Текст книги "Нефритовый Глаз"

Глава 24

С заднего сиденья «мерседеса» Мэй смотрела на летящие за окном пекинские улицы. Вот и годы мелькают, как фонарные столбы, – приближаются, принося с собой круг света, а затем уносятся прочь, оставляя лишь темень да неразгаданные тайны.

Как и другие большие города, Пекин ночью выглядит более романтично, нежели днем. Недавно возведенные башни офисных зданий озаряют небо своей иллюминацией, словно обещая исполнить самые заветные желания. Загораются окна безликих жилых многоэтажек, символизируя царящие за их стенами любовь и привязанность. Последние уличные торговцы сворачивают свое хозяйство, грузят круглые печурки и деревянные стульчики на плоские тележки и, согнувшись от усилия, толкают их к своим норам, где живут вместе с другими приезжими работягами и местными крысами. Их лица добреют от воспоминаний о родных местах в предвкушении тепла и постели. По узким улочкам в ностальгической грусти пыхтят полупустые автобусы. Ночь закрашивает волшебной кистью дневное уродство города, наступает час близости душ и влечения плоти.

– Я тебе несколько раз звонила, чтобы позвать на ужин! – продолжала возмущаться Сестрица Хуэй. – Все спрашивали, приедешь ты или нет! Впрочем, не все, Япин не спрашивал.

Мэй провожала глазами проносящиеся мимо желтые огни. Они мелькали все быстрее.

– Некоторые, естественно, уехали после ужина. Кому надо на автобусе домой добираться, кому детей от бабушки с дедушкой забирать – у каждого свое. В итоге мы остались впятером в роскошной виповской банкетной комнате. Гляжу, Япин начал дергаться, как блоха на сковородке. Тогда я и говорю ему, что, мол, привезу тебя. А он – бери мою машину! Уж поверь мне, ему до нас как до фонаря, он тебя хотел видеть, и никого больше!

– Вечно ты преувеличиваешь, – произнесла Мэй тусклым голосом. – Не забывай, он женился на другой!

«Мерседес» свернул с кольцевой автодороги, сопровождаемый машинами и несколькими велосипедистами.

– Я знала, что ты захочешь пойти, – заметила Сестрица Хуэй. – Просто должен был явиться кто-нибудь вроде меня и дать тебе пинка в нужном направлении.

Мэй обернулась и пристально посмотрела на старую подругу. Ее накрашенное лицо с расплывшейся в уголках рта помадой то высвечивалось в полосах от света фонарей, то исчезало, и тогда лишь пара глаз горела в сумраке автомобильного салона.

* * *

В вестибюле отеля «Шератон – Великая Китайская стена» со всех семи уровней атриума лучился каскад янтарных и белых огней. Меж двух гигантских колонн скользили вверх-вниз прозрачные лифты, похожие на огромные яркие фонари. В зеркально-холодном мраморном холле музыканты исполняли джазовые мелодии. Возле бара, удобно устроившись в креслах, потягивали коктейли бизнесмены в темных костюмах и разношерстные туристы.

Когда Мэй шагала вслед за Сестрицей Хуэй через вестибюль, ей мерещилось, что все на нее смотрят. Она чувствовала себя неловко в своем лучшем праздничном платье – бордовой кашемировой тунике с глухим круглым вырезом вокруг шеи. Ведь оно произведено не в Гонконге, не в Японии и не в Южной Корее и куплено не в торговом центре «Люфтганза», а в ванфуцзинском универмаге, где Мэй по крайней мере могла не сомневаться, что ей продадут качественную вещь по доступной цене. Правда, с 1982 года в нем перестали пополнять ассортимент модными изделиями, но Мэй до сих пор совершенно не огорчалась по этому поводу. Зато теперь испытывала мучительный стыд в своем любимом, но таком старом платье.

Сестрица Хуэй привела ее к двери клуба «Ночь страстей». Они прошли через танцевальный зал, где вовсю гремела музыка и веселились искатели развлечений. Бешено мигали вспышки, на короткое мгновение выхватывая из темноты странные выражения на лицах, причудливые позы.

Они удалялись от затихающей музыки, пока не остался лишь глухой, пульсирующий барабанный бой. Свернув за угол, подруги очутились в длинном узком коридоре с ковровым покрытием на полу и, прошагав по нему до самого конца, вошли в последнюю дверь по левой стороне.

