Текст книги "ПереКРЕСТок одиночества"

Отвлекся… стоя под струей воды, зло тряхнул головой, изгоняя из уха тихий настойчивый шепот. Почему-то кажется, что бестелесный голос шепчет про смерть и разложение. Именно так – про смерть и разложение. Два слова накрепко повисли в голове – смерть и разложение.

Мне не до этого! Я должен мыслить рационально!

Что за ставнями?

Там окружающий мир. Там место, куда я попаду, если мне удастся бежать из тюремной камеры.

Что там такого невероятного и страшного, раз это перевернет мою жизнь?

Хочу ли я это знать?

Да. Хочу. Вот и ответ. Не стоило и голову ломать. Появись у меня шанс открыть ставни кокпита – дерну за рычаг и жадно прильну к обзорному окну! Без страха! Без сомнения! Без промедления!

Жаль не знаю, когда это случится, – но это случится. Ведь я исправно дергаю за рычаги. Я исправно отыгрываю роль исправного и прекрасно отложенного двигателя. У других узников получилось стать «зрячими»? Получилось. Значит, получится и у меня – я твердо уверен, что ничем не хуже их. Раз меня сюда отобрали после неявного собеседования – а как назвать беседу в баре с хитрым мужичком? – стало быть, я подхожу. Так что я как минимум равен остальным. Или превосхожу их – во что свято верю. Всегда ненавидел быть посредственностью. Всегда рвался вперед, стремился быть в отрыве от остальных, быть лидером. К этому стремлюсь и здесь.

Самодисциплина. Распорядок. Железное соблюдение установленных правил.

А еще – не верить никому на слово. Проверять. Перепроверять.

Взгляд за окно перевернет мою жизнь? Что ж – тогда я буду смотреть в это окно в каждый свободный миг!

Поняв, насколько пафосно рассуждаю, фыркнул, засмеялся, подставляя струе воды намыленное лицо. Почему нет? Пафос – это тоже своего рода развлечение для одинокого узника.

Одевшись, посетовал, что нет сменной одежды – форменную одежду из тайника я постирал, но не одевал. Пусть хранится. Хотя фуражка мне понравилась. И в следующий раз надену ее на новую встречу – чтобы голова не мерзла.

Вернувшись на «базу», почесал в затылке, размышляя, чем бы заняться. Тело приятно гудело после тренировки. Мог бы заняться полами, но сегодня уже чистил камеру. Займусь благоустройством.

Я спал на столе, по совместительству являющимся тайником. В общем, спал прямо как настоящий купец – не на пуховой перине, а на сундуке с товаром и деньгами. Стол длинный, широкий. Места хватает с избытком. На столе же храню сложенную во время бодрствования постель. Рядом чистое тряпье. Плащ. Банки с едой и сухофруктами. Вино. Водка. Баночки и скляночки. В общем – логово барахольщика. Неопрятное и неудобное логово. Мебели у меня нет, но кое-что все же предпринять вполне могу.

Я начал с вешалки.

Вешалка вообще важна для меня. Не только моя личная вешалка, а вообще вешалка как предмет, что имеется в каждой квартире, в каждом офисе. По вешалке можно многое понять о ее владельце.

Пришел в гости к человеку, а у него в коридоре гора одежды висит на стонущей от напряжения вешалке? Вперемешку одежда всех сезонов? Бейсболка поверх зимней шапки? Что ж – это отменный показатель. Увидев однажды такую вешалку, я передумал и не дал вести свои дела рекомендованному частному бухгалтеру. И спустя несколько месяцев узнал, что бухгалтер доставил своей небрежностью немало проблем нескольким клиентам.

По моему мнению, если ты не знаешь, что и где у тебя на вешалке – ты не знаешь, что у тебя с делами личными и рабочими. Хаос в коридоре – хаос в голове.

У меня с этим всегда был полный порядок. Еще не подойдя к двери, я мог точно сказать, на каком по счету крючке висит легкая кожаная куртка, а на каком находится дождевик. Зонты не люблю. Под ними хорошо неспешно прогуливаться, а не спешить по срочным делам в непогоду.

Тут у меня крючков нет. Но есть две деревянные винные пробки. Небрежно оструганные палки достаточной длины, чтобы прочно засесть в кирпичной стене, и достаточно прочны, чтобы выдержать вес повешенной вещи.

