Текст книги "По ту сторону озера"

– Что думаешь по этому поводу?

– Удивлен. Это многое объясняет. Думаю, я к ней был несправедлив. Но она очень хорошо умеет всё скрывать.

– В этом ей нет равных.

– И отлично притворяется, что она в порядке. Вся эта красивая одежда и аккуратный макияж делают своё дело, что ты даже понять не можешь, что с человеком напротив может твориться что-то неладное. Она сказала, это началось в тринадцать, так?

– Да. Мы были весьма юными.

– Иногда я спрашиваю себя, не слишком ли мы юны для всего этого дерьма?

– Пожалуй, да, но жизнь, кажется, диктует свои правила.

– Я думаю, что Дана мне не доверяла, поэтому и не сказала.

– Она боялась тебя потерять. У неё появился близкий друг, которым она дорожит. Зачем всё портить?

– Как такое вообще можно скрывать?

– Ты не узнаешь, пока не окажешься на месте другого человека.

– Мне надо подумать надо всем этим всерьез. Почитать что-нибудь на эту тему.

– Если у тебя есть какие-то вопросы, то можешь спросить у меня. Я на всё отвечу.

– Она поэтому буянит?

– На самом деле, это миф, что больные шизофренией буйные или агрессивные. Они могут быть самыми безобидными людьми на всем белом свете. Ты знаешь, что в большинстве случаев они сами становятся жертвами преступлений, а преступниками являются обычные ментально здоровые люди?

– Нет. Я никогда не сталкивался с таким. Поэтому мне тяжело это немного понять. Я сначала подумал, что она, должно быть шутит, чтобы оправдать себя и свое поведение.

– О таком вряд ли стоит шутить, когда у тебя шизоаффективное расстройство.

– Это отличается чем-то от обычной шизофрении?

– Это – смесь разных симптомов. Всё очень запутанно. У Даны бывают разные психические эпизоды, когда она то на пике, то чувствует себя на самом дне.

– Прямо-таки, как и у нас?

– Не думаю, что мы с тобой чем-то больны.

– Теперь чувствую себя придурком.

– Почему же?

– Наговорил ей всякого. Кажется, она приняла всё близко к сердцу.

– А что именно ты ей сказал?

– Что для меня вся эта новая информация о ней – чересчур.

– Чересчур?

– Да. Это вгоняет в ступор. Что я должен был делать? Она даже невнятно рассказывала об всём этом. Говорила про видения, про наваждение и… начала плакать.

– И ты просто ушёл?

– Нет. Я пытался её успокоить, но из этого у меня ничего не вышло. Похоже, всё стало только хуже.

Кира присел со мной рядом.

– Хочешь кофе или чай?

– Чай, было бы здорово.

– Черный или зеленый?

– Черный. Кира?

– Да?

– Ты же не перестанешь с ней общаться только из-за того, что она другая?

– Что значит, другая? Твоя сестра такая, какая она есть. Не она выбирала себе подобную участь. Нет, я не перестану с ней общаться по этой причине. Я не такой человек, который из-за каких-то проблем будет рвать все отношения. Но не из-за этого момента я не вижу Дану своей девушкой, если тебя это волнует.

Мне всё равно казалось, что парень не договаривает что-то. Я видела по его лицу, что эта новость была ему неприятна. Как сейчас себя ощущала сестра, я даже не могла себе представить.

– Я читала твою книгу, пока тебя не было.

– Какую именно?

– Про Освенцим.

– Ты решила начать с одной из самых жестоких книг на моей полке?

Я ничего ответила, проведя пальцем по книге темно-серого цвета.

– И как тебе?

– Каждая страница как чистое безумие.

– В первый раз, когда я читал её, думал о том, какие же они все-таки ублюдки. Вся проблема в том, что когда я читаю, то слишком явно представляю себе картинку в голове. Иногда мне могут даже кошмары снится.

– Например, какие?

– Как раз после «Освенцима». Я начал читать пятую главу. Тогда мне приснилось, что я вошел в газовую камеру.

– Как на смерть?

– Как посторонний. И там было столько трупов, таких сине-черных. Я наступил на грудь какой-то мертвой женщины и из её горла вырвался пучок газа.