Воздух в банкетной комнате пропах застоявшимся табачным дымом и алкоголем. Мэй огляделась. В углу на диване обнималась парочка. Над караоке склонилась девушка в китайском платье ципао голубого цвета; высокие, до бедер, боковые разрезы открывали ее белые ноги. Мужчина пел в микрофон; второй держал в одной руке бутылку с пивом, а другой дирижировал.

– Смотрите, кто пришел! – выкрикнула Сестрица Хуэй.

Тот, кто дирижировал, замер с поднятой рукой. Двое на диване оторвались друг от друга. Поющий мужчина замолчал и обернулся. К его вспотевшему лбу прилипли две пряди волос. Из расстегнутой белой сорочки виднелась мускулистая грудь.

Взгляды Мэй и Япина встретились.

Он подошел к ней, не выпуская из руки микрофон. На экране караоке безмолвно плыли слова о любви из популярной песни.

– Привет! – сказал Япин.

Мэй услышала все тот же знакомый голос, однажды, давным-давно, тронувший ее сердце.

– Проходи, садись! – Япин подал ей руку. – Хорошо, что смогла приехать!

Мэй не пожала протянутой руки. Опустив глаза, она подошла к светло-коричневому кожаному дивану и поздоровалась с мужчиной, который только что дирижировал, а теперь сидел с пивом и сигаретой. Она также приветственно махнула рукой худощавому человеку в углу и его юной подружке с короткими, непослушными волосами. Мэй уже несколько лет не виделась со своим одногруппником Лян И. Он по-прежнему был ошеломительно красив и не отказался от своих плейбойских привычек.

– С меня причитается, Сестрица Хуэй! – с улыбкой повернулся к ней Япин. – Чего-нибудь выпьешь? А как насчет перекусить? – Не дожидаясь ответа, он обратился к девушке, занятой караоке: – Будьте добры, я хотел бы заказать еще фрукты и ваши фирменные утиные язычки! А также пива и вина!

Та грациозно повела плечиками и вышла.

Отворилась боковая дверь, и из туалета пророкотал бас Гуана:

– Не отстирывается, мать его! – Он вышел по пояс голый, держа в руках мокрую белую сорочку с расплывшимся розовым пятном, окинул грозным взором банкетный зал и громогласно вопросил: – Почему тишина? Чья очередь петь? – Его лицо и глаза налились кровью от выпитого.

– Да ты совсем пьяный, Гуан! – радостно взвизгнула Сестрица Хуэй.

– Ан нет, если пахнет, еще не значит, что пьян! – засмеялся тот, с хитрым видом покачивая перед собой пальцем.

Увидев Мэй, он нетвердыми шагами направился в ее сторону.

– Мэй, ты не уважаешь моего брата! Тебе звонили сотни, тысячи раз, а ты все не приходишь! Никак не отучишься задирать свой острый нос!

Япин положил руку ему на плечо и негромко сказал:

– Успокойся!

Гуан отмахнулся: мол, знаю, знаю! Потом сел, вытянул свои длинные ноги и грустно вздохнул.

– Послушайте, я все веселье пропустила! – воскликнула Сестрица Хуэй: – Кто хочет со мной спеть? Гуан, а ну-ка, ты и я, дуэтом!

Тот мгновенно оживился и вместе с Сестрицей Хуэй подошел к караоке, чтобы выбрать песню.

Две официантки принесли еду и напитки: вазочки с орешками, клубникой, кусочками дыни и ананаса, тарелки с мясной нарезкой. Девушки были в одинаковых ярко-синих ципао и улыбались тоже одинаково профессионально, только одна повыше ростом, с длинными волосами и очень красивая, а вторая с короткой стрижкой и ничем не выдающейся внешностью.

– Так и не приучилась пить пиво? – улыбнулся Япин, садясь рядом с Мэй. Она ощущала его теплое дыхание. Выражение его лица стало более мужественным, хотя черты совсем не изменились.

– Нет, не приучилась, – подтвердила Мэй, улыбаясь в ответ.

У обоих потеплело на душе.

Сестрица Хуэй и Гуан спелись еще в университете и даже выступали на конкурсах самодеятельности за свой факультет. После перерыва в девять лет они по-прежнему были на высоте.

Япин налил для Мэй бокал красного вина.

– Надеюсь, тебе понравится, хотя выбор вин здесь небольшой. – Он будто извинялся, что не может предложить ей ничего лучше.

