Текст книги "Сорванная вуаль (Любовь срывает маски)"

Слишком много подозрительного было в словах раненого, и Мина явно не хотела, чтобы их кто-то услышал. Необходимо все выяснить. Если она каким-то образом связана с Тирлом, то может оказаться намного опаснее, чем Гаррет сначала предполагал. Надо заманить дядю в ловушку и заставить его признаться. Гаррет не мог допустить, чтобы Мина и дальше доносила Тирлу о каждом его шаге!

Он с такой силой стиснул кулаки, что ногти впились ему в ладонь. Он хотел посмотреть Мине в лицо, но она избегала его взгляда. Гаррет чувствовал, что она что-то скрывает, боится, что солдат может рассказать о чем-то еще. Чего она боится? Он узнает об этом, чего бы это ни стоило. Он узнает, кто она… какая она. Он заставит эту притворщицу сказать ему правду.

Глава 10

Есть холм высокий, каменистый,

Там на вершине истина стоит.

Тому, кто хочет до нее добраться,

Путь долгий и тяжелый предстоит.

Джон Донн. Сатира третья

Марианна смывала кровь с открывшихся ран солдата, чувствуя на себе настороженный взгляд Гаррета, и проклинала себя за свою глупость. Она не была готова к тому, что солдат может узнать ее.

Как неразумна она была! Если бы она заранее подумала об этом, то поняла бы, насколько это вероятно. Когда сэр Питни пытался заставить ее отца продать Фолкем-Хаус, его люди шныряли повсюду, распространяя слухи о том, что ее мать колдунья. Любой, кто последние несколько лет работал на Питни, наверняка знал, что говорили о ее матери, особенно после того, что произошло в результате козней Питни.

Каким-то образом сэр Питни узнал, что Дантела была цыганкой, и рассказал об этом всем жителям Лидгейта. В памяти Марианны ожило воспоминание о волнениях, вызванных его «разоблачением». Но Питни недооценил доброго отношения горожан к ее родителям и лютой ненависти к нему. Они помнили, каким он был хозяином Фолкем-Хауса – холодным, грубым, жестоким, нисколько не заботившимся о фермерах. Поэтому, когда он обвинил мать Марианны в колдовстве, все горожане выступили на защиту семейства Уинчилси.

А сейчас слова солдата непременно вызовут дальнейшие расспросы Гаррета о том, кто она. Марианна находила только слабое утешение в том, что солдат не успел назвать фамилию ее семьи.

Вдруг она похолодела. Что мог подумать Гаррет, услышав утверждение солдата, что она умерла? Если он догадается, почему солдат в это верил…

«О, почему Гаррет услышал так много?!» – в отчаянии думала Марианна. Она украдкой взглянула на Гаррета и сразу же опустила глаза, заметив, что он с непроницаемым выражением лица наблюдает за ней.

В отчаянной надежде избежать его вопросов Марианна собрала окровавленные бинты и понесла их к двери.

Резкий голос Гаррета остановил ее:

– Оставь их.

– Я должна их выстирать или…

– Потом. Сейчас ты пойдешь со мной. Мы должны поговорить.

Марианна могла бы отказаться под предлогом того, что должна остаться с солдатом, но это только продлило бы ее мучения. Если уж Гаррет пожелал поговорить с ней, он все равно это сделает. Лучше пусть он допросит ее, и все закончится.

Что она может рассказать Гаррету о своей семье, не раскрывая всей правды?

Гаррет указал Марианне на стул, но она предпочла разговаривать стоя.

– Ты надеялась, что солдат не проснется? – спросил он.

Этого вопроса Марианна не ожидала.

– Что вы имеете в виду? – В ее голосе слышалось недоумение.

– Если бы он умер, твой маленький секрет умер бы вместе с ним, не так ли?

«О каком маленьком секрете говорит он?» – лихорадочно соображала Марианна, не зная, что Гаррет понял из слов солдата. Властный тон и выражение лица графа так пугали ее, что она плохо соображала.

В этот момент Марианна вспомнила отца. Он разговаривал с ней таким же тоном, когда хотел заставить ее сознаться в каком-то мелком проступке, а сам не был уверен, что она его совершила. Марианна смотрела на графа, стараясь не выдать своего страха. Она уже не ребенок, которого нетрудно запугать.