Отверстие наметил на высоте глаз. И, вооружившись скребком, принялся за дело. И вновь меня поразила крепость скрепляющей кирпичи смеси. Да что сюда намешали? Не бетон это. Не бетон и все тут. Порой возникает впечатление, что тру ватной палочкой, а не заточенным скребком. Пусть скребок из алюминия – но ведь я тру им камень, а не титановый сплав! По крошечке, по крупинке отваливается смесь. Я упорно кручу скребок, обмотав пальцы тряпкой. Тихий скрежет наполняет коридор. Беззвучно летит время, отсчитывая минуты и секунды до следующей активации рычага. Мне потребовалось два часа, чтобы высверлить между кирпичей отверстие достаточной ширины и глубины. И пара минут, чтобы вбить туда чуть подточенную деревяшку. Сдув пыль, протер тряпкой новый крючок и повесил плащ – не за воротник, а за специальную петельку, пришитую самолично. Отлично.

Проверил скребок и сокрушенно покачал головой. Мне бы нормальный инструмент. Из закаленной стали. Хотя бы зубило и молоток. Мечты, мечты, мечты… раздобыть постараюсь, конечно, но пока обойдусь имеющимся. Наметив место, взялся за дело. Опять крупинка за крупинкой вниз полетела пыль… Еще через два часа пальцы занемели окончательно, их начали сводить судороги от перенапряжения. Едва сумел закончить и вбить следующую пробку. На этом крючке – расположенном у самого стола – повисло одеяло. Так оно будет хорошо проветриваться и быстро подсушиваться. Со стола всего пару вещей убрали, а свободного места стало гораздо больше. С хаосом дома надо бороться беспощадно. Или однажды станешь просыпаться рядом с трехдневной давности пиццей, размазанной по дивану. И кому это надо? Даже пицца против такой агонии.

Винные пробки закончились. Я дернул рычаг. Сходил ко второму. Щелкнул третий. Я дернул и третий. Опять вспомнил слов «зачем разишь ты его?». Пожалуй, еще долго буду вспоминать эти слова, дергая третий рычаг. Мне жалостливые слова просто приходят в голову и никак не влияют на мои поступки. Но другому сидельцу могут и запасть в голову так сильно, что он перестанет дергать третий рычаг…

Мелодичный звон. Я радостно дергаюсь. Делаю пару шагов к вешалке. Замираю. Перепутал направление – мне в противоположную сторону. К кормильне. Внеочередное кормление-поощрение.

Так и есть.

Кекс. Горячий. Пахнущий вином и медом. Шикарнейшая из наград. Думается мне, что за такой кекс Аня Бегемот если не душу продаст, то близко к этому. Один молодой французский писатель на полном серьезе сравнивал чревоугодие с наркоманией, сидя в одном из парижских ресторанчиков и наслаждаясь куском рыбного пирога и бокалом молодого вина. Дело было на набережной Сены… дождь дырявил гладь реки, у берега покачивались в туманном мареве, превращенные в жилища баржи… знатно мы тогда с ним надрались вином, рассуждая о жизни, еде и женщинах…

Нож легко прошел сквозь сладкую мякоть. И знакомо уткнулся в некое препятствие. И повел лезвием в сторону, разрезая выпечку. Подцепил кончиком ножа винную пробку перевязанную ниткой.

Послание.

От неизвестной личности, просящей «не разить, не разить ЕГО».

Я стер с лезвия крошки и отправил их в рот. Невольно заулыбался, ощутив растекшуюся по языку медовую сладость. Приступил к еде, глядя на остывающую пробку. Успел прикончить половину кекса. Раздавшийся гонг дал мне выбор – остаться на месте и продолжить вкушать кекс, либо же поспешить на зов.

Я выбрал второе. С первого крючка снять одеяло. Со второго клеенчатый плащ. На голову фуражку. Проверить карманы. Брошенная туда мелочь так и лежит. На месте и второй сверток с едой – десять сухарей.

Поправив фуражку, я поспешил к перекрестку. Посмотрим, что даст мне третья встреча.

Глава восьмая

Стальная плита с грохотом уползла вверх.