Мэй отпила глоточек и поставила бокал на стол. К вину она тоже не успела пристраститься.

– Я удивился, узнав, что ты теперь занимаешься частным сыском!

– Отчего же? По-твоему, это дело не для меня? – В глазах Мэй загорелись озорные огоньки.

– Нет-нет, я не имею ничего против твоей работы! Не сомневаюсь, что из тебя получился хороший детектив, умный и рационально мыслящий, не говоря уж о других достоинствах. Просто раньше мне казалось, что тебя не слишком интересует жизнь других людей. Ты и в университете ни с кем особенно не дружила, не стремилась на вечеринки и тому подобное. Многие привыкли считать тебя довольно высокомерной. Я всегда думал, что ты по натуре замкнутая, а потому избегаешь общения с окружающими. Прав я или нет?

Мэй неопределенно пожала плечами.

– А что именно подвигло тебя стать частным детективом? – спросил Япин, подкладывая на тарелку Мэй несколько кусочков нарезки.

– Для меня это был естественный выбор. Ведь прежде я работала в полиции, а когда уволилась, решила, что смогу выполнять ту же работу самостоятельно.

– Почему ты ушла из министерства?

– Долгая история, и вообще мне не хочется говорить на эту тему.

– Понятно, – сказал Япин.

Красное вино прекрасно сочеталось с маринованными утиными язычками, острыми и аппетитными. Япин придвинулся ближе.

– Расскажи мне подробнее о своей работе, – попросил он. – Что конкретно ты делаешь? Подслушиваешь телефонные разговоры?

Мэй засмеялась:

– Нет, это противозаконно. Как, впрочем, и заниматься частным сыском. Но мы, детективы, нашли лазейку в законодательстве. Да, иногда приходится следить за людьми, фотографировать без их согласия, снимать на видеокамеру.

– Ага, вспомнил, ты увлекалась фотографией, особенно на природе. Но твоей маме это не нравилось. Ей хотелось, чтобы ты больше бывала на людях, а не за городом.

Упоминание о матери пробудило в Мэй беспокойство, как камень, брошенный в стоячую воду. Она вдруг услышала пение Гуана; тот обхватил за талию некрасивую официантку и заливался соловьем. На диване надрывался брошенный им пейджер – очевидно, его жена начинала сердиться. Сестрица Хуэй горячо обсуждала что-то с мужчиной-дирижером. Плейбой с подружкой снова принялись целоваться и хватать друг друга за что попало.

Япин не заметил перемены в настроении Мэй.

– Помнишь, как мы ездили в горы? Ты фотографировала дикую природу и приходила в такой азарт, что совсем обо мне забывала. А наши пикники! Помнишь, мы еще возили с собой алюминиевые фляжки с фруктовой шипучкой? Конечно, в ней не содержалось ни грамма натурального сока, одна химия – и, наверно, вредная для здоровья, как думаешь? – но теперь мне так хочется снова ее попробовать! Я спрашивал этот напиток повсюду с того дня, как приехал, но, похоже, его больше не производят.

Подали чай, но Мэй уже ничего не хотелось.

– Извини, но мне пора домой. – Ей вдруг стало нестерпимо грустно при мысли вновь остаться в одиночестве. – У меня маму положили в больницу. Завтра надо встать пораньше, чтобы навестить ее.

– Что с ней?

– Инсульт. Врачи говорят, возможно, она не поправится.

– Прости, не знал.

– Мне очень хотелось бы остаться и поговорить, но… – Мэй опустила свои длинные ресницы. – Жизнь постоянно заставляет делать трудный выбор.

– Позволь, я отвезу тебя домой, – поднялся Япин.

– Нет, тебе нельзя покидать друзей. Они пришли, чтобы увидеться с тобой.

– Ладно, тогда возьми мою машину. Водитель тебя доставит куда скажешь.

Он протянул ей руку, и Мэй подала свою. Глядя ему в глаза, она почувствовала, как сила води оставляет ее. Прикосновение его теплой ладони пробудило в ней желание.

– Ты что, уже уходишь? – Сестрица Хуэй вместе с дирижером поднялись с дивана.

– У Мэй серьезно больна мать, – объяснил за нее Япин. – Утром ей надо навестить ее в больнице.

Плейбой и его неразлучная спутница ненадолго разомкнули свои объятия, чтобы попрощаться с Мэй. Гуан продолжал петь, вцепившись в официантку и заливаясь пьяными слезами; вывести его из этого состояния не представлялось возможным.