– Ужас. Ты потом сразу проснулся?

– Да. В холодном поту. Долгое время не мог прийти в себя после этого.

– Больше такого не было?

– Пока нет. А тебе снилось что-то подобное?

– Сложно вспомнить. Мне не так часто снятся кошмары. Но один я помню достаточно хорошо.

Кира поставил две чашки на журнальный столик, а также разогретую лазанью в широкой тарелке.

– Это для меня?

– Ты же ничего сегодня не ела.

– Спасибо.

Все его поступки заставляли меня провалиться сквозь землю. Его заботу с симпатией было крайне сложно не заметить, а также чувство юмора и удовольствие над кем-нибудь подшутить.

– Если кратко, мне приснилось, как я вошла в темную комнату. Там был такой странный свет, будто от луны, и стояла гробовая тишина. По середине комнаты находилась деревянная колыбель. Там лежала моя сестра, ещё совсем маленькая, а рядом стоял скелет мертвой лошади с проваленными глазами.

– Жутковато.

– После того сна, я пошла проверить сестру в её комнате.

– И всё было в порядке?

– Да. Она спала очень крепко. Я только зря волновалась.

– Видимо, это твои страхи.

– Какие ещё страхи?

– Потерять сестру. Боишься, что ей может что-то угрожать.

– Разве это плохо?

– Нам всем нужно о ком-то заботиться. В той или иной степени.

– А ты о ком заботишься?

– Я как раз в поиске такого человека.

Кира мягко улыбнулся мне, и я не могла не улыбнуться в ответ. Стояла такая теплая атмосфера, что я совсем забыла про недавнюю боль.

– Ты не против я сниму свитер, тут очень жарко? – парень показал на свою одежку.

– Эм, наверное, против.

– У меня там майка, не бойся.

– Если ты говоришь, что майка, тогда хорошо.

Кира снял через голову свой свитер. С его ключицы, через плечо по лопатке, уходя вниз в правый бок, протянулась терновая ветвь, утопающая вся в цветах.

– Мама миа! Классная татуировка! – выпалила я.

– Ты уже успела подметить?

– Я всегда замечаю подобные вещи. Только вот не понимаю, что это.

– А на что похоже?

– На терновый венец? Мы такой в церкви видим часто за стеклянным ограждением. Да и это известный христианский символ.

– Вы с сестрой христианки? Что-то подобное уже слышал.

– Да, но я больше.

– Что это значит больше?

– Мы с детства ходили вместе в соборы, посещали мессы, даже пели в церковном хоре, но…

– Со временем она отошла от этого?

– Для неё перестало это иметь значение, понимаешь?

– Такое может случиться.

– Меня расстраивает такая перспектива.

– Думаешь, она попадёт в ад из-за того, что больше не верит в Бога?

– Что?! Нет!

– Тогда почему?

– Я не хочу, чтобы она сбилась с верного пути.

– Я думаю, Дана как раз занимается его поиском.

– Но после того, как она отдалилась от этого, с ней начали происходить плохие вещи.

– Ты про голоса?

– Да.

– Ты знаешь, я где-то слышал фразу, что атеизм – это тоже путь к Богу только с черного входа.

– Я не думаю, что атеизм – то, чего она сейчас придерживается.

– А чего тогда?

– Я не знаю. Лучше скажи мне, что означает эта татуировка, похожая на длинную лозу тернового венца! Это определенно необычно!

– Ты права. Ну, есть такое выражение, как корона грешника.

– В первый раз слышу, ты прости меня, конечно.

– Её могут называть ещё короной греха или короной вины.

– Называй это как угодно. Всё равно не слышала.

– Проще говоря, она означает переступание через что-то значимое для многих людей ради достижения какой-то определенной высокой цели.

– Например, переступить через семью?

– Или друзей, или интересы. Даже через самого себя.

– Жестоко, тебе так не кажется?

– Грубо говоря, чтобы что-то получить, нужно что-то потерять. Закон «взаимоценного» обмена.

– Разве существует такое слово?

– По-моему, да.

– А почему это так близко для тебя?

– Вот так вот получается. У каждого ведь бывает выбор, о котором он жалеет.

– Главное, чтобы обмен того стоил.