Сквозь стекло я смотрел на мало чем примечательного мужчину возрастом чуть за пятьдесят. Одутловатое лицо, узкие плечи, выпирающий живот. Клетчатая старая рубашка с заплатами на локтях, рукава немного закатаны. Поверх рубашки оранжевый жилет с двумя светоотражающими полосами. На жилете штук десять значков. Из них один уже мне знакомый. Синие джинсы, крепкие строительные ботинки. На голове повязан кусок серой шерстяной ткани.

Интересно. Он создает впечатление деловитой личности, этакого работяги, который, закончив официальную работу, никогда не откажется от левого заработка и, несмотря на усталость, с удовольствием будет клеить обои, штукатурить, чинить проводку и латать протекающие трубы. Лишь бы платили. Такой никогда не возьмет плату бутылкой. Только деньги.

– Добрый день, – улыбнулся я.

– Добрый день, – получил и я в ответ скупую улыбку. Голос уверенный.

Меня сверлили внимательные изучающие глаза. Уверен, что незнакомец подметил каждую деталь в моем облике. Я заметил его недовольство. Чуть напрягся, пытаясь принять причину такой эмоции. Некоторое время мерились взглядами. Вскоре я понял – или решил, что понял, – незнакомец недоволен моей уверенностью, моим обликом, моим спокойствием. Он знает, что я, по их меркам, зеленый новичок. Но при этом выгляжу и веду себя как матерый сиделец. Ни нервозности, ни обреченности, ни страха. Скупой деловой подход.

Ну и отлично. Я этого и добивался.

– Есть желание обмена? Или что-нибудь кому-нибудь передать «налево»? – спрашиваю я, тыкая оттопыренным большим пальцем себе за плечо. – Просто поговорить?

Незнакомец причалил «справа». И есть три варианта. Либо ему что-то нужно конкретно от меня, либо передать что-то «налево», либо он просто хочет потрепаться от скуки. Почему нет? Мне подойдут все три варианта.

Разочарованным я не остался.

– Обменять, передать, поговорить, – кивает он, прикасается к груди. – Я Тодор. Тут семь лет.

– Мой срок пока меньше недели. Но дни летят.

– Дни летят.

– Что и кому передать? – перешел я к деловой части беседы. Время идет. Встреча жестко лимитирована по сроку.

– Ане Бегемоту. Небольшой сверток. И сверток открывать не надо.

– Не буду, – ответил я. – Меня не чужое – меня мое интересует. Что получу за передачу?

– Пять сухарей?

– Не заинтересован, – отказался я. – Но, если других вариантов нет – приму и сухари.

– Пять сухарей и что-нибудь из этого? Мелочь, но и услуга с твоей стороны небольшая.

На ладонях Тодора – в какой стране в ходу такие имена? – появилось несколько предметов. Осмотрев их, я сделал выбор:

– Пять сухарей и одну винную пробку.

– На них хорошо кипятить чай, – согласился со мной Тодор. – Главное, чтобы дым уходил в трубу, а не в келью. Я сам не любитель. Да и чай не сыскать, а сыщешь – не купить. Дорог он. Одну винную пробку добавлю к сухарям.

– Договорились. Спасибо за щедрость, Тодор.

– Ты не назвался.

– Меня кличут Гниловозом. Или Труповозом, – улыбнулся я.

– О да. Ты везешь зловонное кладбище. Что-то долго келья твоя болталась в мути холодной. Я уж думал, что больше ей не ожить. А тут вдруг раз – и ожила. И начала вздыматься. Да так быстро! Меня прямо интерес разобрал – кто ж так исправно за рычаги дергает…

– Дергаю исправно. Прошу сверток, сухари и пробку.

– Вверяю доставку тебе, Гниловоз, – лязгнул ящик.

– Не подведу, – коротко ответил я, принимая вещи. – Сверток не разверну. Передам Ане Бегемоту при первой чалке. Есть интерес поменять что-нибудь?

– А что у тебя есть? Золото? Может, теплые вещи? Сломанные или исправные механические часы?

– Механические часы? – невольно удивился я.

– Раньше был часовщиком, – ответил Тодор. – Возня с пружинами и шестеренками успокаивает. Время летит незаметно. Собранное и рабочее на что-нибудь обмениваю. Чиню по заказу. Оттого и прозвище у меня Часовщик.

– Часов нет. Но буду иметь в виду. Золота и теплой одежды тоже не имею.

