Текст книги "Нефритовый Глаз"

Глава 18

Они втроем отправились к «Тем, кому фартит».

В зале ресторана царил полумрак, подсвеченный лампами под красными абажурами над столами. Пахло подогретой рисовой настойкой. Слева от Мэй за столиком с пустыми пивными бутылками и рассыпанными солеными орешками четверо мужчин соревновались, кто кого перепьет. Справа двое пьяных распевали застольные песни, гоготали и размахивали кулаками. Их спутницы никак не поддавались на уговоры составить квартет, а лишь хихикали и трясли головами, как погремушками. За барной стойкой две официантки шептались и обменивались многозначительными взглядами, очевидно, обсуждая мужчину за столиком в углу, пившего в полном одиночестве.

За большим столом посреди зала собралась ватага местных юнцов. Они пили, курили и старались казаться очень крутыми. Среди них была девушка – либо подружка вожака, либо предводительница, потому что все, за исключением одного красивого парня, обращались с ней очень уважительно, даже подобострастно.

Директор ресторана тепло приветствовал почтенного Хуана и дядю Ма. Осведомился о здоровье госпожи Ма, пожелал им на завтра счастья и хорошей погоды и указал на свободный столик в углу. Почтенный Хуан шепнул что-то ему на ухо.

– Конечно, – кивнул директор, – проходите, пожалуйста!

Они прошли через кухню. Два повара сидели за поздним ужином над тарелками с нарезанными куриными грудками и овощной поджаркой и не обратили на них ни малейшего внимания. На остывших плитах стояли месяцами не мытые воки; их стенки покрывал слой затвердевшего жира. На полу валялись вскрытые картонные коробки и початые бутылочки с соусом. Обезглавленная курица лежала на разделочной доске рядом с вонзенным в нее огромным, зловеще поблескивающим ножом.

За кухней располагался игорный зал. Галогеновые трубки светили сквозь густой сигаретный дым. Воздух казался едким от кислого запаха пива. Потолок был слишком низким, а пол холодным, но это, похоже, никого не смущало. Тут царила атмосфера мертвого покоя, будто в притоне курильщиков опиума, когда наступал черед третьей трубки.

Этих людей игра одурманивала не хуже наркотика. Днем они могли быть кем угодно – от школьных учителей до высокопоставленных государственных чиновников. Здесь встречались даже заботливые бабушки со вставными челюстями или строгие отцы, державшие дома детей в ежовых рукавицах. Некоторые оправдывали свое присутствие различными, чаще всего надуманными предлогами, мол, пришли проведать соседей или встречались с друзьями и заскочили на минутку. Другие сидели за игральными столами, сгорая от стыда и обиды, после того как истеричные жены или взбешенные мужья закатили им скандал и выставили на всеобщее посмешище. Однако лица большинства игроков выражали удовлетворенность и спокойствие. Их родимые места остались за тысячи ли отсюда. В этом большом городе с десятимиллионным населением до них никому не было дела, и ничто не мешало целиком отдаться своей страсти.

– Эй, соседи, опять пожаловали на партию в мацзян? – не слишком учтиво встретил вновь прибывших какой-то коротышка далеко за пятьдесят и бросил на Мэй подозрительный взгляд. Брюхо у него висело, как запасное колесо на внешней подвеске.

– Это Лао Ся, – шепнул Мэй дядя Ма. – Он здесь главный, смотрит за порядком.

Почтенный Хуан достал наполовину опустошенную пачку «Мальборо», открыл и так ловко тряхнул, что показался ровный рядок сигарет. Лао Ся вытянул одну и сунул в рот. Почтенный Хуан поднес к ней горящую зажигалку.

– Все в порядке, это приятельница Королевы вонтона, – успокоил он смотрителя игрального зала, пряча пачку «Мальборо» обратно в карман. Мэй припомнила, что в ресторанчике он курил дешевые китайские сигареты.

– По-крупному ставят? – Почтенный Хуан указал подбородком на столы, где играли в покер.

Почтенный Ся выпустил облако дыма и молча окинул взглядом игроков, всем своим видом показывая, что игра идет серьезная.

Мэй присмотрелась к трем столам, за каждым из которых сидели по четыре человека, в том числе двое полицейских в форме. За ними с особой заботой ухаживала большегрудая хостесса. Никого, похожего на Чжан Хуна, среди игроков в покер не было.