Мы встретились глазами, и я заметила, как его зрачки стали медленно увеличиваться в размерах. Я принялась за еду, чтобы не смотреть на него. Прикончив лазанью, я довольно сложила руки на груди.

– Я удовлетворена.

– Пора домой?

– Да, думаю, что уже точно пора.

– Живот больше не болит?

– Почти нет. Спасибо ещё раз, что дал мне остаться.

– Тогда пойдем, на мотоцикле это будет в три раза быстрее.

– Меня раньше никто не возил на мотоцикле.

– Твой первый раз?

– Если можно сказать и так.

– Я очень рад. Возьму шлем.

Я крепко надела сумку на плечо. К счастью, она была не очень большой. Кира показал мне, где садиться. Сиденье ощущалось слегка жестковатым, но это были мелочи.

– Обхвати меня руками, пожалуйста. Так будет безопаснее.

Я сделала так, как он мне велел. Его живот напрягся под моими руками. Кира завел байк и тронулся с места.

– Не бойся, мы будем ехать не очень быстро.

– А я и не боюсь.

По дороге ещё не начали зажигаться фонари. Я положила голову Кире на спину и наблюдала, как мимо нас проносятся деревья и другие автомобили. В душе мне было стыдно перед Даной, поэтому я попросила Киру остановиться в метрах двадцати от моего дома, чтобы никто из домашних не смог бы меня увидеть вместе с ним. Я не хотела лишних разговоров.

Когда мы остановились возле фонаря, я слезла с мотоцикла и поправила волосы. Парень продолжал сидеть на байке, стоя одной ногой на земле, другой на подножке.

– Я хотела сказать тебе спасибо, что довёз меня. Так что, спасибо.

– Всё нормально. Ты уже в порядке?

– Да, я бодрячком. Мне намного лучше, чем было. Тогда, я пошла?

– Подожди.

Кира слез с мотоцикла, поставил его на подножку и вплотную приблизился ко мне. Его темные непослушные волосы слегка лезли ему в глаза.

– Да?

– Послушай, Тори, после вчерашнего и сегодняшнего… Я бы не хотел, чтобы ты думала о том, что я какой-то легкомысленный парень, который проводит время с одной девушкой, помогая ей с домашним заданием, а тем временем оставляет другую лежать в своём фургоне. Я не подразумевал, что такая ситуация вообще со мной когда-нибудь произойдет.

– Но она произошла.

– И я не хочу, чтобы твое мнение обо мне испортилось.

– Ты переживаешь, что я буду по-иному к тебе относиться?

– Чтобы ты воспринимала это, как вынужденную меру. Тебе стало плохо, а я просто оказал любезность.

– Хорошо. Ты ничего лишнего не наговорил моей сестре?

– Вроде нет, а что?

– Дана просто очень восприимчивая и я, конечно, не могу тебе указывать, что делать, но, пожалуйста, разберись в своих чувствах к ней. Это моя сестра и я желаю ей только самого лучшего.

– Я понимаю.

– Нет, серьезно. Иногда мы не можем себе представить, как тот или иной человек воспринимает действительность, а тем более и наши поступки.

– Я услышал тебя.

– Ладно, отлично.

– Тогда хорошего вечера?

– Да, хорошего вечера.

Кира развернулся и снова сел на мотоцикл, заведя мотор.

– Кир.

– Мм?

– Если это не проблема, я могу у тебя одалживать книги на определенное время?

– Неужели я стану твоей второй библиотекой?

Он засмеялся.

– Да, конечно, можешь. Я скину тебе фотографии полок, выберешь, что понравишься.

– Спасибо. Я это ценю.

– Взаимно. Что ж. До скорого, Тори.

– Да. Пока-пока.

Его мотоцикл скрылся за углом, а я внутренне обругала саму себя за столь высокую степень вовлеченности в наши взаимоотношения. С Киром было так легко общаться, когда сестра казалась неприступной стеной. В итоге, вся моя жизнь разделилась на «до» и «после». И кто знал, что меня ещё ожидает «между»?