Япин попросил официантку с длинными волосами передать водителю, чтобы тот подогнал машину к выходу. Сказав остальным, что скоро вернется, он взял пальто Мэй, и они вместе вышли из банкетного зала.

Дискотека уже закончилась, танцующие разошлись, коридор опустел. Мэй и Япин шагали бок о бок.

– Завтра вечером я возвращаюсь в Америку. Мы сможем встретиться до моего отлета?

– Не знаю.

– Хочешь, я отвезу тебя завтра в больницу?

– У меня есть машина.

Они шли молча до самого атриума. Каблучки Мэй застучали по мраморному полу. Прозрачные лифты застопорились на нижнем уровне. Огромный пустой вестибюль светился, как хрустальный дворец.

– Мне хотелось бы объяснить тебе, почему я женился на той женщине, – произнес наконец Япин, тщательно подбирая слова. Мэй просто чувствовала, как они застревают у него в горле. Похоже, он долго готовился к этому важному для себя разговору.

– Тебе не надо ничего объяснять, – остановила она Япина.

– Нет, надо! Я много раз думал об этом, собирался написать.

На улице посвежело. До рассвета осталось всего несколько часов.

– Мне было приятно встретиться с тобой, – сказал Япин.

– Мне тоже.

Мэй села на заднее сиденье «мерседеса». Его кожаная поверхность холодила.

– Госпожа, хотите послушать музыку? – предложил водитель. Они проезжали мимо особняков дипломатического квартала. Флаги на посольствах были спущены, огни погашены, охранники отдыхали.

– Да, пожалуйста… – Мэй откинулась на спинку и закрыла глаза.

Из стереомагнитофона поплыли чувственные звуки джаза. За окном бесшумно пролетали темные улицы, мелькали выключенные фонари. Ночь окрасилась в синий цвет. В небе над горизонтом появилось и стало расти светлое пятно. Оно притягивало к себе, оставаясь недосягаемым.

Глава 25

Мэй проснулась с головной болью. Вроде бы вчера совсем немного вина выпила, самое большее полбокала, а голова тяжелая.

Она открыла окно. Шум автомобильного движения ворвался в комнату с такой силой, будто дорога пролегала через ее квартиру. Пока Мэй спала, в мире пятью этажами ниже уже вовсю бурлила жизнь. Она выглянула наружу и ощутила солнечное тепло. «Сумасшедшая пекинская весна, – подумалось ей. – Еще вчера казалось, что вернулась зима, а сегодняшнее утро уже похоже на летнее».

Мэй уже собралась уходить, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку и услышала голос Лу:

– Маме хуже. Ее переводят в военный госпиталь номер триста один.

– Что с ней? Вчера же все было в порядке!

– Не знаю. И Сестричка ничего не знает. Ее просто поставили в известность без всяких объяснений. Я попросила дежурного врача позвонить мне, когда что-то выяснится, но надежды на него мало.

– Разве они не должны проконсультироваться с нами, прежде чем перевозить маму в таком состоянии? – От гнева у Мэй сдавило в груди, дыхание участилось, слова давались с трудом.

– Да, должны, но не проконсультировались. И с этим уже ничего не поделаешь, понятно? Какой смысл обсуждать теперь чужие обязанности?

– Почему ты на меня-то злишься? – огрызнулась Мэй.

– Да не на тебя, а на всех! В самый нужный момент от Сестрички никакого толку! Кстати, а почему тебя не было в госпитале?

– Что-о? Это просто неслыханно! – возмутилась Мэй. – Как у тебя язык поворачивается меня винить? Скажи лучше, почему тебя там не было? Вчера была твоя очередь дежурить возле мамы, ты сама вызвалась, поэтому я и не поехала!

– Знаешь, мне гораздо труднее вырваться с работы!

Мэй почувствовала, как напряглось ее тело, задрожали руки. Ей захотелось грохнуть телефонную трубку на пол.

Но она вдруг поняла, что в словах сестры есть правда, и пожар негодования сразу угас. Ничто не мешало Мэй остаться у постели мамы. Ведь у нее, если разобраться, и обязанностей-то особых не было – ни семьи, ни мужа, которого надо ублажать и окружать вниманием. Она не исполнила своего единственного истинного долга – дочернего, не сумела позаботиться о собственной матери. Теперь Мэй горько пожалела, что не поехала в госпиталь вчера вечером. На нее нахлынула волна мучительного раскаяния. Пальцы перестали напряженно сжимать телефонную трубку.

