые тарелки, которых там и в помине не было. Однако, такие случаи по длительности проходили быстро и не затягивались, но заставляли мою маму каждый раз отводить Дану к врачу.

Ей поставили шизофрению, так как она:

1. Видела галлюцинации.

2. Слышала голоса.

3. Несла бред про нереальные вещи и ситуации. Это мешало ей жить.

4. В начале заболевания у неё прослеживалась алогия. Она стал меньше разговаривать, да и вся её речь стала более скудной. Хотя впоследствии такое побочное действие вызывали и прописанные ей медикаменты, которые сестра иногда отказывалась принимать, и поэтому её речь приходила в относительную норму.

– Дана, ты в порядке?

– Да.

– Чего-нибудь хочешь?

– Нет.

– Точно? Ты выглядишь измученной слегка.

– Мм…

Самым тяжелым периодом для сестры была госпитализация после приступа, который отпечатался в памяти у всех нас.

Я раньше всех пришла из школы домой, когда маме позвонили и сообщили, что с Даной случился неприятный инцидент. Во время обеда, моей сестре начали видеться какие-то вещи. До сих пор не знаю, что именно это было, так как она никому не стала рассказывать об этом в подробностях. Может быть, она что-то и слышала, но после всё отрицала.

Дана сидела с одноклассницами и неожиданно смахнула всю посуду со стола. Стеклянные стаканы повалились на пол. Не помню, ранила ли она кого-то. Сестра забилась в углу с осколком стекла в руке и находилась в столь странном и пугающем для всех состоянии, что куратору пришлось срочно вызывать в школу нашу маму.

Дана меняла учебное заведение дважды. Мать надеялась, что принятие таблеток и следование рекомендациям врача сможет успокоить её дочь и не вызовет больше таких серьезных проблем. Это было её огромное заблуждение думать, что все недочеты в психическом здоровье младшей сестры можно было бы устранить только лекарствами. Словно и вовсе не существовало арт или трудотерапии. Хотя, о чем я вообще говорю? Тогда я даже не знала, что такое существует на белом свете.

Мне никогда не нравились больницы. Думаю, что это самое последнее место, где я хотела бы оказаться. Многие члены моей семьи выбрали себе профессию врачей. Моя тетя Елена, родная сестра матери, работала медсестрой в больнице. Она ухаживала за пациентами после перенесенных ими инсультов. Таких людей действительно приходилось выхаживать.

Бабушка, прежде чем выйти на пенсию, занимала должность старшей сестры хозяйки в психиатрической больнице. Пару раз, я помню, как приходила к ней. Это всегда был ряд старых корпусов, территории которых были огорожены забором. Внутри росло много деревьев, разбивался ряд пышных садов, чтобы радовать врачей, которые изо дня в день трудились на благо лечебницы.

Мне приходилось сначала проходить через ржавые ворота кирпичного цвета, пункт охраны, где меня встречала бабушка. То место, действительно, производило на меня сильное впечатление.

Я шла по территории больницы, и мы с бабушкой Роуз проходили мимо огороженных зон, куда выводили на прогулку пациентов. Мне удалось увидеть часть больных из мужского корпуса на свежем воздухе.

Кто-то из мужчин просто ходил, передвигая ноги то назад, то вперед. Кто-то стоял у забора без малейшего намека на движение. На закрытой территории располагались столики и стулья. За ними сидели люди в пижамах, в которых и ели, и спали, и гуляли. Эти рубашки со штанами были очень похожи на пижамы.

Я помню, взгляд одного молодого человека. На вид ему было двадцать два или двадцать четыре года. Он был очень молод, с темными волосами, подстриженными под ёжик. Парень смотрел на меня, сидя на скамейке в пол оборота. Взгляд у него был стеклянный. Он даже не отводил его от меня куда-то в сторону. Взгляд отвела я, потому что мне стало не по себе. Однако страха не присутствовало. Наверное, прорывалась жалость. В этом-то и заключается проблема: ты вечно испытываешь жалость к людям, у которых живые глаза постепенно превращаются в мертвые, если уже не стали таковыми. Ты не знаешь их истории, но всё, что ты можешь сказать это: «Мне очень жаль».

Бабушка оставляла меня сидеть в бельевой комнате. Там, среди свернутых матрасов и одеял, я сидела и читала книги. Я была знакома с остальными сестрами, которые работали в психиатрической больнице. На удивление, они всегда выглядели крайне позитивными. Полагаю, что другого пути у них просто не было. Если ты не мог абстрагироваться от всего происходящего, ты бы точно не сумел здесь работать. Если честно, я искренне восхищалась этими женщинами.

Они пили чай в бельевой. День у них был расписан по часам, если не по минутам.