– Сам в чем-нибудь нуждаешься?

– От молотка бы не отказался.

– Кирпичи дробить? Не самая умная мысль, Гниловоз. Одумайся.

– А что с кирпичами?

– За ними решетка, – пристально глянул на меня Часовщик. – Сквозь нее не пробиться. Не кирпичи побегу отсюда мешают – а решетка. А за решеткой – шестеренки! Перемолят тебя! А кирпичи… их поставили не чтобы тебя здесь удержать. А чтобы защитить!

– От чего?

– От НЕГО! Шепот слышать не приходилось, Гниловоз?

– Несколько раз.

– Счастливчик! Дальше – больше! Он ищет к тебе подход. Он шепчет и шепчет…

– Кто шепчет?

– Око еще не открылось?

– Нет, – вовремя сообразил я, что речь об окне в голове креста.

– Как откроется – сам увидишь. Все увидишь. Кирпичи не ломай! Кирпичи не дроби! Они защита твоя! Они шепоту пробиться мешают. Кирпичи вокруг тебя – как панцирь у черепахи, что в клетке стальной сидит. Если от панциря избавишься – к свободе не приблизишься!

– Понял, – кивнул я. – Спасибо за совет, Тодор Часовщик.

– Ты вроде мужик умный. Деловой. Это главное. Такие соседи и нужны. Кирпичи не трогай. Хочешь жить совсем спокойно – око не открывай. Дергай рычаги, считай дни, недели, годы. Береги здоровье. Про срок в сорок лет знаешь?

– Знаю.

– Сорок лет… – со вздохом повторил Тодор и огладил оранжевый жилет.

– Значок «Спартака», – заметил я. – Видел такой же у Фаната на лацкане пиджака.

– Мне досталось несколько. Один поменял Фанату – тот дорого за него отдал, – усмехнулся Тодор. – Ой дорого.

– За все надо платить.

– Согласен. За все три рычага дергаешь? Третий не пропускаешь?

Неожиданный вопрос. Прямой. На такой и ответ прямой дать требуется.

– Не пропускаю. Дергаю регулярно.

– Ясно… – вздохнул Тодор. – Подумай, может стоит иногда пропускать?

– Почему?

– Не наша это война, Гниловоз. Мы здесь люди случайные, подневольные. Просто жить хотим. За рычаги дергаем не по своей воле. Принуждают нас. Так может лучше стараться держать нейтралитет? Сегодня дернул за третий рычаг. А завтра нет. Если через раз дергать станешь – на этой высоте и останешься. Продолжишь разить, не пропуская, – поднимешься выше. Ну а коли перестанешь трогать третий рычаг…

– Опущусь, – сделал я единственно возможное предположение.

– Именно. Почти до мути ледяной опустишься. Многие этот путь выбирают. Спокойная жизнь. Совсем безрадостная. Но спокойная.

Стальная плита загремела. Я поспешно вскинул руку в прощании:

– Спасибо за советы, Тодор!

– Подумай, Гниловоз! Это не наша война!

Плита с грохотом закрылась.

– Дергать через раз, – задумчиво произнес я. – Нет уж. Я хочу подниматься. А не оставаться на этой высоте. И уж точно не хочу опускаться.

Глянув на сверток в одной руке и награду за будущую передачу в другой, я направился к столу. Надо же, сколько всего удалось узнать из беседы. Есть над чем поразмыслить.

Сверток с неизвестным содержимым я завернул в непромокаемый пакет, найденный во время уборки и очищенный от грязи. Посылка не должна пострадать от сырости. Хранить ее стану на перекрестке – я не знаю, кто в следующий раз причалит ко мне. И должен быть готов передать посылку в любой момент. Облажаться права не имею – моя репутация должна быть чистейшей. Любой узник должен знать – Гниловоз не подведет. А прозвище мне нравилось – оно запоминающееся, звучащее. Захочешь – и то не забудешь.

Кирпичи.

Целостность стен кельи.