– Какой маленький секрет? – переспросила она наивным тоном.

Гаррет раздраженно сказал:

– Он знает тебя. И Тирл знает тебя. Ты, конечно, понимаешь, что я должен об этом думать?

Опять туманный вопрос с целью вырвать у нее признание. Ну нет, не такая уж она дурочка.

– Можете думать все, что хотите, но ваши измышления не обязательно должны соответствовать истине, милорд.

Ее ответ явно вывел графа из терпения.

– Черт побери, Мина, откуда приспешник Тирла знает так хорошо тебя и твоих родителей? Откуда Тирл так близко знаком с тобой?

Марианна всеми силами старалась сохранять полнейшее безразличие.

– Я бы вам сказала, если бы знала, но поскольку я и понятия не имею, то не могу вам ответить.

Пылая гневом, граф запустил пальцы в свои волосы и свел брови.

– Ты думаешь, что умна, не так ли? Так вот, ты имеешь дело не со своим пациентом. Этот солдат может лечь и замолчать, когда ты убаюкиваешь его, но меня не так легко успокоить. Я требую ответа! Ты служишь Тирлу? Это он прислал тебя, чтобы закончить то, что недоделали разбойники?

Он просто не мог говорить то, что она слышала. И не его попытки разгадать, кто она, заставляли его так пристально смотреть на нее. Боже, этот несчастный действительно думал…

Страх в душе Марианны сменился негодованием. Как смеет граф думать, что она служит его дяде, только потому, что какой-то человек в полубреду связал ее имя с Питни?! У него хватало наглости, высокомерной наглости, верить…

– Отвечай мне! – закричал Гаррет.

Этот крик был последней каплей, переполнившей чашу терпения Марианны. Она подошла к графу и, гневно сверкнув карими глазами, решительно выпалила ему в лицо:

– Я десять раз могла уже убить вас, милорд, если бы захотела. Я могла бы влить достаточно валерианы в ваше вино, и вы заснули бы вечным сном. Или затолкать горчицу в ваши раны, и вы кричали бы, умоляя избавить вас от жгучей боли. Но я не сделала этого. И никогда бы не сделала. Вспомните ту ночь.

Мышцы на лице Гаррета нервно задергались.

– Ты спасла меня в ту ночь, потому что была вынуждена сделать это. Если бы ты убила меня тогда, то лишилась бы своей свободы, ибо констебль прежде всего пришел бы за тобой.

– После того, как вы касались меня и мы… Как вы можете даже и думать, что я попыталась бы убить вас, да еще ради такого гнусного негодяя, как сэр Питни?!

Глаза графа грозно потемнели.

– Так ты знаешь Тирла!

Марианна вздрогнула от испуга. Ее праведный гнев мгновенно исчез. Она мысленно ругала себя за то, что упомянула имя сэра Питни. Теперь подозрения Гаррета будут иметь все основания.

Она чувствовала себя Одиссеем, плывущим между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, она не могла отрицать слов солдата. С другой – не могла сказать правду, как и не могла допустить, чтобы Гаррет продолжал думать, что она служит его дяде. Так что она может сказать, чтобы опровергнуть его подозрения? Она выдавала себя за цыганку, а могла ли цыганская девушка знать сэра Питни? Маловероятно… но все же…

– Я жду ответа, – тихим, но твердым голосом проговорил Гаррет и шагнул к Марианне.

Она вдруг подумала, что он все равно найдет способ добиться от нее ответа, и выпалила:

– Да. Я… я знаю его.

Глаза Гаррета стали цвета стали.

– Откуда ты его знаешь? Почему ты его знаешь?

Марианна лихорадочно искала ответа – какую-нибудь полуправду, которая помешала бы Гаррету узнать о ней слишком много, но не находила его.

– Может быть, ты была его любовницей?

Изумление Марианны было совершенно искренним.

– Более отвратительного предположения я еще никогда не слышала. Он был такой же старый, как… как сэр Генри, а я вам уже говорила, что не была его любовницей. Почему вы все время думаете так обо мне?