Какая-то женщина за столом, где играли в мацзян, воскликнула:

– Я закончила! – И, опрокинув свой заборчик из костяшек, возбужденно вскочила, порывисто сгребая выигранные банкноты. Лет сорока пяти, довольно упитанная для своего маленького роста, с тонкими губами, причем верхняя тоньше и длиннее нижней. Набухшие веки сузили ее глаза в две ниточки, отчего казалось, будто она все время щурится. Блузку распирали арбузные груди.

Дядя Ма обернулся и негромко произнес:

– Мадам Ся опять выиграла!

Партнеры мадам Ся явно потеряли интерес к игре и вышли из-за стола мрачнее тучи.

– Почтенный Хуан, почтенный Ма! – позвала мадам Ся, призывно махая руками.

Втроем они подошли к квадратному столу для игры в мацзян. Почтенный Хуан и дядя Ма сразу уселись. Мадам Ся взглядом пригласила Мэй занять свободное место рядом с собой.

– Вы играете? – спросила она.

– Н-нет, – замялась Мэй, кривя душой, поскольку ей доводилось играть в мацзян со своими бывшими коллегами по министерству общественной безопасности, но удовольствия от этого занятия она не получала, скорее наоборот. – То есть у меня недостаточно опыта, чтобы играть на деньги, – поправилась Мэй.

– Ничего, первый круг сыграем без ставок! – подбодрила ее мадам Ся, перемешивая костяшки. – Садитесь! Мой муж не любит, когда я здесь торчу. Боится за деньги. А я плевать на них хотела! Мне просто нравится играть в мацзян, вот и все!

Ее руки с пухлыми, похожими на сардельки пальцами двигались деловито и не спеша, будто занимались работой по дому.

– Так где вы познакомились с этими двумя свинтусами?

– В «Лай чуне», – ответил за Мэй почтенный Хуан, закуривая дешевую сигарету.

Мадам Ся, выстраивая заборчик из костяшек мацзян, искоса взглянула на Мэй и спросила:

– Вы ведь пекинка, верно? Как же вас занесло в «Лай чунь»?

Мэй промолчала, сделав вид, что увлеклась выравниванием своих костяшек. Закончив, она подняла голову и увидела, что мадам Ся все еще ждет ответа.

– Я искала одного человека, зашла поужинать и подружилась с Королевой вонтона.

– Она ищет мужчину из Лояна по имени Чжан Хун, – сердито пояснил почтенный Хуан. – Этот подлец приехал в Пекин продать какое-то старье…

– Антиквариат! – чуть слышно вставил дядя Ма и тут же замолчал, стараясь оставаться незаметным.

– Ну, антиквариат, какая разница! Так слушайте дальше, этот парень продал вещицу за очень большие деньги, но вместо того чтобы отвезти их домой жене, подцепил какую-то девицу и шикует вместе с ней по всему Пекину! – Почтенный Хуан выпустил сигаретный дым и сбросил костяшку. Мэй взяла ее себе.

– Понятно, очередной прохвост! Все мужчины одинаковые! Им нельзя верить.

Мадам Ся внимательно осмотрела выстроенный под носом заборчик из костяшек. Напротив нее дядя Ма рассматривал свой, пригнувшись к столу, словно солдат, озирающий поле боя из окопа.

– А как выглядит этот Чжан Хун? – осведомилась мадам Ся, беря дополнительную костяшку.

– Среднего роста, крепкого телосложения, над левой бровью шрам, – коротко описала Мэй.

Мадам Ся кивнула.

– Не помню, чтобы мне попадался такой, – впрочем, я тут бываю не каждый день. А муж, естественно, ничего мне не рассказывает, боится слово лишнее вымолвить. Но рано или поздно я все равно узнаю! – Она взглянула на Мэй. – Здесь весьма осведомленные хостессы. Вот погодите, я расспрошу свою знакомую девочку Лю Лили. Она работает в игральном зале, но сегодня ее что-то не видно.

Разговор прервался. Некоторое время все молча играли, по очереди делая замены в своих заборчиках.

– Интересно, о какой сумме идет речь? – Мадам Ся, не вытерпев, задала вопрос, который жег ей язык. – Десять, двадцать тысяч юаней?

– Гораздо больше, – ответила Мэй.

– Силы небесные! – воскликнула мадам Ся, со стуком опуская на стол костяшку.

