Текст книги "ПереКРЕСТок одиночества"

– Общались маловато еще, – развел я руками и тоже сделал небольшой глоток.

– Ты вступил в их веселый клуб?

– Размышляю, – осторожно ответил я. – Да и не приглашали пока, если честно.

– А некуда больше приглашать. В свое время их под три десятка было. Пешки, кони, слоны, ладьи… даже с печатями! Документы какие-то слали друг дружке и прочим – самолично пару раз передавал. Копались в прошлом. Думали о будущем. Мечтали о побеге. Но годы идут. А они все тут же. И от клуба осталось всего ничего – несколько старых и почти старых пердунов.

– А вы много о них знаете.

– Я ж не дурак. Да и говорю же – зазывали и зазывают к себе. Так ты спрашивал про допуск с динамитом.

– Ага.

– У них что-то сломалось. Вишь, какая штука, порой кресты промерзают напрочь. Забиваются льдом до потолка. Попадаешь внутрь – а там крохотный закуток промеж двух стен ледяных. И рычаг торчит.

– У меня примерно так и было. Отмораживать пришлось.

– Вот! Ты не один так попал. Но это я к чему – часть крестов долгонько в тумане стылом болтались без седока. Бродили дикими мустангами пока их подневольные не оседлали. И, вот размораживая коней каменных, находили они и тела тех, кто был до них. Все мы через это прошли. Ты своего порубил?

– Пришлось.

– Почти всем пришлось. А некоторые не смогли. Знаю одного, так он что сделал – просто бросил труп на решетке туалетной и ждал, когда гниение возьмет свое.

– Это он зря.

– А то! Давай стакан сюда раз допил. Плесну еще.

– Спасибо. У меня есть вино, колбаса.

– Припасов хватает. Вот от арахиса соленого я бы не отказался. Да что-то не завозят…

Я хохотнул над не слишком веселой шуткой и снова обратился во внимание. Принял стакан, отпил, навострил уши.

– Труп трупу рознь. От новизны его многое зависит. Несколько раз находили совсем уж старые тела.

– Как это поняли? Промерзают же трупы. Не поймешь.

– По мясу не поймешь, конечно. Дохляк он и есть дохляк. А вот по одежде – вполне! И поневоле задумаешься, наткнувшись на узника в полной арестантской робе. Да еще и качественной.

– А вот это неожиданный поворот…

– А то! Мне перечисляли и описывали. Штаны, водолазка, куртка, короткие сапоги, а под этим всем кальсоны и футболка. Да еще и шапочка круглая. Все серого цвета. Одежда прочная, удобная, теплая. Один раз такое найдешь – за личные вещи покойника примешь. Второй раз о такой же одежде слух пойдет – насторожишься. А как в третий раз – так и понятно становится все. Арестантская роба. Полный тюремный гардероб. И, что примечательно особо – никаких личных вещей «оттуда». Вообще ничего. Каждая найденная вещь – из тех, что выдает нет-нет кормушка.

– Хм… получается раньше…

– Получается, раньше узников принимали, раздевали догола, отбирали каждую мелочь, после чего одевали во все казенное и только затем отправляли в крест. А сейчас прямиком в келью забрасывают. Ни досмотра, ни изъятия неположенных сидельцу предметов – ничего такого. Оттого и говорю – разладилось что-то в королевстве сем. Разладилось! И давно уж разладилось – может, с пару веков. Ты пей, пей. Раз уж мы в баре – надо пить.

– На алкоголь стараюсь не налегать.

– А ты не налегай. Ты пригубляй. И дело сладится. Анекдоты новые какие знаешь? Люблю посмеяться!

Хорошенько порывшись в памяти, выудил несколько десятков анекдотов и поочередно рассказал. Рассмешил ковбоя. Тот не остался в долгу. Вскоре хохотали уже оба, прилично понизив уровень самогона в бутылке.

К интересующей меня теме старый ковбой вернулся сам, внезапно наставив на меня палец:

– Так и знай – гниет у них система с головы до пят! Чую! Все не так. Я старик, но и для меня деревянная посуда в диковинку! Разве не пластик сейчас в почете?