– Цыганские женщины, Мина, часто имеют покровителей, как я уже тебе говорил. А старый покровитель ничем не хуже молодого. Если не лучше, потому что у него больше денег.

– Последний раз повторяю, у меня никогда не было покровителя! А если бы мне пришлось выбирать, то это был бы не ваш дядя.

– Почему же? – настаивал Гаррет. – У него есть… или был высокий титул. И он все еще богат. Почему бы тебе не выбрать его? Скажи мне, он твой враг или друг?

– Он мне не друг, – честно призналась Марианна.

– Почему?

Она сердито топнула изящной ножкой.

– Клянусь, вы со своими вопросами не лучше констебля!

Марианна повернулась к графу спиной. Что она могла ему сказать, не выдавая себя?

– Отвечай, Мина.

Марианна колебалась, в голову ничего не приходило, кроме правды.

Она вздохнула:

– Сэр Питни знал моего отца. И мою мать.

– И?..

Марианна повернулась к Гаррету лицом.

– Он достаточно знал о происхождении моей матери и ее… отношениях с отцом, чтобы погубить его.

– И он? – Лицо Гаррета выражало непоколебимую решимость узнать все до конца.

И тут Марианне пришла в голову отличная идея. Она упрямо подняла подбородок:

– Больше я вам ничего не расскажу, а то вы догадаетесь, кто был моим отцом. Этого нельзя допустить, потому что его имя будет опозорено.

– Но ты сама призналась, что семья отца отказалась принять тебя и никогда не признавала, – напомнил Гаррет. Он подошел к Марианне совсем близко. Она хотела отступить назад, но он схватил ее за запястье. – Зачем оберегать семью, которая никогда не признавала тебя?

Слезы выскользнули у Марианны из глаз и покатились по щеке. Неожиданно эта игра стала для нее невыносима. Ей была ненавистна ее роль, ей хотелось крикнуть, что ее отец был хорошим, честным человеком, но она не осмеливалась сказать правду, ибо ее жизнь и жизнь ее тети будут загублены. И она продолжала молчать.

Гаррет увидел ее слезы, и давно забытое чувство жалости и сострадания шевельнулось в его груди. Он привлек Марианну к себе.

– Черт побери, Мина, – прошептал он, уткнувшись в ее волосы. – Ты самая плохая из цыган – лгунья, забравшаяся в мою душу, чтобы мучить меня, когда я совершенно не готов к этому.

– Я не причинила вам никакого зла, – обиженным шепотом ответила Марианна. – Почему вы все время подозреваете меня в каких-то подлых поступках?

Тихий стон, сорвавшийся с губ графа, поразил Марианну. Он выпустил ее из своих объятий, отвернулся и подошел к камину.

– Потому что ты явилась ко мне, прикрываясь черной накидкой и ложью. Потому что в тебе течет цыганская кровь. – Граф замолчал, и Марианна заметила, как напряглась его спина. – Потому что ты знаешь моего вероломного дядю.

– Но не так, как вы думаете, – возразила Марианна.

Граф обернулся и посмотрел на нее пристальным взглядом:

– И еще потому, что ты первая женщина, которая тронула мое сердце. И это беспокоит меня больше всего остального.

Марианна не знала, что сказать. Казалось, она лишилась способности дышать. Она совсем не хотела тронуть сердце графа. Как и не хотела испытывать такое сильное влечение к нему.

– Что же мне делать с тобой, моя милая? – спросил Гаррет. Он посмотрел на дверь, ведущую в комнату, где лежал солдат, и добавил с яростью в голосе: – Если ты служишь Тирлу, я не могу отпустить тебя.

Марианна набралась храбрости и спросила:

– Что вы имеете в виду?

– До тех пор, пока ты не скажешь мне правду, кто ты и почему я должен верить твоим уверениям в невиновности, я вынужден буду держать тебя там, где могу приглядывать за тобой.

– Как… как вы предполагаете «приглядывать за мной»? – спросила Марианна, испытывая странное предчувствие чего-то нехорошего.

– Тебе придется оставаться здесь моей… э… гостьей… пока ты не расскажешь мне правду о своем прошлом. Пока не сумеешь доказать, что не Тирл подослал тебя разведать о моих делах и найти мое слабое место, чтобы нанести удар.