Однажды, я оказалась на одном из этажей. Бабушка попросила меня посидеть на скамеечке, прежде чем она закончит сдавать белье под отчет. Я сидела у кабинета МРТ, когда медбрат вывел очередь пациентов из мужского корпуса на обследование. Признаюсь, в начале, я прибывала в ужасе. Чувство дискомфорта не покидало меня весь тот промежуток времени, пока бабушка не забрала меня с собой из лечебного корпуса.

Я не могла отвлечься на книгу. Мне было страшно и хотелось уйти, вернуться в бельевую. Да, я боялась за себя. Раньше я не видела людей на подобие их. По крайне мере, в качестве оправдания, могу сказать, что я была всего на всего ребенком. Как я должна была реагировать?

Медбрат сказал пациентам сесть и ждать своей очереди. Врач будет вызывать всех по фамилии. Мужчин было где-то около пяти или шести человек. Они находились в состоянии прострации, как мне показалось. Потерянные, измученные, слишком усталые, чтобы двигаться, должно быть, накаченные медикаментами.

До того раз я никогда не видела людей с психическими расстройствами именно в таком состоянии, прямо в лечебнице. Поэтому на меня это произвело колоссальное впечатление.

Взрослый мужчина, сидящий первым в очереди, имел лысую голову, и его черепная коробка была похожа на арбуз. Она была размером куда больше обычной головы, что напоминало мне о страдающих от водянки. Пациент смотрел в пол, был очень худым и высоким. Мне тут же хотелось вжаться в стену.

Другой мужчина, был наоборот, небритый с немытой головой. Челюсть у него выпирала вперед, и он все время вертел кулаком по часовой стрелке, вглядываясь меня, прищурившись. Веки у него напирали на глаза. Его лицо выражало рассерженность или даже злость. Складывалось такое ощущение, что этот пациент сейчас подойдет и ударит меня, поэтому я просила про себя, чтобы бабушка пришла как можно скорее. Мне было страшно подняться с насиженного места и куда-то уйти. Я не знала, что может произойти в следующую минуту, и просто сильно боялась за свою жизнь.

Когда Дана начала болеть, я столкнулась с этим состоянием во второй раз. Отнюдь неверно будет полагать, что я не была в больницах до и после случившегося с моей сестрой. У меня был крайне неприятный опыт, связанный с этим.

Бабушку несколько раз оперировали с грыжей, что заставляло нервничать мою мать и её сестру. К тому же, огромное влияние оказала смерть отца, которую мы застали вместе с Даной.

Я точно не знаю, что становится катализатором для развития психического заболевания, но думаю, что смерть папы сильно повлияла на мою младшую сестру. Это была наша маленькая трагедия, после которой мы не могли оправиться ещё очень долгое время. Я полагаю, что и мать также перенесла эту утрату с последствиями, которые до сих пор дают о себе знать.

Если бы отец был жив, то кто знает, что было бы со всеми членами семьи. Может, нам бы и не пришлось пройти через весь тот ад, который ждал нас после.

Отец умер внезапно и больницы снова вошли в мою жизнь, распахнув дверь моего дома. Будь то неврологическое или иное отделение, в помещениях всегда неприятно пахло. Запах вызывал у меня чувство крайнего отвращения. Я проходила по коридорам со связкой продуктов или необходимых вещей, на подобие, личных предметов гигиены, и чувствовала, как невыносимо смердит из больничных палат.

Это был запах затхлых простыней, старой кожи, капельницы, прилипших макарон к больничным тарелкам. Это всё меня только угнетало. Некоторые палаты были открыты, и я могла видеть, что в них происходит. Например, в одной из них лежала женщина с седыми волосами, спускавшимися рекой по её левому плечу. Рядом сидела, видимо, её дочь и держала ту за руку. Мне кажется, в той палате я могла рассмотреть смерть, которая притаилась совсем рядом с ними, буквально за углом. Она дышала свои зловонным дыханием над той старой женщиной. Там уже не было проблеска на надежду. Там его и не стало.

Когда я думала о том, как правильнее рассказать эту историю, один человек посоветовал мне писать только правду, ничего не приукрашивая и не преуменьшая.

«Добавь всё, что считаешь нужным, чтобы тот, кто это читает, понял бы всю ту боль, которую ты носишь внутри себя».

Я послушалась его совета и на холодном полу своей одинокой студии, раскрыв ноутбук, принялась писать свои воспоминания, воссоединяя момент за моментом, отслеживая настроения времен года. Какая в то Время была весна? Что случилось той Весной, отчего вектор нашей с сестрой жизни повернулся не в ту сторону? Почему Зима пригласила меня в тот городок? От чего Лето решило вскрыть моё сердце и оставить его обливаться кровью? И скажи, как ты, Осень, смогла меня окончательно растоптать?

Я бы хотела рассказать историю жизни моей младшей сестры от начала и до самого конца, но тому просто не суждено было быть.

Меня зовут Тори и это моя история.