– Достаточно, чтобы заплатить одной из этих хостесс, – ухмыльнулся почтенный Хуан.

Мадам Ся бросила на него негодующий взгляд, не возымевший должного эффекта. Почтенный Хуан лишь опять ухмыльнулся, сжимая костяшку обеими ладонями, словно пытаясь ее расплющить. Дядя Ма подавил смешок.

– Чаю хочу! – Мадам Ся махнула рукой мужу. Тот подошел к их столику, принял заказ и вышел из зала.

Мадам Ся с невинной улыбкой посмотрела на Мэй и хорошо поставленным, сладчайшим голоском спросила:

– Так что это за старинная вещь, за которую можно выручить такие большие деньги?

– Что-то действительно очень древнее. Кажется, относится к эпохе династии Хань.

– Это еще раньше, чем династия Мин, – с видом знатока заметил почтенный Хуан. – У нас в Пекине ничего подобного уже не сохранилось, все уничтожили во время «культурной революции». Сейчас такие вещи можно обнаружить только в глубинке.

– Надо думать. – Мадам Ся даже забыла поменять костяшку. – Соседка Ли с третьего этажа ездила в гости к знакомым по трудовому лагерю и привезла с собой несколько старинных вещей. Вот только не знаю, продала она их или нет. Значит, говорите, больше двадцати тысяч юаней? Я родилась в одном южном городке, у меня там до сих пор родственники проживают. Интересно, может, у них есть какие-нибудь старинные вещи?

Ее голова склонилась набок, словно отягощенная масштабом открывающихся перспектив.

– А как узнать, настоящие они или нет? И где их покупают?

– Скупкой старинных вещей занимаются антикварные лавки на Люличане, – пояснила Мэй.

Чувствовалось, что в мадам Ся ожила предпринимательская жилка. В современном Китае все население занимается предпринимательством – понемножку играют, понемножку скупают и продают ценные бумаги в ближайшем отделении фондовой биржи, ездят по бедным родственникам в дальних уголках страны в надежде отыскать предметы старины – все это стало нынче трудовыми буднями китайцев.

Девушка-подавальщица лет семнадцати, не больше, принесла на подносе чайник из коричневого фарфора и горку пластмассовых чашек, в которые разлила чай для сидящих за столом.

– А где Лили? – поинтересовалась мадам Ся.

– Она уже несколько дней не выходит на работу, – ответила подавальщица. У нее был длинный подбородок, невыразительное лицо с косящими глазами и короткая стрижка с пробором посередине.

Неожиданно за одним из столов для покера вспыхнула потасовка. Со звоном разбилась пивная бутылка. Кто-то визгливо выкрикнул:

– …твою мать!

Посетители испуганно замерли. Полицейские встали со своих мест. Почтенный Ся направился к нарушителям спокойствия со сжатыми кулаками и каменным лицом. Очевидно, он умел вести себя жестко, если его рассердить.

Мэй достала из-под стола свою сумочку и сказала, что ей надо в туалет. Никто не обратил на нее внимания. Она опять прошла через кухню. Повара куда-то исчезли.

В зале ресторана Мэй собиралась найти косоглазую подавальщицу. Ей показалось, что здесь стало еще темнее. За столами кутили те же посетители и хостессы. Пьяные продолжали петь заплетающимися языками.

Наконец она увидела подавальщицу; та сидела на стуле и грызла ногти, уставясь в никуда отрешенным взглядом.

– В игровом зале дерутся, – сообщила Мэй, прислонившись к барной стойке.

Девушка искоса посмотрела на нее и ничего не сказала.

– Ты здесь давно работаешь?

– Два года, – нехотя ответила она.

– Разве тебе не хочется перейти в хостессы?

В косых глазах промелькнула злость.

– А вам какое дело?

– Никакого. Просто подумала, что хостессы больше зарабатывают.

– Мне не разрешают подсаживаться к клиентам. Вы что, не видите, какое у меня лицо? Да и не нужны мне ихние грязные деньги!

– А как же Лили? Выходит, она не чурается грязных денег? – Мэй присела на свободный стул рядом с девушкой.

– Конечно, нет! – Лицо ее омрачилось. – Она без них жить не может!

– Значит, поэтому Лили сдружилась с Чжан Хуном?

Девушка оставила ногти в покое.