– Гостьей?! Гостьей?! – воскликнула Марианна звенящим от возмущения голосом. – Вы хотите сказать «пленницей»! Вы хотите держать меня здесь, как этого солдата! Да вы в своем уме? Вы не можете поступить так с… с… – Она чуть не сказала «с леди».

– С цыганкой? – закончил за нее граф.

Марианна опустила голову, злясь на себя за то, что чуть не проговорилась.

Гаррет быстро подошел к ней и, взяв за подбородок, поднял ее голову.

– Все, что от тебя требуется, Мина, – это сказать мне правду. И не рассказывай мне сказок, ибо я могу различить неумелую ложь. Я уже научился разбираться даже в твоей полуправде, и ты должна потрудиться, чтобы убедить меня. Ты должна рассказать мне все, или, клянусь, я не выпущу тебя отсюда.

– Вы дьявол и негодяй, – прошипела Марианна, тщетно пытаясь оттолкнуть руку графа от своего подбородка.

– Ты не первая, кто так говорит, – спокойно ответил он. – Но ты первая, кто солгал мне и не поплатился за это. Я намерен исправить свою ошибку. Я требую правды. Сейчас же.

– На сегодня вам достаточно правды. Если я скажу вам всю правду, милорд, мне это дорого обойдется. Я не хочу рисковать.

Ее отказ привел графа в ярость.

– Ты отказываешься мне сказать?!

– Ничего больше того, что уже сказала. Ничего, кроме того, что я никогда не была и никогда не буду ни шпионкой, ни любовницей сэра Питни. Можете верить моему слову.

Граф поджал губы.

– Не думаю, что смогу. Видишь ли, человек, которому я когда-то поверил, украл мой титул, мои земли и… и все, что мне было дорого. Боюсь, я утратил привычку доверять людям.

В отчаянии Марианна попыталась действовать по-другому:

– Если вы будете держать меня здесь, моя тетя пожалуется на вас констеблю.

Граф криво улыбнулся:

– Констебль знает меня с давних пор, когда ты еще и не появлялась вблизи Лидгейта. Он не обратит внимания на глупые жалобы какой-то цыганки.

Марианна сокрушенно покачала головой:

– Не могу поверить, что вы будете держать меня здесь против моей воли. Каким же должен быть человек, способный на такую подлость?

Кривая усмешка исчезла с лица графа.

– Уставшим от лжи. Так как же, Мина, почему бы не сказать мне правду? Если ты боишься Тирла, то ты же знаешь, что я могу защитить тебя от него. Тебе все равно нужен покровитель. Что бы ты мне ни наговорила, я согласен стать твоим покровителем. Даже если скажешь, что Тирл воспользовался сведениями о твоем отце, чтобы принудить тебя служить ему, или расскажешь какую-то другую грязную историю, я забуду о ней. Как только ты скажешь мне правду.

Марианна несколько минут с тоской смотрела на графа. Ей так хотелось облегчить душу, поговорить с кем-то. Но не с ним! Даже если ее подозрения относительно его необоснованны, даже если он не имел отношения к аресту отца, он все равно был человеком короля. Он не станет, как бы сильно ни желал ее, укрывать женщину, о которой говорят, что она соучастница покушения на короля.

– Мне нечего сказать, – прошептала Марианна.

Гаррет не спускал с нее глаз, наблюдая, как меняется выражение ее лица. Услышав ответ, он медленно поднес руку к щеке Марианны, но затем опустил ее.

– В таком случае, я надеюсь, время развяжет тебе язык. Иначе мы вместе проведем в молчании длинную зиму.

Глава 11

Ум может создавать законы поведенья,

Но нрав горячий их не признает.

Уильям Шекспир. Венецианский купец

Уилл стоял перед закрытыми широкими дверями цыганского фургона и, хмурясь, оглядывался по сторонам. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он неохотно поднял руку, собираясь постучать, но не успел этого сделать. Двери распахнулись, и на пороге появилась встревоженная Тамара.

– Где она? – упираясь кулаками в бока, спросила она. От этого движения ее пышная грудь непроизвольно выступила вперед. Уилл не мог не уставиться на такую грудь. Более того, простая свободная блуза и тяжелые юбки, которые она обычно носила, были в беспорядке. Без сомнения, Тамара только что встала с постели. Ее волосы, легкое облако черных кудрей, свободно падали на ее плечи. Боже, от этого зрелища все мысли исчезли из головы Уилла.