После того как узнал, что до меня в этой камере побывало немало сидельцев, то невольно задумался – почему так мало повреждений? Пусть кому-то было тупо страшно стены ковырять – чтобы не вызывать гнев тюремщиков. Вломятся, изобьют, стены восстановят. Стены царапать смысла нет, и для здоровья опасно. Поэтому жили себе спокойно, пока не умерли. Но все столь покорны. Есть люди свободолюбивые и целеустремленные – вроде меня. И, учитывая материал стен, глупо не попытаться пробить проход на волю. Выбил кирпич – увидел решетку и шестеренки. Поставил кирпич на место. И начал бить стену в другом месте. Если следовать логике – этот процесс должен продолжать до тех пор, пока стены и пол во всех частях камеры не будут пробиты, а пространство за ними проверено. Но этого не случилось. Стены целые – пара тайников и еще не открытых мною секретов не в счет. Я недоумевал – почему так?

Теперь все ясно.

Ведь я сам не стал торопиться ломать стены из банальной осторожности и желания знать обстановку. Глупо сходу начать долбить кирпичи, пробить стену насквозь и оказаться в караульной полной тюремщиков. Торопиться в таком деле нельзя.

И как оказалось – хорошо, что не торопился.

Шепот – не вымысел. Я сам его слышу. У меня припадков нет. А вот Старый Фанат – его аж корежило. Будто в его голове орал кто-то. Аня Бегемот отзывалась о страшном шепоте с отчетливым страхом в голосе. Тодор Часовщик – он прямиком отнес шепот к большой опасности и дал строгие дельные советы.

И что я узнал о ЕГО шепоте?

Кирпичные стены защищают от шепота.

Открытое око – резко усиливает шепот.

Открытые окна «встреч» – в боковинах креста – по моим наблюдениям, тоже усиливают шепот. Окна закрыты металлическими плитами. Как и «око». Получается металл тоже неплохо «экранирует».

Экранирует…

Может, относиться к ЕГО шепоту как к радиации?

Несильной, но постоянной радиации присутствующей вокруг келий.

А что? Подходящее сравнение. Слабая радиация постоянно воздействует на тело и разрушает его.

А шепот воздействует на разум… и разрушает его…

Я видел искаженное лицо Фаната – там мало оставалось человеческого. Лицо Тодора нехорошо подергивалось в сильном нервном тике. Аня была самой спокойно.

Из моих знакомцев дольше всех здесь просидел Фанат – и старику досталось сильнее всего. Он на грани. Если вытянет еще два года, то на свободу – если она существует – выйдет спятившим.

Вывод? Шепот крайне опасен, но его воздействие не моментальное?

Нет.

Тут очень многое зависит от стойкости разума узника.

Слишком все индивидуально. Кто-то сойдет с ума за сорок лет. А кто-то свихнется через годик с небольшим. Все мы в этом плане разные. Не зря в спецслужбы набирают людей с определенным складом ума.

Что я могу сказать о собственном разуме? Стоек ли я? Трудно сказать. Никто не может точно и непредвзято оценить самого себя. Мы, даже глядя в зеркало, оцениваем себя лучше, чем выглядим на самом деле.

Остановлюсь на том, что побывал в немалом количестве сложных ситуаций как делового, так и личного характера. Выходил из них победителем и проигравшим. По-разному случалось. Но всегда стойко встречал невзгоды. Немало занимался укреплением характера в прошлом. В собственные силы верю.

Шепот… он действует постоянно… бормочет что-то на грани слышимости. Иногда становится громче. Как бы научиться отрезать его воздействие?

Первая мысль – шапочка из фольги. Или железный колпак. В прошлом часто мусолилась эта тема. Но вокруг меня толстые кирпичи, решетки и плиты, стекло. А я все равно слышу ЕГО…

Вторая мысль – научиться отсекать чужое бормотание каким-нибудь ментальным способом. Медитация?

Третья мысль – стоит расспросить опытных сидельцев.

Где находятся опытные сидельцы?

Тут ответ прост – не ниже моей текущей высоты, чтобы не значили эти определения. Не ниже. Потому что ниже встреч с другими узниками у меня не было. Предположу, что я сейчас примерно на одном уровне с Тодором, Аней и Фанатом. И вряд ли они хотят подниматься выше. Так что скоро мы распрощаемся. Поэтому надо выжать из них как можно больше сведений. И каких-нибудь материальных ресурсов. В этом мне поможет Аня Бегемот – она вечно голодна и наверняка что-то припасла. Фанат… он хитер и расчетлив. Да еще и тяжело болен. Такие скупы. Он наверняка владеет неким имуществом – и наверняка оно конвертировано в золото. Сколько-то золотых монет в укромном уголке. Тодор… его я считаю главным богатеем среди этой тройки.