– Само собой.

– Так ведь еще и выточены вручную! Вот как может сочетаться деревянная ложка и телепортация? Отвечу сам – никак! Архаизм! Быть не может, что они посуду нам деревянную из чувства эстетизма посылают!

– Что-то там разладилось. Это точно. Но пока система действует.

– И на наши жизни, боюсь, системы клятой хватит, – вздохнул старик. – Веками кресты крутятся вокруг Столпа…

– А как с шепотом боретесь? Тот, что в голове звучит и звучит…

– Стихами, – неожиданно признался старик. – Как начну во всю глотку декламировать Маяковского – так шепот на полдня пропадает! А ты как?

– Молитву одну и ту же читаю. Может, стихи попробовать?

– Молитва помогает?

– Ага.

– Вот ее и держись! Мне так думается – каждому свое. Есть тут Марфа Пантелеевна одна. Так она частушками похабными спасается. И ничего – помогает. Живет себе спокойно.

– Живет спокойно… мы в тюрьме.

– Человек такая гнида, что везде обустроится, – философски вздохнул Шериф и плеснул себе еще немного самогона. – Ты вот молод еще, до финального звонка тебе далеко. И не задумываешься, поди. А я вот думаю частенько – когда срок в сороковник отрублю и получу свободу… захочу ли ее? Здесь тепло, я здесь обжился. Тут моя территория, понимаешь? А там… там все новое и непривычное…

– Хм… – задумчиво изрек я. – Может, это тюремный синдром? Или как его называют? Когда выпущенные после долго срока узники тут же снова нарушают закон, чтобы скорее вернуться на родные нары… читал пару статей об этом.

– Может и синдром… ты вот многое знаешь о земле под нами?

– Видел постройки кое-какие. Море снега и льда. Вроде люди живут.

– Скорее выживают, – не согласился со мной Шериф. – Выживают! Там дармовой кормежки не будет. Никто не порадует медовым кексом и бутылкой вина. Там холодно и темно. Смекаешь?

– Но там свобода.

– Свобода… молод ты еще, чтобы про свободу думать. Где там свобода? Тут ты сам по себе. А там? Придется с кем-то договариваться, где-то искать еду, думать, как согреть жилище. Бояться удара в спину…

– Но револьвер при себе носите и здесь.

– Ношу, – с готовностью ответил ковбой. – И здесь опасности есть. Про черного тюремщика слыхать приходилось?

– Рассказывали про такую байку.

– Говорят недавно снова он оскал показал – Константина прибрал.

– Я видел смерть Кости, – не стал скрывать я. – Сам видел. Он покончил жизнь самоубийством. Чтобы не мучиться от диких болей. Аппендицит у него проснулся. А прооперировать некому.

– А кто тебе сказал, что у него аппендицит?

– Он сам. Да и место болей характерное.

– Может и так, – дернул щекой Шериф. – Может и так. А может, вколол ему черный тюремщик дрянь какую – и готово. Через пару деньков зараза вколотая проснулась и начала Константина жрать. Чертур исподтишка действует – на то он и черт. Войдет, пока ты спишь, дело свое темное сделает и уйдет. А ты проснешься, делами рутинными занимаешься и даже не ведаешь, что уже как есть мертв.

– Так если спишь – как поймешь, что тебе вкололи дрянь?

– Кто знает. Но револьвер у меня всегда при себе. Так скажу – может и не проснусь. А может приоткрою случайно глаз – и, коли увижу тень над собой черную… пальну без раздумий!

– Сурово…

– А то! Ну, выпьем!

И мы выпили. Затем снова вернулись к анекдотам. Еще от меня потребовали рассказать, как там сейчас современная жизнь – в том мире, на Земле. В России, в частности, и в мире в общем. Я рассказывал долго. Шериф слушал и потихоньку накачивался самогоном, именуемым им техасским виски. Мы, может, и дольше бы общались, глядя друг на друга через импровизированную барную стойку и прозрачное окно, но раздался знакомый лязг. Едва успел вернуть допитый бокал и попрощаться, как ставни опустились. Чалка закончилась. Наши кресты разошлись.