– Ну? – в нетерпении произнесла Тамара.

– Она все еще в доме.

Тамара тихо выругалась, а затем, шурша юбками, спустилась по грубым деревянным ступеням, которые Уилл сам пристроил к фургону, и прошла мимо него.

– Куда ты идешь? – окликнул ее Уилл.

– Спасать свою племянницу от твоего хозяина.

Уилл схватил Тамару за руку, пытаясь остановить. Ее глаза угрожающе вспыхнули.

– Он не позволит ей уйти с тобой, – без обиняков заявил Уилл.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Тамара, сердито сводя брови.

– Он… она… О, черт! Он думает, что Мина – шпионка Тирла! Это слишком трудно объяснить. Но правда в том, что граф не отпустит ее, пока не убедится, что она не предательница.

На мгновение на лице Тамары промелькнуло изумление, затем она побледнела. Было похоже, что она близка к обмороку.

У Уилла заколотилось сердце. Проклятие, она приняла это слишком близко к сердцу, как он и опасался! Он обещал маленькой мисс рассказать ее тетке, что произошло. Это он мог сделать, не нарушая верности своему хозяину. Он ожидал, что Тамара придет в ярость, разразится гневными тирадами, а она, того и гляди, упадет без чувств.

– Он ничего ей не сделал, – сказал расстроенный Уилл, протягивая руку, чтобы поддержать Тамару. – Можешь об этом не беспокоиться.

Она подняла на него глаза, вдруг потемневшие от тревоги, и у Уилла сжалось сердце. В эту минуту Тамара казалась совсем молодой и беззащитной.

– Нет, но сделает, – мрачно сказала она. – Особенно когда он узнает…

– Что узнает? – Уилл прищурил глаза.

Выражение лица Тамары стало непроницаемым.

– Узнает… узнает, что она девственница. Это все равно что отдать беззащитного цыпленка стервятнику.

– Мой хозяин не людоед, Тамара, – холодно заметил Уилл.

– Все равно он хочет лишить ее невинности. Разве ты не заметил? Как он впивается в нее глазами, как только оказывается поблизости? А она… а она невинна, вот и все. Она не может устоять перед своим влечением к нему, как и он – к ней. Она для него словно приманка для сокола. Он хочет овладеть ею, Уилл. А сейчас он нашел повод удерживать ее во власти его чар.

Уилл хитро улыбнулся и привлек Тамару к себе, безумно радуясь, что она не отталкивает его.

– Ты должна верить в свою племянницу. Когда я уходил, эта «невинность» честила графа на чем свет стоит. Она даже не дала ему спокойно позавтракать! Она совсем такая, как ты, точно. Она доставит ему много беспокойства.

Тамара сокрушенно покачала головой:

– Столько всякого другого, о чем ты не знаешь, связано с этим… Пойми одно: твой хозяин не для нее. Бог знает, что он может сделать теперь, когда она в его руках. Хуже всего то, что я не смогу защитить ее.

– Ладно, любовь моя, не все так уж плохо, – прошептал Уилл, крепче обнимая Тамару. Он решил быть посмелее. – Кроме того, если ты права и граф хочет… завоевать ее любовь, ну и что? Посмотри на нас. Ты вошла в мое сердце в тот день, когда я увидел тебя. Может быть, у них то же самое.

Когда Тамара неожиданно застыла в его объятиях, Уилл подумал, что наконец тронул ее сердце. Но когда она повернулась к нему с выражением презрения на лице, он понял, что поторопился.

– Ты со своими сладкими словами такой же, как граф. – Тамара поджала пухлые губы и сурово смотрела на Уилла. – «Вошла в твое сердце». Скажешь тоже! Нет у тебя сердца, а то бы ты не позволил своему хозяину так обращаться с бедной девочкой. Не старайся успокоить меня. Я не допущу, чтобы вы погубили нас обеих.

По своей природе Уилл был терпеливым человеком, но с тех пор, как начал ухаживать за Тамарой, обнаружил у себя способность раздражаться, о которой раньше и не подозревал.