На этой высоте, возможно, будут и еще встречи – не четверо же нас здесь. Наверняка найдутся еще сидельцы, жаждущие встреч…

А пока пойду-ка и просверлю в невероятно прочной стене еще одно отверстие. И вставлю третий крючок вешалки. Вот так вот и налаживается потихоньку быт…

Кстати… сухари Тодора положу отдельно от своих продуктов. Кто знает, через сколько грязных рук они прошли. Обменяю чужие сухари на что-нибудь другое при первой же возможности. Нам своей грязи хватает. Чужой не надо.

Несколько раз сжал и разжал пальцы. Ноют. Но работать еще могут. Пойду сверлить лунку под винную пробку…

Винную пробку…

Черт. Совсем забыл – на столе меня ждет еще одно послание! И недоеденный кекс.

Кекс я доем. А послание означает следующее – во-первых, у меня появится еще один крючок на вешалке, еще одна вещь займет свое место и перестанет создавать хаос. А во-вторых, я, возможно, получу немного новой важной информации о тех, кто просит «не разить ЕГО, не разить»…

С наслаждением жуя остатки кекса, я задумчиво морщил лоб. М-да…

Послание меня разочаровало. Причем полностью. Повтор! Спам чистой воды, чтоб его!

«И поразил ты ЕГО! За что? За что причинил боль тому, кто радеет за тебя и свободу твою? Но не печалься! Ведь по незнанию рванул ты рычаг, что молнию извергнул карающую. Потому нет вины на тебе. Коль хочешь ты свободы – не прикасайся боле к тому рычагу! Не причиняй страдания ЕМУ! Коль не твоя это война – зачем за копье разящее берешься?

Понимаю, что на веру слова мои принять нелегко. Потому посылаю тебе лупроса – чей свет ярок и заметен во тьме. Помести его в бутыль пустую. Бутыль лучше из тех иноземных, чьи стенки мягки и не бьются при падении. Добавь послание. Спроси, и ответы даны будут. Не сотри знака на спине лупроса – иначе не понять будет, куда ответ нам посылать. В бутыль добавь немного пищи – меда подсохшего, что в мешочке положен. Закупорь бутыль хорошенько. И брось в решетку, что в месте отхожем. Мы послание твое получим. И ответим. Крепись! Исправно трудись! Вздымайся все выше! Не касайся того рычага! Коль уж нельзя не коснуться – делай это реже, заклинаю тебя! Пожалей ЕГО! Не рази ЕГО! Не рази!»

Точно такое же послание я получил последний раз. С тем же самым содержимым.

Кто-то там пихает одни и те же пустотелые пробки в одуряюще вкусные кексы и делает средневековую спамовую рассылку. Даже сидящий в склянке жук с виду точно такой же.

Что делать? Бросать в туалет светящуюся бутылку с теми же вопросами?

Нет.

Я пересадил жука в большую стеклянную банку, предварительно добавив туда немного собранной с пола «земли». Насыпал немного сладкой смеси. Жук обрадованно побегал по увеличившейся территории, наткнулся на еду и засветился вдвое ярче. Пусть лупрос пока живет со мной. А там разберемся.

* * *

Еще сутки с лишним пролетели незаметно.

Зарывшись в дела, я напрочь забыл, что являюсь бесправным узником.

Хуже! Ладно бы просто забыл! Хуже! Я на полном серьезе считал себя владельцем некоего малодоходного, но многообещающего бизнеса! И что мой офис совмещен с жильем, само здание крайне обветшалое и требует срочного ремонта – хотя бы косметическое. Это не говоря о тотальной уборке.

Произошло три встречи. Две из них одна за другой и в то время, когда я спал. Все встречи оказались для меня интересны и выгоды.