Постояв немного перед металлическим щитом, отрезавшим от интересного собеседника, прогнал в голове нашу беседу от начала до конца. Ну… так себе. Мало полезного узнал. Но время провел неплохо. Теперь надо трезветь. Выпил вроде немного, но самогон забористый.

Пока плелся до задней части кельи и накачивался до отвала водичкой, решил, что спать отныне буду с отверткой в рукаве и молотком под боком. Кто знает – может, во всех этих страшных байках про Чертура есть зерно правды. И если и впрямь однажды вдруг проснусь и увижу нависшую над собой мрачную тень – ударю без раздумий. Мне хочется жить.

Зазвенело. Крест успел занять позицию и давал знак, что готов к стрельбе. Дернув за третий рычаг, постоял у кормильни, что вскоре разродилась подарком. Вино, средних размеров жареная рыба на хлебном подносе, немного зеленого лука. Прекрасный ужин для одиночки. А это что? Свернутый матерчатый бинт. Ну надо же, какая забота об усердном узнике – вдруг он пальчик поранил? Пьяная язвительность сменилась радостью – бинт в хозяйстве всегда пригодится.

Отнеся еду к столу, вспомнил и включил рацию. Щелкнул пару раз тумблером, посылая в эфир щелчки.

Через пару секунд раздался жизнерадостный голос Марии:

– Как прошла пьянка с Шерифом?

– Отлично, – невольно улыбнулся я заговорившей рации.

– И стоило ли того? – чуть сварливо вклинился Красный Арни.

– Не завидуй, – хрипло хохотнул незнакомый мне голос. – Но да – пить надо меньше, дел делать надо больше!

А это наверняка Ворчун…

– Как наши дела? – снова Арни.

– Продвигаются. Интересного прибавляется. Подробности при встрече.

– Вот же ты конспиратор! Не томи!

– Подробности при встрече, – не собирался я сдаваться и, чуть подумав, добавил: – К чему лишний риск?

– Мальчик дело говорит! – согласилась Мария. – Куда торопитесь, старичье? Хватит шамкать и давить на ребенка! Так… чья сегодня очередь новости рассказывать? Ворчун? Ты у нас недавно нырнул. Тебе и говорить.

– Да было бы о чем…

– Рассказывай! А ты, Гниловоз, тоже слушай. Надо быть в курсе новостей.

– С удовольствием, – ответил я и, поставив рацию на стол, принялся ужинать, не забывая прислушиваться к бубнящему устройству.

Ворчун «разгонялся» долго, кашлял, недовольно бухтел, но все же начал говорить. Отщипывая по волоконцу невероятно вкусную рыбу, я внимательно слушал. Не каждый день приглашают на новостную сводку.

Вскоре стал ясен принцип действий «клуба шахматистов». Где-то раз в пару недель, а иногда и чаще, они отправляли вниз одного из своих членов. На несколько этажей ниже. Туда, где чалки еще есть, где возможен обмен. Разведка и торговые операции. Крест избранного разведчика нагружали вином и едой, после чего он «проваливался» и пару недель проводил на нижних этажах. Общался, узнавал новости, выменивал ценности. Поднявшись снова наверх, делился новостями и ценными предметами. Вот так они свое благосостояние и наращивали год за годом.

Так они узнали и про меня – про новичка на горбатом кресте, что вынырнул из стылого тумана и свечой пошел вверх, отважно дергая за третий рычаг.

Про ценности никто ничего в точности не сообщал, но Ворчун упомянул, что распродал весь алкоголь. Стало быть, не без прибытка возвращается. Еще он раздобыл несколько исправных механических наручных часов, теплую меховую куртку, пару резиновых сапог и рыболовные принадлежности. Про золото или серебро в эфире не прозвучало ни слова. Видимо, из-за меня – кому доверяли еще мало, хотя потихоньку начинали причащать к внутренней кухне и тайнам сообщества.

Вот и новостей перепало.