Впервые он почувствовал, что не может отмахнуться от ее ядовитых слов, как делал это раньше.

– А что тут губить? – запальчиво спросил Уилл. – Вы обе цыганки. И не похоже, чтобы жили как монахини, не так ли?

А вот этого говорить не следовало, понял Уилл, стоило ему лишь взглянуть на Тамару. К такому он еще не привык. Обычно она кипела и бушевала, ее гнев был очевиден, но не страшен. Сейчас она молча смотрела на него с такой ненавистью, что он невольно испугался.

– Я не то хотел сказать, Тамара… – растерянно забормотал Уилл.

Он протянул к ней руку, но она ударила его и прорычала:

– Никогда, никогда больше не прикасайся ко мне, Уильям Крэшоу! Если прикоснешься, обещаю, я изрежу все чувствительные части твоего тела на кусочки. – И она зашагала в направлении к Фолкем-Хаусу.

Уиллу ничего не оставалось, как последовать за ней, раскаиваясь в своих словах. Каким-то образом он должен убедить Тамару не вступать в схватку с его хозяином. Уиллу было бы невыносимо видеть, как она проиграет в схватке, в которой просто не могла победить. Трудно сказать, что в таком случае она сделает. Возможно, даже запретит Уиллу приближаться к ней.

«Нет, я не могу этого допустить», – говорил Уилл себе, следуя за Тамарой по пятам. Даже если он вызовет недовольство хозяина, он все равно это сделает. Он не позволит Тамаре бросить его. Только не сейчас.

Марианна стояла посреди библиотеки, погрузившись в воспоминания о многих часах, проведенных когда-то здесь. В библиотеке ничего не изменилось. Очевидно, Фолкем предпочел оставить в ней все, как было при прежних хозяевах.

Марианна водила пальцами по корешкам книг на одной особой полке, пока не нашла ту, которую искала – «Травник» Джона Джерарда. Когда Гаррет вошел в свой кабинет, Марианна проскользнула в библиотеку, желая взглянуть на книгу Джерарда. Если она не ошибалась, в ней содержались превосходные объяснения свойств травяных сборов, которые она хотела испробовать на раненом солдате.

Марианна заметила другую книгу, стоявшую на нижней полке. Почему-то этот томик привлек ее внимание. Она вытащила его, немного запылившийся от того, что его не брали в руки уже много месяцев.

С благоговением Марианна раскрыла книгу в богато украшенном переплете. На титульном листе была надпись:

«Приятная занимательная комедия под названием «Бесплодные усилия любви». Разыграна перед ее королевским высочеством в прошлое Рождество. Заново исправлена и дополнена У. Шекспиром».

На минуту Марианна замерла. Воспоминания нахлынули на нее. Когда Уинчилси только переехали в Фолкем-Хаус, она обнаружила в библиотеке этот небольшой томик и часто перечитывала его. Когда-то это была ее любимая пьеса.

Но сейчас не сама пьеса интересовала Марианну. Дрожащими руками она перевернула страницу и нашла на обороте выцветшую надпись: «Моему сыну Гаррету. Всегда встречай мир с легким сердцем, даже когда он кажется унылым, и силы никогда не покинут тебя. С любовью, мама».

У Марианны дрогнуло сердце. Она уже забыла об этих строчках. Она видела эту надпись в книге еще девочкой и думала об этом мальчике по имени Гаррет. Слова его матери были так похожи на то, что могла бы сказать и ее мать. Марианна воспринимала их так, будто они были обращены и к ней.

Однако они были написаны не для нее, а для другого ребенка, потерявшего мать в более раннем возрасте, чем она.

В ее юном воображении он рисовался очаровательным счастливым мальчиком, любившим, как и она, пьесы Шекспира. Воображаемый Гаррет был, конечно, шаловливым, но с добрым сердцем, готовым помогать больным и бедным. Девочкой Марианна часто мысленно разговаривала с ним о книгах, о Лидгейте и его жителях… о самой жизни.

Шли годы, Марианна читала другие книги, и мальчик Гаррет отошел куда-то на задний план. Но сейчас он снова вернулся к ней.