Глава 6
Горькая правда или принятие себя

Когда Кира уехал, в моей груди разлилось тепло и это было очень странное ощущение, которое я не испытывала раннее. Единственное, что я знала: мне нельзя влюбляться в него или оставаться больше с ним наедине. Эта половина дня и целая ночь ни к чему хорошему не приведут. Я опасалась, что между нами могла возникнуть какая-то связь. Однако если бы я начала его явно избегать, это бы вызвало вопросы, по крайне мере, у самого Кира.

Я не настолько глупа, чтобы показывать все свои истинные чувства напоказ, но не настолько чопорна, чтобы не замечать их в своей душе.

Зачем тогда я попросила его приносить мне книги? Это двойственное чувство не давало мне покоя, но больше меня интересовало сейчас, в каком состоянии находится Дана. Как прошел их разговор с её точки зрения?

– Тори Экман, объяснись мне, где ты была.

Именно так меня встретила тетя Елена на пороге своего дома.

– Мне ужасно жаль, у меня начались месячные и мне пришлось остаться у Николь чуть дольше.

– А телефон для чего придумали?

– Я же отправляла сообщение в мессенджере.

– Мне ничего не пришло.

Я принялась проверять телефон, осознавая, что в действительности ничего ей не отправляла и моё сообщение осталось лежать в черновиках.

– Прости, это сообщение, оно…

– Ладно, забудем про это. Проверь сестру. Она последние несколько часов сидит и просто молчит.

– Она в гостиной?

– На диване. Смотрит рекламу без остановки.

– Хорошо, ты сама в порядке?

– Более-менее. Мне надо проверить, выпила ли бабушка лекарства.

– Ты ничего не хочешь мне ещё сказать?

Елена отвела меня в сторонку, подальше от гостиной.

– Сегодня приходил тот парень.

– Какой? – сделала я вид, будто ничего не знаю.

– Что общается с Даной. Мы с ним познакомились.

– Ничего себе. И как он тебе?

– Я была удивлена, что он не выглядит полным отморозком. У него даже хорошо поставленная речь.

– Неужели я слышу от тебя похвалу в его адрес?

– Но мне кажется, что во время их встречи что-то произошло, то ли поругались, то ли ещё что-то. Дана сама не своя.

– Я пойду посмотрю.

Дана сидела в позе лотоса на полосатом диване, пристально, не отрывая взгляда, пялилась в экран телевизора. Её ладони крепко сжимали колени. Я аккуратно подошла сзади. Ваза на столе с цветами загораживала телевизионный экран, но кажется, мою сестру ни капли это не смущало.

– Дана, привет. Это я. Тори.

Сестра ничего мне не ответила. Я присела на корточки прямо перед её носом.

– Поговори со мной.

Её губы слегка дернулись.

– Пожалуйста.

Она посмотрела на меня. Видимо, сестра прекрасно меня слышала.

– Что случилось?

– Они… говорят громче…

– Голоса?

– Я ничто, Тори.

– Нет, это не так.

– Я бесполезная и глупая.

– Дана, послушай, ты знаешь, что они лгут. Мы проходили это много раз. Ты не должна их слушать.

– И он теперь знает тоже.

Голос сестры резко стал на тон выше, и я заметила её всхлип.

– Знает кто и о чем?

На самом деле, мне не надо было её спрашивать об этом, ведь я прекрасно знала ответ.

– Что я… я…

Сдерживая слезы, она все-таки произнесла это.

– Что я чокнутая. Кир всё знает!

– Но как?

– Я бы и сама хотела знать! Он просто спросил меня напрямую, чем я болею. Представляешь?!

– И что было дальше?

– Я ответила, что за чушь и…

– Успокойся, ты вся дрожишь.

– Он начал перечислять заболевания, представляешь?

– Он, что?

– Спросил нет ли у меня биполярного расстройства или неврастении?

– Ох, Дана, мне очень жаль, но может быть оно и к лучшему?

– К лучшему? К какому лучшему?

– Ты же сказала ему?

– Да. Мне пришлось. Кира сказал мне, что если я не расскажу, то он уйдет.

– Он тобой манипулировал?

– Я не знаю, но очень было похоже на то.

– Дана, я не хочу быть грубой, но какой выход ещё у него был?

– Как ты можешь такое говорить?

– Я имею в виду, он же, наверное, замечал что-то странное за тобой, в твоем поведение, в отношение к нему. Кира не мог оставаться в неведение так долго.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Я только предполагаю. В мою сторону ты же точно также себя вела.