– Вы из полиции?

– Нет.

Она еще больше выпятила свой длинный подбородок и неотрывно смотрела на Мэй, видимо, соображая, стоит ли ей верить.

Мэй не спеша отсчитала три купюры по сто юаней и свернула их трубочкой, наблюдая, как косые глаза притянуло к деньгам, словно магнитом.

– Где я могу ее найти?

Подавальщица вытащила из ее пальцев деньги.

– Лили живет у родителей в доме номер шесть на улице Утань. Это по Выставочному шоссе. Ей у них очень плохо, она хочет скопить денег и купить собственное жилье.

Мэй записала адрес в блокнот, поблагодарила подавальщицу, встала и направилась к выходу.

– Госпожа!

Мэй обернулась. Девушка стояла у стойки, сунув кулак с зажатыми в нем деньгами в карман брюк.

– Лили вернется, вот увидите! Она и раньше так делала!

Мэй помедлила, но девушка больше ничего не добавила. Ее глаза опять потухли, взгляд устремился в никуда.

Глава 19

Ветер усилился, и Мэй подняла воротник куртки. Уличные фонари отключили на ночь; провода над ее головой терялись во мраке. Осторожно ступая, Мэй пробиралась узкими проулками мимо заброшенных зданий, покинутых жилищ, редких тусклых квадратов света в окошках. Город спал. Она вышла на улицу Лотосовый Пруд и увидела впереди огни вокзала.

Сев в машину, Мэй развернула схему пекинских улиц и отыскала среди хутунов, примыкающих к Выставочному шоссе, тот, что носит название «Утань». Положив схему на пассажирское сиденье, она повернула ключ в замке зажигания. «Мицубиси» вздрогнул, негромко заурчал двигатель. Мэй включила ближний свет. Часы показывали пятьдесят минут пополуночи. Мэй вырулила с автостоянки на улицу Лотосовый Пруд.

Через некоторое время она повернула на север по Белооблачной улице и километра полтора катила мимо выстроившихся в ряд по обеим сторонам приземистых каштанов и серых, безликих многоквартирных домов. Потом пересекла Городской ров и выехала на западную часть бульвара Вечного Спокойствия. Мэй глубоко вздохнула и произнесла: «Вечное спокойствие!»

Какое прекрасное название для дороги, ведущей в Запретный город! Мэй задумалась о золотых столетиях императорских династий. Вот она мчится глубокой ночью на своем маленьком красном «мицубиси» по пустынным улицам северной столицы Кублай-хана,[5]5
  Кублай-хан (Хубилай) (1215–1294) – внук Чингисхана, пятый из монгольских великих ханов, основатель династии Юань в Китае (1279–1368).


[Закрыть] а призраки прошлого неотступно преследуют ее.

Минут через двадцать Мэй повернула на Выставочное шоссе, а затем на узкую извилистую улочку. Скоро кончилось асфальтовое покрытие, а с ним и фонари. Низенькие домишки с дворами и пристройками по бокам подступали все ближе, преграждая дорогу. Мэй остановилась, выключила двигатель и вышла из машины.

Пятно света от ее фонаря, как увеличительное стекло, выхватывало из темноты мелкий гравий, конфетные фантики, обрывки бумаги и полиэтиленовых пакетов. У стены дома слева красовалась чья-то еще не засохшая обильная блевотина. Рядом стоял замызганный сундук, до отказа набитый каким-то старьем, и два ржавых велосипеда. Вверху на бельевой веревке болталась пара белых носков, будто флаги, вывешенные в знак поражения.

Цифру «шесть» на стене дома недавно и довольно неряшливо подновили свежей краской. От ветра и дождя двустворчатая калитка перекосилась. Мэй погасила фонарь и медленно ее отворила. Раздался звук, похожий на хрип в пересохшем горле.

Во дворе царила темень, только тускло светилось крайнее окошко. Стояла полная тишина, ни шороха, ни стука. Свет, очевидно, оставил и для того, кому еще предстояло вернуться домой.

Мэй тихонько попятилась, оставив дверь открытой. Неизвестно, кто живет в доме с освещенным окошком, может быть, семья Лили, а может, и нет, но что-то подсказало ей обождать. Даже самой заблудшей дочери в китайской семье не позволят провести ночь вне дома.