– Ты права, спорами и ссорами ничего не добьешься. Я поеду в триста девятый госпиталь. По сути, я уже выходила из дома, когда ты позвонила, – сказала Мэй.

– А я буду ждать в триста первом!

Обе положили трубки. Мэй закрыла дверь, несколько раз повернула ключ в замке и бегом спустилась с лестницы. Впопыхах она чуть не столкнула со ступенек крыльца какого-то малыша, который сидел там и чертил что-то мелом.

В машине она не сразу сумела вставить ключ в замок зажигания – от волнения тряслись руки. По улице катили велосипеды, груженные хозяйственными сумками и пакетами. На солнышке играли дети, сплетничали соседки. Ей наконец удалось вставить ключ, мотор взревел, и машина рванулась с места, подняв фонтан пыли.

В военном госпитале номер триста девять Мэй заплатила десять юаней сонному солдату в будке, продающему входные билеты посетителям. Предъявив свой билет часовому у входа, она вбежала по лестнице на второй этаж и очутилась в длинном темном коридоре. Через открытую дверь в служебное помещение для медсестер Мэй увидела, что там никого нет.

Остановившись посреди коридора, она вдруг поняла, что не слышит ни звука. Все двери закрыты. Вокруг ни души. Никто не катит тележку с кипятком, не спят на полу родственники пациентов. Всех будто эвакуировали по тревоге, и она стоит совершенно одна в безлюдном здании и прислушивается к бесшумному течению времени.

Сердце Мэй сжалось от страха не за себя, за мать. Голые беленые стены, казалось, уставились на нее. Она мысленно рисовала на них какие-то абстрактные узоры.

Помедлив еще немного, Мэй резко повернулась и быстро зашагала по коридору к кабинету лечащего врача. Оттуда доносились голоса, женский смех. Мэй распахнула дверь, и ее взгляд упал на длинный стол, на стоящую на нем кружку, на мятую газету, горку жареных семечек и шелухи, а также пару задранных на столешницу ног в черных носках с торчащим из дырки пальцем.

Работал телевизор, а врач спал с открытым ртом, во сне раздувая ноздри. Очки сползли с переносицы и перекосились. Мэй постучала по двери, и он открыл глаза – тот самый молодой врач, с которым она разговаривала в день, когда в госпиталь положили маму.

Он убрал ноги со стола, выпрямился на стуле, поправляя очки, и вопросительно произнес:

– Да? – после чего вытер рукавом белого халата уголок рта.

– Когда перевели мою мать? – спросила Мэй, глядя на него сверху вниз.

Врач снова поправил очки, видимо, не понимая, о чем речь.

– Вы, кажется… дочь Лин Бай?

– Да, старшая.

Врач потянулся, распрямляя спину, и посмотрел на часы:

– Минут тридцать – сорок тому назад.

– Зачем? Чье это распоряжение? Разве ее состояние ухудшилось? Почему не известили родственников?

– Эй-эй, полегче на поворотах! – Врач поднялся и выставил перед собой ладони, словно защищаясь от посыпавшихся на него вопросов. – Мы все сделали, как было велено, без всяких возражений! А теперь вы же повышаете на меня голос! – возмутился он.

– О чем вы толкуете?

– Поговорим откровенно. Меня обязали готовить ежедневный отчет о состоянии здоровья вашей матери и посылать его наверх. У вас есть высокопоставленные друзья, ну и поздравляю! Мы ничего не имеем против! У нас и раньше так бывало. Раз есть связи, надо их использовать. Я бы тоже так сделал.

– Да о чем вы говорите? – изумленно спросила Мэй.

– Разве не вы устроили перевод вашей матери в госпиталь номер триста один? Во всяком случае, это не наше решение!

Мэй недоуменно покачала головой:

– Нет, мы ничего не знаем об этом.

– Ну, тогда странно… – Врач взял кружку, сделал глоток, нахмурился и поставил ее обратно на стол. Очевидно, чай давно остыл. – Сегодня утром от руководства госпиталя поступило указание перевести вашу мать. Мы подумали, что вы задействовали какие-то важные связи.

– Да нет же, мы здесь ни при чем! То есть вы хотите сказать, состояние моей матери не ухудшилось?

– Но и не улучшилось.

Теперь и Мэй, и доктору стало одинаково неловко. Мэй смущенно улыбнулась. Врач теребил свои очки.