Сначала ко мне причалил улыбчивый дедушка с невероятно толстой переносицей и удивительно крупными мочками ушей. Из его речи я не понял почти ни слова. Отметил, что старикан говорит на певучем языке. Улыбки улыбками, я торговаться старик умел. Он сходу отверг с презрением мое первое предложение – несчастные сухари, полученные от Тодора. Помахал отрицательно ладошкой – и проделал это с удивительной изящностью, интеллигентно. Отказ я принял спокойно – внешний вид дедушки изначально дал мне понять, что в еде старый джентльмен не нуждается. Если и примет что из съестного – так какой-нибудь деликатес, а не абы как насушенные сухари. Но он неожиданно соблазнился чернильной ручкой, кою я держал в руке. Я притащил с собой книгу с уложенным поверх чистым листом пожелтевшей бумаги. И чернильную ручку. Для придания пущей серьезности своему деловому имиджу. Старик сходу прилип взглядом к ручке. Оценил. Указал на нее. Порылся в кармане шерстяной куртки и протянул мне на ладони одну монету. Вроде серебряную. Я заглянул в глаза старика. Поглядел на ручку. И кивнул. Хорошо. Сделка. Я мягко показал на ящик, предлагая опустить товар. Тот повторил мой жест. Я настоял на своем. При этом знал – старик не обманет. Чувствую, что не обманет. Но коли уж установил себе железные правила – следуй им. Товар всегда кладет в ящик ТА сторона. Я после нее. Звякнула монета. Заскрежетал ящик. Забрав кругляш, я без промедления опустил в ящик ручку. Дождался, когда дед заберет ручку. Сделка успешно завершилась. Мы раскланялись. Лязгнула ставня. Даже не представились друг другу. Но в ведомости я написал – «Джентльмен». На монете был изображен король – мужественная харя в короне.

Второе причаливание было менее приятным, но более выгодным.

Мужчина. Чуть старше меня. С толстенной багровой переносицей – багровой аж до синевы! Лоб поцарапан. Под глазами черные тени. Мужика шатает. Он держит пустую винную бутылку и, стукая ее донышком о разделяющее нас стекло, что-то говорит. В другой руке покачиваются часы на кожаном ремешке. Отсюда видно, что стекло циферблата разбито. Ой как плохо мужику. Чуть подумав, попросил жестом подождать. Сбегал на базу и принес остатки вина – там четверть бутылки, не больше. Показал товар. Указал два раза на пустую бутылку и один раз на часы, ткнул пальцем в ящик. Тот понял со второй попытки. Нагнулся. Поднял с невидимого мне участка пола три стеклянные и одну пластиковую бутылки, торопливо запихнул в ящик, сверху положил часы. Рывком захлопнул. Я забрал товар. Поставил аккуратно бутылку. Через миг вино забрали. Шатающийся мужик развернулся и побрел прочь. Даже не попрощался. Я с места не двинулся. Внимательно изучал видимую часть чужой кельи, пока ставня не захлопнулась. Интересно. Мне показалось, что чужой коридор уже, а потолок ниже. Чужая келья меньше размером?

В этой сделке мне досталось несколько бутылок и разбитые наручные часы. Последний предмет идеально подойдет для сбыта Тодору Часовщику.

А бутылки оказались куда интересней! Одна двухлитровая пластиковая. Без крышки к сожалению. Две знакомые винные. И одна из светлого стекла, с резьбой на горлышке, с жестяной крышкой. Этикетки нет. Из бутылки отчетливо несет крепчайшим алкоголем, на донышке пара капель желтоватой жидкости. Перевернул бутылку, дождался, пока две капли с трудом добрались до горлышка, и рискнул коснуться их языком. Кто-то назовет жидкость вискарем. Как по мне – совсем недавно в бутылке плескался самогон. Не слишком хорошего качества. Кто-то из узников гонит самогон? Ладно. Предположим аппарат он собрал. Но откуда берет энергию для нагрева? А сахар откуда? Его требуется немало. Я самогонщиком никогда не был, но там-сям вершков нахватался. Чистый сахар можно заменить каким-нибудь побочным продуктом. Но энергия… дрова? Их откуда раздобыть? Гадать можно до бесконечности. Проще расспросить узников.

И третья встреча случилась со старой знакомой – Аней Бегемотом. Я как раз закончил тренировку, неплохо покушал, чем тюремщики послали – хлеб, гороховый суп с кусочками острого перца и волоконцами мяса, плюс кусок колбасы.