– Он больше не придет!

– С чего ты это взяла?

Сестра всплеснула руками.

– Ты бы видела его лицо! Как он смотрел на меня! С таким выражением было понятно, что он больше не вернется!

– Возможно, ему просто нужно время всё обдумать. Для него всё это в первый раз. Он никогда с таким не сталкивался. Кира вернется. Надо выждать время.

– Я сомневаюсь.

– Вот увидишь. Всё наладится.

– Ещё эти голоса. Говорят мне, что так мне и надо. Я убожество! Они смеются, они открывают свои рты и плюются в меня. И я просто не хочу жить в этот момент.

– Почему ты раньше ничего ему не сообщила?

– Я опасалась всего этого, понимаешь? Не хотела его отпугивать, я мечтала быть нормальной, чтобы у меня был молодой человек, только сейчас у меня появился шанс на обычное человеческое счастье.

– Ещё такой момент.

– Ты хочешь отругать меня за то, что произошло две недели назад?

– Я не помню, когда это произошло, но надеюсь, что ты попросила у Киры прощения.

– Я сделала это пару дней назад.

– На его бы месте, кто-то поступил бы по-другому.

– Поэтому я так мерзко себя чувствую сейчас, потому что несмотря на всё произошедшее, он здесь. И у него золотое сердце.

– Кира всё равно не мог отменить операцию, он должен съездить в больницу, а потом восстановиться. Так нельзя реагировать, ты понимаешь? И мне не нравится, что я не могу до тебя достучаться всё это время и прекрати запираться без надобности. Это полное неуважение ко мне. Я хотела поговорить и раньше, но никогда не успеваю этого сделать.

– Я просто запуталась, мне очень жаль, слышишь? Я доставляю всем столько проблем и хлопот, что сама бы была рада, если бы меня не стало.

– Прекрати, пожалуйста, так говорить.

Я крепко обняла Дану, зная, что в зависимости от событий, её состояние могло ухудшаться. Наверное, я должна была поговорить с Киром о том, что он узнал, поподробнее рассказать о данном заболевании и как с ним справляться близким, у кого в окружение есть люди, страдающие от шизофрении.

Суть заключается в том, чтобы научиться принимать факт того, что твоя сестра, мать, отец, парень, девушка, лучший друг продолжает оставаться таким же человеком, которым он и был. Он не превращается в инопланетянина. Ему или ей также будет нужна твоя поддержка. Они пытаются держать голову над водой также, как и ты это делаешь.

Иногда мы думаем, что тяжелее всего приходится родственникам больного. У кого-то раком болеет мама, чей-то муж страдает биполярным расстройством, чья-то бабушка мучается от сахарного диабета изо дня в день. Мы думаем, что тяжелее всего приходится близким, ведь надо научиться приспосабливаться к новым амплуа, в которых они раньше не были, то есть научиться заново заботиться, терпеть, заново учиться любить.

Но на самом деле, тяжелее всего пациентам, самим больным. Им сложнее всего, потому что чаще всего это именно им приходится привыкать к самим себе, к реальности окружающего мира, иногда даже к новой жизни. Больным приходится видеть слезы и печальные улыбки родных, безнадежные взгляды врачей, неутешительные заключения в своей медицинской карте. Им просто приходится принимать, что в их шкафчике больше лекарств, чем обычно. Что именно от них, зависит их жизнь.

Именно пациенты сталкиваются со всем этим и от этого им тяжелее всего. Я знала и, несмотря на это, Дана всеми силами старалась жить обычной жизнью: ходить в школу, заниматься любимым хобби, готовить еду. Она попыталась полюбить красивого парня, и она сделала это. Такому рвению я могла только позавидовать.

Увы, ни одно моё хорошее или подбадривающее слово так и не смогло высушить и слезинки на сестринской щеке. В последующее я буду приносить ей только боль.

Из дневника стихов Тори. Март

 
«Мой закат словно бы кровь,
Тебе подошло бы имя „Любовь“.
Я бы осталась твоей пеленой,
Что прикрывает раны зимой.
 