Появилось не меньше пятнадцати новеньких. Медленно поднимаются наверх. Половина из них еще слишком низко, с некоторыми из поднявшихся выше удалось пообщаться и кое-что выменять.

Пропало четыре креста со старыми знакомыми сидельцами – ушли в стылый туман. На упокой.

Вернулся из тумана недавно канувший туда приметный крест с разбитым левым боком. Раньше на нем срок тянул старый хрыч, отмотавший три десятка лет в карусели. Много успел накопить. Да помер. Сейчас оседлавшему его крест новичку перепадет немалое наследство – если отыщет тайник.

Ну и по мелочи – многие испугались недавних выстрелов Столпа и ушли ниже, перестали дергать третий рычаг вовсе или же дергают изредка. Боятся. Не хотят умирать.

Такая вот новостная сводка за последнюю неделю.

Пока слушал, невольно вспомнил зашифрованные записи, найденные в сумке почившего Кости и скопированные мною. Лежат в тайнике. Ждут своего часа. Но приоритеты переключились, поэтому пока не до корпения над шифрами. Да и я не спец в этом сложном деле. Будет время – займусь.

Высказавшись, Ворчун, оправдывая прозвище, недовольно пробурчал, что ему пора ужинать. Новости закончились. До скорой встречи в эфире…

Едва доел, третий рычаг снова дал о себе знать. Я невольно поежился. Так-то часто зачем, господа хорошие? Не терпится вам нас в ад отправить? Столп ведь бьет надоедливых мошек наповал…

Не хочется. Но сходил, дернул. Добежал до кокпита, прикипев взглядом к Столпу – не сверкнет ли. Но ледяной исполин на этот раз остался бесстрастен.

Кормильню ждать? Еда только что была. Да и с вином все хорошо… Мелодичный звон заставил бежать через весь крест. И стоило достать из кормильни очередные дары за усердность, рассмотрев награду, невольно засмеялся в голос – туалетная бумага. Меня наградили рулоном туалетной бумаги. Рулон прикрыт бумажной оберткой с аляповатой милейшей надписью «Нежная отрада». Пощупав, убедился, что в меру мягкая. И похвалил мысленно тюремщиков – в этих условиях рулон туалетной бумаги, награда куда дороже кованых ножниц или деревянной расчески. Сходить в туалет по-человечески дорогого стоит.

Спрятав награду, очистил стол, выбросил мусор. И, встав рядом с покачивающимся на цепи тяжелым тесаком, зажал в пальцах холодные звенья и надолго замер, изучая темный потолок, стены и решетку под ногами. На обувь оседал залетающий снизу снег, внизу медленно проплывали облака и кресты.

Стоял я тут не просто так. Меня осенило.

Идея пришла в голову буквально только что. Когда держал в руках рулон «Нежной отрады». Оценив туалетную бумагу по достоинству, я невольно задумался о том, где бы мог закрепить ее в туалете – чтобы не таскать все время с собой. И понял, что банально негде. А оттуда мысли уже поползли дальше…

Мое отхожее место является странным. Сразу по нескольким пунктам.

Оно слишком большое для одинокого узника. Тут вполне прогуливаться можно.

Сюда ведет слишком надежная металлическая дверь.

Решетка в полу, во время оправки голая задница обдувается ледяными порывами ветра, порой сюда залетают льдинки и снежинки, добавляя «острых» ощущений. До этого момента я воспринимал это со стоическим пониманием – аскетичный минимализм весьма практичен, прослужит века. Невозможно сломать дыру. И поколения узников будут пользоваться ею без каких-либо затруднений. Тут банально нечему ломаться. Не требуется вода для смыва. Туалет одновременно служит для выброса бытового мусора. В общем – практично. А что касается удобства – да всем плевать на мои удобства. Тюремщикам не интересно, насколько моей заднице неуютно на ледяном ветру.

Но…

Неужели им было плевать и на удобства вольных специалистов, использовавших мой крест раньше?