Марианна бессмысленно смотрела на страницу, и написанное на ней теперь казалось ей насмешкой. В детстве она никогда не представляла Гаррета надменным человеком, который никому не доверяет, который, казалось, не знает, что значит жить с легким сердцем. Гаррета, которого она теперь знала, Марианна даже не могла представить с удовольствием читающим остроумную пьесу.

Она так задумалась, что даже не услышала, как открылась, а затем закрылась дверь библиотеки. Она почувствовала чье-то присутствие только тогда, когда у нее из рук вырвали книгу.

Испуганно обернувшись, она увидела Гаррета. Он посмотрел на книгу, затем на Марианну, затем снова на книгу.

Марианна чувствовала себя ребенком, пойманным в тот момент, когда он запустил палец в воскресный пудинг. И тут она возмутилась. Конечно, библиотека и дом сейчас принадлежали графу, но они принадлежали какое-то время и ей.

Гаррет молча раскрыл книгу и перевернул страницу. Он читал надпись, и его лицо постепенно становилось мягче. Затем он захлопнул книгу и пытливо посмотрел на Марианну.

– Как… – начал он и осекся. – Почему ты взяла эту книгу именно сейчас?

Конечно, он должен был спросить об этом. И что она могла ответить ему? Правду.

– Я искала книги о травах.

– Понимаю, – сказал Гаррет тоном, говорившим, что он ничего не понимает. – Но в этой книге ничего нет о травах.

– Когда я достала ее, я не знала, о чем она. Затем… затем, когда я раскрыла ее… ну, она заинтересовала меня, – запинаясь, объяснила Марианна.

Гаррет пристально смотрел на нее, всем своим видом показывая, что не верит ни одному ее слову.

– Оставим тот факт, что ты читала, а я понятия не имел, что это занятие свойственно цыганам. Я удивился, что ты выбрала именно эту книгу… э… случайно.

– Она просто попала мне под руку, вот и все.

Гаррет удивленно приподнял бровь:

– Попала тебе под руку?

– Да, и я рада этому, – продолжала Марианна, решив перевести разговор на другое. – Видите ли, я никогда не думала о вас как о человеке, у которого есть мать. Расскажите мне, милорд, какой была ваша мать.

На лице графа застыла маска осуждения, хотя Марианна заметила боль в его глазах.

– Моя мать… Почему тебе хочется это знать?

Марианна тихо ответила:

– Это помогло бы мне понять, как мальчик, чья мать говорит о его «легком сердце», мог превратиться в человека, который ни перед чем не остановится ради своей мелкой мести.

Гаррет долго смотрел на Марианну, а затем сказал:

– Когда-то, Мина, я жил с легким сердцем, но это мало чем помогло мне. Моя мать ошибалась. Легкое сердце не делает тебя сильным. Это может сделать только боль. И гнев, который вызывает эта боль.

После таких слов Марианна почувствовала, как в ее сердце возникла пустота. Она надеялась, что, обращаясь к тому мальчику, которым он когда-то был, сумеет разбудить в нем лучшие чувства. Как же глупа она была! В его душе не было места лучшим чувствам.

Но Марианна не могла забыть слова, написанные его матерью. Она указала на книгу:

– Кажется, у вашей матери были большие надежды на вас. Она бы посчитала такой гнев недостойным вас.

Граф швырнул книгу на ближайшую полку.

– Я не хочу говорить о матери, Мина. Я хочу поговорить о тебе. Откуда эта неожиданная забота о моих чувствах и о моем будущем?

Когда Марианна отвела глаза, он ответил сам:

– Ах да. Полагаю, мои чувства и мое будущее связаны с твоими. Ты думаешь, что можешь излечить меня от гнева, как ты излечиваешь от болезни, и я отпущу тебя? Сожалею, моя милая, но излечение моей болезни не в твоих руках. Ничто не удовлетворит меня, кроме справедливого наказания Тирла. Даже если ты скажешь мне правду, это ничего не изменит. Правда лишь даст мне более сильное оружие в борьбе с ним.

При этих словах у Марианны сжалось сердце.

– Правда не даст вам никакого оружия, ибо мне не в чем сознаваться. Да и мои признания вряд ли бы могли помочь вам уничтожить сэра Питни.