– Я, очевидно, напрасно побеспокоила вас, простите! – произнесла она, сжимая свою сумочку.

– Да нет, ничего.

Они вежливо распрощались и, озадаченные, разошлись каждый в свою сторону.

Глава 26

На окружной автодороге произошла авария – так, чепуховая, две машины отделались царапинами, однако пробка выстроилась на несколько километров. Минуя место происшествия, Мэй увидела, как трое мужчин и две женщины, ехавшие в злополучных машинах, стоят у разделительного ограждения и ругаются, тыча друг в друга пальцами. Некоторые из проезжавших мимо автомобилей останавливались, и водители, опуская стекла, включались в перебранку.

Добравшись наконец до госпиталя номер триста один, Мэй разыскала Лу и Сестричку у входа в отделение интенсивной терапии.

Сестричка выглядела изможденной до крайности. Ее лицо осунулось, глаза запали. Она явно недоедала и недосыпала последние двое суток. Очевидно, зрелище умирающей старшей сестры причиняло ей нестерпимую душевную боль.

– Нам здесь делать нечего. Мама в изоляторе, посещения запрещены, – сообщила Лу. – Ты уже завтракала? Я умираю с голоду.

Мэй вспомнила две чашки кофе, выпитые утром.

– Нет, – призналась она.

– Предлагаю перекусить в госпитальной столовой. Потом вернемся, узнаем еще раз, не нужно ли чего, и разъедемся.

– Вы, сестры, идите вдвоем, а я уже позавтракала, – озабоченно произнесла Сестричка. – Я уж лучше здесь подежурю на всякий случай.

– Да, пожалуй, кому-то стоит остаться. – Лу посмотрела сначала на Мэй, потом на Сестричку. – Тетушка, мы вам принесем чего-нибудь из столовой. Хотите пельмени и чай?

– Ничего не надо! – ответила Сестричка.

Госпитальная столовая находилась на первом этаже главного здания. Под ее окнами был разбит большой палисадник. По дорожкам между кустиками, греясь на солнышке, медленно прогуливались пациенты в сопровождении родственников.

Столовая только что открылась на обед. На раздачу принесли большие кастрюли с мясом, поджаренным на свином жире, и сложенные горкой горячие пельмени, сваренные на пару. Пока работники кухни расставляли кастрюли, пароварки и металлические коробки для денег, у раздачи выстроилась очередь. В столовую впорхнула стайка медсестер в белых шапочках; каждая принесла с собой алюминиевую миску и палочки для еды. Стоя в очереди, они оживленно щебетали.

Лу заняла два места за длинным столом, а Мэй встала в очередь на раздачу. Рядом сидели несколько врачей и посетителей, то ли заканчивая поздний завтрак, то ли просто перекусывая. Некоторые бросали на Лу любопытные взгляды, видимо, признав ее в лицо и гадая, где могли с ней повстречаться.

Если не считать губной помады, Лу была без косметики. Ее кожа светилась естественным сиянием, будто нежные лепестки розового бутона ясным утром. Позади нее прочертил воздух солнечный луч с пляшущими в нем пылинками.

Мэй купила два комплексных обеда и две банки кокосового молока. Еду положили в ту же посуду из белой пластмассы, в какой ее развозили пациентам госпиталя.

– Ты что хочешь: жареную свинину с паровым рисом или ломтики говядины с лапшой?

– Все равно. Я так проголодалась, что готова съесть слона! Ладно, давай лапшу!

Лу порылась среди многочисленных палочек для еды разной длины и оттенков, стоявших на столе в жестяной кружке.

– Вот эти вроде одинаковые, – подала она Мэй пару палочек.

Сестры с аппетитом поели и принялись не спеша потягивать кокосовое молоко.

– Что тебе сказал лечащий врач? – спросила Мэй.

– Практически ничего нового. Сказал, что должен провести дополнительные анализы. Что настроен пессимистически, но сделает все возможное. А в отделении интенсивной терапии маме окажут самую лучшую помощь. За ней будут ухаживать квалифицированные медсестры, во внерабочее время есть дежурный врач, в их распоряжении имеется современное оборудование. Даже если вдруг состояние мамы резко ухудшится, ее не понадобится куда-то перемещать, поскольку все процедуры по реанимации могут провести на месте. И еще врач сказал, что по выходным дням в отделении интенсивной терапии персонал работает в полном составе в отличие от остальных подразделений госпиталя.