Неужели бравые пилоты, бортинженеры, радисты, стрелки и ученые вот так вот корячилась над зарешеченной дырой? Мм? Какой-нибудь согбенный восьмидесятилетний ученый будет сидеть с голой жопой над пропастью? Да он упадет. Брали только молодых и неприхотливых? Пусть так. И что? Стальной стульчак поставить было тяжело? Наплевали даже на минимум удобств ради великой цели? Да не поверю. С завода просто не выпустят подобный самолет. Что-то да поставят.

К чему я это?

А к тому, что мое нынешнее отхожее место наверняка тоже было переоборудовано. Отсюда убрали все «лишнее», пробили дыру в полу, закрыли ее решеткой, повесили на цепи тесак. Хорошо. Тут все понятно. И все логично – за исключением чересчур уж мощной стальной двери и слишком больших размеров туалета.

Дверь – еще ладно. Можно списать на повышенные требования безопасности.

Но вот размеры…

Можно предположить, что раньше тут было три отдельные кабинки с унитазами, стоял умывальник, возможно, был закреплен на стене писсуар. А в угол могли приткнуть душевую кабину. Все для удобства экипажа.

Вот только это чересчур уже.

Будь я конструктором, поставил бы в закуток унитаз, рядышком умывальник и душевую кабину. Все. Этих удобств вполне хватит даже для экипажа из пяти человек. Они не могут отдыхать от работы одновременно – крест наворачивает круг за кругом, кто-то должен постоянно находиться на вахте.

Подойдя к стене, пошел вдоль нее, внимательно разглядывая кирпичи. Туалет слишком большой. Когда я это понял, что меня-то и осенило – вот где должна была находиться лестница, ведущая к горбу на хребте креста. Это сейчас здесь только туалет. А раньше тут находилась лестница, а по соседству – отгороженный закуток совмещенного санузла. Это логично. Еще тут могли разместить несколько стеллажей – крохотный склад. Но никто бы не стал превращать столько свободного пространства в огромный туалет с несколькими кабинками.

Моя рука замерла, наткнувшись на крохотный выступ. Остановившись, внимательно оглядел его. Вытащил из кармана отвертку, поскреб, снимая слой грязи. И увидел обрезанный вровень со стеной металлический прут.

Хорошо…

Не позволяя себе лишних эмоций, продолжил тщательный осмотр, длившийся целый час. Каждую новую находку отмечал ударами отвертки, оставляя на кирпичах белые отметины.

Закончив, прижался к двери стеной и, нащупывая взглядом отметину за отметиной, соединял их мысленными линиями. Тут так… а тут могло быть так… а вот здесь могло стоять это…

Определившись, подходил к стене, отверткой и молотком проводил линию. Возвращался к двери, оценивал сделанную работу, проведя еще пару воображаемых линий, прочерчивал и их.

«Рисование» закончилось через два часа. Сходив к столу, сделав пару глотков неразведенного водой вина. Прихватив почти пустую бутылку, вернулся в туалет и, торжественно допивая вино, медленно-медленно оглядел стены туалета.

У меня получилось. Я нашел в стенах немало едва-едва заметных железных «точек» – обрезанных стальных прутьев и уголков. Соединив их линиями, я «населил» туалет призраками былого оборудования.

Вот тут во всю стену раньше шли полки. А здесь начиналась перегородка, чей с трудом различимый прерывистый след еще можно было при большом желании углядеть на полу и потолке. За этой перегородкой, скорей всего, раньше и размещался санузел.

В дальнем от двери, левом углу я нашел шесть остатков креплений. Они шли от пола до самого потолка. И либо здесь раньше стоял высокий узкий шкаф, либо же на стене была закреплена стальная лестница.

Келья качнулась. Покинув туалет, я неспешно оделся потеплее, набросил на плечи плащ и, не забыв бокал, пошел на встречу. Это не Арни и не Мария – они упомянули после новостей Ворчуна, что наши кресты пока слишком далеко друг от друга, чтобы можно было надеяться на встречу сегодня.

Новый гость.

Может, Шериф? Тоже вряд ли.