Неожиданно Гаррет взял Марианну за подбородок и приподнял его так, что теперь они смотрели друг другу в глаза.

– Да, но ты можешь признаться ему в чем-то, что поможет ему уничтожить меня? Это еще одна моя, возможно, более важная забота.

– Да что я могу рассказать ему? Вы ничего не совершали противозаконного или… по-настоящему безнравственного в моем присутствии.

Граф улыбнулся:

– Совершенно верно. Так почему ты все время обвиняешь меня, считаешь чудовищем и распутником?

– Любой мужчина, который держит пленницей невинную женщину против ее воли…

– Против ее воли? У тебя есть выбор, и очень простой. Расскажи мне все, и я ни на минуту не задержу тебя.

– Этот выбор неприемлем, – упрямо возразила Марианна.

Граф засмеялся:

– Почему же получается, что как только выбор касается меня, ты находишь его «неприемлемым»? Для цыганки ты поразительно щепетильна. Ты не хочешь принять ни мое золото, ни мое покровительство и даже мое доверие. И мне кажется, что есть только одно, что ты возьмешь у меня.

– И что же это? – спросила Марианна чуть дрогнувшим голосом.

Гаррет посмотрел на нее многозначительно, и она покраснела.

– Вот что, – прошептал он и, взяв Марианну за подбородок, поцеловал.

Его губы прикоснулись к ней, и она слегка отстранилась, но он обхватил ее тонкую талию и, преодолевая ее сопротивление, прижал к себе. Она чувствовала его теплые губы на своих губах. Такого Марианна еще никогда не ощущала.

Он побуждал ее ответить на его ласки, проводя языком по ее сжатым губам.

Марианна попыталась оттолкнуть графа, но он взял ее руки и с силой завел их за спину.

Ей следовало бы возмутиться, но его руки были такими теплыми, что Марианна не могла преодолеть удовольствия, которое они возбуждали в ней, мешая думать.

Поцелуи Гаррета доставляли наслаждение и разжигали огонь в ее крови.

– Откройся мне, моя цыганская принцесса, – прошептал граф, отрываясь от ее губ и обжигая их своим горячим дыханием. – Позволь мне узнать твои сладкие чары.

Эта просьба лишила Марианну самообладания. Как цветок раскрывает свои лепестки навстречу солнцу, так она раскрыла свои губы.

И в эту минуту разум покинул ее. Гаррет отпустил ее руки и прижал к книжным полкам. Марианна сильнее прильнула к нему, и он застонал, почувствовав, что она уступает. Обхватив ее ягодицы, он целовал ее прикрытые веки, изящное ушко, обнаженную шею, а затем положил руку на ее грудь.

Марианна почувствовала это даже сквозь жесткий корсаж, и шок от того, что его рука находится в таком интимном месте, мгновенно охладил ее пыл. Она осознала, как неприлично ведет себя.

– Не надо, – хрипло прошептала Марианна, схватив графа за запястье в попытке оттолкнуть его руку.

Он убрал ее и потянулся к завязанной на груди Марианны полотняной косынке.

– Хотя бы один раз не разыгрывай передо мной леди. Сейчас я предпочел бы обнимать очаровательную цыганку, – возбужденно шептал граф.

Она с растущей тревогой наблюдала, как он откинул в сторону концы косынки, обнажая ее пышные груди, выступавшие из низкого квадратного выреза корсажа.

Марианна покраснела, когда граф без стеснения оглядел ее обнаженную грудь.

– Я могу быть только такой, какая я есть, милорд, – сказала она, хватаясь за концы косынки и пытаясь снова завязать их.

Он резким движением отвел в стороны ее руки, заглушая протесты такими поцелуями, что Марианна сначала даже не заметила, как его пальцы принялись расшнуровывать корсаж на спине ее платья. И лишь почувствовав, что корсаж уже не стягивает ее, поняла, какие вольности он себе позволяет. А когда граф спустил сорочку с ее плеч, она страшно возмутилась.

Она пыталась натянуть ее обратно, но он взял ее руку и крепко прижал к своей груди. На нем не было ни камзола, ни жилета, а только тонкая рубашка из голландского полотна. Под своей ладонью Марианна ощутила быстрое биение его сердца.