 
Если вдруг черный любимый твой цвет,
Сажей покрылась бы в миг на сто лет.
Если вдруг белый тебя восхищает,
Я молоком разольюсь в твоём чае.
 
 
Если же алый сердце колышет,
Я пущу кровь по лодыжкам выше.
Я стану робкой, покорной, послушной,
Вскрою всю душу себе, если нужно.
 
 
Может за смехом, за всем этим шармом
Ты и не видишь самого главного.
Ты и не можешь понять, почему же
Мой синий цвет по тебе так простужен?
 
 
Мой синий цвет – это цвет моих глаз,
Я слишком часто плачу по Вас,
Но даже страданьем испиться не мало,
Достойно, ведь наша любовь была алой».
 

Глава 7
У каждого свой спасательный круг

Через пару дней Кира, по уведомлению от Даны, пригласил ту на открытие новой художественной выставки, посвященной молодой художнице Лине Альери и её работам в стиле импрессионизм. Моя сестра молниеносно согласилась на данное предложение, а я снова была рада видеть улыбку на её лице. Заинтересованность им возвращала её к жизни.

В некоторые дни я забывала, что она больна. Этого я жаждала больше всего, чтобы она не слышала и не видела ничего потустороннего, не ощущала этот невыносимый дискомфорт в собственном сознание, не чувствовала, как теряет свой «инсайт», то есть осознанность её проблем и существования болезни. Для сестры было важно осознавать своё собственное состояние и понимать, что она способна делать, а что ещё или уже нет.

Раньше мама много использовала термин «инсайт». Она говорила о том, что когда Дана вырастет и, возможно, Эмбер не будет рядом с нами, то я буду должна оценить уровень «инсайта» сестры, чтобы понять, нужно ли ей принудительное лечение или же нет, способна ли моя родная сестра принимать самостоятельные решения за себя или это должен будет сделать кто-то другой.

Конечно, Дана не превращалась сразу же в слабоумную, но всё-таки таким людям, как она, не хватает рациональности, чтобы принять конкретное и взвешенное решение в определенных обстоятельствах. Это страшно: не доверять своему разуму. Это страшно, потому что ты не знаешь, как отреагирует твой мозг в ту или иную секунду. Но сестра не была одинока, и мы готовы были ей помочь в любую минуту.

Кира должен был прийти во второй половине дня, когда у Даны подойдут к концу занятия в школе. Я лежала в постели с карандашом и читала Библию. В прошлый раз собор Святой Екатерины мне очень приглянулся, и я решила сходить туда ещё раз.

Я посмотрела в окно с чердака. На улице перед нашим домом уже стоял знакомый мне парень, держа руки в карманах потертых джинсов, поглядывая на нашу потрескавшуюся кровлю.

«Зачем он пришел так рано? – подумала я, – Сестра же ещё в школе».

Надев верхнюю одежду, я быстро спустилась вниз, прихватив с собой сумку.

– Тётя, я в церковь! Бабушка, я в церковь! – крикнула я, в ответ мне раздалось непонятное мычание из другой комнаты, по которому я поняла, что это был одобрительный знак.

Прежде чем открыть входную дверь, я внимательно уставилась на дверную ручку. У меня дрожали руки, и я не могла этого отрицать. Была ли я рада снова его увидеть? Хотела ли этого? Стоило ли вообще выходить поздороваться?

Кира сразу же меня заметил и его лицо поменялось с хмурого и неприветливого на лучезарное и добродушное.

– Приветик. А ты не рано пришел? Сестра же еще на занятиях.

– Да, я тоже так подумал. Но уже поздно, что-то менять. Нет смысла возвращаться домой, не успею.

– Ты без байка?

– Его тоже не было смысла брать. Надо было бы искать, где его припарковать, а я не хочу заниматься этой ерундой. Мы поедем на автобусе.

– Понятно, как скажешь.

– Ты в порядке? Куда-то торопишься?

– Я вообще-то в церковь собираюсь.

– Правда? Сегодня какой-то праздник?

– Нет. Весьма обычный день, в который я одна иду в церковь. Такие дела.

– Я могу сходить с тобой, если ты не против.

– Ты разве не будешь ждать мою сестру?

– А церковь далеко?

– Нет, не очень. Минут десять-пятнадцать надо пройти пешком.