Опустив рычаг, глянул в окно. Оттуда на меня оценивающе смотрел крепкий еще мужчина лет пятидесяти, с профессорской аккуратной бородкой клинышком, в чуть затемненных очках. Рубашка, брюки, вязаный жилет, вязаные перчатки и шапка, широкий длинный шарф. Как много вязаных вещей.

– Добрый день. Обмен или передать посылку? Меня называют Гниловозом.

– Я Орфей.

Интересное имя… хотя скорее прозвище.

– Все палим по трупу? – лучезарно улыбнулся новый знакомый.

Ясно. Обмена не будет. Можно и поболтать. Но не слишком долго – у меня куча важных дел. Однако не могу отдать должное – завязать разговор господин Орфей умеет. Красиво начала…

– По трупу? – переспросил я.

– Ну а по кому еще? По трупу, голубчик. По трупу.

Голубчиком меня еще никто тут не называл… промолчим. Уточним.

– Я так понял речь о…

– Столп! – перебил меня Орфей. – О нем речь! Уверен – жуткая тварь давно издохла. Невозможно выжить после многовековой ледяной заморозки. Эта тварь давным-давно мертва! Уверенно и со знанием дела об этом заявляю! А мы продолжаем палить со всех орудий по трупу, радуя глупых тюремщиков, боящихся не реальной угрозы, а лишь призрака древнего врага…

– М-да, – крякнул я.

– Вы думаете иначе? – прищурился тот. – Можете парировать мои выводы, опираясь на логику?

– Ваш труп изредка палит в ответ, – напомнил я. – Сбивая кресты. Убивая узников.

– Достойный ответ, – оживился собеседник. – Достойный аргумент в вашу пользу! Но у меня есть на это ответ!

– Интересно.

– Некроимпульс! Так я это называю!

– Некроимпульс?

– Именно. Мой научный вывод именно таков – это некроимпульсы! Посудите сами – мы ежедневно накачиваем Столп энергетическими выбросами. Перенасыщаем его мертвую тушу энергией, которой порой так много, что ей некуда деваться – и она выбрасывается путем некроимпульсов! Наука! Она может ответить на любой ответ! Некроимпульсы принимаются большинством за злобный и разумный отпор обидчикам – но это не так! Мы сражаемся с уже мертвым врагом. Мы боимся призраков – которых, как доказала наука, попросту не существует. Мы рабы глупых алхимиков, что собственноручно разят молниями исполинского монстра Франкенштейна, пытаясь вдохнуть жизнь в мертвую обледенелую плоть…

Да-а-а… такой встречи я не ожидал. Очередной чудик?

– Мертвый враг бьет без промаха, – задумчиво изрек я. – Видел лично – выстрел, точное попадание в цель, разбитый крест с нечастным сидельцем летит вниз… Не слишком ли прицельная стрельба для мертвеца?

– И это объяснимо с помощью науки, голубчик! Еще как объяснимо! Как молния притягивается к громоотводу или высокими деревьям – так и выброшенные трупом некроимпульсы бьют по крестам, несущим в себе огромное количество металла! Отсюда и стрельба без промаха! Кресты сами притягивают удары Столпа!

Я чуть завис, пытаясь оценить и понять услышанное.

Некроимпульсы? Франкенштейн? Рабы глупых алхимиков?

И неужели это может быть правдой – чудище давным-давно сдохло и по нам стреляет не разумный враг, нет, по нам бьет его мертвая отрыжка…

Стоп. Нет. У меня есть аргумент.

– Мы всего лишь узники. Бесправные рабы на летающих галерах. И видим все однобоко – в оконце кокпита, – немного расплывчато начал я. – Но тюремщики, среди которых, несомненно, найдется немало ученых умов, видят картину в целом. Со всех сторон, так сказать. И раз они продолжают забрасывать сюда узников, раз наши рабские галеры продолжают атаковать Столп – значит, на это есть причина. Тварь жива. И продолжает представлять угрозу.