– А насчет денег говорил что-нибудь? – поинтересовалась Мэй, помня свою встречу с молодым врачом триста девятого госпиталя три дня назад.

– Нет, ничего. Сестричка только подписала какие-то бумаги, и мне тоже дали заполнить пару обычных анкет, таких же, как в триста девятом.

– Тебе это не кажется странным? В триста девятом от нас первым делом потребовали оплатить все расходы на лечение, а теперь маму перевели в лучший военный госпиталь во всем Китае, и никто даже не заикнулся о деньгах.

Кокосовое молоко было приятно на вкус и прекрасно освежало. В столовой стоял неумолчный гул голосов и звон посуды, время от времени прерываемый динамиком в углу: врачей и медсестер призывали вернуться на свои рабочие места.

Лу повела плечом в знак согласия.

– Разумеется, я нахожу это странным. Вряд ли можно утверждать, что, рисуя иллюстрации для книг и журналов, мама прославилась или стала богатой.

– Может, среди ее давних знакомых есть высокопоставленные чиновники, люди, стоящие у власти?

Лу помедлила с ответом, занятая своими мыслями.

– Большинство маминых друзей – заурядные художники без связей, влияния и тем более денег. Они разве что могут пожертвовать какую-нибудь из своих картин, которая если и будет чего-то стоить, то в далеком будущем.

– Помнишь, после университета я получила распределение на работу в пекинскую психиатрическую лечебницу, и мама пыталась вытащить меня оттуда? У нее ничего не получилось, поскольку не нашлось даже тоненькой ниточки, за которую можно было бы потянуть. В итоге я сама сумела выбраться, используя любую подвернувшуюся возможность, стучась в каждую дверь и всячески унижаясь. А потом еще долго расплачивалась по долгам. Целый год я проторчала в той гнетущей клоаке! Так что нет у мамы знакомых, которые устроили бы ей перевод в военный госпиталь номер триста один! – Мэй наклонилась ближе к Лу: – Мне кажется, что к происходящим с мамой чудесам каким-то образом причастен Сун Кайшань. Есть в нем что-то необычное. Появился откуда ни возьмись вместе с дядей Чэнем – и на другой же день маме предоставляют лучшее лечение! И несмотря на ее скромные заслуги, госпитальные счета оказались полностью оплачены! С какой стати?

– Ты же у нас детектив! Вот и реши эту головоломку!

Сестры задумчиво помолчали.

– Что нам делать с Сестричкой? – наконец спросила Мэй.

– Сегодня переночует у меня, а там посмотрим, – ответила Лу.

Еще не договорив, она повернула к Мэй осененное догадкой лицо, движением головы отбросив за плечо длинные золотисто-коричневые волосы. Губы тронула едва заметная улыбка. Мэй поняла ее с первого взгляда. Похоже, ключ к разгадке тайны все время находился прямо у них перед носом.

– Сестричка! – воскликнули они в один голос.

– Приходи-ка ты сегодня ко мне ужинать! – предложила Лу. – Вдвоем мы добьемся от нее признания!

– А как же Линин?

– О нем не беспокойся! Он сегодня днем уезжает в командировку.

– Линин ездит по делам в субботу? – удивилась Мэй.

– Ага. Улетает в Америку. Ой-ой, смотри уже сколько времени! Мне надо застать его, пока он не уехал в аэропорт!

Вернувшись к отделению интенсивной терапии, они увидели Сестричку, мирно дремлющую в кресле возле двери. Пол только что протерли мокрой тряпкой, и воздух стал посвежее.

Разбуженная, Сестричка испуганно вздрогнула.

– Я спросонок решила, это врачи меня прогоняют!

– Сестричка, давайте-ка вот что сделаем. Сейчас поедем ко мне домой. Мой ассистент привезет из гостиницы ваши вещи. Вечером Мэй поужинает с нами, и мы втроем обсудим дальнейшие действия. А вы пока отдохнете и позвоните домой в Шанхай.

– Лучше так и сделать, – поддакнула Мэй.

Сестричка согласилась и подняла с пола свой кожаный саквояж.

– Давайте я понесу! – предложила Мэй.

– Не надо! Он нетяжелый, – отказалась от помощи Сестричка.

Все три женщины семейства Ван устало побрели прочь, угнетенные разлукой с матерью и сестрой, лежащей в полном одиночестве неизвестно где.