– Думаю, что успею вернуться назад.

– Я думала, ты против всего этого.

– Всё нормально, пошли. Я там лет сто не был.

В черном тоненьком пальто он смотрелся просто восхитительно. На улице на самом деле было уже достаточно тепло, поэтому его выбор верхней одежды соответствовал погоде.

– Хочешь посмотреть на соборную архитектуру? – спросила я исподлобья.

– Мне нравится церковное искусство. Ты не думай, что я против религии и всё такое. Я из достаточно верующей семьи, поэтому знаю, что это и как работает изнутри.

– Серьезно говоришь? Ты из верующей семьи?

– Моя семья не какие-то религиозные фанатики. Они не крестятся на всё, что увидят, если ты подумала об этом. Просто погружены в христианство. Особенно, мама.

– А где ты вырос?

– Моя семья родом из Болгарии. Там распространено православие. Мы часто ходили в храм, ставили свечки, стояли на службах. Я много запомнил песнопений оттуда, некоторые помню наизусть, некоторые частично. Мне нравится церковная тематика. Просто есть моменты, которые заставляют меня задаваться вопросами.

– Какими например?

– Ну, скажем так. Действительно ли, нельзя заниматься любовью до свадьбы, если вы с партнером не состоите в браке? А если вы не можете вступить в брак по какой-то причине, то это считается грехом и вам тогда получается не стоит вообще начинать никаких отношений?

– Есть мнение, что и правда нельзя. Но как-то я услышала, что те, кто занимается любовью, уже становятся друг для друга мужем и женой в этот момент. Может, звучит немного глупо.

– Так ты пытаешься оправдать то, чего не понимаешь?

– Я не знаю, можно ли считать гражданский брак настоящим браком. А вот это действительно вопрос.

– Нет. Думаю, что нет, – покачал Кира головой.

– Или юридически официально зарегистрированный брак. Или только венчание считается действительным в данном случае?

– А оно так нужно?

– Думаю, что да. Мне кажется, верующие люди вкладывают в это более сакральный смысл.

– Интересно. А что насчёт тебя?

– Вкладываю ли я сакральный смысл в таинство брака?

– Угу.

– Да. Скорее всего.

– Значит, ты хотела бы выйти замуж?

– Может быть в далеком будущем, но не думаю, что это когда-нибудь произойдет, – закатила я глаза, махнув рукой.

– Почему это?

– Я не уверена, что брак создан для меня, а я для брака. Такие дела. Да и вся эта замужняя жизнь не заставляет меня мечтать о ней дни напролет.

– Ты её просто не романтизируешь. Это здорово. Многим людям надо понять, что это не просто выйти пойти за хлебом.

– Я надеюсь, твой папа никогда не уходил за хлебом.

– А ты умеешь точно подметить. Надеюсь, твой тоже. А как насчет детей?

– Детей?

– Прости, если это столь личные для тебя темы. Может, тебе некомфортно будет обсуждать их со мной.

– Нет. Всё в порядке. Что с ними не так?

– Ты бы хотела в будущем завести детей? Просто рассказываю пред историю по случаю данного вопроса. Когда мы с семьей ходили на службы, там был один священник, который призывал все молодые пары к деторождению, неважно, на какой стадии находились их отношения, и какая вообще складывалась у них финансовая ситуация в семье. И помню, мне было где-то девять лет, когда я думал, что он определенно мне не нравится и мне вообще противно всё, что говорит этот старик. Думаю, он был уже в маразме.

– Они хотят лучшего для людей и видят это лучшее в рождении детей. С одной стороны, это неплохо, но такой способ не всем подходит.

– Значит, нет?

– Я нейтрально отношусь к детям – ни плохо, ни хорошо. Но нет, пожалуй, я не хочу своих собственных детей.

– Звучит, как-то не «по-христиански», ты прости, конечно. Может это я чего-то не понимаю.

– Это глубокое убеждение, что если ты христианин, ты всегда должен поддерживать идею семьи и институт брака.

– По-моему, этот момент занимает ключевое место в Библии.

– Ключевое место занимает вера и любовь к Богу. Даже если ты одинок по собственной воле или нет, ты все равно любимое дитя Божье. И ты многое можешь сделать в его глазах, чтобы помочь другим. И не важно, есть ли у тебя дети или муж.