– Ха! Я ожидал и этот аргумент! Но в вашу защиту скажу – интересный аргумент! Редкий! Среди тех, с кем я беседовал – и не раз! – к сожалению, так мало живых умов, способных проникнуть глубже очевидного… так мало! Согласен! Среди поймавших и заключивших нас, должно быть, немало умных умов. Да что там – гениев! Ведь они сумели поймать невероятное создание! Пленить его! Дуракам такое не под силу. Вот только речь сейчас о тех умах, чтобы жили века назад. И давно уже почили, получив немало заслуженных почестей. Но кто сказал, что текущая ситуация такова, как была раньше? Кто сказал, что в этом мире остались ученые умы? Мм?

– Тюремная система работает.

– С кошмарными сбоями! Множество факторов указывает, что тюремную систему жестоко лихорадит! Только слепой не заметит этого. А вы? Вы зрячий? Вы способны взглянуть на факты объективно и сделать логический вывод?

– Я стараюсь…

– Уже прекрасно! Так вот, я смело и безапелляционно утверждаю – Столп мертв! И мы бомбардируем мертвую тушу энергетическими разрядами, получая в ответ некроимпульсы.

– Шепот? – поднес я пальцы к ушам. – Это что? Некрошепот?

Тут я несколько чудаковатого собеседника уел. Он сбился, кашлянул, собираясь с мыслями.

– Шепот, звучащий в наших головах можно объяснить по-разному! Да, это еще один достойный аргумент. Но стоит ли так сразу привязывать слуховые аномалии к Столпу? Это может быть что угодно!

– Например? Я лично считаю, что шепот исходит от Столпа. Огромное создание пытается что-то донести до нас. Что-то сказать.

– Оно мертво! А шепот вполне может быть побочным эффектом работающей вокруг нас сложной и чуждой техники. Мы, по сути, живем внутри мощнейшего генератора. Каждый из нас. И как подобная техника гудит у нас, она вполне может шептать здесь! Создавать видимость осмысленного шепота. Это могут быть и последствия перенасыщения мертвого чудовища энергией, что не может покинуть его энергосистему и создает эффект шепота. Это вполне может быть какая-то запись, исходящая с борта Столпа!

– С борта? – изумленно поднял я бровь. – Там живая исполинская тварь. Со щупальцами!

– И что? Вы снова пытаетесь примерить привычные знания к тому, чего толком никто из нас не понимает. Раз щупальца – стало быть, живое разумное существо? Живое – пусть! Но оно вполне может являться не построенным, а выращенным искусственно звездолетом! Подумайте! Разве есть противоречащие этой гипотезе факты? Мы никогда не знали о других мирах. И кто сказал, что иные разумные расы пойдут в развитии тем же путем что и мы? Лично я не вижу ни одного факта против этой теории. И я вполне могу предположить следующий ход событий – инопланетный звездолет прибывает на планету и попадает в ледяную ловушку, сооруженную местной расой. Подвергается бомбардировке мощнейшими энергетическими импульсами, что вскоре уничтожают экипаж и убивают живой звездолет. Но перед смертью кто-то из умирающих членов команды вполне мог записать обращение к туземцам – на их собственном сложнейшем языке – после чего погиб. А запись продолжает крутиться в бесконечном повторе! Энергия для воспроизведения? Ее поставляем мы с каждым выстрелом креста! А излишки возвращаются к нам в виде некроимпульсов, создающих имитацию того, что Столп еще жив и жестоко огрызается. Некроимпульсы! Вот в чем дело! Некроимпульсы! Подумайте над этим! Поразмыслите! Некроимпульсы! Удачи в размышлениях! И постарайтесь подготовить больше достойных аргументов к нашей следующей встречи, юноша!

Не дав мне вставить и слова, он дернул рычаг, и заслонка опустилась. Лязгнуло. Кресты начали расходиться. Постояв в тупике, я поражено покачал головой, испустил долгое:

– Да-а-а-а… – после чего повернулся и потопал в туалет.

Живое или нет. Звездолет или звездная медуза. Некроимпульсы или прицельная месть обидчикам.

Как это влияет на меня? Никак. Разве что дает дополнительную пищу для ума. Будет над чем подумать, пока занят нелегкой работой.