Мэй села в машину, задом выехала из узкой улочки обратно на Выставочное шоссе, остановилась в темном месте на обочине в нескольких метрах от въезда в Утань-хутун и заглушила двигатель. Постепенно ее глаза привыкли к темноте. Она различила поблизости очертания какого-то сарая в метр высотой (несомненно, построенного без разрешения), кусок рубероида, сорванный с крыши, несколько безжизненных деревьев. Порывом ветра в проулке завертело брошенную газету.

Мэй вспомнила о матери и представила ее в белой больничной палате. Каково-то ей сейчас, ночью? А вдруг не спит, мучается от боли? Мэй попыталась восстановить в памяти материнское лицо, но увидела мысленным взором, как во время их последней встречи мама хлопотала у себя в квартире, здоровая и жизнедеятельная. Лин Бай жарила рыбу на кухне, а позже они поссорились.

– Прости меня, – тихо произнесла Мэй. Но мама была далеко и не могла ее слышать.

Внезапно подъехало такси и остановилось неподалеку. Водитель выключил мотор, но оставил гореть фары, в свете которых появились фигуры двух людей, вышедших из машины. Длинные тени вытянулись в ночь.

Мужчина и женщина! Мэй наблюдала, как парочка, пьяно пошатываясь, побрела во мрак хутуна.

В темноте с грохотом упал какой-то металлический предмет, наверное, старый велосипед. Потом опять что-то приглушенно лязгнуло, уже чуть дальше. Мэй ждала, настороженно всматриваясь в темень.

Через несколько минут мужчина вышел из хутуна и споткнулся, ослепленный светом фар. Его тень ползла по земле, как гигантское чудовище с уродливой маленькой головкой.

Вот он исчез из освещенного пространства. Заурчал мотор такси. Лучи фар дрогнули и поползли в сторону «мицубиси». Мэй пригнулась и спряталась под приборной доской.

Такси нырнуло в хутун, сдало назад и, развернувшись, направилось к шоссе. Мэй выждала немного и последовала за ним на некотором расстоянии, не зажигая габаритных огней.

Когда обе машины выехали на Выставочное шоссе, Мэй включила ближний свет. Такси двигалось на юг, затем повернуло на восток, в сторону Ворот Славного Города, спустилось под эстакаду и по крайней правой полосе подкатило к новенькой гостинице. Вход был ярко освещен, а над ним висел транспарант с надписью «Добро пожаловать на открытие отеля „Сплендор“!»

Такси свернуло в проезд к дверям гостиницы. Мэй остановилась на обочине и выключила фары. Пассажир такси, покачиваясь, вошел в вестибюль. Минутой позже такси, взревев мотором, рвануло с места, вспарывая темноту дальним светом фар, и помчалось обратно, в мир ночных бродяг и мечтателей.

Мэй не спеша поехала домой, довольная, что днем сможет вернуться и без труда встретиться с Чжан Хуном.

Глава 20

– Я пришла к господину Чжан Хуну, – сказала Мэй юноше-портье за регистрационной стойкой отеля «Сплендор» и взглянула на часы: время близилось к одиннадцати.

– Комната четыреста два, – с готовностью ответил портье, обнажив в дежурной улыбке ровные белые зубы.

– Вот это сервис! Вы знаете всех клиентов на память? – искренне восхитилась Мэй.

Юноша покраснел и смущенно опустил глаза. «Симпатичный», – подумала Мэй.

– Госпожа преувеличивает. Боюсь, вы похвалили меня незаслуженно. Просто господина Чжан Хуна уже спрашивали совсем недавно, и я запомнил номер.

Вряд ли это Лили! Она бы поднялась прямо в комнату.

– Когда это было?

– Минут десять – пятнадцать тому назад.

Портье позвали, и он, извинившись, перешел на другой конец стойки, где скандалила супружеская пара. Женщина возмущенно указывала на что-то пальцем. Мэй повернулась и зашагала к лифту по ярко освещенному коридору, застеленному ковровым покрытием и пахнущему свежей краской. Нажав кнопку вызова, она услышала, как, поскрипывая, приближается кабина. Двери раздвинулись, и Мэй вошла внутрь.

Коридор четвертого этажа сиял новизной. Мэй изучала табличку с указателем номеров, когда послышались торопливые шаги. Из-за поворота выскочил какой-то мужчина и бросился к лестнице. Мэй резко обернулась, успев заметить лишь его спину, тут же исчезнувшую.