Качество кормежки неуклонно шло вверх. Буквально по миллиметру, но качество ползло вверх. Чуть больше куски хлеба и колбасы, гуще суп. Мелочь – но показательная. Я догадывался, почему еды все больше, и она все лучше – с самого начала я образцово-показательный узник. Я блин всем примерам пример. Едва я разобрался с рычагами – дергаю их регулярно, не допускаю срывов. Отсюда и поощрения. И где-то «там» несколько кипящих котлов. Где-то похлебка пожиже, а где-то погуще. Это я так думаю. Хотя могу и ошибаться. Просто предположение.

Когда ставня уползла вверх, я прикоснулся к козырьку фуражки и вежливо поздоровался:

– День добрый, Анна.

– Фу-ты ну-ты, – хрипло хохотнула та. – И тебе не хворать, Гниловоз.

– Тодор Часовщик просил передать сверток. Доставка уже оплачена, – с этими словами я опустил в ящик сверток и закрыл его.

– Фу-ты ну-ты, – удивленно повторила Анна. – Как ты разговаривать начал. Вроде так же, а вроде иначе. Съел чего?

– Да нет, – улыбнулся я. – Но дело это дело, надо выполнять качественно.

– Спасибо, – небрежно поблагодарила Аня, забирая сверток, что тут же исчез в кармане ее юбке. Одежда на ней, к слову, была такой же. И прическа не изменилась. – Ну что, Гниловоз? Готов?

– Это к чему же?

– К открытию ока. Если не сегодня – то завтра. Пять или шесть причаливаний – и око даст себя открыть. Если захочешь.

– Захочу, – кивнул я. – И открою.

– Непослушный ты гусенок, – вздохнула Аня. – Сказано же – живи себе спокойно. Милость дана тебе – не видеть. А ты…

– А ты? – ответил я тем же. – Открыла?

– Открыла.

– Видишь? А тебя не предупреждали?

– Многие. Ой многие.

– Но не послушала их?

– Твоя правда, Гниловоз. Не послушала.

– Я хочу увидеть, – признался я. – Очень хочу.

– Все новички хотят. Ждут. Нетерпеливо ждут, когда око откроется. Но разве это не злое бормотание в их головах заставило ждать открытия ока?

– Не, – чуть скривил я губы. – Не верю в высшую силу. Мы сами принимаем решения. И эти решение влияют на наши собственные жизни. И на жизни других. Только мы ответственны за наши поступки. И никто больше.

– Тебя не убедить, – тяжко вздохнула Аня, понявшая внутренним безошибочным женским чутьем, что все ее слова бессмысленны. – Спасибо за переданную посылку, Гниловоз. Передам всем, что тебе можно верить. Удачи.

– Спасибо. И хорошего дня, – ответил я.

Аня опять угадала. Ставня опустилась.

– Непослушный гусенок, – фыркнул я, удовлетворенно потягиваясь.

Посылка успешно передана по адресу. Чаевых не дали. Зато мы душевно поговорили.

Стало быть, совсем скоро око откроется?

Если судить по числу причаливаний, то давно уже пора бы оку…

Встрепенувшись, прислушался к внутреннему хронометру, ставшем невероятно точным за последнее время. Пора дергать за рычаги.

Опустить рычаг номер один.

Щелк.

Свет и тепло. Интервал не сорван.

Опустить рычаг номер два.

Легкий толчок кельи.

Прислушаться…

Щелчок. Бегом к третьему рычагу.

Опустить рычаг номер три.

Готово. Полная процедура завершена. Временной интервал больше не увеличивается. Достиг максимума, насколько я понял. Меня вполне устраивает – интервала вполне хватает для выполнения всех моих дел и даже для сна. Давно приноровился спать большими отрывками. Стал видеть длинные и запоминающиеся цветные сновидения.

Щелк…

Долгий вибрирующий звук, напоминающий не гонг, но рев охотничьего рога, наполнил келью, ударил в ушные перепонки, заставил содрогнуться от неожиданности и предвкушения.

Я повернулся так быстро, что стены размазались в неясное пятно, мелькнувшее перед глазами. Когда картинка вновь обрела четкость, я уже бежал и видел перед собой только громадную железную ставню закрывающую голову креста.

Око дало знак – открой меня.

Я полон отчаянной решимости.

Я дерну за рычаг незамедлительно.

Как там в повести «Вий» у Гоголя? Поднимите мне веки… откройте мне око… и узрите…