– Ты будешь моим учителем библеистики.

Я едва ухмыльнулась. Его замечание явно льстило мне.

– Хорошо, а что ещё заставляет в Библии задавать тебя вопросы? – уточнила я, проявив интерес к данному разговору.

– Дай, подумать. Ну, конечно. Отношение к гомосексуализму. Если ты хочешь вступить в брак с человеком своего пола, то это рассматривается как грех, причем причисляемый к смертным. Да и просто, если ты парень и тебе нравится такой же парень, то тебе сразу же дорога на электрический стул или в гиену огненную.

– С этим трудно поспорить, ведь такое действительно существует.

– А ты как к этому относишься?

– Раньше я бы сказала, что негативно, так как никогда не ставила себя на место таких людей, но последние несколько лет, я могу понять, как им тяжело жить в мире, который их не принимает. Я не могу сказать, что их полностью поддерживаю, но мне определенно неприятно, когда кого-то ненавидят из-за того, что тот полюбил человека того же пола. Да и вообще ненависть ужасное чувство, которое разъедает изнутри.

– У меня раньше был друг. Его звали Дерек. Он был геем. И ему пришлось пережить столько всего, что по сравнению с ним я самый настоящий слабак. В нём было больше мужества и смелости, чем в ком-либо ещё, кого я знал до этого.

– Видимо, он действительно был таким. Над ним издевались?

– Это ещё мягко сказано. Мне кажется, у нас в школе царствовали весьма консервативные порядки, и мы все жили в этом, допуская, что, если человек выделяется хоть чем-то, это повод для того, чтобы его судить. Или избить, например.

– Никто не имеет права осуждать другого.

– Да-да. А также осквернять, оскорблять и тому подобное. Я знаю. Однако на практике эти изречения просто не работают.

– Почему не работают? Мы же с тобой их принимаем.

– Если бы это делали все люди на земле, то возможно, не было бы столько передач на эти темы. «Два белых мужчины избили парочку геев возле парка» и тому подобное. Все бы уважали пространство и выбор друг друга.

– А если бы женщинам в религиозном плане объясняли им их сексуальность, то многим не нужно было бы показывать свою грудь или пятую точку на всеобщее обозрение, чтобы почувствовать себя свободными.

– Очень смелое высказывание.

– Лучше правда, чем сладкая ложь.

В то время пока мы сидели внутри церкви в притворе, я старалась сосредоточиться на мыслях о земной жизни Иисуса, но моё внимание переключалось с алтаря на молодого человека рядом со мной. Кира сидел с закрытыми глазами в полуметре от меня. В практически полной тишине, я могла услышать еле различимые шаги сестер-францисканок.

В храме было приглушен свет и только в северной части в одном углу горели обетные свечи рядом с изображением Девы Марии. Мне не хотелось нарушать эту идиллию, но во мне нарастало весьма заметное волнение.

«Господи, успокой мою душу, чтобы лишние мысли перестали меня тревожить».

– Какая твоя любимая молитва? – тихо спросил Кира, приоткрыв глаза. Я не смела к нему повернуться лицом.

– Отче наш или Благодатная Мария. А твоя?

– В детстве моя мама часто повторяла символ веры. Я знаю, что он немного отличается в католицизме от православия, но я запомнил и тот и другой. Поэтому, да.

Когда мы проводили время вместе с Кирой, у меня не было сомнения в том, что он может меня понять. На всём протяжении наших отношений, он не осуждал мои попытки познать Бога. Многие темы он разделял вместе со мной, и я часто могла с ним об этом поговорить.

Хотела бы я найти себе такого человека, который верит в то же, что и я, а также разделяет те же ценности, что и я? Несомненно. Однако навязывать своё мировоззрение никому не собиралась.

Оборачиваясь назад, я пытаюсь вспомнить, когда всё это началось: с момента знакомства или с ночи в его фургоне? И понимаю, что наши взаимоотношения родились ещё задолго до того. Ведь именно из-за присутствия Киры в жизни Даны я переехала в городок, а теперь сама сижу на одной скамейке с молодым человеком и он, в свою, очередь, уточняет у меня, какая молитва является моей любимой.