Она побежала в ту сторону, откуда появился незнакомец. Дверь номера 402 была распахнута настежь.

Легкий ветерок из приоткрытого окна играл тонкой белой занавеской. Все было перевернуто вверх дном. На полу валялись подушки, цветастое пуховое одеяло, предметы мужской одежды – очевидно, из отброшенного в сторону раскрытого чемодана. Матрас тоже перевернули и сбросили с кровати.

В воздухе сильно пахло алкоголем; бутылка дорогой рисовой настойки «У Лян Е», «Жидкость Пяти Добродетелей», лежала в луже вытекшего содержимого. Фарфоровая стопка откатилась к окну.

Посреди этого беспорядка покоилось тело мужчины в новеньком спортивном костюме. У Мэй перехватило дыхание при виде его перекошенного страхом и болью лица. Под носом и в уголках рта запеклись струйки крови. Шрам над левой бровью выглядел светлее синюшной кожи и смотрел на Мэй, будто живой глаз.

Ей вдруг стало нечем дышать, к горлу подкатила тошнота, и она поспешно зажала рот рукой, трясясь, как в лихорадке. Мэй попятилась в коридор и уперлась спиной в противоположную стену.

Откуда-то с улицы донесся глухой рокот удаляющегося мотоцикла. Весеннее солнышко светило сквозь белую занавеску в комнате с убитым.

Мэй застыла, глядя на лицо со шрамом. Вот наконец перед ней продавец ритуальной чаши, но он не сможет ответить ни на один ее вопрос. Скрюченный в предсмертной агонии, Чжан Хун казался жалким и беспомощным. «Какое же зло он сотворил, чтобы заслужить такую смерть?» – подумала Мэй.

Собираясь с силами, она дважды глубоко вздохнула и шагнула обратно в комнату. Присев возле трупа, Мэй коснулась пальцами его лица – кожа была холодная, как камень.

Ей вспомнились две темные фигуры, бредущие по Утань-хутуну прочь от желтого света фар. И еще она с грустью подумала, как ни странно, о лоянском пионе, ставшем национальным символом Китая, с его пышными лепестками пастельных желтых, розовых и белых тонов. Мэй никогда не бывала в Лояне, а потому не представляла, что еще могло бы олицетворять для нее этот древний город. Чжан Хун стал первым лоянцем, встретившимся ей на жизненном пути, но она даже не знала, есть ли у него семья, ждет ли кто-нибудь его возвращения домой. При мысли, какое горе предстоит пережить близким ему людям, сердце Мэй болезненно сжалось.

Она прошла в ванную комнату. Здесь тоже произвели доскональный обыск, сбросив с полок все, что можно, – мыло, тюбик зубной пасты, гребень из бычьего рога, упаковку презервативов и флакончик заживляющего бальзама «Масло пятицвета». Под умывальником валялась распотрошенная хозяйственная сумка.

Интересно, что же тут так упорно искали?

Перед уходом Мэй еще раз посмотрела на труп Чжан Хуна и закрыла за собой дверь номера. В коридоре царила полная тишина.

Зато в вестибюле гостиницы было шумно. С улицы вошли пятеро мужчин с красными от алкоголя глазами, увешанные пакетами с покупками. Очевидно, они только что где-то сытно позавтракали. Молодая женщина, похожая на кузнечика своими длинными ногами и коротенькой юбочкой, прохаживалась, постукивая каблучками, у двери, вероятно, кого-то поджидая. Скандальная пара продолжала ругаться, только теперь руками размахивал мужчина.

Мэй подошла к регистрационной стойке и обратилась к молодому портье:

– Вам надо вызвать полицию.

– Зачем?

– Убили человека.

– Кого?

– Вашего постояльца из четыреста второго, Чжан Хуна.

Прошло еще секунд десять, прежде чем с лица портье сползла дежурная улыбка. После этого он бросился к телефону. К нему подбежали коллеги, послышались взволнованные возгласы, люди в вестибюле начали оборачиваться. Мэй вручила ближайшему портье свою визитную карточку, велев передать ее полицейским, когда те приедут.

Вызвали управляющего гостиницей. Постояльцы и посетители столпились вокруг стойки, желая знать, что происходит.

Мэй незаметно вышла из гостиницы, понимая, что должна как можно быстрее разыскать Лили.